Я ограничусь тем, что буду излагать пережитое мною
так честно, то есть так субъективно, как только
возможно, без притязаний на объективность.
Лион Фейхтвангер
Лион Фейхтвангер был крупнейшим в немецкой литературе ХХ века (наряду с Генрихом Манном) мастером исторического жанра. Диапазон тем, к которым обращался Фейхтвангер, охватывает период от библейских времен («Иеофай и его дочь») до ХХ века. Историческими писатель считал и те произведения, в которых речь идет о событиях современной ему жизни (драма «Томас Вендт», трилогия «Зал ожидания», повести «Братья Лаутензак» и «Симона»). Он был вправе считать их историческими, ибо основная тема всех этих произведений без исключения одна – тема исторического прогресса.
В книге «Дом Дездемоны» писатель определяет исторический роман как произведение, в котором «время действия отделено решающим событием от времени написания»[1]. Таким событием, например, для «Семейства Оппенгейм» было 30 января. «Лион Фейхтвангер – историк, - замечает Генрих Манн. – Романы, материал для которых дает современность, он обдумывает и рассматривает как романы о прошлом, о событиях, имеющих определенное продолжение в истории».[2]
Из этого следует, что изображение исторического прошлого не было для Фейхтвангера самоцелью. Если допустить обратное, то как объяснить то свободное обращение с историческими фактами, которое мы наблюдаем в его романах? Так, в романе «Лисы в винограднике» арест Бомарше предшествует публичной постановке «Фигаро» и оба эти события происходят на несколько лет раньше, чем это было в действительности. Отдельные подробности суда над Зюсом у Фейхтвангера не соответствуют тому, о чем повествуют исторические документы: Зюс был осужден за государственную измену, а не за сожительство с христианками. Что касается Лже-Нерона, о котором историки лишь упоминают вскользь, не сообщая даже его настоящего имени, то все обстоятельства, сопутствующие его возвышению и падению, являются плодом авторского вымысла.
Точно так же, описывая Иудейскую войну, Фейхтвангер в некоторых частностях расходится с Иосифом Флавием: он, например, ни словом не упоминает о борьбе между зелотами и сикариями Менахема в начале восстания. Запись устных преданий, впоследствии составивших Мишну, началась не сразу после разрушения Храма, а гораздо позднее. Восстания евреев, происходившие в начале II века за пределами Палестины, перенесены в Иудею. Наконец, развитие христианства как новой религии – сложный и длительный процесс, не укладывающийся в рамки событий, описанных в «Иосифе». Независимо от иудео-христиан, сторонниками новой веры становились тысячи язычников, живших далеко от Иудеи и никогда не исповедовавших иудаизм. Фейхтвангер же представляет иудаизм едва ли не единственным источником христианства, а само появление новой религии – результатом богословских споров, различного понимания основной задачи иудаизма раввинами «националистической» Ямнии и «космополитической» Лидды.
Фейхтвангер, по его собственным словам, «всегда старался нарисовать верную до малейших деталей картину современной ему действительности, но никогда не заботился о том, чтобы его изображение в точности соответствовало историческим фактам»[3]. Упоминание о современной действительности в статье, посвященной историческому роману, не случайно. В этой же статье писатель высказывает мысль о неразрывной связи между историческим жанром и темами современности: «Я не могу себе представить, чтобы серьезный романист, работающий с историческим материалом, мог видеть в исторических фактах что-либо другое, чем средство отдаления, символ, средство максимально верной передачи собственного мировоззрения писателя, его собственного ощущения жизни, его времени»[4].
Аналогичные суждения мы находим в опубликованных после смерти Фейхтвангера фрагментах его книги «Дом Дездемоны»: «Настоящие писатели в своих сочинениях, имевших предметом историю, всегда хотели только высказать современное, свое отношение к своему времени, свой опыт пережитого».[5] И далее: «Так поступали и Шекспир, и Гете, и Скотт. Воссоздание прошлого никогда не было для них самоцелью, но всегда лишь средством отображения того, что пережито в их век».[6]
Итак, исторические факты – «средство отдаления».
Такое «отдаление» Фейхтвангер считал возможным потому, что в его представлении законы, определяющие ход истории, были и остаются «неизменившимися и неизменяемыми».[7] По его мнению, перед человеком времен французской революции, или средневековья, или I века новой эры стояли те же проблемы, что и перед человеком 30-х – 40-х годов XX века. И основная задача писателя, обратившегося к историческому жанру, состоит в том, чтобы показать эти «неизменившиеся и неизменные» законы истории «в их проявлениях»[8].
Эта целевая установка обусловила ряд характерных свойств художественного метода Лиона Фейхтвангера.
Первое из них – склонность автора к историческим аналогиям. В статье «О смысле и бессмыслице исторического романа» (“Von Sinn und Unsinn des historischen Romans”) он проводит параллель между Иозефом Зюсом и Вальтером Ратенау, выделяя как главное в их облике – «путь… от действия к бездействию, от деяния к созерцанию, от европейского к индийскому мировоззрению».[9]
В послесловии к «Лисам в винограднике» автор характеризует франко-американскую коалицию XVIII века и антигитлеровскую коалицию XX века как явления одного порядка. Точно так же для Фейхтвангера было вполне приемлемым перенесение в I век «конфликта между национализмом и интернационализмом»[10] в душе современного человека. Автор «Еврея Зюса» и «Иосифа» считал, что «временная дистанция»[11] помогает сохранить необходимую для художника объективность: «Если я попытаюсь воплотить эту тему в форме романа о современности, то боюсь, как бы личные антипатии не затемнили и не исказили моего изображения»[12].
Обращение к историческому прошлому было характерно для целого ряда немецких писателей 20-х и 30-х годов, то есть периода накануне и после установления фашизма (Бехер, Брехт, Вольф, Бредель). Что касается Лиона Фейхтвангера, то, как уже сказано, основным мотивом, побудившим его работать в жанре исторического романа, была потребность во «временной дистанции». Отсюда вторая особенность его художественного метода – стремление показать современную жизнь с позиций историка – наблюдателя.
Не только в тех романах, действие которых развертывается в далеком прошлом, но и в таких романах, как «Успех», Фейхтвангер создает или стремится создать «временную дистанцию». В «Успехе» это достигается при помощи публицистических отступлений, написанных в форме «исторических справок».[13] В этих отступлениях автор часто употребляет выражения «в те годы»[14], «та эпоха»[15] и т.п. по отношению к 20-м годам 20-го столетия, т.е. к тому времени, когда писался роман. Благодаря «историческим справкам» читатель получает возможность взглянуть на описываемые события со стороны, из будущего, когда 20-е годы станут казаться эпохой «первобытных форм культуры».[16] Но уже в романе «Семейство Оппенгейм» Фейхтвангер отказывается от этого приема. Даже в публицистических отступлениях «Успеха» он не оставался бесстрастным наблюдателем; доказательством может служить, например, подбор статистических данных, характеризующих состояние Германии того времени, в 14 главе 2-й части романа. В 1933 году окружающая обстановка тем более не позволяла ему писать о фашизме как явлении прошлого и брать на себя роль летописца из XXI века.
Третья особенность художественного метода Фейхтвангера – так называемая модернизация истории. В чем она проявляется?
Естественно, что когда типичная для нового времени проблема по воле автора становится и разрешается на фоне событий отдаленной исторической эпохи, то вместе с ней переносятся в прошлое многие конкретные понятия, свойственные новейшему времени. В «Иосифе» и еще более в «Лже-Нероне» это особенно заметно вследствие того, что Фейхтвангер сознательно вводит в повествование анахронизмы как стилистическое средство. Так в «Иосифе» римский военачальник Тиберий Александр именуется маршалом, центурион Педан – капитаном (то же – в «Лже-Нероне»: капитан Требоний, полковник Фронтон); кельтов и германцев автор называет англичанами и немцами; царь Агриппа говорит об «артиллерии»;[17] неоднократно в авторской речи встречается современное слово “Pogrom”[18]; мастерская Нахума названа фабрикой. В отдельных формулировках, вкладываемых автором в уста древних римлян, легко узнать тезисы и лозунги, имевшие хождение в Германии 30-х годов (например, сравнение «произнесенного» и «написанного» слова[19]). На страницах «Иосифа» мы находим такие выражения и термины, как «бойкот»[20], «прожиточный минимум»[21], «вооруженный мир»[22], «партия порядка»[23], «полицейская акция»[24] и т.д. Можно было бы привести десятки примеров такого рода.
Значит ли это, что обстановка, в которой живут и действуют герои исторических романов Фейхтвангера, чисто условна? Значит ли это, что в «Иосифе» и «Лже-Нероне» Фейхтвангер показал борьбу между общественными группами Германии и дал лишь другие имена своим современникам, что каждый из героев «Иосифа» и «Лже-Нерона» имеет свой определенный прообраз? Можно ли рассматривать «Иосифа» и «Лже-Нерона» как памфлеты на национал-социализм, как произведения, в которых исторический элемент играет роль весьма условной декорации, такой же, как, например, в «Балладе об императоре Нероне» (“Bankelballade von Kaiser Nero”) Эриха Вайнерта?
Действительно, употребление современных терминов для обозначения явлений античного мира придает историческим романам Фейхтвангера памфлетную окраску. Это верно в особенности по отношению к «Лже-Нерону»: многие подробности наводнения в Апамее и «ночи 15 мая»[25] напоминают о поджоге рейхстага и ночи 30 июня. (В «Лже-Нероне» модернизация истории проводится более последовательно, чем в «Иосифе», ибо в основу этого романа положены события, о которых исторические источники, и то немногие, упоминают лишь бегло, события, трактовка и оценка которых целиком зависит от воли автора). Более того: из XX века перенесены в I век не только отдельные термины и ситуации, но и некоторые черты духовного облика героев «Иосифа». Последовательный материализм Иоанна, внутренняя борьба между «писателем» и «политиком», между «созерцателем» и «деятелем» в Иосифе – все это для I века явный анахронизм, равно как понимание рядовыми христианами (Яков из Секаньи) космополитической миссии их учения – для того времени, когда не было еще написано первое из евангелий. Однако считать «Иосифа» и «Лже-Нерона» только памфлетами – значит обеднять и упрощать идейное содержание и значение этих произведений.
Модернизация истории в исторических романах Фейхтвангера распространяется лишь на частности, главным образом реалии, но в основном не затрагивает общей картины описываемой эпохи. Достаточно вспомнить о том, какую роль в жизни героев «Иосифа» играет религия. Мысль о мести Ягве за разрушение Храма ускоряет смерть Тита; скептик и трезвый политик Домициан также вынужден считаться в своих действиях с иудейским богом (именно с богом, а не с народом Иудеи!) как с серьезным противником. Вспомним сцену свержения Домициана. По словам историка Шлоссера, император был убит после длительной самозащиты. Иначе выглядит смерть Домициана в романе Фейхтвангера «Земля обетованная»: император уверен, что он побежден Ягве, и поэтому не оказывает сопротивления. Автор счел себя вправе отказаться в данном случае от точной передачи исторического факта, ибо в деятельности Домициана борьба с Иудеей, еще не оправившейся от нанесенного ей Веспасианом и Титом поражения, едва ли могла играть такую большую роль, какую отводит этой борьбе Фейхтвангер в романе «Земля обетованная». Но сама мотивировка поведения Домициана вовсе не заимствована из XX века. Если Рим – это «Третья империя», то Домициан – один из «вождей» этой «империи». Можно ли представить себе, чтобы Гитлер и его сторонники когда-нибудь руководствовались в своей политике мотивами, подобными тем, которые двигали Домицианом? Можно ли думать, что 20 июля 1944 года они отдали бы власть так легко, как это сделал Домициан в романе Фейхтвангера? Разумеется, нет!
Другой пример. Ученые Ямнии, вступая в борьбу с нарождающимся христианством, находят простое средство, которое поможет последователям Гамалиила отмежеваться от христианской секты и оттолкнет от нее колеблющихся: они изменяют текст одной из молитв, придавая ей антихристианский смысл: «…ибо такую молитву еретики вряд ли смогут произнести, вряд ли они прибавят к такой молитве: «истинно»[26]. И это средство оказывается действенным. Могло ли что-либо подобное произойти в наше время? Нет, это могло произойти лишь в ту эпоху, когда вера в бога, в силу слова и молитвы была правилом без исключений.
Еще один пример. Сенатор Приск выступает в защиту весталки Корнелии. «Если бы действительно одна из весталок, - доказывает он с коварной логикой, - запятнала себя такой виной и тем вызвала бы гнев богов и на сенат, и на народ, и на особу императора, то разве мог бы господин и бог Домициан одержать блистательные победы в сарматском походе?»[27] Слово «логика» употреблено здесь не случайно: рассуждение Приска действительно было логичным в то время, когда религия безраздельно господствовала в сознании громадного большинства людей. Можем ли мы представить себе подобного рода логический довод для современного политического деятеля? Нет, не можем.
Наконец, теперь, когда опубликованы главы из незаконченной работы Фейхтвангера «Дом Дездемоны», можно сказать, что к модернизации истории в смысле механического перенесения настоящего в прошлое автор «Иосифа» относился отрицательно. Так, он отказывает романам Мадлен де Скюдери в праве называться историческими романами именно потому, что «историзм» де Скюдери сводится к механическому перенесению в античную эпоху быта и нравов XVII века: «Писательница ссылается на Геродота, Ксенофонта, Юстина, Ливия. Но ее всемирная история состоит из одних только пошлых любовных историй и кроваво-элегантных дуэлей… В «Клелии», романе из времен Тарквиния… ведутся разговоры, полные галантных острот, дамы смотрят со стен Рима на дуэли между кавалерами – роялистами и кавалерами – республиканцами. К роману приложена «Carte de tendre» («Карта любви»). А к своему «Киру» г-жа Скюдери прилагает «ключ», в котором указано, какие особы при дворе Людовика 14 подразумеваются под теми или иными персонажами романа»[28].
Эпоха, описываемая в «Иосифе», отнюдь не тождественна эпохе, в которую создавался «Иосиф». А это означает, что Фейхтвангер и не думал отрицать «объективные закономерности исторического развития». Однако приведенное в начале высказывание Фейхтвангера о «неизменности» законов истории свидетельствует о том, что он не признает диалектического характера этих законов.
В чем же, по мнению Лиона Фейхтвангера, заключаются «неизменившиеся и неизменные» исторические закономерности? Можно ли утверждать, как это сделала, например, О. Немеровская, что «в основу своего осмысления фактов прошлого Фейхтвангер кладет экономику»?[29]
Сам писатель отвечает на этот вопрос так: «Я не фаталист, а также и не марксист, который верит, будто одни экономические законы правят миром. Я также не индивидуалист, который полагает, что каждый человек может быть господином своего будущего. Но объективно эти три теории в совокупности составляют понятие судьбы. Случайность играет столь же большую роль, как и потребности человечества – социальные, сельскохозяйственные, промышленные. И наконец, собственные физические, нравственные и духовные качества человека помогают ему формировать события и действовать заодно с экономикой, а не вопреки ей».[30]
Таким образом, мы видим, что модернизация истории, свойственная художественному методу Фейхтвангера, представленная в его произведениях, главным образом, в романах, распространяется лишь на отдельные черты в характерах героев, а также на некоторые бытовые детали и частности, но не на общую картину показываемой эпохи.
Примечания
[1] “Das Haus der Desdemona”, Rudolstadt, 1961, s.118 (далее “Haus” и номер страницы)
[2]« Zu seinem 70. Geburtstag. Worte seiner Freunde», Rudolstadt, 1954, s.20.
[3] “Centum opuscula”, Rudolstadt, 1956, s.512, далее «С. Ор.» и номер страницы..
[4] Там же, 510.
[5]« Haus», 145.
[6] Там же, 146.
[7]“Die Fuchse im Weinbery”, Berlin, 1952, s.844.
[8]Там же.
[9] «С. Ор.», s. 511.
[10] Там же, 536.
[11] Там же, 510
[12] Там же, 536.
[13] “Erfolg”, Berlin, 1954, s. 213.
[14] Там же,545.
[15] Там же, 808.
[16] Там же.
[17] «Der jüdische Krieg», Rudolstadt, 1954, s.96 ; далее “Krieg” и номер страницы.
[18] Там же, 91.
[19] «Das gelobte Land», Rudolstadt, 1954, s.82, далее “Land” и номер страницы.
[20] «Die Söhne», Rudolstadt, 1954, s.578, далее «Söhne» и номер страницы.
[21] Там же, 148.
[22] “Krieg”, 117.
[23] Там же, 92.
[24] Там же, 253.
[25] “Der falsche Nero”, Rudolstadt, 1956, s. 317.
[26] «Söhne», 348.
[27] “Land”, 200.
[28] « Haus», 44-45.
[29] Журнал «Звезда», 1936, №6, стр. 232
[30] «С. Ор.», 399.
7iskusstv.com/nomer.php?srce=41
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer4/Motovilov1.php
Напечатано в журнале «Семь искусств» #4(41) апрель 2013
