Юлия Могилевская
История еврейского детского дома: 1877-1943
В трёхэтажном кирпичном здании, расположенном на востоке нидерландского города Лейден, размещаются медицинский центр, аптека и наркологический диспансер. Входная дверь постоянно открывается и закрывается перед торопливыми посетителями, но почти никто не замечает на ней витража в форме звезды Давида, напоминающего о том, что с 1929 по 1943 г. здесь жили еврейские дети-сироты. Казённое учреждение было для них настоящим родным домом, они росли в тёплой домашней обстановке, окружённые любовью и вниманием педагогов и воспитателей. Поэтому, став взрослыми, они наверняка сохранили бы светлые радостные воспоминания о своём детстве. Но им так и не суждено было повзрослеть: 17 марта 1943 г. население и персонал приюта были депортированы в пересыльный лагерь Вестерборк. А спустя несколько недель почти все погибли в лагере уничтожения Собибор.
Беззаботное детство
Лейденский еврейский детский дом был основан в 1877 г. Он не был первым подобным приютом в Нидерландах, таковые имелись уже в Амстердаме, Роттердаме, Утрехте и других городах. Однако принимали туда не всех сирот, а лишь детей от четырёх до пятнадцати лет, чьи отец и мать при жизни состояли в законном браке и имели прописку сроком не менее года в городе, где располагалось учреждение. Руководство лейденского дома поначалу подчинилось общим правилам, но вскоре сочло их абсурдными и с 1890 г. открыло свои двери для всех еврейских детей, оставшихся без родителей. Условия проживания первых маленьких обитателей были очень скромными, если не сказать плачевными: холод, сырость, теснота. Однако благодаря усилиям начальства и щедрым пожертвованиям спонсоров ситуация постепенно нормализовалась. Приют несколько раз переезжал в более просторные комфортабельные помещения, последним из которых и стало здание в восточной части города на улице Красного гражданина (Roodenburgerstraat) 1а. Тогда, в мае 1929 г., там проживало пятьдесят три воспитанника.
Кроме спальных залов в доме имелись комнаты для учёбы и игр, помещения для занятий спортом и кладовые, где дети хранили свои вещи. Униформу - чёрные костюмы для мальчиков и чёрные платья с белым фартуком для девочек - отменили уже в 1919 г., с тех пор каждый мог носить одежду по своему выбору. Приют безвозмездно обеспечивал сирот всем необходимым. Даже, если у них были богатые родственники, с тех не взимали никакой платы, при этом добровольные пожертвования всегда приветствовались. На занятия воспитанники ходили в городские школы: старшие - сами, малышей сопровождали воспитатели. Свободное время обычно проводили в гостиной, где стояли пианино, граммофон и радиоприёмник. В хорошую погоду играли во дворе, где был разбит большой сад и имелись площадки для футбола и волейбола. Летом отдыхали на берегу Северного моря. Детям старше тринадцати лет позволяли ходить в гости к друзьям и приглашать тех к себе - независимо от их вероисповедания. Старшеклассникам также разрешалось подрабатывать на стороне - разумеется, если это не сказывалось на их учёбе, все заработанные деньги при этом перечислялись на сберегательную книжку ребёнка.
Питер да Фриз поступил в детдом в 1935 г., в возрасте десяти лет. Воспитательница Герда де Леу сердечно приняла ребёнка, вот только его имя ей не понравилось: еврейскому мальчику не подобает зваться Питом, пусть он лучше станет Даниэлем. Тот не возражал. Г-жа де Леу провела его по всем помещениям. Новичка удивило обилие красок: пёстрые и яркие стены, мебель, ковры... Дети и персонал были к нему внимательны и благожелательны, он сразу почувствовал себя как дома. Он прожил в доме восемь лет и впоследствии вспоминал то время как счастливое, гармоничное и беззаботное. Здесь он познакомился с еврейскими религиозными традициями и обрядами, которые соблюдались неизменно и беспрекословно: за этим строго следили директор Натан Итали и его жена Сара. (Впоследствии супруги развелись, и должность помощницы директора заняла его вторая жена Элизабет). Г-н Итали, вступивший в свою руководящую должность в 1921 г., был человеком добрым, отзывчивым и строго религиозным. Каждый вечер по пятницам в доме выключали все лампы: начинался шаббат! Старшим воспитанникам и сотрудникам не разрешали даже курить и бриться, за нарушение последнего правила Даниэль де Фриз однажды получил от директора нешуточный нагоняй. По субботам три раза ходили в синагогу. В остальные дни недели каждому детдомовцу полагалось посетить синагогу минимум дважды, а также принимать участие в совместной утренней молитве. Питание было исключительно кошерным. По воспоминаниям Даниэля эти правила отнюдь не были для воспитанников неприятной обузой, а напротив - давали им ощущение надёжности, стабильности и постоянства. Они любили свой дом.
Начало гонений
После вторжения в Нидерланды немецких войск 10 мая 1940 г. и установления в стране оккупационного режима жизнь в детском доме мало изменилась. Материальных проблем не было. Даже, когда в Лейдене начались трудности с продуктами питания, поставщики продолжали доставлять в приют всё самое необходимое, а иногда даже деликатесы: сироты ни в чём не должны нуждаться! Об угрозе со стороны оккупантов почти не думали. Взрослые убеждали детей, что им ничего не грозит, и те безусловно им верили. Это относилось не только к младшим, но и старшим воспитанникам, читавшим газеты и слушавшим радио. Никого не насторожило и то, что в дом, начиная с 1938 г., стали поступать сироты из Германии, которым очевидно было небезопасно оставаться на родине. Начальство и воспитатели, разумеется, хотели уберечь своих подопечных от волнений и паники. Однако и они сами, как многие другие нидерландские евреи, ещё долго сохраняли наивную веру, что с ними не может случиться ничего плохого. Возможно, многовековое отсутствие государственного антисемитизма в Нидерландах побудило у них эту ложную иллюзию. Кроме того в стране существовало общепринятое (хоть и ни на чём не основанное) мнение, что больницы, приюты, психиатрические стационары и прочие подобные заведения оккупанты не тронут. Некоторые семьи даже пытались из этих соображений определить своих детей в детдом.
С 1 сентября 1941 г. еврейским детям было запрещено учиться в общеобразовательных учреждениях, доступными для них теперь были только еврейские школы. В Лейдене таковых не имелось, поэтому власти города стали срочно подыскивать для них помещения. В ноябре открыли новую школу для младших учеников, старшеклассникам же пришлось ездить на занятия в Гаагу. С мая 1942 г. все нидерландские евреи были обязаны носить жёлтую звезду и иметь при себе удостоверение личности со штампом «J». Им не дозволялось ходить в гости к христианам и принимать тех у себя, так что теперь детдомовцы могли встречаться со своими друзьями других национальностей только на улице. В городе стали появляться таблички «Евреям вход запрещен», число запретов и ограничений постепенно росло. Евреи между тем стали исчезать из города. Даниэль де Фриз вспоминал потом, что учеников в его классе становилось всё меньше - можно было лишь гадать, что с ними случилось. Может, их арестовали? Или им удалось покинуть страну? Или скрыться в тайном месте? Речь шла об одноклассниках Даниэля, проживавших в семьях, население же детдома не уменьшалось. Напротив – увеличивалось, к началу 1942 г. оно составляло больше шестидесяти человек. Туда, например, поступали сироты из других городов и дети, чьи родители были депортированы. А воспитанники, достигшие совершеннолетия, теперь не покидали приют, а оставались там до лучших времён, им предоставляли работу по хозяйству или уборке. Руководство дома полагало, что это спасёт их от депортации: несмотря на усиление мер по преследованию евреев оно по-прежнему верило в неприкосновенность социальных учреждений. К середине 1942 г. эта уверенность всё же стала менее твёрдой и детей на всякий случай подготовили к внезапному отъезду: для каждого был собран рюкзак со всем необходимым.
«Всем или никому…»
В начале 1943 г. у детского дома появились добровольные помощники. Юридический представитель табачной фабрики Химе Стоффелс и его жена Эмили, проживавшие на соседней улице, были участниками Сопротивления и спасли много жизней. В частности, нескольким десяткам еврейских детей - с помощью поддельных доказательств о том, что их отец не еврей. Проще всего было составить подобное лжесвидетельство для ребёнка незамужней матери, если находился христианин, готовый признать себя биологическим отцом. И таких добровольцев в самом деле оказывалось немало! Стоффелс относился к своей работе крайне ответственно: нотариальный акт о фиктивном отцовстве он находил недостаточным - нужна была также реальная фигура «родителя». Один раз он столкнулся с таким курьёзным случаем. Мать шестнадцатилетнего Брама Дегена обратилась к знакомому нотариусу с просьбой оформить вышеупомянутый документ, и тот охотно согласился. «Как назовём отца?» - спросил он женщину. Как раз в тот момент мимо конторы проезжал автомобиль торговой фирмы «Ван Клаверен». Юрист и клиентка решили, что эта - весьма распространённая в Голландии - фамилия вполне подойдёт, а местом проживания несуществующего папы выбрали город Схидам. Но когда бумага попала в руки скрупулёзного Стоффелса, тот решил лично убедиться в готовности новоявленного отца признать себя таковым, а также в его осведомлённости в том, чем грозит разоблачение. Стоффелс навёл справки и по воле случая оказалось, что в Схидаме действительно проживает некий г-н ван Клаверен с тем же именем, датой и местом рождения, какие были указаны в акте. Услышав о незаконном сыне, тот - примерный семьянин - немало возмутился. Однако узнав суть дела, тут же согласился на роль отца Брама и таким образом уберёг того от депортации: оккупанты относились снисходительно к так называемым полукровкам. Благодаря посредничеству семьи Стоффелс таким же образом была спасена Бетси Якоба Волфф – шестнадцатилетняя работница лейденского детдома. А позже ещё два воспитанника. Спасённых жизней могло быть гораздо больше, если бы начальство неизменно не отказывалось от предложений своих самоотверженных соседей поселить часть детей по тайным адресам. Упорство Натана Итали объяснялось рядом причин. Участники Сопротивления не гарантировали полной безопасности детдомовцам в случае их ухода «в подполье». К тому же речь шла лишь о трети воспитанников, в лучшем случае – о половине, в то время как он, директор, нёс ответственность за всех. «Если нельзя скрыться всем вместе со стопроцентной уверенностью на успех, то лучше вовсе отказаться от этого», - настаивал г-н Итали. И ещё он по-прежнему полагал, что детский дом нацисты не тронут. Знал ли он, что рискует жизнью не только своих подопечных, но собственных детей? Очевидно, нет. Ведь он также отверг совет Сопротивления обеспечить себе с семьёй место в привилегированном лагере Барневельд [1]. Супруги Стоффельс неоднократно приходили в отчаяние, наталкиваясь на неуступчивость Натана Итали. Но продолжали надеяться, что тот изменит своё мнение. Они сохраняли с ним добрые отношения и время от времени оказывали приюту различного рода услуги. Например, просматривали почту по субботам, поскольку верующим евреям во время шаббата нельзя было зажигать свет и читать письма. А ведь в них - в военное время - могла содержаться важная информация. Раньше эту работу поручали коллегам неиудейского вероисповедания, но с января 1942 г. в еврейских учреждениях дозволялось работать только евреям. Так что сотрудничество с детдомом представляло для Стоффельсов немалый риск.
Натан Итали
Последние дни детдома
В феврале 1943 г. участникам нидерландского Сопротивления удалось разузнать, что вечером 17 марта в Лейдене появятся специальные составы. Это почти наверняка означало, что планируется крупная облава на евреев с их последующей депортацией. Людей предупредили, настоятельно посоветовав им в этот день где-то укрыться или уехать из города. Все, кто могли, последовали этой рекомендации. Но только не население детского дома. Стоффельс снова и снова уговаривал директора отпустить с ним хотя бы несколько детей: он нашёл для них надёжные убежища, добрые люди были готовы взять их под своё покровительство. Но Натан Итали лишь повторял: дети на его попечении, и он не имеет права поручить заботу о них другим. Он верил, что Бог поддерживает его и уповал на высшую милость. 16 марта Стоффельсу позвонила жена главного инспектора лейденской полиции г-на ван дер Вала с сообщением, что её муж арестован. Накануне немецкое командование объявило тому, что на следующий день полицейских агентов города ждёт особое задание. Догадываясь, что это означает, Ван дер Вал подал заявление об отпуске. И поплатился арестом. А позднее - ещё и увольнением. Получив это дополнительное недвусмысленное предупреждение о предстоящем погроме, Стоффельс снова бросился в детский дом и опять натолкнулся на упрямство директора. К своим прежним доводам тот прибавил ещё один: ему удалось достать ложные медицинские справки о том, что в доме введён карантин по чесотке. Немцы же, как известно, до смерти боятся инфекции. Если они и придут, то тут же исчезнут, услышав об опасной болезни. Однако г-н Итали ошибся. 17 марта в приют ворвались не оккупанты, а голландские полицейские. Те, вероятно, тоже боялись заразиться. Но их страх перед санкциями за невыполненное задание был намного сильнее.
17 марта в полтретьего дня Химе Стоффелс предпринял ещё одну, последнюю, попытку помочь детям. «Отпусти их на улицу, - умолял он непреклонного директора, - может, кому-то удастся укрыться: всё лучше, чем оставаться здесь…» Увы, Натан Итали вновь его не услышал. В полседьмого вечера Стоффелс со своей воспитанницей Бетси Волфф снова пришёл в приют. И почти одновременно с ним туда вошли полицейские, он насчитал двенадцать человек, по другим показаниям тех было двадцать пять[2]. Стоффельса тут же выставили за дверь. Потрясенный, он вернулся домой и только тогда заметил, что Бетси осталась в приюте. Поспешил туда за ней, и в этот раз налётчики не обратили на него внимания. Его поразила открывшаяся перед ним картина: за час с небольшим уютное, чистое и убранное помещение превратилось в место хаоса и отчаяния. Он увидел поломанную мебель, разбитые лампы, разбросанные по комнатам вещи, книги, игрушки. Дети плакали и кричали. У Даниэля де Фриза остались, правда, не такие гнетущие воспоминания о последних часах детдома, по его мнению, большинство воспитанников вели себя достаточно спокойно, осознание случившегося пришло к ним позже – в поезде. Сам он не паниковал и не боялся. А его подружка, Фанни Гюнсберг, была даже рада отъезду: её отца полгода назад отправили на работы в Германию, и она надеялась там с ним встретиться. О поведении директора Стоффелс и Де Фриз сохранили сходные впечатления: тот пытался упокоить детей и сотрудников, по его настоянию они даже спели хором нидерландский гимн. В то же время он был явно шокирован, предельно растерян и вёл себя неадекватно. Сидел на стуле в полном оцепенении, потом вдруг обратил внимание на беспорядок, предложил детям убраться и сам взял в руки веник… Когда сборы подходили к концу, в приют вернулись два недостающих детдомовца: восемнадцатилетний Салли Монтезинос и пятнадцатилетний Соломон Ритсместер, оба целый день работали на сельскохозяйственных фермах. И теперь пришли домой – навстречу собственной гибели. А ведь они могли её избежать! Первого встретила у входа сотрудница полиции и посоветовала не входить в дом, объяснив причину. Однако юноша не послушался. Как и его младший приятель, которого женщина, проживавшая рядом, буквально стащила с велосипеда и умоляла спрятаться у неё. Но оба мальчика не захотели расстаться со своими друзьями и попечителями. Они не воспользовались шансом, подаренным им судьбой.
Поздним вечером персонал и юных жителей детдома повели к вокзалу, их по-прежнему сопровождали голландские полицейские. В тот день они не видели ни одного немца. После получасового пути все оказались в поезде. И только тогда - по воспоминаниям Даниэля де Фриза - осознали, что происходит. Почти все начали плакать, не смог сдержать слез и он сам, до сих пор сохранявший уверенность и выдержку. Поезд двинулся около полуночи и рано утром достиг места назначения: пересыльного лагеря Вестерборк[3]. Два дня спустя Химе и Эмили Стоффелс получили открытку от г-на Итали, отправленную на промежуточной станции. «Дорогие друзья! Очень прошу вас сделать всё возможное для перевода меня с семьёй в лагерь Барневельд. Как только вам удастся добиться разрешения, оповестите об этом представителей Еврейского совета в Вестерборке. Благодарю вас за поддержку и дружбу. Ваш Натан». Директор, безусловно, сожалел, что своевременно не последовал настоятельным советам друзей. И теперь думал уже только о себе и своих близких. Наверно, не стоит его за это осуждать».
В Собибор с мечтой о пикулях
Ранним утром 18 марта 1943 г. пятьдесят один воспитанник от двух до восемнадцати лет и девять сотрудников детдома прибыли в Вестреборк. Никто не предложил детям завтрака, что глубоко возмутило взрослых. К счастью, у каждого ребёнка имелось с собой немного еды и даже столовые приборы. По настоянию Натана Итали была совершена утренняя молитва, для чего мальчики одели на голову кипы. После завтрака все прошли процедуру регистрации, затем новоприбывших разделили на группы и разместили по баракам. А 23 марта двадцать пять человек отправили в Собибор. Три дня спустя их всех без исключения послали в газовую камеру. Среди них была и шестнадцатилетняя Фанни Гюнсберг, мечтавшая встретить в Германии отца. А также директор детдома Натан Итали (51 год), его жена Элизабет Итали (41 год) и их дети Элханан и Ханна шести и семи лет.
Вестерборк
После первой депортации в пересыльном лагере оставалось ещё тридцать три детдомовца и два воспитателя. Между тем супруги Стоффелс не оставляли своих подопечных в беде - уже в день их прибытия в Вестерборк они сами приехали туда, нагруженные продовольствием. Руководство лагеря, правда, отказалось принять подарки, но с последующими посылками и передачами проблем не возникало. В Лейдене Стоффелсы получали от детей письма со словами благодарности и просьбами прислать им те или иные продукты и предметы. Из письма Даниэля де Фриза от 26 марта: «Мы все так обязаны вам, поскольку продержаться на одном лишь скудном местном пайке было бы не просто. А мы ещё во многом нуждаемся. Не могли бы вы прислать туалетную бумагу, мыло, тряпки, полотенца, слюнявчики для малышей, мочалки, хлеб, масло, лимоны, яблоки, уксусную эссенцию, пикули и соль?» Из письма Йетти Могендорфф от 6 апреля: «Если мы правильно поняли, вас беспокоит, что мы остались здесь совсем без присмотра. Но это не так: воспитательница г-жа Принц следит за нами и заботится о нас. Мы стараемся по возможности держаться вместе, за исключением, разумеется, тех, кого отправили на восток. Надеюсь, вас не затруднит просьба забрать наше постельное бельё из прачечной и переслать сюда. Кроме того нам очень пригодились бы пылезащитные очки, свечи, ножи, большая кастрюля и половник». 19 апреля Йетти снова послала весточку верным друзьям детдома, заверяя тех, что с детьми всё в порядке и за них не нужно волноваться. В конце следовала приписка Салли Монтезиноса: «Я немного приболел, чему впрочем даже рад: теперь мне полагаются дополнительные 200 г. хлеба в сутки и лишняя тарелка каши. Надеюсь, что к воскресенью поправлюсь и смогу поиграть в футбол. Воздух здесь, кстати, отличный, только песок иногда донимает…».
Наиболее оптимистичные письма Стоффелсы получали от семнадцатилетнего Гарри Спира. 23 марта тот писал: «Я нахожусь в добром здравии, в нашем бараке вполне уютно и еда довольно приличная. Я сам пока не работаю, но другие уже при деле. Салли работает в больнице, Соломон - в саду, Даниэль развозит песок. В общем, всё неплохо. Вчера получили вашу посылку, особенно рад рыбному паштету». Супруги Стоффельс не только старались обеспечить детей всем необходимым, но и пытались вызволить некоторых из лагеря. Для этого - как уже рассказывалось выше - достаточно было доказать, что отец ребёнка не еврей. И это удалось для двух воспитанников: Даниэля де Фриза и Ханса Клостремана, 18 мая они вернулись в Лейден. В этот же день шестерых - последних, остававшихся в Вестерборке - детдомовцев отправили в Собибор. До этого прошли ещё две депортации: 27 апреля и 4 мая. Прощания были грустными, но никто не думал, что расстаются навсегда. Ведь г-жа Схол, супруга лагерного коменданта (кстати, нидерландского подданного) заверяла, что 'там' тоже есть сиротские дома, причём они отнюдь не хуже, а даже лучше, чем здешние. Неисправимый оптимист Гарри Спир продолжал переписываться с супругами Стоффелс и их воспитанницей Бетси Волфф. Его последнее письмо датируется 3 мая, в нём он пишет, что он сам и его товарищи здоровы, все работают и ни на что не жалуются. «Сегодня ели ячменный суп с мясом. Очень вкусный! А как там с вами, в Лейдене? От всех пламенный привет! Бетси, пришли, пожалуйста, баночку пикулей. Заранее благодарен…». Но полакомиться пикулями Гарри так и не пришлось: на следующий день он был отправлен в Собибор, пребывая, очевидно, по-прежнему в свойственном ему радужном и беспечном настроении. 7 мая его уже не было в живых. Всего весной 1943-го из Вестерборка на восток были депортированы сорок девять воспитанников и девять сотрудников лейденского еврейского детдома. В последующие месяцы той же участи подверглись ещё тринадцать детдомовцев, которых в роковой день 17 марта не было в приюте: четверо гостили у родных, а девятерым родственники обеспечили тайные укрытия, где они были впоследствии обнаружены и арестованы оккупантами. Из всех юных обитателей приюта, оказавшихся в лагерях уничтожения, посчастливилось выжить только четверым.
Сейчас лишь витраж в форме шестиконечной звезды на двери бывшего детдома напоминает о трагических событиях 1943 г., на здании нет даже памятной доски. Только в нескольких метрах от него стоит малозаметный и необычный памятник - небольшой чемодан. Рядом с ним на тротуаре выгравированы слова, обращённые ко всем лейденским жертвам Холокоста: «В память евреям нашего города, испытавшим гонения и погибшим во время фашистской оккупации».
Примечания
[1] Инициатором создания группы «Барневельд» был генеральный секретарь Министерства внутренних дел Нидерландов К.Й. Фредерикс. Он неоднократно обращался к верховному лидеру СС и полиции Раутеру с просьбой освободить от депортации евреев, отличавшихся особыми заслугами, а именно известных учёных, писателей, медиков и деятелей искусства. Его хлопоты увенчались успехом, пусть и попасть в категорию избранных было очень непросто: большинству, подававших прошение, отказывали. Так или иначе, в итоге была сформирована группа из более чем 700 евреев. Сначала их поместили в замок Шаффелаар, расположенный вблизи местечка Барневельд - отсюда и название самой группы. Потом людей всё же отправили в Терезин. Но и там они находились в особом - привилегированном - положении. Все, кроме нескольких очень пожилых людей, пережили войну.
[2] В 1972г. Лейденский университет провёл исследование событий 17 марта 1943г. Исследователи обратились через СМИ к жителям города с просьбой дать ответ (по желанию анонимно) на ряд вопросов, в том числе касающихся захвата детского дома. Один очевидец, не назвавший своего имени, сообщил следующее: «Дом был окружён агентами лейденской полиции в количестве двадцати пяти человек. Захват прошёл спокойно и гладко. Старших детей повели к вокзалу пешком, младших перевезли в автобусе марки ELTAX, куда также погрузили багаж. Во время пути дети под руководством отца и матери детдома пели песни». Не исключено, что этот свидетель был одним из полицейских, причастных к погрому.
[3] Пересыльный лагерь Вестерборк находился в центре провинции Дренте, недалеко от немецкой границы, на песчаной местности. Последнее обстоятельство создавало особый малоблагоприятный микроклимат: при малейшем ветре песок проникал всюду, а после дождя всё вязло в грязи. Лагерь был огражден колючей проволокой и представлял собой своего рода городок с фабриками, магазинами, школой, церковью, больницей и даже гимнастическим залом и театром. В Вестерборке было сто семь бараков, каждый предназначался для трёхсот заключенных. Мужчины и женщины спали в разных бараках, но днём могли, как правило, общаться беспрепятственно. Трудоспособных узников направляли на работу - большей частью тяжёлую и неквалифицированную. Каждый вторник из Вестерборка отходили поезда в концлагеря Германии и Польши.
Литература
1. Leonard Kasteleyn “Vervolging en bescherming, joden in Leiden 1933-1945”, Stedelijk museum, De Lakenhal Leiden, 2003
2. I. Leman “Het Centraal Israëlitisch kinder-Doorgangshuis te Leiden in woorden en beeld 1890-1929, Staatuitgeverij, Den Haag, 1929
3. M.G.Verwey “Leiden in bezettingstijd” Sijthoff, 1946
4. J. Presser “De vervolging en verdelging van het Nederlandse Jodendom 1940-1945“, Staatuitgeverij, Den Haag, 2005
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #5(164) май 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=164
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer5/Mogilevskaja1.php
