РЕЧЬ
Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий.
Б. Пастернак
“Ты рано начал петь, – сказала мать, –
и году не было”. – Бывает всяко,
но чтобы петь, не надо понимать,
и чиж поет, а под рояль – собака.
Сказала мать: “Ты рано стал болтать”.
В год с небольшим слова пришли из мрака,
пока еще хромые, и, однако,
в четыре я уже читал, а в пять
стал буквами исчерчивать страницы,
а свет звучал, на ветках пели птицы,
и непонятный шум листвы царил.
Я смыслы образов и звуков множил,
так семь десятков лет на свете прожил
и только на восьмом заговорил.
6 июля 2001
* * *
Вкус железной воды из колодца,
солнце марта и тающий снег –
всё, что было, при нас остается,
было – сплыло, пребудет вовек.
Все, что радостно, все, что печально,
не исчезнет во все времена:
та ладонь, что махнула прощально,
та щека, что от слез солона.
1983
СТЕПЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Был я ранен, возможно, убит,
может быть, угодил в Маобит
и, однако, нe числился в списках
тех, кто без вести, тех, кто ничком,
тех, которые будут потом
обозначены на обелисках.
А на самом-то деле я шел
через пашню, овраг, суходол
по захваченной в плен Украине,
где лишь ветер степной, вертопрах,
проносился на длинных ногах,
да на травах поскрипывал иней.
Так броди без дорог, холодей,
голодай среди добрых людей,
среди злых забывай об обидах,
проходи от угла до угла,
от пycтогo двора до кола,
где не хата, а печь да зола...
А меня где-то мама ждала
и не числила в списках убитых.
Для нее на пригорке ничком
не лежал я с пробитым виском,
а шагал в октябре невеселом,
там, где ветер, шальной вертопрах,
проносился на пыльных крылах
над холодным степным суходолом.
1986
* * *
В дни горечи, в дни озверенья
шла оттепель, капало с крыш,
под осень варили варенье,
и пели на свадьбах “Камыш”,
и пели, и пили, и ели,
ложились попарно в постель,
глотали рассолы с похмелья,
и кутали горло в метель.
Что было? Все было, как надо:
в дни праздников, в блеске побед
салютов цвела канонада,
оркестры гремели в ответ.
Давнишняя горечь веселья,
холодный полуночный страх,
барачная цвель новоселья,
могилы в далеких снегах,
и нет ни креста, ни таблицы
ни там, ни над глиной траншей,
лишь время безжалостно длится,
лишь ветер коснется ушей.
Что было? Что было, то сплыло,
но слышалось пенье скворца,
травой порастала могила,
и славили птицы Творца.
1997
ЯВЛЕНИЕ
Дали, беленные мелом,
мы никогда не покинем,
черные птицы на белом
видятся в мареве синем,
а далеко за пределом
край, где раздолье полянам,
кашкам, репьям и осотам,
всюду растущим по склонам,
по каменистым высотам,
голым, безводным и сонным.
Кажется, в этих вот далях,
здесь, на бесплодных откосах,
путник в белесых сандальях
шел, опираясь на посох,
и под шатром небосвода
легкие марева пыли
вкруг головы пешехода
солнечной дымкой светили.
1998
ЧАША
Мог бы совсем не родиться,
мог бы… Но слава Творцу!
Вспомнишь забытые лица –
слезы текут по лицу.
Снежное утро рожденья –
твой незапамятный мир,
тот, где чадили поленья
в печках озябших квартир.
Страху в глаза и отваге
острой крупою мело,
бились кровавые флаги
с белой пургою в стекло.
Снова пространство в сугробах,
вьюга и выстрелы в лоб,
и на холмах крутолобых
ноги вмерзают в окоп.
Все это было когда-то
и остается вовек:
черные строки штрафбата
в белый впечатаны снег.
Жизнь завершается наша
зимней атакой во сне.
Выпита полная чаша,
самая малость на дне.
20 января 2001
* * *
Дай знак нам, Боже, что же будет с теми,
кто прожил век слепым и не прозрел,
кто не узнал Тебя в кромешной теми,
не осознал, насколько свет наш бел?
Что ближних ждет, с кем разделил я время,
и тех, с кем не имел при жизни дел?
Что станется с любимыми, со всеми,
кто, не раскаясь, канул за предел?
В минувший век мы жили в том пределе,
где за младенца не молилась мать,
и многие до смерти не успели
ни ощутить Тебя, ни осознать,
ни побывать в Твоей святой купели.
Даруй им, неразумным, благодать.
11 июля 2002
* * *
Кто знает, в каком еще томе
затеряна правда войны.
Что книги, когда о бездомье
не строки, а дни прочтены.
Ни крыши, ни стен у лощины,
не греют овчина и хмель,
не сладкий удел для мужчины –
нырять в снеговую постель,
а женщины – кто пожалел их,
девчонок армейских и вдов,
от водки и слез ошалелых,
себя отдающих без слов?
Ребячью щеку и ладони,
минутное это тепло,
порою в ночном эшелоне
почувствуешь – и отлегло.
И пусть не бывали вы строги,
вы все в моем списке потерь,
при встрече упал бы вам в ноги,
да где вас отыщешь теперь?
2006
* * *
Все мы бредили Блоком в далекие дни,
танцевали бостон и фокстрот,
рвались из дому прочь, рвались прочь от родни,
стали взводами маршевых рот.
И в ночном блиндаже, лишь умолкнет обстрел,
всякий раз без особых препон
снова голос какой-то из прошлого пел,
уцелев хрипел патефон.
Снова визг и разрыв, и удар наповал,
в лоб волна и осколок в груди,
но еще патефон под завалом взывал
и хрипел: “Если любишь – приди!”
2006
Публикацию подготовила Галина Климова
