Элла Грайфер
Что надо знать о Холокосте
Батарея – это деепричастие.
Из Живого Журнала
Во время очередной викторины на российском телевидении некая провинциальная девица, будучи призвана истолковать термин "Холокост", сказала, что это, наверное, клей для обоев. В наказание продвинутый тележурналист организовал ей и ее подруге поездку в Освенцим, где ее оперативно просветили и квалифицированно довели до истерики. Обо всем об этом вдохновитель и организатор поведал нам в состоявшейся по сему случаю передаче "Эха Москвы" под названием "Что мы должны знать о Холокосте". Вразумительного ответа участники, впрочем, так и не нашли. Утверждение, что при воспитании подростков очень важно бить на эмоции, безусловно, справедливо, но не очень чтобы в тему.
Хотя про историческое событие как таковое в общем-целом мало кто не слыхал, даже в России. Не всем, конечно, известно мудреное словцо "Холокост", но судя по скорости автоматического вылетания изо рта: "А что, вас одних что ли убивали?", – знает кошка, чье сало съела. Временами тот или иной европейский мудрец с ученым видом знатока сомневается в существовании газовых камер (а то в Бабьем Яре и прочих аналогичных овражках без них не умели обойтись!) или в точности статистических подсчетов на миллиончик-другой (а что это меняет по существу?). То, что историю про 28 панфиловцев журналист выдумал, не дает еще основания сомневаться в реальности Битвы за Москву. Даже арабы, громогласно объявляющие, что не было этого, а все евреи нарочно сочинили, без особой натуги припомнят, что именно "сочинили евреи", просто им верить не положено – идеология не велит.
В общем-целом, стало быть, знают, и вот вопрос: а надо ли им больше-то? Я вот, например, до сравнительно недавнего времени представления не имела ни о методах изгнания немцев из Судет, ни о сталинских приемах этнической очистки Восточной Пруссии, ни о польско-украинских разборках на Волыни. Полагаю, большинство моих ивритоязычных коллег и соседей ни о чем подобном по сю пору не подозревают, и ничего – живут. Услышат – так посочувствуют, а не услышат – тоже беда невелика, ибо не их это история и никаких практических выводов сделать они из нее не смогут, да и не захотят. Нет смысла ставить вопрос, что надо нам знать о Холокосте, пока не выясним, зачем нам это знать, причем ответы будут разительно различаться в зависимости от того, кто такие "мы": евреи или немцы, русские, европейцы или арабы.
Есть, впрочем, некий дискурс, который более или менее подходит всем, ибо стремится к объективности. На этом поле могут встречаться и беседовать люди самых разных традиций и культур, и если даже не убедят, то с высокой вероятностью хотя бы поймут друг друга. Называется он наукой.
Знание - сила
Эх, историки, хвостом вас по голове…
А. и Б. Стругацкие
Кто только нынче Холокост ни изучает: музеи вроде Яд ва-Шема, университеты и кафедры, и немереное количество всяческих "вольных стрелков" – от серьезных ученых до заведомых шарлатанов – за мемуаристов я уже и вовсе молчу… И все-то они собирают и описывают, описывают и собирают, уже гору всяческих вполне достоверных материалов нагромоздили, да гора-то… родила мышь: единственный вывод, что нехорошо ни в чем неповинных людей, включая младенцев, скопом уничтожать, можно бы, согласитесь, получить и с меньшими затратами.
А ведь первая удачная попытка выяснения причин и следствий была предпринята, как минимум, полвека назад. Может, и раньше были, менее заметные, но эту проглядеть никак невозможно – мировой бестселлер, переведенный на множество языков: Ханна Арендт "Истоки тоталитаризма", да еще "Эйхман в Иерусалиме" в качестве довесочка. Хорошая книжка, увесистая, доказательная и даже читается легко. Все при ней: когда и почему возникали различные компоненты нацистского мировоззрения, как они взаимодействовали, как общество массовых убийств изнутри устроено, почему оно без убийств обойтись не может, как вели и понимали себя при этом жертвы и палачи, и наконец, всякие исторические аналогии – какие общества на это похожи, в чем сходство и в чем различие.
Не обязательно, конечно, с автором соглашаться (хотя я лично по большей части согласна), но можно же обсуждать, критиковать, по-своему продолжать и развивать тему… Не тут-то было! Профессиональные историки Холокоста книгу Арендт игнорируют со старательностью благовоспитанного общества, которому нечаянно пролили соус на скатерть. Никто не утверждает, что рассуждения ее неверны, но по умолчанию принимается, что они неприличны. В середине восьмидесятых холокостовед Саул Фридлендер в ходе т.н. "спора историков" открытым текстом заявил оппоненту, что обычные методы исторического исследования к нацистскому периоду применять следует с осторожностью – как бы чего не вышло!
То есть, на вопрос, что именно всем нам надо знать о Холокосте, сей ученый муж отвечает: строго дозированную информацию, подобранную так, чтобы возбуждать как можно больше чувств и как можно меньше мыслей. Оказывается, более всего опасается он… понять объект своего исследования. Потому что понять – значит, даже если и не простить, все же в какой-то мере разглядеть какие-то веские причины, постижимые мотивы отрицательного деяния, признать его пусть неправильным, пусть наказуемым, но все же вариантом человеческого поведения. Фридлендеру же желательно, чтобы нацисты со всеми их злодействами к человечеству отношения не имели – эдакий, понимаете ли, марсианский десант.
Ну вот, представьте себе на минутку: на суде над каким-нибудь Чикатило встает прокурор и заявляет, что не намерен вникать в мотивы и предпосылки, дабы как-нибудь ненароком с этим монстром не согласиться. И что бы вы подумали? …Правильно, вот и я бы тоже заподозрила, что были у подсудимого какие-то сообщники или хотя бы вдохновители, которых по каким-то соображениям желательно прокурору отмазать.
Да так оно и есть на самом деле. Вся научная индустрия холокостоведения заточена под выгораживание, отмывание и оправдание того самого "чрева, которое вынашивало гада", сиречь западной цивилизации. Можно подумать – одна она такая! Доступные нам исторические источники все как один свидетельствуют, что в этом смысле все бывшие и настоящие цивилизации друг друга стоят, т.е. периодически срываются в террор и резню, а общества бесписьменные, у которых историю проследить не удается, и вовсе регулярно за черепами охотятся. Но беда-то вся в том, что западная цивилизация слишком привыкла гордиться своим несравненным гуманизмом и верой, что изначально «человек добр». Объективное научное рассмотрение Холокоста грозит поставить под сомнение любимый миф, и все доценты с кандидатами, забыв об истине, устремляются на его защиту.
А это жаль. Не поминая всуе процесс Галилея, просто вспомним еще раз, что наука – единственно возможное место встречи людей разного опыта, разных традиций, с различной исторической памятью. Произвольно изымая какие-то факты из области научного исследования, объявляя их монополией мифа, мы вынуждены в дальнейшем отстаивать монополию именно этого одного мифа в противовес всем прочим – не более мифическим, а приоритет одного мифа перед другим иначе как административно-правоохранительными репрессиями не отстоишь, так что процессы над "отрицателями Холокоста" – явление вполне закономерное.
Итак, за неимением (недопущением) научного исследования площадка осознания Холокоста занята соперничающими мифами. Успех того или иного из них зависит не от близости к фактам и достоверности объяснений, а от "общественного веса" исповедующей его социальной группы. В настоящее время первенствует бесспорно миф о непорочности Запада и "марсианском десанте".
Святой Георгий на лихом коне
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений!
С. Михалков
Давайте для начала вспомним, как было на самом деле. Было страшное потрясение Первой мировой, разруха, опустошенность, ощущение, что прежнее мировоззрение уже не годится и не восстановить уже прежние правила игры. Из этой всеобщей растерянности родился большевизм с его резней и Коминтерн с претензиями на мировое господство, и многим показался он выходом из создавшегося тупика, потом появился его двойник-соперник нацизм, и он тоже на отсутствие популярности пожаловаться не мог. Зажатые между ними осколки развалившихся империй по большей части сразу же окуклились диктатурами и запросились в союзники не к тому, так к другому. И вскоре оказались западные демократии перед выбором между двумя монстрами. Именно сам факт неизбежности такого выбора был решающим поражением Запада.
И пусть выбрали они верно, наименьшее из двух зол – Прав Марк Солонин: Что представляло большую угрозу для Америки — Советский Союз, оккупированный Германией, или Германия, оккупированная Советским Союзом?<…> если бы надеждам Гитлера на быстрый разгром Красной Армии суждено было сбыться, то на огромных пространствах от Атлантики до Камчатки возник бы такой чудовищный монстр, который мог сожрать Америку, даже не поперхнувшись – но добром-то оно от этого не стало. Главная страшная «фигура умолчания»: без сталинской России западные демократии никогда бы гитлеровскую Германию победить не смогли. Не по недостатку ресурсов – по недостатку воли к жизни. Миф Холокоста есть неотъемлемая часть мифологии Запада, изобретенной для сокрытия этого неприятного факта.
Прежде всего, выбор стал изображаться как вполне естественный и единственно возможный, для чего было изобретено основополагающее, принципиальное различие между нацизмом и большевизмом. Понятно, что Холокост для этого подходил наилучшим образом: он был убийством прекрасно организованным, высокотехничным – куда там русским растяпам! Очень большой разницей объявлен был отбор жертв не по классовому, а по расовому признаку, потому что классовую принадлежность сменить можно, а расовую – нет… Правда, товарищ Сталин своим жертвам либо не давал возможности принадлежность эту сменить (вспомните хотя бы эшелоны в Сибирь со всех новоприсоединенных территорий 1939-1941), либо, за отсутствием таковой, просто приписывал, какую потребуется: не кулак – так подкулачник, не буржуй – так агент капитала… В пользу Сталина говорит, правда, тот факт, что детей целенаправленно специально не убивал, зато в общей сумме трупов числится за ним поболее – Гитлер за двенадцать лет чисто технически не мог переплюнуть достигнутого Сталиным за двадцать с хвостиком. В общем, различия не принципиальны, но таковыми были объявлены, а заодно под раздачу попал расизм, ославленный куда более тяжким грехом, чем вполне стоящие его теории про «обострение классовой борьбы».
Антисемитизм Гитлера был, оказывается, «патологическим», и совсем, ну совсем никак не связанным с двухтысячелетней традицией европейского антисемитизма.
…А ведь именно он был главным средством привлечения покоренных народов к сотрудничеству с оккупантами, как бы поднятием на борьбу против «общего врага». Тезис (и сам-то по себе сомнительный!), что в охоте на евреев участвовали лишь коллаборационисты – презренные предатели родины – нуждается в существенном уточнении: в коллаборационисты они нередко привлекались именно возможностью такой охоты. Антисемитская пропаганда была самым эффективным оружием психологической войны против союзников – от Америки до России – и правительства понимали это, и изо всех сил старались не дать солдатам повода заподозрить, что воюем за евреев. Вне всякого сомнения, победа союзников нас спасла, но не для того они ее одерживали. Представьте себе элегантную даму, что в горящий дом устремляется за бриллиантовым колье, а когда обратно с добычей выскакивает, за рукав ее успевает уцепиться помоечная драная кошка…
Но в мифе вы, конечно, ничего подобного не найдете. В мифе Гитлер – просто опасный психопат, нацизм с Марса спустился на парашюте, коллаборационисты – подонки, а воины антигитлеровской коалиции – все как один готовы жизнь положить за спасение невинных жертв, независимо от расы, национальности и вероисповедания этих последних. И пусть товарищ Сталин был, прямо скажем, не совсем белый и даже совсем не пушистый, но будучи частью нормального человечества, все же вступился за людей против чудовищ, за норму против патологии. Иными словами, из храбрых солдат, отстоявших в сражениях свою родину, культуру, традицию, образ жизни, превращаются союзники в светлых рыцарей, спасителей рода людского от нашествия инфернального, абсолютного зла.
И не беда, что в Нюрнберге за столом обвинителей рядом с юристами, привыкшими опираться на закон, оказываются людоеды, вполне достойные скамьи подсудимых, а новоучрежденная ООН со своей «Декларацией прав человека» нисколько не мешает Сталину в новорожденном соцлагере этого человека по стенке размазывать. Не беда, что и поныне под видом отстаивания справедливости выполняется «социальный заказ» арабских толстосумов (как в Косово), а разговоры о «помощи убогим и сирым» прикрывают уплату дани бандитам (тем же палестинцам).
Главное – незапятнанным в сердце хранить образ Георгия-Победоносца, поражающего дракона, страшнее которого не бывало никогда на земле. И всякий, кто посмеет усомниться в уникальности драконова злодеяния, подрывает тем самым и легенду об уникальном драконоборце – единственном и неповторимом благодетеле человечества. Того ради и держат и содержат все эти музеи, мемориалы, факультеты и кафедры, а "отрицателей" отправляют в тюрьму. Хотя самым главным, самым упорным отрицателем от начала был… вот именно главный союзник.
Всем известно, что земля начинается с кремля
Россия – родина слонов.
Советский фольклор
Советский антисемитизм военного и послевоенного времени – отнюдь не прихоть Сталина, есть у него вполне объективные причины. Тут вам и сверхпропорциональность евреев среди тех, кто обеспечил победу революции (а революции, как известно, имеют склонность к пожиранию своих детей), и весьма нежелательные для послевоенного народно-партийного единства воспоминания евреев о поведении русских в 41-м, и бестактные интернационалистские (они же безродно-космополитические) рассуждения на фоне проигранной войны за мировое господство (сиречь мировой революции) и связанной с этим необходимости, стиснув зубы, повернуть к старому великодержавному шовинизму. И наконец, в условиях послевоенной нищеты, падения энтузиазма и беспочвенных надежд на отмену колхозов, позарез нужен был новый образ врага.
Так вот, с возвращением погон в армии и патриотизма в идеологии вернулся, естественно, еще Ханной Арендт отмеченный традиционный панславизм. Не раз и не два в "Дневнике писателя" Достоевского прямо-таки скрежет зубовный слышится между строк: Ну почему ж это они – избранные? За что такое им, неумытым? Ведь мы-то гораздо лучше, мы правильные, мы богоносные, у нас душа шириною в Черное море! Господи, ну куда же Ты смотрел? Кому доверил, Господи? Оглянись, еще не поздно исправить ошибку!
Не удовольствуется Великая Русь жалкими претензиями Запада на победу над самым страшным злом всех времен и народов. И не в том даже дело, что гадкий Запад ее заслуги в этой победе принизить норовит, а в том, что коль скоро зло на самом деле самое-самое, то и истреблять оно, естественно, должно не каких-то там жидов пархатых, а вот именно русских, каковые искони были ходячим воплощением добра и света! Если Западу вполне хватает роли главного спасителя, то русский человек, сверх того, еще и главной жертвой желает быть, без того – триумф неполный.
Да прикиньте еще, что страдание на Руси почиталось всегда заслугой. Первыми канонизированными святыми были князья Борис и Глеб, убитые без всякого религиозного мотива, просто в борьбе за власть, авторитет юродивого был обыкновенно прямо пропорционален тяжести его вериг, а рейтинг Бориса Ельцина до небес взлетел, как только прошел слух, что его в какую-то Переплюйку скинули в мешке из-под вьетнамского риса. Так могут ли русские кому-то место "самого пострадавшего" уступить?
И потому во всех реляциях и на всех памятниках (поскольку их допускали вообще) писали только про "убийство мирных советских граждан", и даже в репортаже об освобождении Освенцима слова "еврей" днем с огнем не сыщешь. Потому и по сю пору гуляют в виртуале страшилки про "План Ост", предусматривавший, якобы, уничтожение славян (тогда как самом деле речь шла не более чем о депортации и порабощении). И с каждым новым начальником растет число потерь Второй мировой: Сталин сделал заявку на 7 миллионов, Хрущев переправил на 20, Путин просуммировал – нынче считается 27… впрочем, еще не вечер.
Естественно, всякое сравнение между Сталиным и Гитлером при таком раскладе выглядит святотатством, а всем немецким солдатам на всех картинках всенепременно пририсовываются рога и хвосты. Ну, то есть, не то чтобы я была склонна пририсовывать им крылышки, но за громогласными обвинениями немцев не только в том, что сотворили сами (типа Катыни), а даже и в преступлениях, которые немцы совершили на самом деле, скрывается нередко полуосознанное стремление и мысли не допустить, что сами местами и временами вели себя не лучше. Оно конечно, немцы войну проиграли, за руку схвачены, вали на рыжего – рыжий вывезет!
Плоды раскаяния
- Милая, ты ошибаешься!
- Ах, ошибаюсь, значит, неправда?
- Ах, неправда – значит, я вру?
- Ах, я вру – значит, я брешу?
- Ах, я брешу – значит, я собака?
- Мама, он меня сукой обозвал!
Старый анекдот
Если среднестатистического немца остановить на улице и спросить, что именно Гитлер сделал не так, он без сомнения с Холокоста начнет, да, в большинстве случаев, им и закончит. Все прочие обвинения, звучавшие на знаменитом Нюрнбергском процессе, после беспристрастного рассмотрения как-то начали выцветать. Негуманность к военнопленным? Так это только к русским, об которых и соглашений-то не было (Сталин не подписал), и причины объективные были (кто же предполагал, что их в 1941 так много окажется!), притом что кого могли (украинцев, например) и вовсе сразу распускали по домам … а кстати, русские после Сталинграда насчет пленных тоже не очень чтобы… того… Убийства гражданского населения? Ну, тут уж после сталинских мероприятий в Восточной Пруссии да бомбежки Дрездена, да еще методов выселения немцев из Судет, когда и война-то кончилась… чья бы корова мычала… А вот Холокост – это да, тут уж крыть нечем.
Отрицателей Холокоста в Германии мало, популярностью теории их не пользуются, и вполне можно верить клятвам, что «такое не повторится» (в подтексте: чтоб мы вам за всю Европу каштаны из огня таскали, а потом сами же виноватыми оказались – ищите дураков!). Специфический немецкий миф Холокоста связан с искуплением признанной вины, состоящей главным образом… в потере бдительности:
Ведь что, собственно, тогда произошло? Ну да, ну вели нацисты антисемитскую агитацию, да ведь в политике агитация всегда с перехлестом, кто же мог подумать, что окажется черт еще страшнее, чем его малюют? Ну да, обвиняли евреев во многом облыжно, но выяснилось это уже потом, а мы люди простые, начальству привыкли верить. Ну да, арестовывали их, вывозили… но кто же мог подумать, что на смерть? Говорили-то ведь – просто переселение! Да, виноваты мы, проглядели, допустили и не остановили, но мы осознали и перестроились, научились на своих ошибках и ныне имеем поведать человечеству важный вывод, сделанный из нашего горького опыта:
Любое враждебное действие или даже недружелюбное высказывание в адрес любой произвольно взятой группы людей может оказаться началом нового Холокоста, причем, решительно невозможно уследить, когда он начнется и начнется ли вообще. Проверить, насколько оправдано такое действие или насколько высказывание правдиво, возможным не представляется, ибо коварное начальство всегда в состоянии обмануть наивного законопослушного гражданина.
А стало быть, долг и право всякого немца, завидевшего где бы то ни было что-то такое, отдаленно напоминающее, бить во все колокола и кричать: «Караул, Холокост!». Вернее сказать – выбирать, в каком случае кричать, а в каком, может, и не стоит, как им немецкий бог на душу положит. Когда, скажем, сербы по хорватам стреляют, то это ничего, а как связались с албанцами, так стали сразу извергами рода человеческого. Если Вьетконг крестьян убивает сотнями, это не заслуживает внимания, а вот если американцы – негодяи они и варвары. Пока иорданский монарх палестинцев режет, это – мелочи жизни, а вот если Израиль себе позволяет такое безобразие…
Признание вины ненавязчиво эдак перетекает в претензию на звание всемирного морального авторитета, а изучение Холокоста проводится все более углубленно в поисках дополнительных признаков опасности. Вот выяснится, скажем, что в Бабьем Яре пулями стреляли, значит, и заподозрить дозволено всякого, кто в автомат заложит боевой патрон. Таким образом, незаметно стирается различие между Холокостом (а также другими аналогичными явлениями типа советского «большого террора» или китайской «культурной революции») и просто ведением войны – будь то обычной или гражданской. И слово «Холокост» перестает постепенно вызывать какую бы то ни было реакцию, как крики «Волк!» в той старой притче, и опутывается постепенно подобными обвинениями по разным поводам столько разного народу, что и отрицания никакого уже не требуется.
Понятно, что в главных обвиняемых никак не может не оказаться Израиль. Во-первых, он ведет реальную войну, во-вторых, по природе своей всякий человек склонен любить того, кому сделал добро, а отнюдь не того, перед кем чувствует себя виноватым – не помню уже кто очень метко когда-то сказал, что немцы евреям никогда не простят Освенцима – а в-третьих, евреи у них нынче главные соперники в борьбе за место всемирного морального авторитета. Так что удивляться ну очень антисионистским настроениям в Германии не приходится.
Куда интереснее, когда к аналогичным выводам относительно Израиля приходят… сами евреи. И тоже, представьте себе, ссылаясь на Холокост. Наиболее распространенными являются два мифа, не просто разных, а прямо-таки взаимоисключающих, но… в равной степени не вмещающих еврейское государство.
Все за грехи!
…похоже, что заяц с аппетитом
сосет свой собственный нос, а
удивленные раскосые заячьи глаза
будто говорят: "Смотри ты!
Обыкновенный нос, а как вкусно!"
А. Бруштейн
У религиозных (не скажу, что у всех, но определенно, у многих) на все случаи жизни есть объяснение, простое как воды глоток: ассимилировались, заповедей не соблюдали – вот и накликали несчастье на свою голову. Опровергнуть его легко – вспомнить хоть ту же хмельнитчину, когда все евреи дружно исполняли заповеди и об ассимиляции не помышляли, и тем не менее… Но не позабудем, что для мифа соответствие фактам обязательным не является. Правильный миф призван подсказать правильное решение в ситуациях, которые он моделирует, а сплоченность и верность своей традиции всегда помогут пусть не предотвратить катастрофу, но, как минимум, снизить ущерб и ускорить восстановление.
Значит, вроде бы, не так уж они неправы, да беда-то вся в том, что кроме объяснений есть у них еще и умолчания – не по причине коварства, а поскольку само собой разумеется и сомнению не подлежит: за ассимиляцию отвечают одни ассимилянты, несоблюдение заповедей – на совести тех, кто перестал их соблюдать. Ой ли, да так ли?
История у нас долгая, условия жизни менялись не раз и не два, соответственно менялись и способы исполнения заповедей, возникали галахические проблемы, над решением которых трудились раввины и ешивы, а плодами их труда пользовались простые евреи. Кто-то сапоги тачал, кто-то управлял у пана имением, кто-то давал деньги в рост, а кто-то развивал и приспосабливал к новым нуждам традицию, которая всех объединяла – такое вот разделение труда. На самом деле, конечно, и у прочих народов не иначе было, но у евреев повороты бывали круче и оттого процесс шел заметнее.
Но в какой-то не очень давний момент в Европе община начала распадаться. Главной причиной была, разумеется, ситуация в обществе "почвенных наций", сильно сократившая число рабочих мест, совместимых с национальной обособленностью, но не последнюю роль сыграла и реакция еврейских духовных лидеров. Вместо того чтобы начать "галахическую революцию", соразмерную революции социальной, реорганизовать общинные связи и удержать их в новых условиях, они фактически взяли курс на раскол: с одной стороны "соблюдающие", неспособные в силу этого прокормить себя и семьи, с другой – зарабатывающие, которым от ассимиляции не спастись, и если бы не антисемитизм, они вообще благополучно разбежались бы через пару поколений. Новые галахические постановления решали главным образом проблемы профессиональных соблюдальщиков, без всякого учета нужд и интересов простого еврея.
В результате возникла ситуация, напоминающая рассказик Шолом-Алейхема "Быть бы свадьбе, да музыки не нашлось":
Подкатив к станции, машинист затормозил паровоз и спокойно сошел на платформу, а там по привычке направился в буфет. Тут его и остановили: «Дружище, а где вагоны?» — «Какие вагоны?» — «Разве не видишь, что приехал на паровозе без вагонов?» Машинист вытаращил глаза, затем заявил: «А мне какое дело? За вагоны отвечает бригада». — «Где же бригада?» — «А я откуда знаю? — снова ответил машинист. — Кондуктор дал знать свистком, что готов, я ему ответил свистком, что тоже готов, и пустил машину. На затылке у меня глаз нет, чтобы видеть, что сзади делается». Вот эдак ответил машинист, и вроде он по-своему прав.
Этого самого машиниста напоминают мне наши праведники, с той только разницей, что у него-то взаправду на затылке глаз нет, а они просто решительно отказываются смотреть в ту сторону. И пусть даже он по-своему прав и виновата бригада, но поскольку казус обнаружен, что за смысл паровоз без вагонов самозабвенно по рельсам гонять? В рамках машинистовских функций деятельность его безупречна, но поскольку функции эти не самоцель – она бессмысленна.
Вы мне скажете, что не стоит так обобщать, есть в Америке Modern Orthodoxes, есть вязаные кипы в Израиле – да, но… на ногах у них пудовыми гирями виснут достаточно многочисленные охотники ездить на паровозе без вагонов, под видом "охраны наследия" изо всех сил сопротивляющиеся возвращению к подлинной галахической традиции. Спите спокойно, господа израильские атеисты, ультраортодоксы пуще вас боятся государства галахи, ибо понимают, что не миновать тогда и создания галахи государства. Независимого. Еврейского. Чтобы и в армии служить, и электричество починить, и родственников навестить в другом конце страны – самим, без никакого шабес-гоя.
Это ж какую работу придется проделать, решая задачи, ни разу не встававшие за 20 веков! Поневоле взмолишься, чтобы уберег Господь от такой напасти и это самое государство до прихода Мессии отложил. Чтобы, значит, в следующем году не в реальном Иерусалиме с его глупым трамваем и хитрыми терактами Песах праздновать, но в Иерусалиме Небесном, безгрешном и чистом, где только и может быть истинная Родина у машиниста безвагонного паровоза.
Понятно, что в таком контексте существование еврейского государства само по себе оказывается грехом, навлекающим Катастрофу. Но почему же не менее греховным представляют его и пассажиры отцепленных вагонов?
Жертва как призвание
Пока хищники меж собой дрались,
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис -
Дорогой Козел отпущения!
Услыхал Козел - да и стал таков:
"Эй, вы, бурые, - кричит, - эй, вы, пегие!
Отниму у вас рацион волков
И медвежие привилегии!
Покажу вам "козью морду" настоящую в лесу,
Распишу туда-сюда по трафарету, -
Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,
И ославлю по всему по белу свету "
Не один из вaс будет землю жрать,
Все подохнете без прощения.
Отпускать грехи кому - уж это мне решать,
Это я, козел отпущения.
В. Высоцкий
За место всемирного морального авторитета евреи с немцами конкурируют, естественно, в качестве жертв. Зуб даю, что абсолютное большинство читателей признает эту претензию справедливой, а я с ними не соглашусь, потому что жертвой быть – не заслуга. В том числе и невинной жертвой, потому что это означает не отсутствие какой ни на есть вины, а только и исключительно отсутствие у убийц к любой вине интереса.
В один и тот же ров скидывали и ждавшего Мессию вижницкого хасида, и коминтерновца, провозглашавшего: «Наш лозунг – всемирный Советский Союз»; мать семейства вместе с содержателем борделя; миллионера-предпринимателя и непризнанного гения из богемы, что ложась спать, далеко не всегда знал, чем завтра позавтракает; вора в законе и бессеребренника-врача. Точно также обстоит дело и с выжившими: кого-то страдания, возможно, и облагородили, а кого-то – наоборот. Конечно, мы, теперешние, никому из них не судьи, ибо знать не можем, как бы сами мы в случае чего… но факт переживания Катастрофы, являясь бесспорно основанием для помощи, поддержки и возмещения, для признания моральным авторитетом причины, согласитесь, все-таки не дает.
Не дает… если рассуждать рационально. Но не все на свете определяется рациональными рассуждениями. Есть еще архетипы – модели мышления, заложенные в основу культуры, ее недоказуемая аксиоматика, без обсуждения передаваемая из поколения в поколение. Одним из наиболее глубоких, универсальных архетипов человечества является сакральность, священность жертвы. То, что в современном мире приняло облик морального превосходства, было изначально причастностью высшим, божественным мирам, обладанием тайным знанием о жизни и смерти.
Не случайно христиане именно распятье считают главным моментом проявления божественности Иисуса (согласитесь, не так эффектно смотрелось бы воскресение, если бы скончался товарищ, скажем, от пневмонии!) а Булат Окуджава как нечто само собой разумеющееся, утверждает: «Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась». Почему так, хорошо разъяснил Рене Жирар. Нам же сейчас важно только отметить, что инстинктивное стремление многих евреев, сохранить за собой статус жертвы и даже сделать его наследственным, связано отнюдь не только с соблазнительными льготами и компенсациями. На самом деле дело гораздо хуже.
Два тысячелетия евреи в европейском обществе пребывали в классическом статусе жертвы: презрение и ненависть, погромы и аутодафе, и в то же время опасливое суеверное почитание, подозрение на сверхъестественную власть. Насколько взгляды окружающих в прошлом влияли на представления евреев о себе, судить не берусь, но ясно, что с началом массовой ассимиляции это влияние стало стремительно нарастать. Ребенок, впервые услышавший, что он еврей, от сверстников во дворе, естественно, усваивал и их понимание, что это слово значит, другого взять ему было неоткуда.
Прекрасный пример – Бенджамин Дизраэли, выросший в атмосфере judenfrei и писавший трактаты, персонажи которых на реальных евреев похожи были как гвоздь на панихиду, зато здорово смахивали на традиционные антисемитские стереотипы Европы. Не случайно на сионистских плакатах начала 20-го века так часто видим блондинов: трудно было с непривычки изобразить еврейский типаж как воплощение силы и оптимизма, ведь сионисты первых поколений пришли, в основном, из ассимилированной среды.
Но сионисты-то хотя бы осознавали, что на галутных стереотипах далеко не уедешь (и даже слегка перегибали палку), в диаспоре же проблемы не замечали вообще. В гимназиях и университетах учили историю Европы, древней Греции и Рима, свою же собственную историю – в лучшем случае до разрушения Второго храма, т.е. задолго до того как стали профессиональными жертвами, так что господа интеллектуалы, прекрасно разбиравшиеся в извивах подсознания, скорости света и строении атома, представления не имели о "маятниковой" структуре анти/филосемитизма. О том, что священные коровы жизнь кончают обычно на алтаре, что за периодом спокойствия и даже ассимиляции неизбежно следует новая волна погромов, что стать "как все" – утопия не только потому, что "все"-то и сами разные, но прежде всего потому, что глубоко интериоризированное представление о себе как о "жертве" и поведение всегда будет диктовать соответствующее, и подкреплять рикошетом те самые предрассудки окружающих, что у них и были заимствованы.
Ассимилированный еврей в канун Катастрофы теоретически считал себя просто гражданином среди прочих граждан правового государства, практически же ощущал себя одновременно и хуже, и лучше окружающих, как свойственно жертве в мифологии всех времен и народов. Такое мироощущение выведено из подсознания и кратко, красиво и талантливо выражено Дмитрием Быковым: бедняга, похоже, всерьез верит в собственную непостижимость и почти сверхъестественность, не задумываясь об оборотной стороне медали – извечной роли "мальчика для битья".
Когда же Катастрофа обнаружила неадекватность представления еврея о себе как "гражданине среди граждан", а собственная культура еще раньше ассимиляцией была съедена, единственной опорой самоуважения оказалось возвеличение жертвы. Проявлялось оно по-разному. У философа Левинаса вылилось в уверенность, что после ТАКОГО антисемитизм невозможен, у монахини Эдит Штайн – в идентификацию с жертвой Христовой, а в гностических представлениях Симоны Вайль искуплением мира стала ее собственная смерть. Но как правильно отметил Шмуэль Тригано, по этой логике еврей имеет право на жизнь исключительно в качестве объекта убийства. Отсюда – непреодолимое искушение подпирать Холокостом каждый свой чих:
- Имею право арестовывать тех, кто бросает камни в мою машину, потому что мой дядя убит в Освенциме! Верно?
- Нет, миленький, неверно. Твой долг и право арестовать всякого, кто забрасывает камнями машины на дороге, даже если бы твой дядя эсэсовцем там служил.
- Имею право обстрелом на обстрел отвечать, потому что дед и бабка мои в Бабьем Яре лежат!
- Нет, голубчик, обстрелом на обстрел отвечать не право, а долг – ради внуков, что живут в твоем доме.
- Имею право на трансфер арабов, потому что половина моей семьи уморена голодом в Варшавском гетто!
- Нет, солнышко, трансфер изобретен и применялся задолго до всякого гетто, уже в ТАНАХЕ читаем про Вавилонское пленение, а в Европе 20-го века его вообще применяли все, кому не лень: греки и турки, немцы и русские, чехи и кто-то еще там, на Балканах.
Что поделаешь – ну, не подходит тунгусский метеорит для доказательства правильности таблицы умножения, но, как выразилась одна героиня А. Галича: «А что с чужим живу – так своего-то нет!».
Когда аналогичные катастрофы происходили в прошлом, евреи, прежде всего, спрашивали: «Что мы сделали не так?», или пытались (пусть даже на грани кощунства) – потребовать к ответу Бога. То и другое открывало новые пути, возможность, хотя бы на уровне теологии и философии преодолеть, как говорят современные психологи, «посттравматический невроз» – навязчивые воспоминания, чувство вины перед погибшими, растерянность, ощущение пустоты и бессмысленности – восстановить волю к жизни, надежду, не остаться навсегда жертвами.
А вот после Холокоста таких вопросов не было слышно, разве что из лагеря ультраортодоксов (см. выше). Не случайно на Ханну Арендт так ополчились за критику стратегии юденратов. Ведь в результате погибли и они сами и те, кому они пытались помочь, все стали жертвами, а жертва – священна. Зато дозволено считать ошибкой Хаавару" или сделку с Эйхманом в Венгрии, что хоть кого-то позволили спасти – как же нам не ай-ай-ай сговариваться с этими гадкими нацистами! Ну и что с того, что им демократы только что Австрию и Чехословакию скормили? Что дорогой товарищ Сталин с ними по-братски Польшу поделил и сырье с продовольствием в Берлин эшелонами гонит? Им – можно, а нам – низя-а-а-а, так ведь запросто "моральное превосходство" извечной жертвы потерять недолго.
Упорный отказ Йешува (будущего Израиля) верить известиям о массовых расстрелах и газовых камерах был, разумеется, ошибкой, но, увы, неизбежной, ибо дозволено ли нам поверить в то, во что не верят великие демократии? Кстати, неверие их является в некотором роде залогом, что такое не повторится, ибо несовместимое с их мировоззрением на существование права не имеет. Известная "Аллея Праведников" воплощает не просто (более чем оправданную) вечную благодарность людям, с опасностью для собственной жизни протянувшим нам в страшный час руку помощи, но и (совершенно неоправданную) веру в благородство соответствующих народов в целом, причем, в одно ухо впускаются – в другое выпускаются воспоминания этих самых праведников, что соседей и родственников боялись пуще всякого гестапо.
Не помню уже, кто автор замечательного толкования знаменитых «казней египетских»: фараон должен был не просто «отпустить народ», но потерпеть явное поражение, ибо не поверил бы народ Моисею, не убедившись, что фараон – не Бог. Зато у нас нынче божественный статус присвоен «прогрессивной общественности», на оной же покровительство рассчитывали (как выяснилось, зря). Естественно, ей и адресуют теперь проклятый вопрос: «Ну как же вы допустили!». Взять хоть претензии к тогдашнему Папе Римскому – почему не кинулся к нам на выручку (а то у него печали другой не было в разгар европейской войны!).
В рамках этой логики достойно и праведно было нам воевать в армиях союзников, а вот самостоятельно – не то чтобы совсем нельзя, но… есть определенные ограничения.
Идеальный случай, конечно, Варшавское восстание – началось, когда не было уже ни малейшего шанса на победу, всего полтора десятка эсэсовцев убито, а гетто благополучно ликвидировано. Партизанский отряд братьев Бельских – уже похуже: спасение своих родственников и знакомых ставится явно выше исполнения оперативных планов советского командования, а сопротивление грабежам и убийствам со стороны родной партизанской братвы – явный подрыв священной дружбы народов. Но вариант вовсе недопустимый – Шестидневная война: мало того, что евреи живы остались, они еще и победили, причем, серьезно пострадали враги. Как же можем мы после того, что так долго и упорно страдали сами, страдания причинять другим? Разве страдательная функция не закреплена за нами ныне и присно и во веки веков? И чтоб так вот, за здорово живешь, каким-то арабам занюханным ее уступать?! Побед своих мы должны стесняться и непрерывно за них извиняться. Не о том нам помышлять надлежит, что плохо быть беззащитным, а о том, что любое насилие безнравственно… особенно – если с нашей стороны.
Как сейчас помню квадратные глаза собеседницы, когда она с торжеством бросила мне в лицо: «Но если ТАК поступать с арабами – чем же мы лучше их?», – а в ответ услышала: «Да не хочу я вовсе быть лучше, хочу просто – быть. Жить и не умереть». Что она могла возразить, если для жертвы единственный «модус вивенди» – вот именно быть лучше (и одновременно хуже) других? Изо всех сил доказывать свое право на то, что для прочих право естественное, и верить свято, что именно этот статус – единственное спасение, тогда как на самом деле он – источник постоянной опасности.
По свидетельству той же Ханны Арендт, ни для кого в Европе Холокост не был такой неожиданностью, как для евреев. Они-то ни минуты не сомневались, что зоологические антисемиты – ничтожное меньшинство – и это правда – а у большинства народа слабые антисемитские предрассудки все сильнее выцветают и скоро испарятся совсем – а вот это уже роковое заблуждение. Латентный антисемитизм в христианском, а за ним и постхристианском обществе был, есть и будет всегда. Это, конечно, не значит, что добрые христиане денно и нощно помышляют, как бы устроить следующий погром, у психически нормальных людей обыкновенно других забот хватает. Но во всякой кризисной ситуации, когда неясно, что делать, актуальным естественно становится вопрос, кто виноват, и тут уж неизбежно сработает традиция, а зоологическое меньшинство имеет хороший шанс заполучить и влияние, и власть.
Раскачиваясь на маятнике анти/филосемитизма, евреи, что, очевидно, ничего не забыли и ничему не научились, все еще, по инерции, воображают себя воспитателями человечества, носителями высокой нравственности, которая доказывается готовностью к критике собственных несовершенств. А на самом-то деле маятник уже откачнулся, новый кризис Запада наступил, и воспринимается их самобичевание как подтверждение, что во всем виноваты евреи и самое время их уничтожением очистить мир от всякого греха.
Неотъемлемой частью мифологии «многоуважаемой жертвы» является и легенда о государстве Израиль как подарке добрых европейцев, потрясенных нашими безвинными страданиями. На самом деле заселение евреями территории будущего государства (т.е. исторической «Земли Израиля», которой гораздо больше, чем добрые европейцы в конечном итоге нам отвалили) началось, как минимум, на полвека раньше, а как там кто проголосовал в ООНе – каждый проверить может сам. Не будем сейчас разбираться, какую роль сыграло благоприятное стечение обстоятельств, противоречия между державами, умелые интриги… Достаточно констатировать, что тогда, как сейчас, всякий, в меру сил и возможностей, защищал собственные интересы, как он их понимал, не исключая, естественно, и евреев. Так вот, с таким Израилем профессиональные жертвы идентифицировать себя не смогут никогда.
Витязи на распутье
Была я ягненком, а нынче – волк,
И кто же я теперь – не возьму я в толк!
Хава Альберштайн
Оговоримся сразу: граница между "волками" и "ягнятами" никоим образом не совпадает с границей между гражданами Израиля и жителями диаспоры, все гораздо сложнее, достаточно вспомнить, что Анат Кам и Ури Блау – сабры, а Джонатан Поллард в Америке рожден, но факт, что возникновение Израиля резко изменило ситуацию. Государство среди государств ведет себя по-государственному, т.е. со всем возможным эгоизмом отстаивает интересы своих граждан, не очень задумываясь о чужих: с волками жить – по-волчьи выть, тем более, при таких зубастеньких соседях.
Война она, конечно, не фунт изюму, но, согласитесь, ситуация Израиля далеко не безнадежна, да и потери сегодня не очень чтобы велики. И тем не менее, неподдельное отчаяние в голосе наших миролюбцев – независимо от места их проживания – отнюдь не лукавство. Ведь поведение адекватное ситуации совершенно неадекватно образу "жертвы", благородной в своей беззащитности.
Первые поколения сионистов от этого образа надеялись избавиться, уподобиться народам Европы, ибо в те времена знали французы, зачем нужна им Франция, и немцы Германией дорожили, и нравственным долгом своим почитали родину защищать, но оказалось все сложнее. Войну 48-го Европа как-то проглядела – других забот хватало, в частности, надо было куда-то девать недорезанных евреев, которых ни поляки, ни румыны обратно принимать не желали, так что большого ущерба еврейскому имиджу "жертвы" она не нанесла. Зато Шестидневная война вызвала уже явное раздражение – мало того, что такие евреи решительно не вписывались в унаследованную от христианства картину мира, вьетнамская война показала, что боевые действия перестали постхристиане считать естественными даже для самих себя.
И встали дети и внуки наших первопроходцев перед нелегким выбором: понимать ли себя, прежде всего, как евреев, строящих собственную культуру, а у чужих заимствующих только то, что подходит, или – как европейцев, допускающих в свое самосознание только то, что совместимо с европейскими представлениями о себе, а главное – о нас. Как встали – так до сих пор и стоят, и смотрят, как кролик на удава.
С одной стороны, не можем не осознавать, что выживания без побед не получится, и армию натаскиваем на действия вполне боевые. С другой – все наши музеи, архивы и поездки школьников в Освенцим имеют целью, во-первых, шантажировать Запад Холокостом, напоминать ему торжественные обещания: «Больше никогда!». Наступаем, стало быть, на те же грабли, что век назад, уповая на его гуманизм и сознательность, тогда как на самом деле у него свои интересы, свои слабости и свои предрассудки – как тогда, так и сейчас. А во-вторых, наше молодое поколение воспитать в полном соответствии с европейским стандартом, чтобы себя идентифицировали исключительно с беззащитными жертвами, побед стыдились, сочувственно вникали в переживания побежденных врагов. Естественно, при таком воспитании, тому, кто в боевых частях служил, в элитном университете об этом лучше не вспоминать под страхом остракизма, а в Беэр-Шеве однажды резервиста в форме и вовсе с лекции выгнали. Рыбка гниет с головы…
Есть разница между признанием, что без поддержки Запада выжить нам будет трудно, и верой, что без его одобрения нам просто НЕЗАЧЕМ ЖИТЬ. Нельзя считать себя функцией чьих-то мифов, нельзя чужими глазами смотреть на свою историю.
А если взглянуть на Холокост своими глазами, вот тогда… Тогда он окажется последним звеном очень длинной и тяжелой цепи. Последним – но не первым, так что и кой-какие закономерности удастся выявить, и обобщить опыт, и поспорить о том, как надо и как не надо… не затем надо, чтоб угодить кому-то, а затем, чтоб самим нам жить и не умереть. Возможностей для этого сегодня все-таки больше, чем тогда, но никакие возможности не помогут тому, кто не верит в свое право на жизнь, кто не для того исторический опыт использует, чтобы, как предки говорили, «укреплять руки воинов», а для того, чтоб чью-то жалость вымаливать и извиняться перед врагами за победы. Самое время вспомнить слова рабби Нахмана из Брацлава про то, что мир – это узенький мостик, и чтобы не упасть, надо, прежде всего, отбросить страх.
Ягненок с волчьим оскалом или волк в овечьей шкуре, может, и сможет на какое-то время кого-то обмануть, но никому еще никогда не удавалось обмануть самого себя. Волка с ягненком в одной душе совместить не удастся, а шизофреническое раздвоение личности, отказ от выбора есть прямой путь к неадекватности, т.е. де факто выбор смерти.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #5(164) май 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=164
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer5/Grajfer1.php
