Недавно несколько изданий пекинской печати начали клеймить литературное образование Китая и современную филологию, речь идёт о грамматике и литературе китайского языка (ред. пер.). Слово «клеймить» звучит, по-видимому, слишком жёстко, применим более мягкое — «дискуссия». Дискуссия вызвала очень широкую реакцию. В печати появилось много гневных статей, можно сказать, с многочисленными и путаными мнениями. Они привлекли внимание разных инстанций, которые заинтересованы в решении этой проблемы.
Я — писатель, не получивший полного школьного образования, потому что во время «великой культурной революции» был изгнан из начальной школы как выходец из крестьян-середняков, который осмелился противостоять учителям из банды главарей хунвэйбинов. Потом, прослужив несколько лет в армии, издав несколько литературных произведений, я смог поступить в Военную академию искусств. Таким образом, я ни одного дня не сидел в классах средней школы и не знаю методики обучения китайскому языкознанию в средней школе. Но у меня есть дочь, которая сейчас учится в средней школе, и она постоянно обращается ко мне с вопросами грамматики китайского языка. Она, вероятно, считает, что для её отца, ставшего писателем, ответить на них не представляет особого труда. Но, выслушав её, я ни разу не смог дать ей точного ответа. В самом деле, я говорил ей то, что я думаю по этому поводу, но потом отсылал её за окончательным ответом к её учителю и просил придерживаться его мнения как профессионала в преподавании.
Моя неуверенность вытекает из того, что я не проходил полного курса обучения в средней школе и в глубине души ощущаю некоторый комплекс неполноценности. Но, прочитав статьи, написанные теми, кто это смог сделать, и теми, кто обучает языку сегодня, я понял, что мы находимся примерно в равных условиях. Это меня более-менее успокоило.
Внимательно прочитав все дискуссионные статьи, а также поверхностно пролистав учебник дочери по языку, я понял, что наше современное обучение, начиная от выбора учебника до цели обучения, представляет собой огромную систему, почивающую сегодня на лаврах, которую сложно быстро изменять. Во многих статьях звучит критика в адрес учебников, которые не совершенствуются в течение нескольких десятилетий. В действительности учебники являются только материалом для достижения цели в образовании. Каков учебник, такова и цель образования, и наоборот — каковы цели образования, таковы и учебники.
До «великой культурной революции» целью нашего образования было воспитание смены «красных пролетариев», всецело служащих делу революции. После неё, вслед за изменением формы и стиля политики, должно было бы измениться образование, но оно практически осталось старым. А что касается цели образования, то её не могут определять те несколько учёных, которые составляют учебники. Я видел, как люди, пишущие учебники, заикаясь и запинаясь, излагают своё мнение о политике в государстве, и удивился, узнав, что они уходят от упоминания об этом в своих учебниках. Цели образования в нашем государстве носят сильный политический оттенок, и они не отображаются сегодня в учебниках. В период «великой культурной революции» именно такие учебники в корне отвергались, они считались недостаточно «красными» или недостаточно «пролетарскими», и поэтому в тот период изучали только цитаты Председателя Мао.
Я учился в начальной школе пять лет, из них два года нашими учебниками по грамматике китайского языка были сборники цитат Председателя Мао. После того как закончилась «культурная революция», учебники, которыми пользовались до «культурной революции», вновь были признаны хорошими, и их почти полностью восстановили. «Великая культурная революция» отнюдь не вмиг возникла, а разразилась в результате многолетних ошибок, накапливаемых компартией при строительстве государства. Ошибки, совершаемые компартией до «культурной революции», полностью впитались в «старые» учебники. После «культурной революции» компартия непрерывно исправляла свои ошибки, ранее совершённые ею, однако в учебниках это не нашло должного отражения. Это и стало предметом жёсткого осуждения со стороны многих специалистов. Хотя в учебниках уже не упоминаются слова о «классовой борьбе», но в них сохранилось ещё весьма много революционных произведений.
В нашей литературе давно уже критикуют ту прозу, которая несколько десятков лет господствует в Китае. Это фальшивые произведения, их давно уже никто не читает, однако в учебниках они всё ещё считаются блестящими образцами литературы, упорно заставляя учителя поднимать чужой авторитет, воспитывая пролетарские чувства и вынуждая учеников нашего времени подражать этим лживым и пустым литературным стилям. Возможно, авторы тех произведений действительно всё это чувствовали тогда. Но сегодня те, кто ещё жив, уже так не пишут, и более того, они так же критикуют ошибки компартии, как и другие, так называемые «проблемные», писатели. Они сами едва ли признают сегодня те свои произведения, вошедшие в учебники, на которых проучилось несколько поколений китайцев, самыми лучшими. Им незачем выступать самим против своего же творчества, созданного под руководством «левого мышления». Сегодня их творчество также полно смысла, описаний человеческих чувств, эмоций и отношений между людьми. Поэтому те революционные писатели давно уже превратились в прекрасных бабочек, парящих в мире и говорящих о любви. Однако мы всё ещё вынуждаем наших детей изучать те произведения, которые были написаны ими давно и «скрепя сердце».
На протяжении длительного времени в нашей стране понятия «гуманизм» и «человеческие чувства» носили ярлык мелкобуржуазности и буржуазности. Когда в мире начали писать о чувствах и эротике, то у нас стали часто цитировать слова: «Цзяо Да из купеческого рода не может влюбиться в Линь Мэй-мэй». На самом же деле Лу Синь — не Цзяо Да, и он тоже не осмелится уверенно сказать, что Цзяо Да не может влюбиться в Линь Мэй-мэй. После того как компартия пришла в город, не перечесть, сколько Цзяо Да перевоспиталось, переженилось, взяв в жёны Линь Мэй-мэй. Однако люди не осмеливаются сталкиваться с реальностью и почему-то боятся повернуться лицом к своим чувствам.
Господин Лу Синь через своего героя А-кью (главный герой «Подлинной истории А-кью» Лу Синя.— Прим. пер.) вскрыл часть «национального характера» китайца, а своими острыми публицистическими произведениями он разоблачил их лицемерие как характерную особенность. Лицемерие — это когда мы говорим «да», а думаем «нет». И тогда, когда о человеке мы говорим как о человеке, но думаем как о чёрте. Или тогда, когда мы любим красивых, а называем их «стихийным бедствием». Но ещё более страшно то, что наше постоянное лицемерие стало привычкой, заставляющей нас считать его истиной. Мы лжём, говорим неправду, не краснея при этом. Пришло время за всё это расплачиваться.
Моя дочь, обучаясь за рубежом на государственные средства, не хочет возвращаться, а я, однако, беспощадно критикую не вернувшихся студентов. Ясно, что моя дочь за рубежом ведёт красивую жизнь, а я, однако, постоянно критикую разложение капиталистического общества. Ясно, что мы знаем о том, что большинство произведений в учебниках состоит из лживых и пустых слов, в которые не верят даже сами писатели, однако же мы по-прежнему заставляем детей изучать это и принимать их за правду. Ясно, что каждый из нас обладает «патологическими буржуазными чувствами», но мы упорно пытаемся уничтожить это в головах учеников. Авторы некоторых произведений в учебниках явно выражают свои собственные «буржуазные» чувства, но мы упорно хотим привить другим их «пролетарское» толкование.
Однако вернёмся к вопросу о цели образования, той, которой мы, в конце концов, хотим добиться в области литературного языкознания. Она состоит не в том, чтобы научить учащихся излагать красивым языком свои мысли и чувства, а только в том, чтобы разрешить им подражать шаблонам, прописанным в наших учебниках. Мы хотим воспитать смену здравомыслящих людей, избегающих «мелкобуржуазности» в описании чувств. Как бы хотелось, чтобы последующие поколения не были похожими на то, которое сделано по одной матрице. Хотелось бы не бояться воспитывать новаторов в области мышления, мыслящих достойно и по-разному.
Государство стимулирует людей быть новаторами в области естествознания, изобретательства и строительства, однако совсем не поощряет людей стать новаторами в области идеологии; более того, оно запрещает созидание и изобретательство в этой сфере. У государства есть политика в области религии, оно позволяет людям верить в Иисуса Христа, ислам, буддизм и не верить в марксизм. Но в наших школах оно запрещает любые немарксистские воззрения. Поэтому учебники непременно должны быть идеологизированы, обладать сильным политическим оттенком, поэтому и мы должны через обучение в языкознании и литературе достичь цели формирования целостного политического мировоззрения. Поэтому литературное образование должно превратиться в орудие политики. Но сегодня сочинения наших детей превратились в «попугайничество», во многие тысячи глав одинаковых рассказов, написанных одним стилем, выраженных одинаковыми чувствами.
Я прочитал все сочинения, написанные моей дочерью в начальной и средней школе, и не нашёл в них никаких различий. Напротив, в её дневниковых записях, сделанных в соответствии с указаниями учителей средней школы, множество бесполезного, в то время как у молоденькой девушки должны были бы проявиться масса реальных чувств и немало собственных литературных представлений. Очевидно, что дети тоже знают, что в сочинениях, которые пишутся для учителя, партии или государства, необходимо лгать на словах и в чувствах, иначе ты не поступишь в университет.
Если такие наши методики обучения действительно должны воспитывать следующее поколение, верящее только в марксизм и ни во что другое, так называемую «красную смену», ну тогда — так держать! Но в нашей жизни фактически всё наоборот. Дети в процессе школьного обучения начинают понимать лицемерие нашего литературного обучения, поэтому они учатся таланту не говорить на «человеческом языке». Тем более они не станут говорить на нём, окончив школу и вступив в сложную жизнь нашего общества. Тщательно взвесив всё прочитанное, я понял то, что наши дети получают два стиля обучения, что в каком-то смысле является продолжением древних китайских традиций.
Ученики феодального общества, обучение которых было очень долгим, в качестве одного стиля изучали правила написания обязательных классических 8-частичных сочинений (классические произведения, состоящие из восьми частей), а другим стилем являлся поэтический (стихотворный), на котором они учились писать романы. Писать классические 8-частные сочинения было делом нужным и полезным, связанным с карьерой и личной перспективой, а писать романы в стихотворной форме было делом побочным, которое являлось как бы созерцанием «дикой лисы» (мифический образ перевоплощения человека в животное.— Прим. пер.). В «Конфуцианском историческом романе» одна из девушек, обнаружив, что её новобрачный муж умеет писать только стихи и совсем не умеет писать классические 8-частные сочинения, была так потрясена, что потеряла сознание. Это говорит о том, что поэтически настроенных молодых людей девушки не всегда любили. В феодальные времена молодые люди, многократно сдававшие экзамены на чиновничью должность, попадали в двоякую ситуацию. Одни, занявшись литературой, становились знаменитыми, как Пу Сунлин (поэт, 1640–1715.— Прим. пер.), и, естественно, теряли возможность получить государственную должность; другие же, сдав экзамены, но оказавшись плохими чиновниками, отстранялись впоследствии от должности и ссылались на край света. Будучи весьма грамотными и оказавшись не у дел, они начинали писать стихи и прозу. Нередко они оставляли после себя больше доброй славы своими поэтическими романами, нежели теми деловыми произведениями, которые им позволили попасть в список высокопоставленных мандаринов.
Мандаринов, сдавших экзамены на цзюйжень (бакалавра) и цзиньши (доктора), были десятки тысяч, но на «млечном пути» истории их имена исчезли, а имя Пу Сунлиня вечно и неувядаемо. Наши дети в один прекрасный день, после того как они поступят в университет, вероятно, также перестанут дальше писать сочинения тем школьным стилем, которому они обучались. Это подобно тому кирпичу, которым стучат в дверь, чтобы открылась, а когда она открывается, то его выбрасывают. В литературном образовании девяностых годов действительно не нужно было тратить столько сил, чтобы помочь учащимся усовершенствовать этот «кирпич». Пусть человек начинает думать о более высоких экзаменах.
Даже если в один прекрасный день в экзаменах высшего и среднего образования произойдут изменения, а учебники по грамматике и литературе вдруг станут удовлетворительными, неужели наши дети непременно тут же улучшат литературные способности и свои человеческие качества? Я думаю, что это не совсем так. Причина заключается в том, что хотя у нас появятся хорошие учебники, хорошие способы сдачи экзаменов, но у нас может не оказаться хороших учителей, которые бы удовлетворяли современным требованиям. Таких учителей, которые могли бы через свой личный опыт и свои рассказы научить учеников тому многому, чего нет в учебниках. А откуда им взяться? Конечно, главным образом — получив образование в пединституте. Однако отличные студенты, окончив пединститут, как правило, не хотят становиться учителями. Необходимо признать, что в нашем обществе самая высокая должность — это должность чиновника. Его зарплата не выше, чем у учителя, но все знают, что чиновники живут не только на зарплату. Они вполне законно пользуются самыми лучшими вещами, даже не став коррупционером и не получая взяток, они могут жить гораздо лучше, чем обычные люди. Обычный человек может остаться без работы, а чиновник — никогда.
Часто можно слышать, что там-то и там-то задержали выплату зарплаты учителям, однако вы никогда не слышали, чтобы задержали зарплату секретарю компартии или председателю уезда. Если учителя средней школы вдруг назначат сельским руководителем, то единственное, чего ему следует бояться, это банкетов и разных торжеств. Но если высокому чиновнику придётся стать учителем, то он, скорее всего, повесится. Перед лицом такой реальности очень трудно гарантировать высокий уровень педагогического коллектива. Но даже если вдруг появятся хорошие учебники, но не будет хороших учителей, прока тоже много не выйдет.
Поэтому я думаю, что революция в нашем литературном образовании очень сложна и запутанна.
Если чиновники захотят быть учителями, не говоря уже о других проблемах языкового образования, то тогда многие наши вопросы решатся сами собой.
Я думаю, что для повышения уровня литературного образования чрезвычайно важно много читать. В условиях, когда современное образование недостаточно финансируется, когда школы не могут тратить деньги на приобретение книг, почему бы нам, как это было до «великой культурной революции», не разделить учебный материал на «языковой» и «литературный»? Когда я в детстве был лишён возможности учиться, то дома я многократно с большой пользой перечитывал учебники по литературе своих старших братьев. Мой первый интерес к книге и первое литературное образование было получено именно из этих учебников по литературе.
Кроме того, я чувствую, что нам не обязательно заставлять учеников средней школы овладевать большим объёмом знаний по грамматике и логике, всё это можно возложить на факультеты китайского языка в университете. Я знаю, что если у кого-то в молодые годы не сформировалось потребности писать, то и за всю свою оставшуюся жизнь он ничего не напишет. Что касается логики языка, то ей можно научиться и в восемьдесят лет; к тому же если много писать, то стоит начать учиться прямо сейчас — игра стоит свеч.
Зачем детям изучать эту сухую логику, грамматику? Для них это пустое занятие. Мы вполне сможем сделать уроки литературы увлекательными, яркими. Фактически большинство людей в течение жизни не использует знания грамматики языка, человек и без этих знаний вполне правильно говорит. Так зачем тратить столько времени на изучение бесполезных для большинства людей вещей? Если бы мы смогли провести такую революцию в средней школе, то это могло бы стать аргументом для увеличения факультетов китайского языка в университетах. А выпускники факультетов китайского языка стали бы больше специализироваться на вопросах грамматики и логики китайского языка, а также занимались бы историей языка и его развитием. Окончив факультет, они смогут обучать китайскому языку китайцев и иностранцев. И уже не будет так, как сейчас, когда одно и то же произведение изучают в начальной, средней и высшей школе. Хочу сравнить изучение языка с игрой на фортепьяно: чтобы научиться играть на фортепьяно, совсем не обязательно знать его строение и уметь его ремонтировать. Это характерно для большинства людей. Точно так же для того, чтобы стать литератором, совсем не обязательно писать книги по грамматике, ибо Люй Шусян, издавший очень много учебников по грамматике языков, не написал ни единого хорошего романа!
