Андрей Шидловский: Род Шидловских. Публикация Василия Демидовича0

Предисловие

Прочитав во втором выпуске «Мехматяне вспоминают» материал из дневника Владимира Васильевича Голубева, заведующий кафедрой «Теория чисел», член-корреспондент РАН Юрий Валентинович Нестеренко при встрече со мной сказал: «А ты знаешь, Андрей Борисович тоже написал «Записки-воспоминания» о своей жизни, предназначенные для семьи». Я заинтересовался: «А может быть можно оттуда что-нибудь опубликовать в моём следующем выпуске?» «Ну что ж, - услышал я в ответ - заезжай к нам, а там с Татьяной решим».

Воспользовавшись этим любезным приглашением, я приехал на Новокузнецкую в гостеприимный дом Юры и его жены Татьяны (младшей дочери Андрея Борисовича), которую знал ещё со своей комсомольской юности. Там мне был вручён переплетённый том (около 250 страниц) отпечатанного на машинке текста воспоминаний заведующего кафедрой «Теория чисел» механико-математического факультета МГУ в 1968-2002 годы, профессора Андрея Борисовича Шидловского (13.08.1915-23.03.2007). На титульной странице рукописное посвящение: «Дорогой Катюше от деда», подпись и дата - 9 июня 1998 года.

Ниже приводятся (согласованные с Татьяной Андреевной и Юрием Валентиновичем) некоторые фрагменты из «Записок-воспоминаний» Андрея Борисовича.

Василий Демидович



ФРАГМЕНТЫ ИЗ «ЗАПИСОК-ВОСПОМИНАНИЙ» А.Б.ШИДЛОВСКОГО

РОД ШИДЛОВСКИХ

Я родился 13 августа (31 июля) 1915 года в городе Алатыре Симбирской губернии (ныне Чувашской республики). В некотором смысле место моего рождения случайно, а не связано с постоянным проживанием в нём моих родителей.

Мой отец, Борис Андреевич Шидловский, родился 15 (3) июля 1884 года в селе Репьевка Симбирской губернии. Он происходил из потомственных дворян Симбирской губернии - Репьевка была поместьем его родителей. Скончался он 31 марта 1942 года в посёлке Ильинское Раменского района Московской области и похоронен на Быковском кладбище (город Жуковский).

Моя мать, Александра Всеволодовна Шидловская (урождённая Скороходова), родилась 25 (13) октября 1887 года в городе Симбирске. По происхождению из мещан.

Скончалась она 7 мая 1976 года в Москве, когда мы жили на Моховой улице. Похоронена она на Введенском (Немецком) кладбище.

Из имеющихся у меня документов (послужной список прадеда Дмитрия Николаевича Шидловского) следует, что род Шидловских, в том числе и моего отца, относится к древнему дворянству и записан в шестой дворянской книге. В древнем дворянстве он утверждён Правительственным Сенатом (указ от 6 апреля 1854 года за N 2232). Со слов моего отца и записок сестёр деда Александры Дмитриевны Львовой и Ольги Дмитриевны Богдановой (урождённых Шидловских), а также некоторых литературных источников, следует, что Шидловские происходили из города Шидловца в Польше. Герб Шидловских почти ничем не отличается от герба этого города.

Шидловские были магнатами на Украине. Они имели огромные поместья во многих её губерниях и в Воронежской губернии. Несмотря на семейные разделы и правительственную конфискацию земель, к XIX столетию дед моего деда имел ещё много поместий. В упомянутом выше послужном списке прадеда указаны сведения о владениях его отца: «Имения родового за родителем его в Бахмутском уезде 8 000 десятин, населённых 302 душами крестьян. В Херсонской губернии 200 десятин леса. В Харьковской губернии в Волковском уезде 7 500 десятин земли с поселением 650 душ крестьян. В Лебедянском уезде 2 700 десятин с поселением 300 душ.

В Волковском уезде 4 500 десятин. У жены его в Симбирской губернии 1 155 десятин. В Симбирском уезде 1 050 десятин с поселением 102 души».



Огромны были владения Шидловских на Украине в петровские времена. По рассказам отца, и по запискам Александры Дмитриевны Львовой и Ольги Дмитриевны Богдановой, известен следующий факт. Когда царь Пётр I шёл с войском к Полтаве, то он останавливался в одном из поместий Шидловского. Царь и его свита были приняты с надлежащими почестями и остались довольны приёмом. Но Петру в то время были нужны деньги для ведения войны, и он попросил их у хозяина. А Шидловский отказал царю, сославшись на то, что у него нет больших денег. Царь был рассержен, заявил, что Шидловский «зело богат и зело жмуден», и приказал конфисковать у него часть поместий. Но всё же и после конфискации у него осталось много владений... Почти 150 лет Шидловские потом судились с правительством за возврат конфискованного, но так ничего и не добились.

Мой прадед Дмитрий Николаевич Шидловский в 1843 году окончил Харьковский университет со степенью кандидата философии. По его окончании начал служить по дипломатическому ведомству. Сначала в дипломатической канцелярии Главного управления Закавказского командирования. Затем служил в Азиатском департаменте иностранных дел. После в Москве в главном архиве того же министерства. Служил в канцелярии Симбирского губернатора. Ряд лет был уездным попечителем училищ некоторых уездов Министерства народного просвещения. В 1861 году был избран дворянством Сибирской губернии в члены Высочайшей комиссии по крестьянскому вопросу от Симбирской губернии. Принимал активное участие в работе по освобождению крестьян от крепостной зависимости.

Дмитрий Николаевич и Екатерина Андреевна (примеч. Д.: речь идёт о жене Дмитрия Николаевича, в девичестве Бестужевой) владели Репьевкой, в которой позднее родился мой отец. У них было восемь детей (примеч. Д.: пятым из которых был дед Андрея Борисовича - Андрей Дмитриевич).

Мой дед Андрей Дмитриевич Шидловский, по-видимому, получил какое-то военное образование, служил офицером и имел звание поручика. Он был повенчан с Верой Викторовной Панютиной, которая окончила институт в Санкт-Петербурге. Она скончалась в 1921 году и была похоронена моим отцом в бестужевском фамильном склепе в Репьевке, где был раньше захоронен Андрей Дмитриевич. О семье Веры Викторовны я почти ничего не знаю. Отец её, находясь за границей, женился на итальянке Катании

(примеч. Д.: Катания (Catania) - основанный ещё в VIII веке до н.э. город в Сицилии, являющийся административным центром одноимённой провинции, и фамилия «Катани» в Италии весьма распространена), которую привёз в Россию и жил с ней в Петербурге. У Андрея Дмитриевича и Веры Викторовны также было восемь детей (примеч. Д.: старшим из которых был Борис Андреевич - отец Андрея Борисовича).

Мой отец Борис Андреевич Шидловский в 1903 году окончил Симбирскую гимназию, где обучался восемь лет. По её окончании он поступил в Санкт-Петербургский Политехнический Императора Петра Великого институт, в котором 29 сентября 1910 года окончил экономическое отделение со званием действительного студента. Об этом ему 29 октября 1910 года был выдан диплом за N 251. После окончания института, побыв некоторое время дома, отец начал работать. С 11 марта 1911 г. он помощник непременного члена Любимской уездной землеустроительной комиссии Ярославской губернии. С 13 сентября 1911 года откомандирован в помощь члену Мологской уездной землеустроительной комиссии. А 22 сентября 1912 года Высочайшим приказом назначен непременным членом Алатырской уездной землеустроительной комиссии. Затем, 29 сентября 1915 года, отец был утверждён в чине губернского секретаря, а 5 апреля 1916 года - в чине коллежского секретаря.

Четырнадцатого апреля 1914 года отец женился на Александре Всеволодовне Скороходовой, моей матери. Свадьба была отпразднована в Репьевке. Вскоре после свадьбы родители уехали в Алатырь по месту службы отца, где прожили до лета 1917 года...

Теперь опишу семью моей матери.

Мой дед по матери Всеволод Петрович Скороходов происходил из крестьян Ардатовского уезда Симбирской губернии. Он был женат дважды. Первая жена рано умерла и он женился на Софье Григорьевне Земсковой, от которой имел двенадцать детей (примеч. Д.: в том числе мать Андрея Борисовича - Александру Всеволодовну Скороходову). Моя бабушка Софья Григорьевна Скороходова (урождённая Земскова) родилась в середине 1850 -ых годов и умерла в сентябре 1924 года. О её родителях мне ничего не известно...

Дед Всеволод Петрович свой трудовой путь начал рабочим. Работал с землемерами по землеустройству, таскал землемерную ленту и выполнял другие вспомогательные работы. Где-то он учился. А затем многие годы до пенсии служил чиновником в Симбирском удельном округе, где дослужился до коллежского советника. Он содержал семью с двенадцатью детьми. Все дети получили гимназическое образование, а мужчины из них - университетское... Моя мама Александра Всеволодовна, окончив гимназию, до замужества служила машинисткой в удельном округе. Материальную помощь для поддержки детей деду оказывало удельное ведомство, где он проработал всю свою жизнь. Дочерям давали пособия по окончании гимназии для экипировки и на приданое при вступлении в брак. Сыновьям - пособия для получения высшего образования. Много лет дед Всеволод Петрович со своей многочисленной семьёй прожил в Симбирске на Московской улице. Там, напротив пожарного сарая с каланчёй, располагались владения священника Анексагорова с большим двором и садом. На улицу выходили фасадами два дома. В меньшем доме во второй половине XIX столетия некоторое время жила семья Ульяновых - родителей В.И.Ленина. Потом они купили себе на Московской улице дом, расположенный ниже.

В начале века в дружной семье Скороходовых по вечерам в большом зале собиралась компания из подросших детей, мужей некоторых из них, подруг и друзей. По рассказам мамы и тёток время проходило весело. Играли в игры, музицировали, веселились. Эта компания даже регулярно выпускала большую газету «Семейные вечера», печатающуюся на гектографе (способ копирования бумаг, распространённый в то время). Весёлые, иногда юмористические статьи, посвящённые участникам компании, были интересными...

Детство, юность и молодость моих родителей прошли в хороших условиях. Они жили в благополучных семьях. Первые три года совместной жизни у них прошли хорошо. Трудности начались лишь после революции и начала братоубийственной гражданской войны, развязанной большевиками... Разруха, трудности с работой и питанием, голодный год. Лишь с 1923 по 1928 год они жили скромно, но спокойно в Симбирске. После этого начался страшный период в их жизни. Отсутствие постоянного человеческого жилья до осени 1939 года и регулярной работы у отца превратили нашу жизнь в тяжелейшее испытание. Лишь только около двух лет до начала войны мы стали жить в своей небольшой отдельной квартире в Ильинском. Папа был обеспечен работой, и наше материальное положение стало сносным. Как был счастлив отец в это время. Но началась война и трудности первой военной зимы оборвали его жизнь.

В тяжелейших условиях мама одна прожила военные годы, получая за городом лишь символический продуктовый паёк. Нелегко было жить и в послевоенные годы со мной и тремя внучками - моими детьми. Лишь только в 1957 году, получив хорошую квартиру в Москве, мне удалось создать для мамы хорошую жизнь.

После возвращения нашей семьи в Симбирск жизнь становилась с каждым днём труднее. Надо было на что-то жить, и мои родители начали работать.

Восьмого ноября 1917 года Симбирским уездным земским собранием отец был избран мировым судьёй Симбирского судебно-мирового округа, где проработал до января 1918 года, до ликвидации судебного округа. В феврале 1918 года отец стал членом артели труда, где стал обучаться сапожному ремеслу. Но с ноября 1918 года стал работать судьёй пятого участка Симбирского уезда. В ноябре 1919 года перешёл на работу в железнодорожный лесной комитет на станции Майдан Казанской железной дороги, где жил один до весны 1920 года.

Мама с августа 1917 года по март 1918 года снова стала работать машинисткой в удельном округе. По ликвидации последнего работала в Симгубуправлении до января 1920 года.

Чтобы как-то прожить родители принимали участие и в работе небольшой артели по изготовлению и продаже мороженого.

Со времени гражданской войны о 1918 и 1919 годах в моей памяти мало что сохранилось. Туманно вспоминаю лишь несколько эпизодов.

Помню как мама, держа меня на руках, угощала меня шоколадом. Помню как я гулял в «Колючем садике» со своей няней. Помню как мы с няней шли по Московской улице, а по дороге везли воз со стенками трапециевидной формы, в которых возят сено, и воз был полон трупов. Няня меня быстро увела в сторону. Это было осенью 1918 года, когда красные взяли Симбирск, а на возу были жертвы безумной братоубийственной войны.

В 1921-1922 годы в Поволжье был страшный голод. В Симбирске развернула работу американская организация АРА помощи голодающим (примеч. Д.: эта, формально негосударственная, организация в США (в обиходе называемая кратко «АРА» от её полного английского названия «Атепсап К.еНеГ Аёт1Ш81ха1юп»), существовавшая с 1919 года до 30-ых годов XX века, наиболее памятна своим участием в оказании помощи Советской России в ликвидации голода 1921-1923 годов). В обмен на государственные и церковные ценности она открыла столовые для детей, где выдавала продуктовые и вещевые посылки. Мне приходилось ходить в такую столовую на Покровской улице. Там нас кормили маисовой кашей, белым хлебом и какао. Получили мы и вещевую посылку для меня.

В мае 1920 года отец перешёл на работу заведующим государственными лесными разработками на станции Глотовка, недалеко от Симбирска. Туда мы поехали всей семьёй, и прожили там до марта 1921 года... Жили в Глотовке в доме лесника. Усадьба была одинокой. А в метрах четырёхстах от дома проходила линия железной дороги, за которой был лес. Отчётливо помню Рождество 1921 года в Глотовке. У нас была ёлка. Ещё сохранились дореволюционные ёлочные игрушки, и она была нарядной. Я был болен. У меня была ветрянка и температура. Папа меня держал на руках перед ёлкой.

В марте 1921 года отец перешёл на работу народным судьёй в большое село Анненково, расположенное недалеко от станции Чуфарово, на реке Барыш. Мы переехали туда на жительство. Нам была предоставлена крестьянская усадьба - дом и двор с надворными постройками.



Продав большие золотые часы отца и ещё кое-какие вещи, мы купили корову. Мама целый год за ней ходила. Кормила и доила. Молоко, масло, творог и сметана сильно поддержали нас в этот трудный голодный год. Зачастую мы по долгу не имели хлеба или муки, а что такое сахар часто забывали. Выручали куры, которых держала мама. Они регулярно несли яйца. Не имея никакого опыта в деревенской жизни, мама быстро освоилась с новым положением и со всем справлялась очень хорошо.

Помню, как иногда отец в мешке приносил большую кучу денег. Это была зарплата - много миллионов. Но на все эти деньги покупали на рынке лишь несколько фунтов мяса.

В марте 1922 года мы вернулись из Анненкова в Симбирск. Оттуда папа уехал на работу народным судьёй в Шиловку. Это недалеко от Симбирска, вниз по Волге. Летом мы с мамой поехали к отцу в Шиловку. Плыли на пароходе.Помню там большой кирпичный дом, в котором мы жили, и огромное количество яблок наваленных на полу одной из комнат. Там я купался в Волге и не очень удачно ловил рыбу на удочку.

Осенью 1922 года мы вернулись из Шиловки в город. И с ноября 1922 года по май 1923 года отец уже служил заведующим отделом налогового Управления городского финансового отдела. А в мае 1923 года отец был сокращён.

Тогда он решил стать членом коллегии защитников (адвокатом). Но для этого надо было купить патент. Он стоил три червонца (30 рублей). Денег у нас не было. Жить было не на что. Папа написал в Киев тёте Соне письмо с просьбой прислать денег. Она сразу откликнулась. Отец купил патент и оборудовал себе кабинет с письменным столом, который взяли из мебели покойной бабушки Веры Викторовны (примеч. Д.: то есть матери Бориса Андреевича). Повесил он и вывеску на входной двери с улицы.

Мой отец был начинающим адвокатом. Поэтому у него, особенно сначала, клиентуры было мало. В основном он вёл мелкие крестьянские дела и писал заявления в суд и жалобы. Поэтому доход у него был небольшой. Зарабатывал он примерно 120-180 рублей в месяц. Жизнь в то время была очень дешёвая, так что на питание, оплату квартиры, отопление и прочие мелкие расходы денег хватало. Но купить что-либо из одежды или вещей было уже трудно.

У отца был знакомый крестьянин Фёдор Ершов из села Криуши (на Волге, ниже Симбирска). У него было много детей, и он попросил отца взять в прислуги его 14-летнюю дочь Таню. Таня прожила у нас почти пять лет. Помогала маме по хозяйству, ходила на базар. Отношение к ней было как к члену семьи. Она многому научилась у мамы и наших родственников. Она была очень хорошая, трудолюбивая и доброжелательная девушка. Позднее, желая получить квалификацию, она перешла жить к портнихе Ермолаевой, где научилась ремеслу.

Мои родители были верующими до конца жизни. В Симбирске регулярно, но не очень часто, ходили в церковь... Брали и меня с собой.

Родители старались воспитать и из меня верующего человека. Я ходил некоторое время изучать Закон божий к священнику Успенскому, который жил рядом с нами. Но повзрослев, я стал не верующим.



ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

В 1923 году я поступил в первый класс железнодорожной школы на Московской улице города Симбирска, расположенной недалеко от дома, почти напротив усадьбы Анексагоровых. Там директором был Михаил Арсеньевич Забелин. В школу принимали, в основном, только детей железнодорожников. Но Михаил Арсеньевич был хорошим знакомым семьи Скороходовых, и меня туда приняли.

Школа была хорошая, но в памяти у меня о ней мало что осталось. Помню что там со мной учился Коля Бухарин, сын брата Николая Ивановича Бухарина.

В 1926 году меня, как не сына железнодорожника, всё же попросили покинуть эту школу. Тогда мама меня определила в четвёртый класс 23-ей начальной школы, где директором была Зинаида Николаевна Ведерникова, которая в своё время была у мамы классной дамой в гимназии.

В середине 1920 годов мама сделала попытку учить меня музыке, определив в частную музыкальную школу Пузырёвых. Проучился я там полгода и научился играть лёгкие пьесы. Помню, как на отчётном вечере в музыкальной школе я исполнял что-то. Но через некоторое время в городе началась скарлатина. Музыкальную школу на время закрыли. Когда она открылась, меня туда больше не посылали. По-видимому, денежные трудности в семье не давали возможности платить за обучение.

В 1927 году я поступил в пятый класс 3-ей средней школы Симбирска, которая в то время была школой 2-й ступени (5-9 классы).

При поступлении в эту школу был организован некоторый конкурс, основным критерием которого было социальное происхождение поступающего. Моего друга Бориса Сотина сразу приняли, как сына учителя, а меня, как сына лица свободной профессии, не приняли... Но директором школы был Серафим Иванович Державин, талантливый педагог и воспитатель, замечательный человек высокой интеллигентности и порядочности. Так вот, Серафим Иванович добился, чтобы пятый класс увеличили на одну группу (для первоначально не принятых), в которую зачислили учеников за плату. Плата была не очень высокая. И меня приняли. А Серафим Иванович разбросал последний приём по всем пятым классам, чтобы не собирать вместе всех детей, которым первоначально было отказано в приёме из-за их социального происхождения. Мы с Борисом оказались в одном классе.

Математике в этой школе нас обучал Борис Васильевич Боголюбов. Его уроки всегда проходили на высоком методическом уровне, и мы на них получали хорошие знания по предмету. На его уроках у меня впервые проявился интерес к математике, которая через много лет стала моей профессией...

Энтузиастом своего дела был и преподаватель химии Владимир Иванович Попов. Кабинет химии с аудиторией, помещавшейся в подвальном помещении школы, был очень хорошо оснащён. Все уроки широко иллюстрировались опытами и проходили очень интересно. Учебника химии не было, и уроки Владимира Андреевича по своей структуре были ближе к лекциям. Курс был чётко отработан. Учащиеся могли записать его основное содержание. Владимир Иванович был очень требователен, но справедлив. Его побаивались, но любили и уважали. На каждом уроке проходил опрос. Проводились контрольные работы. Химию нельзя было не знать. В моей памяти до сих пор с уроков Владимира Андреевича сохранились элементы основ неорганической химии. Так что через очень много лет я мог помогать, в некоторой степени, при обучении химии своим детям и внукам. После войны, к моему глубокому сожалению, я узнал, что в 1937-38 годы Владимир Андреевич Попов был незаконно репрессирован и расстрелян. Говорили (не знаю, насколько этому можно верить), что в обвинительном заключении ему приписывали то, что он стрелял в Чапаева, когда тот переплывал реку и погиб. Но это смешно. Владимир Андреевич действительно был в белой армии, но служил в ней ветеринарным фельдшером.

Хотя я проучился в этой школе всего три года и окончил только семилетку, я считаю, что получил в ней хорошее образование и развитие... Достойно сожаления, что через некоторое время после моего поступления в школу её директор Серафим Иванович Державин, по необъяснимым мотивам, был освобождён от занимаемой должности и остался только преподавателем. И это человек, который создал образцовую школу в городе. По-видимому, отстранение от руководства школы явилось одной из основных причин, которые привели Серафима Ивановича к самоубийству. И хотя нас пытались убеждать не принимать участия в похоронах самоубийцы, школа почти в полном составе отдала ему свой последний долг.

Кроме внеклассной учебной работы, по вечерам в школе работало много кружков: симфонический оркестр, духовой оркестр, струнный оркестр, драматический кружок, оперный кружок, синяя блуза (некий агитколлектив на сцене). Широко была развита самодеятельность. Исполнительский уровень её участников, особенно музыкантов, был достаточно высок.

В школе часто проводились вечера, где выступали участники кружков и самодеятельности. На них приходили почти все преподаватели и многие учащиеся. Вечера проводились организованно и весело. Случаев хулиганства на вечерах я не помню.

Бальные танцы в то время были запрещены, даже вальс. А танцевать кем-то придуманный танец машин никто не хотел. Я играл в школьном духовом оркестре сначала на альте, а потом на трубе. Руководил оркестром известный в городе капельмейстер Фёдор Петрович Яковлев...

В школьные годы я был влюблён в соседку Шуру Ордянскую, учившуюся в параллельном со мной классе. Это была ослепительно красивая еврейская девочка в восточном стиле. Я дружил с её братом Исааком, который был на два года моложе меня. С ними я принимал участие в детских играх на соседнем дворе и ходил в кино. Иногда шли с Шурой вместе в школу (не сговариваясь заранее). После школьных вечеров всегда вместе с ней возвращались домой. Но в 1929 году Шура переехала в другой конец города, и мы виделись с ней только в школе. А вскоре я покинул город. После войны я услышал, что Шура давно живёт в Москве, но свидеться нам уже не пришлось.

В 1920 годах в школах пионерских отрядов не было, а были организованы отряды при учреждениях. Мои одноклассницы-активистки уговорили меня вступить в пионеры. Я сам, ввиду своего социального происхождения, инициативы в этом вопросе не проявлял. Но стал состоять в отряде при Губсуде, который помещался на Покровской улице. И вскоре стал активным членом отряда.

В 1928 году Симбирск перестал быть губернским городом. Организовали Средне-Волжскую область с центром в Самаре. Многие старожилы стали разъезжаться по другим городам, так как в Симбирске мест для работы становилось всё меньше. Произошло сокращение и в коллегии защитников. Папе надо было искать работу.

Наше положение стало тяжёлым. Отец безработный, мама по болезни (астма) получала пенсию в 13 рублей. Сбережений не было. Одеты были плохо. Один из молодых судейских коллег предложил папе поехать на работу защитником в Шилово Рязанской области. И осенью 1928 года папа уехал туда. Мы остались с мамой вдвоём в своей квартире.

Лето 1929 года мы с мамой провели в Шилове. Папа снимал часть деревенского дома на окраине Шилова. Я проводил время на свежем воздухе. Часто купался, ловил рыбу сам и с рыбаками.

К началу учебного года мы вернулись в Симбирск. В это время в рязанской газете появилась заметка «Перелётные птицы». Она была написана недоброжелателями и конкурентами того человека, который помог устроиться папе на работу. В ней была указана и его фамилия. Пришлось бросить работу и уезжать.

У папы, ввиду его социального происхождения, с работой возникли трудности. Сначала ему помог его старый гимназический друг Копылов. Он занимал какой-то высокий пост. Но вскоре его репрессировали, и папа должен был сам искать себе работу. Он снял жильё в селе Сабурово, в крестьянском доме. Из Москвы туда ездили в пригородном поезде до платформы Москворечье Курской железной дороги.

В 1929 году проводились выборы в местные советы.. Некоторая часть населения по различным причинам была лишена избирательных прав. Таких людей называли «лишенцами». Ярлык лишенца доставлял много трудностей в жизни тому, кто его имел. Однажды я случайно обнаружил вывешенные списки лишенцев, в которых оказался и мой отец. Он подал в Симбирск жалобу. Оснований для лишения его избирательных прав не было. До революции он собственности никакой не имел. Имел только дворянское происхождение. Через некоторое время ему прислали бумагу, где сообщалось, что произошла ошибка, и его восстановили в избирательных правах.

Помню, как в том же 1929 году мы мальчишки ходили смотреть, как сшибают колокола в церквах...

В июне следующего года я закончил школу. Семилетку. Окончил я её с высшей наградой того времени - рекомендацией в техникум.

В то время прямого поезда из Симбирска на Москву не было. Ходил только один вагон. Сначала с местным поездом до станции Инза, а там его прицепляли к московскому поезду после долгой стоянки. Езда была медленная. Так что дорога до Москвы занимала почти двое суток. В один из июньских дней 1930 года в плацкартном вагоне (купейных тогда ещё не было) я и поехал в Москву.

Поезд подошёл к Казанскому вокзалу в Москве. Потом мы с мамой поехали на Курский вокзал и оттуда пригородным поездом в Сабурово. Для меня начался новый этап моей жизни.

Жили трудно. Мама устроилась на работу машинисткой в Царицыно, куда ездила одну остановку на поезде. Папа работал попеременно в разных местах в Москве. Стал он работать экономистом по специальности своего образования. После рязанской истории с публикацией в газете, папа боялся занимать юридические должности. Это, конечно, было ошибкой. Работа юриста была по нему, а экономистом он не имел опыта работы. При поступлении на работу в анкете надо было писать о своём социальном происхождении. Если напишешь «из дворян», то на работу не брали. Если скроешь и поступишь, то через некоторое время приглашали для объяснения и предлагали писать заявление об уходе по собственному желанию. Так до 1938 года папа поменял много мест работы, в каждом из которых работал недолго, и часто бывал безработным.

Через некоторое время после моего приезда ввели карточную систему. Жить стало ещё хуже, но всё же мы не голодали.

В 1930 году количество 8-ых и 9-ых классов в школах резко сокращалось. Для индустриализации стране нужны были рабочие. Возросло резко число школ ФЗУ (школ фабрично-заводского ученичества). Передо мной встала задача: что делать дальше? Я хотел попробовать поступить в Электротехнический техникум (у меня была рекомендация школы). Но меня не приняли по возрасту. Принимали только с 16 лет. Конечно, можно было поступить в Москве в 8-й класс школы и ездить туда поездом. Но, по-видимому, наше трудное материальное положение было причиной того, что я решил поступать в ФЗУ. Там, хоть и небольшая, была стипендия, а по окончании предоставлялась работа по специальности.

Но пока мы решали этот вопрос, приём заявлений в ФЗУ на осенний приём закончился. Мне посоветовали встать на учёт на биржу труда в Москве, что я и сделал.

Осенью, того же 1930 года, я нанялся к соседям, зажиточным крестьянам, на работу по уборке овощей. Работал с раннего утра до позднего вечера на хозяйских харчах, и получал три рубля в день. Проработал почти месяц.

К концу 1930 года мне прислали с биржи вызов для поступления в ФЗУ ГЭТ-а и МОГЭС-а по Большой Коммунистической улице, дом 17 (бывшая Большая Алексеевская). Это рядом с Таганской площадью. Потом школа несколько раз меняла своё название, и в конце концов называлась школой ФЗУ Мосэнерго.

С 11 февраля 1931 года я стал учиться в этой школе. В апреле вступил в комсомол. Тогда почти все были комсомольцами. Чувствуя ущербность своей социальной базы, хотелось быть таким же, как большинство окружавших меня юношей. Да и благодаря широкой агитации мы начинали верить в светлое будущее.

До летних каникул я осваивал начало слесарного мастерства, а с осени стал работать за токарным станком в цеху школы. Работали мы через день и через день занимались науками, включая даже немецкий язык. Так что за два года в школе ФЗУ я, всё же, повысил свой общеобразовательный уровень.

При теоретическом обучении в ФЗУ был введен модный тогда «Дальтон-план» и бригадное обучение. Был учебный план с рядом отдельных заданий, зачёты по которым сдавали всей бригадой. На зачёте на каждый вопрос должен был отвечать один из учащихся по желанию.

Осенью 1931 года было объявлено соревнование бригад по лучшему и быстрейшему выполнению учебного плана. Наша бригада заняла одно из первых мест, и мы были награждены туристическими путёвками для поездки в Ленинград. Туда мы ездили зимой в начале 1932 года.

В 1932 году мама перешла на работу в Москву в Гидроэлектропроект, а затем в Народный комиссариат путей сообщения в машинное бюро. Ей приходилось часто печатать материалы с рукописей Кагановича. Она жаловалась, что почерк у него был плохой и неразборчивый.

В конце января 1933 года моё обучение в ФЗУ закончилось. По окончании я получил 5-й разряд. Это была уже высокая квалификация. Токарное дело мне нравилось и хорошо давалось.



НАЧАЛО ТРУДОВОГО ПУТИ

По окончании ФЗУ меня, не считаясь с моим желанием, оставили работать освобождённым заместителем председателя завкома, теперь уже «Завода-школы ФЗУ Мосэнерго». Это было очень хлопотное дело. А мне хотелось работать токарем и готовиться к поступлению в ВУЗ.

Отмечу, что в то время мы организовали столовую во дворе завода-школы. Для этого надо было отселить и переселить жильцов из стоящего во дворе двухэтажного дома. На 2-ом этаже тогда там жил Н.А. Булганин, ставший председателем Моссовета. Мне приходилось ходить к нему на квартиру и просить скорей освободить помещение, что он вскоре и сделал.

Вскоре мне, всё-таки, удалось освободиться от профсоюзной работы и начать работать токарем в цеху, где я солидно закрепил свою рабочую квалификацию.

Летом 1933 года, в воскресенье, я с коллективом школы ФЗУ поехал на массовку (так тогда называли загородные прогулки) в Горки. Обратно я решил возвращаться с грузовой автомашиной, привозившей буфет. При подъезде к плотине между Царицынским и Борисовским прудами шофёр не справился с управлением и сбросил всех сидящих в кузове с высокого обрыва в сторону Борисовского пруда, а затем и машину. Я сидел около заднего борта и поэтому пролетел больше многих, сидящих впереди, и попал в грязь и воду на мелководье пруда. Во время полёта я почувствовал, что со мной происходит что-то страшное. За несколько секунд в моём сознании промелькнули некоторые этапы моей жизни, родители, родные, друзья. Мне казалось, что это конец. Но я приземлился нормально, без каких-либо болевых ощущений. Через некоторое время я пришёл в сознание и стал подниматься из воды. Те же, кто сидел ближе к кабине, упали на камни и бетонные блоки платины, и пострадали серьёзно. Два человека погибли.

Некоторые были тяжело ранены. Вместе с подошедшими прохожими я помог перенести раненых. Каких-либо последствий этого приключения у меня не осталось.

В апреле 1934 года по комсомольской мобилизации меня направили на строительство первой очереди метрополитена. Я стал работать проходчиком на 30-ой шахте, которая располагалась на Манежной площади и в Александровском саду.

На Манежной площади был последний участок, который строили закрытым способом. Там я и работал. В Александровском саду работали открытым способом. До этого на Манежной площади снесли все дома, стоящие между Моховой улицей и Александровским садом.

Работая на Манежной площади, я не думал тогда, что через 5 лет начну учиться в расположенном рядом университете, а через 23 года буду жить в самом центре Москвы в здании университета с семьёй и тремя детьми..

Строительство первой очереди метрополитена подходило к концу. Поэтому в феврале 1935 года меня откомандировали с Метростроя по месту моей основной работы. Я вернулся работать токарем на Завод-школу ФЗУ Мосэнерго.

Осенью 1935 года я поступил на курсы подготовки в ВУЗ, где за год готовили к поступлению. Но меня неожиданно выбрали секретарём комсомольской организации. Должность была освобождённая, и мне надо было бросать работу. Это сильно расстроило мои планы с учёбой. Я отказался бросить работу и совмещал с ней комсомольскую деятельность. Но учёбу на курсах пришлось прекратить из-за недостатка времени.

Наш завком купил набор инструментов для духового оркестра. Наняли капельмейстера Ивана Антоновича Борисенко. Я стал играть в оркестре на трубе. Навыки у меня сохранились со школьных лет.

В то время для поступления в ВУЗ был необходим трудовой стаж и успешная сдача вступительных экзаменов. Диплом об окончании школы не требовался. А в 1936 году вышел новый закон по которому в ВУЗ-ы стали принимать только с дипломом о среднем образовании. Это был для меня удар. Диплома у меня не было, и для его получения необходимо было много времени и труда.

Осенью 1935 года нам помогли снять комнату в Ильинском. Комната наша была очень маленькой. В ней с трудом помещались наши кровати, столик и шкафчик. Стены не доходили до потолка сантиметров на двадцать пять. Вёдра с водой и керосинки стояли у входной двери в дом. Вход к нам был с террасы. Мама продолжала работать в НКПС, папа, по-прежнему, часто менял места работы, и я работал. Мы как то сводили концы с концами.

Весной 1936 года возникла проблема о том, что мне делать дальше. Надо было добывать диплом о среднем образовании. На это нужно было время. А в 1937 году меня должны были призвать в армию. Поступление в ВУЗ отложилось бы на долгое время.

Обстоятельства сложились так, что я решил пойти в армию досрочно добровольцем. Наш заводской капельмейстер Иван Антонович рекомендовал меня и некоторых моих товарищей своему хорошему знакомому военному капельмейстеру Ивану Ивановичу Камневу, который и организовал нам в июне 1936 года досрочный призыв в авиационную часть в Монино под Москвой, где он руководил оркестром. Мы стали военными музыкантами.

Иван Иванович собрал небольшой, но хороший оркестр. Днём мы репетировали, принимали участие в некоторых военных мероприятиях, разводах, парадах. А по вечерам часто, особенно по субботам и воскресеньям, играли в клубе гарнизона, на торжественных собраниях, в антрактах на мероприятиях в клубе, на танцах.

В 1937 году в гарнизоне начались аресты офицерского состава. К осени не осталось старших офицеров. Остался лишь один пожилой майор - его не взяли, по-видимому, потому, что он был выпивоха. В ноябре 1937 года я демобилизовался, прослужив всего 17 месяцев.

Я вернулся на Завод-школу ФЗУ Мосэнерго. Но уже не стал работать в цеху токарем, а руководил там за плату духовым оркестром. Вместе с некоторыми сослуживцами по армии мы сколотили приличный оркестр, и некоторое время хорошо зарабатывали, играя в различных учреждениях за плату.

Я поступил, также, на курсы подготовки в ВУЗ с регулярными занятиями, и весной 1938 года слал экзамены за 8-ой и 9-ый классы. А осенью поступил учиться в 10-ый класс школы рабочей молодёжи.

Наше материальное положение улучшилось. Я получал в двух местах зарплату и подрабатывал с оркестром. Папа снова стал работать по юридической части. и имел несколько мелких совместительств. Мама также ещё работала.

В 1936 году отменили карточную систему, и в Москве можно было купить из продуктов всё, вплоть до деликатесов (в провинции с питанием дело обстояло хуже). Но плохо было с одеждой, даже в Москве. За отрезом на костюм надо было выстаивать ночные очереди.

Ещё летом 1938 года я поехал на месяц в Симбирск, отдохнуть и посмотреть родные места. Город, за прошедшие восемь лет после моего отъезда, изменился мало. Только было грустно, что уничтожили все храмы, так украшавшие город. Тяжёлое впечатление произвело на меня то, что в 1936/37 годы было репрессировано много жителей города, особенно интеллигенции. Много было уничтожено жителей и на нашей Московской улице.

В Симбирске я сблизился со студенческой компанией. От одного студента, обучавшегося на механико-математическом факультете МГУ, я кое-что услышал об этом факультете. Вот тогда у меня и зародилась мысль о поступлении на Мехмат МГУ.

Зимой 1939 года я решил в основном заниматься учёбой и бросил работать в школе ФЗУ с марта месяца.

В июне 1939 года я окончил школу рабочей молодёжи и получил диплом о среднем образовании, в котором все оценки были отличными. Как был счастлив папа! Его всегда угнетало то, что я не закончил средней школы и не получу высшего образования.



ПОСТУПЛЕНИЕ НА МЕХМАТ МГУ

В довоенное время по окончании школы медалей ещё не давали, но у круглых отличников диплом был с золотой каймой. С таким дипломом в ВУЗ принимали без экзаменов, после собеседования. Я был отличник, Но на моём дипломе золотой каймы не было - в школах рабочей молодёжи таких дипломов не выдавали. Однако я думал, что меня, всё же, как отличника должны принять в ВУЗ без экзаменов.

Итак, в 1939 году я решил поступать на Мехмат МГУ. Конкурс был очень большой, даже среди отличников. Сдавать экзамены, вместе с только что окончившими дневные школы, было не легко.

При подаче документов я убедил (и сам думал так) секретаря приёмной комиссии Надежду Ивановну (примеч. Д.: Ирина Александровна Тюлина пояснила, что здесь имеется ввиду Надежда Ивановна Батурина, годы жизни которой, к сожалению, ей не известны) завести на меня дело как на отличника, считая, что положение о приёме отличников без экзаменов распространяется и на окончивших школу рабочей молодёжи. Она это сделала для меня, а затем и для ещё нескольких абитуриентов.

В начале июля я пришёл на собеседование к исполняющему обязанности декана Мехмата МГУ Григорию Ивановичу Двухшерстову. На него произвела впечатление моя трудовая деятельность. Он задал мне несколько нетрудных вопросов по математике, на которые я бойко ответил, а на один из них угадал ответ. Когда я выходил из кабинета, то Григорий Иванович похлопал меня по плечу и сказал, что я буду зачислен. Но он не знал, какой у меня диплом. После собеседования я отдыхал в Ильинском и ждал приказа о зачислении.

Вступительные экзамены начинались 1 августа, а 28 июля должен был выйти приказ о зачислении отличников. Когда я утром пришёл на факультет, то приказа ещё не было. Я зашёл к Надежде Ивановне спросить о том, как у меня обстоят дела. Она стала меня ругать, говоря, что я очень подвёл её, введя в заблуждение. Правило о зачислении отличников не распространялось на таких как я. Она сказала, что всем таким отказано в зачислении, и им надо через три дня сдавать вступительные экзамены.

Я вышел и стал думать, что мне делать дальше. Я считал, что сдавать мне экзамены на Мехмат безнадёжно: последний месяц я совсем не готовился, а конкурс огромный. Поэтому решил сразу взять документы обратно и подать их в какой-либо технический ВУЗ. С такой просьбой я обратился к Надежде Ивановне. Она долго искала мои документы, но не могла найти соответствующей папки. Затем повторила поиск, и снова безрезультатно. Тогда она сказала мне, чтобы я зашёл к ней часа через два, когда она будет свободна.

Я вышел на площадку перед деканатом в угнетённом состоянии и заметил, что на доске вывешивают приказ о зачислении отличников. Я подошёл и стал его рассматривать. В конце приказа я обнаружил свою фамилию. После этого я побежал к Надежде Ивановне. Она достала книгу протоколов приёмной комиссии о зачислении и против моей фамилии прочла: «Сделать исключение и зачислить». Папку с моими документами Надежда Ивановна не смогла найти потому, что она лежала в другом шкафу для дел уже зачисленных. Я поблагодарил её и радостный поехал домой.

Я понял, что своим зачислением обязан Григорию Ивановичу Двухшерстову. Я это помнил всегда до его смерти и относился к нему с большим уважением. Впоследствии у нас с ним были очень тёплые отношения. А с 1957 года мы стали соседями.



НАЧАЛО УЧЁБЫ НА МЕХМАТЕ МГУ

С 1 сентября 1939 года я стал заниматься в университете. Первая лекция была по физике в большой физической аудитории в здании Физфака, стоящего во дворе старого здания МГУ.

Но вскоре произошло событие, решившее мою дальнейшую судьбу. В начале сентября я получил повестку из военкомата с распоряжением явиться 8 сентября в Раменский военкомат с вещами для прохождения военного сбора. В то время студентов в армию не брали. Я поехал в университет и взял справку о том, что являюсь студентом. Приехав 8-го в военкомат, я стал в очередь к одному из столов для регистрации. Подойдя к столу, я объяснил сидевшему там военному моё положение и сказал, что меня не должны брать на сборы. Он на меня накричал и велел регистрироваться для отправки. Тогда я решил пойти к старшему начальнику, которому объяснил моё положение. Он велел мне подождать и сказал, что разберётся со мной к концу регистрации.

Я сел на лавку в удручённом состоянии. Ведь мои родители остаются жить в летнем помещении (примеч. Д.: имеется в виду предоставленное Поссоветом временное летнее жильё с обещанием переселить семью осенью в более подходящее жильё). Кто им без меня даст зимнее жильё? Что они будут делать?

По окончании регистрации я снова подошёл к начальнику. Он меня выслушал. Накричал на меня, что я поздно подошёл и что мне надо было регистрироваться, а теперь уже поздно. Списки составлены, и призывники уходят на станцию. Меня уже некуда зачислять. Ещё раз выругавшись, он велел мне возвращаться домой.

В то время я ещё не знал, что готовятся «освободительные походы» в Западную Украину и Западную Белоруссию, а также война с Финляндией. Если бы я знал об этом, то, наверное, не пытался бы освободиться от призыва. Попав в армию, мне, видимо, пришлось бы там долго служить. Если бы не убили, то до конца Отечественной войны. Как бы сложилась моя судьба?..

Я начал аккуратно ходить на занятия в университет и в меру успешно заниматься.

На 1 и 2 курсах нам читали лекции: по математическому анализу - Виктор Владимирович Немыцкий, по аналитической геометрии - Сергей Сергеевич Бюшгенс, по алгебре - Александр Антипович Кулаков, по дифференциальной геометрии - Сергей Павлович Фиников, по начертательной геометрии - Сергей Владимирович Бахвалов, причём он же вёл практические занятия по тому же предмету и по аналитической геометрии. Обыкновенные дифференциальные уравнения читал Вячеслав Васильевич Степанов, теоретическую механику - Андрей Петрович Минаков. Блестяще вёл практические занятия по математическому анализу Борис Павлович Демидович.

Я подружился со студентом нашей группы Сергеем Ивановичем Трушиным, с которым особенно сблизился после войны.

Стал я дружить с Галей Петровой. Она не была красивой, но очень чистой, доброй и приятной девушкой. Мы иногда вместе занимались, гуляли, ходили в кино. Мне она нравилась. Тёплое чувство ко мне у неё сохранилось до сих пор.

Со студенческих пор дружеские отношения у меня сохранились со студентками нашей группы Ирой Тюлиной, работающей и сейчас на Мехмате МГУ, Раей Надеевой, которая теперь тяжело больна, Катей Рябовой, бывшей комсоргом в нашей группе, уже давно умершей. Иногда наша группа устраивала вечеринки. Как сейчас помню, как у Мери Липской мы сидели с Галей в коридоре и целовались (примеч. Д.: с помощью Ирины Александровны Тюлиной мне удалось выяснить, что здесь Андрей Борисович вспоминает их сокурсниц Галину Петрову и Мери Липскую, чьи отчества и годы жизни она, к сожалению, запамятовала).

Тридцатого ноября 1939 года началась финская война. Лёва (примеч. Д.: Лев Николаевич Скороходов (1913-1978), двоюродный брат Андрея Борисовича «по материнской линии») пошёл добровольцем в лыжный батальон. В 1940 году Бориса Скороходова (примеч. Д.: то есть Бориса Дмитриевича Скороходова (1923-1974), другого двоюродного брата Андрея Борисовича, опять же, «по материнской линии») посадили на Лубянке за болтовню. Через некоторое время и мне пришлось посидеть там четверо суток в одиночке. Наше совместное с Лёвой вмешательство позволило разобраться в этом деле и Бориса вскоре освободили. Хорошо, что в это время был такой период, что старались меньше сажать, а то бы нам не выйти оттуда за его болтовню.

На 2-м курсе я плохо посещал занятия по физкультуре, и поэтому весной не получил зачёта. Пришлось в июне ходить на стадион и сдавать зачёт. Наконец, 21 июня 1941 года я получил злополучный зачёт и собирался сдавать экзамены (без сдачи зачётов к экзаменам не допускали). Но 22 июня началась война.



ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

Двадцать второго июня 1941 годы мы с оркестром хоронили кого-то на Быковском кладбище. Вернувшись оттуда, увидели очередь в магазине за крупами, что означало начало войны. Мы с некоторыми музыкантами собирались поехать в военкомат и пойти добровольцами в армию. Настроение у основной массы жителей тогда было патриотическое. Но, вернувшись 25 июня поздно домой, я увидел повестку о том, что 26 июня я должен явиться в военкомат с вещами.

Утром, тяжело распрощавшись с папой и мамой, я поехал в Раменское, не разрешив им провожать меня... Когда я стал регистрироваться, то мне сказали, что военкомат меня не вызывал, а моя повестка выписана кем-то в милиции в Жуковском. Мне велели возвращаться домой и ждать настоящего призыва. Я подозревал, что повестку организовал один из сотрудников милиции, чтобы меня скорее не было в Ильинке, так как ему очень нравилась Зина Кузнецова (примеч. Д.: Андрей Борисович тоже ухаживал за этой девушкой - школьницей десятого класса).

Тяжёлые проводы с родителями мне не хотелось повторять, и расстраивать их ещё раз. В одной команде оказались призванные из Ильинки знакомые. Я пошёл к самому районному военному комиссару и добился, чтобы меня включили в эту же команду. Мне пришлось их догонять по пути на станцию. Так что я, в некотором роде, пошёл в армию добровольцем.

Нас привезли в Ногинск (Богородск) Московской области и распределили по частям. Я попал в 45-й топографический отряд. Отряд состоял из 6 отделений. Отделение из нескольких команд, в каждой из которых были топографы-офицеры, сержанты, рядовые, лошади и повозки. Нас разместили в доме, в комнатах которого на полу была солома, чем-то покрытая, постригли, выдали обмундирование.

Начальником моего отделения был офицер запаса Соловьёв, интеллигентный, разумный, добрый, порядочный и приятный человек. Он узнал, что я студент университета, и стал относиться ко мне очень хорошо. Представил меня к присвоению звания сержанта, которое я скоро получил. И отпустил меня на сутки домой, где я побыл с родителями.

Наш отряд получил от Генерального штаба важное задание. В то время на крупномасштабной топографической карте центральной России было много «окон», то есть таких квадратов, съёмка которых не проводилась. Отряд должен был «закрыть часть этих окон», то есть произвести соответствующую топографическую съёмку с помощью авиации. Много лет спустя в одном из журналов я прочитал статью, где упоминалось об этой работе и указывалось, какую большую пользу она принесла в дальнейшем в ходе войны, так как в местах бывших окон потом проходили бои.

Во второй половине июля штаб отряда перебрался на окраину Курска, а отделения разъехались по местам своей работы. Много мне пришлось летом и осенью 1941 года пройти по дорогам Курской, Воронежской, Волгоградской (тогда Сталинградской) и Саратовской областей, выполняя данное нам важное задание. Описать это нет возможности. Отмечу только один ярко запомнившийся факт.

В начале октября штаб нашего отделения стоял на станции Елань-Колено Воронежской области. Пришло распоряжение весь сержантский состав, кроме одного человека, отправить по своим военкоматам для направления на дальнейшую службу. Я должен был ехать в Раменское. Мы собрались, получили соответствующие бумаги, сухой паёк и отправились на станцию... Вдруг через некоторое время к нам на станцию прибежал посыльный с распоряжением мне вернуться обратно. Оказалось, что приехал Соловьёв и распорядился меня оставить в отряде младшим топографом. А в то время шли тяжёлые бои под Москвой. Шестнадцатого октября в Москве даже началась паника. И какова была бы моя судьба, если бы моя отправка состоялась?..

В начале декабря началось контрнаступление наших войск под Москвой. В январе 1942 года наши войска освободили Елец. Вскоре мы погрузились в вагоны и поехали в Елец в распоряжение штаба Брянского фронта. Там меня перевели в другое отделение, коллектив которого был очень хорошим, но начальником которого был очень мерзкий человек, младший лейтенант Холодов, из офицеров запаса. Совместно с авиацией отряд занимался засечкой целей противника с нанесением их на карты для поражения их артиллерией и бомбардировочной авиацией.

Мама прислала письмо, в котором написала, что папа очень плох. Зима была страшно холодной, и он сильно простудился. А хлеб и продукты ему надо было получать в Люберцах. И он, больной, ездил туда, часто долго дожидаясь электричек, которые ходили плохо. Получил воспаление лёгких. Ему становилось всё хуже и хуже. Питание было плохое. Последнюю курицу он доел перед смертью.

Командир отряда подполковник Платонов был очень хороший, интеллигентный и добрый человек. Я узнал, что он с грузовой автомашиной должен ехать в Москву в командировку. Объяснив своё положение, я попросил его взять меня с собой. Он уезжал утром и согласился меня взять. Велел утром прибыть в штаб отряда, доложив начальнику отделения. Холодов обозлился, когда я сказал ему об этом. За то, что я обратился без его разрешения к вышестоящему начальнику, он арестовал меня на сутки. В Москву я тогда не поехал. А вскоре, 31 марта, папа умер.

В конце апреля была ещё командировка Платонова в Москву. Он вспомнил обо мне и распорядился взять меня. Так я попал в Москву, но после смерти папы. У меня было скоплено некоторое количество продуктов: консервы, брикеты концентратов, немного сахара, крупы. Я ещё купил много пшеницы и ржи, и всё это взял с собой для мамы.

Из Москвы я поехал в Ильинку. Помню, как я шёл домой от станции. У меня было какое-то удивительно трепетное состояние в ожидании встречи с мамой. Трудно описать обоюдную радость нашей встречи... Мы долго не могли наговориться. На другой день ходили на могилу папы. Пробыл я тогда дома несколько дней.

Тяжело нам было расставаться при моём отъезде. Но в январе 1943 года мне снова удалось побывать в Москве в командировке, и я снова кое-чего привёз маме.

Двадцать восьмого июня 1942 года произошло событие, оставшееся у меня в памяти на всю жизнь. Мы были в Ельце. В этот день немцы на нашем фронте начали большое наступление к Воронежу. С утра бомбили Елец и окрестные сёла.

В саду на Пушкинской улице, в небольшом рве, у нас стояли две машины. В одной из них работал я с напарником. Шофер в кабине обедал. Недалеко была школа, в которой был развёрнут госпиталь. Мы услышали шум приближающихся самолётов, разрывы бомб у госпиталя, но успели выскочить из машины в ров через заднюю дверь. Раздался взрыв. Я был в семи метрах от бомбы весом в 100 килограмм. Но бомба попала в бруствер рва, и все осколки прошли над нами. Мы были во рву за машиной. Меня только сильно засыпало землёй. В голове зашумело. Были убиты оба наши шофера и пробиты осколками машины. Я пошёл доложить начальству, которое находилось во время бомбёжки в подвале. Месяца два сильно шумело у меня в голове, но постепенно прошло.

Много позднее, в начале 1960 годов, я обнаружил у себя потерю слуха, особенно в левом ухе. Начал лечиться. Надо было регулярно ходить на процедуры. Но времени на это не хватало. Поэтому к старости я стал совсем плохо слышать, и уже давно пользуюсь слуховым аппаратом.

В декабре 1942 года, в разгар Сталинградской битвы, из патриотических соображений я вступил в кандидаты партии. В феврале 1943 года я пошёл к комиссару отряда и попросил отправить меня в часть на передовую. Он обещал через несколько дней дать ответ. Вызвав, он вручил мне направление для обучения на курсы политсостава при политуправлении Брянского фронта. Он сказал, что став офицером, я принесу больше пользы, и ещё успею повоевать.

Я собрался и поехал в город Раненбург (ныне город Чаплыгин). Занимались много. Кормили нас плохо, так как продовольствие возили с фронтовых баз, а это было очень далеко от нас, и дорогой много терялось. К концу обучения, в мае 1943 года, на тактических занятиях мы с трудом ползали. Но мне присвоили звание лейтенанта. И всех нас направили в резерв Брянского фронта под Тулой, на Косую гору.

Вскоре меня вызвали в штаб для назначения политруком батареи в фронтовой артиллерийский полк. Велели утром явиться за направлением, с вещами. Но утром моё назначение неожиданно отменили. А через несколько дней нас всех выстроили и зачитали приказ главнокомандующего о ликвидации должностей политруков в ротах, батареях и некоторых других подразделениях. Всех политруков было приказано переподготовить на строевых офицеров.

Нас послали в Сталиногорск (ныне Новомосковск), куда съезжались с фронта все политруки для назначения на переподготовку. В тихий небольшой городок наехало огромное количество офицеров. На улицах стало оживлённо и шумно. Многие местные дамы заметно повеселели.

Я получил назначение на учёбу во 2-е Киевское училище самоходной артиллерии, которое эвакуировалось из Киева в Разбойщину, в 15 километров от Саратова. Занимались много. За 6 месяцев прошли курс училища военного времени.

По окончании училища меня вызвали к начальству. Сообщили, что меня оставляют в училище командиром учебного взвода. Я стал отказываться. Но мне ответили, что это приказ.

Осенью 1943 года освободили Киев. Было решено весной возвратить училище в Киев, в его старое расположение. Мы погрузились в эшелоны.

Училище располагалось в хороших зданиях на окраине города, в Печёрске. Мы вчетвером с коллегами поселились на частной квартире. Хозяйка, тётя Киля, нам готовила питание из наших продуктовых пайков. Жили дружно. Много работали. Иногда ездили в город. По вечерам ходили в клуб училища смотреть кинокартины и на танцы. Летом ходили купаться на Днепр. В июле 1944 года меня приняли из кандидатов в члены партии.

В 1945 году стало чувствоваться приближение конца войны. Настроение у всех улучшалось. А с первых дней мая каждый день ждали вестей о капитуляции немецких войск.

Восьмого мая, с вечера, я был дежурным по училищу. Генерал-начальника в училище в этот день не было. Он ждал радостного сообщения, но, всё же, поехал домой, приказав мне следить за радиосообщениями. А в случае новостей сразу же звонить ему.

Ночью объявили о подписании акта о капитуляции. Я немедленно позвонил генералу. Он приказал поднять всё училище, подготовить пару пушек для холостой стрельбы и много ракетниц.

Я побежал по казармам. Поднимал курсантов и поздравлял их с победой. Меня они качали. Приехал генерал. Всех выстроили, поздравили и провели небольшой салют.

В Киеве вечером состоялся большой салют. Мы приняли в нём участие: стояли с пушками и ракетницами в парке над Днепром.



В ОЖИДАНИИ ДЕМОБИЛИЗАЦИИ

Отметив победу, я стал задумываться, что делать дальше. Хотелось продолжить учёбу в университете. Но надежд на скорую демобилизацию не было. Меня пригласили в спецотдел и предложили пойти на учёбу для дальнейшей службы в соответствующих органах. Я резко отказался, заявив, что я хочу быть математиком и учиться в университете.

Я решил уйти из училища, надеясь пораньше демобилизоваться из резерва. Я добился этого, и меня отправили в Челябинск. По пути мне разрешили побыть некоторое время дома. Мама была очень рада моему приезду, но сказала мне, что она просто не в силах оставаться одной.

В это время случайно к Гусевым (примеч. Д.: Константин Гусев жил по соседству с Андреем Борисовичем в Ильинском и был его другом) на пару дней приехала Любовь Григорьевна Пантелеева. Мы вместе пошли к Жене (примеч. Д.: то есть к сестре жены Кости Гусева - Веры). Там я начал ухаживать за Любой. А на другой день подумал, что я её давно знаю (примеч. Д.: Андрей Борисович познакомился с семьёй Пантелеевых ещё в 1939 году), у них большая семья, где семь человек детей. Они не избалованы и должны были быть приучены к хозяйственным делам. Жениться было пора, да и мама настаивала. И я поехал к родителям Любы свататься.

Был у меня почти новый гражданский пиджак, и я его продал. Таисия Михайловна Гусева (примеч. Д.: мать Кости Гусева) дала ведро картошки со своего огорода. Кое-что собрали у нас и у Пантелеевых. И мы организовали свадьбу в день моего рождения 13 августа. Были кое-кто из родных и Гусевы. Всё прошло хорошо. А через несколько дней я уехал в Челябинск.

Летом 1945 года я крестил в церкви в Удельной сына Кости и Веры - Валерия. Был я в военной форме, что произвело большое впечатление на многих молящихся.

Десятого сентября 1945 года я прибыл в Челябинск, в запасную 7-ю танковую бригаду. Надежды на скорую демобилизацию не было. Я стал в резерве ждать назначения. Но назначений тоже не было.

Времени свободного было много. Днём в читальне танкового завода я читал книги, а вечерами, допоздна, с коллегами играл в преферанс. Поскольку я с детства играл в преферанс, а большинство коллег только учились играть, то я ежедневно выигрывал приличную сумму денег.

В октябре я встретил знакомого офицера, работавшего в штабе. Я поделился с ним, что мне скучно сидеть без дела. Через несколько дней с его помощью мне предложили сформировать батарею СУ-152, которая, по предположению, должна была быть направлена на границу с Турцией: ходили слухи, что мы хотим возвратить оккупированные в 1915 году армянские земли. Я согласился.

Батарею сформировали, провели учебные занятия и учебные стрельбы, погрузили её в эшелон на станции Челябинск. Поименовали её 492-й маршевой батареей. А 15 декабря, гуляя около вагонов в ожидании, когда прицепят паровоз, я увидел, что его прицепили с другой стороны, чем я ожидал. И вскоре мы поехали на восток: проблеме с Турцией был дан отбой, а нас направили в Китай.

До Владивостока ехали больше 20 дней. И доползли до него лишь 7 января 1946 года. Долгую и скучную жизнь прожили мы во Владивостоке, но питались там хорошо. Наконец, 10 марта мы погрузились с машинами на палубу теплохода «Дальстрой», а сами разместились в трюме. Двенадцатого марта отплыли. Сначала в Находку, где теплоход догружали, а 20 -го марта - из Находки в Корею.

Через некоторое время мы пришвартовались в корейском порту Вонсан для разгрузки аэродромного оборудования. Разгрузка продолжалась несколько дней.

Сойдя на берег, я пошёл на базар. Там обнаружил, что яблоки, груши и апельсины очень дёшевы. Сходив в банк и обменяв наши деньги на корейские, я нанял рикшу с тачкой и загрузил её фруктами. Привезя их на теплоход, я хорошо угостил всю свою команду.

Двадцать девятого марта мы отплыли из Вонсана в китайский порт Дайрен (русские называли его Дальний). Прибыли туда в первых числах апреля. Там нас встретили и быстро разгрузили.

Мы прибыли в 257-й тяжёлый танково-самоходный полк. В нём была устаревшая техника 30-ых годов. С нами же прибыли самые современные тяжёлые танки и самоходные установки. Поэтому первое время приходилось много заниматься с личным составом по их освоению.

Помпотехом там был украинец из Донецка. Ярый антисталинист, он меня существенно просветил по этой части. У нас в семье до войны был репрессирован только Павел Шак (примеч. Д.: Павел Антонович Шак - двоюродный брат Андрея Борисовича «по материнской линии» - инженер-конструктор дирижаблестроительного института в Долгопрудном, сотрудники которого в 1937 году были массово репрессированы, после чего сам институт был закрыт), и потому мы плохо представляли истинную картину происходящего в 1936-1938 годы, во многом веря газетам и пропаганде. Мы оба очень хотели демобилизоваться скорее - он был тоже недоучившийся студент.

Нас поместили вдвоём в очень хороший коттедж. С нами жил ординарец, который наводил порядок в доме и готовил еду.

Командир полка полковник Аксёнов, очень приятный, разумный и доброжелательный человек, относился к нам хорошо. Он собирался поступать в военную академию, а через некоторое время должна была приехать комиссия по приёму вступительных экзаменов на местах. Он попросил меня заняться с ним математикой, а помпотеха немецким языком, которым тот владел отлично. Мы согласились и попросили его в награду посодействовать нашей демобилизации. Он сказал, что если бы остался в полку, то нас бы не отпустил, как квалифицированных специалистов, но поскольку, наверное, уедет на учёбу, то обещал выполнить нашу просьбу. Это он через некоторое время и сделал, включив нас в список подлежащих демобилизации, отправленный в Приморский военный округ.

Свободного времени было много Мы часто ходили купаться на море и загорать. Ходили по магазинам. Провели целый день в Порт-Артуре. Я организовал оркестр из струнных инструментов, баяна и трубы, на которой играл сам.

В Китае я получал денежное содержание китайскими деньгами. Зная наши российские трудности с одеждой, я решил на все получаемые деньги покупать различные отрезы шёлка, кимоно и другие вещи. Я понимал, что, учась, мне надо будет на что-то жить с семьёй. Для этого я смогу продавать привезенные вещи. Это решение спасло нас, когда я учился в университете и аспирантуре - иначе я был бы вынужден много работать, и времени на учёбу не было бы.

Население Дайрена в то время составляло около миллиона человек. Половина из них были японцы, которых потом переселили в Японию. Я быстро научился примитивно объясняться по-японски в магазинах, так что вскоре свободно мог покупать вещи без посторонней помощи. Умел даже торговаться. А научиться объясняться по-китайски, хоть немного, мне не удалось.

В июне 1946 года пришёл долгожданный приказ о нашей демобилизации. Но положение с отъездом осложнилось из-за внутренней китайской войны. Железная дорога через Маньчжурию была перекрыта, и добираться в Россию нам можно было только морем. А корабли в Дайрен давно не приходили.

Наконец мы узнали, что в порту пришвартовались несколько российских военных фрегатов, полученных во время войны из США по лендлизу. Мы побежали в порт. Там я разговорился о наших делах с одним матросом, оказавшимся земляком из Раменского. Он посоветовал обратиться к их капитану с просьбой захватить нас четверых во Владивосток, куда должны были плыть фрегаты.

Нас допустили в каюту к капитану. Он был во хмелю. Но доброжелателен. Выслушав нас, он вызвал старшину и приказал утром, в шесть часов, посадить нас на корабль.

Мы собрали вещи, наняли подводу и заранее приехали в порт. Старшина нас посадил куда-то в трюме и не велел высовываться до выхода в открытое море. Капитана мы днём отблагодарили, вручив ему несколько бутылей спирта, купленных нами накануне в бывшем универмаге русского купца Чурина.

Днём мы вылезли на палубу из трюма и наблюдали за манёврами фрегатов. Вдруг с адмиральского корабля флажками поступил сигнал-вопрос: «Откуда пехота на борту?» Нас снова на время упрятали в трюм. Так в первой половине июля началось наше возвращение домой.

Доплыли мы быстро и без приключений. Капитан высадил нас с помощью шлюпки в городе, недалеко от порта. Тем самым мы избавились от пограничного и таможенного контроля, и необходимости «поделиться» вещами с таможенниками. Разместились у знакомых, у которых жили до отъезда в Китай.

Во Владивостоке на рынке я встретил боцмана теплохода «Дальстрой», который отвёз нас в Дайрен. Он рассказал мне о страшной трагедии. Оказывается, после возвращения из нашей поездки «Дальстрой», в Находке загружали «зэки» огромную партию аммонала для доставки на север. Неожиданно произошёл страшный взрыв, нанёсший большой урон порту. И вся команда погибла, кроме него, бывшего в это время во Владивостоке.

Все усилия закомпостировать билеты на скорый поезд «Владивосток-Москва» были безрезультативными. До Москвы пришлось долго ехать с пересадками. Как была рада мама моему возвращению домой после пятилетнего отсутствия.



ЗАВЕРШЕНИЕ УЧЁБЫ НА МЕХМАТЕ МГУ

Отметив возвращение домой, я поехал восстанавливаться в университет. Оказалось, что моё личное дело, вместе с делами многих других студентов, пропало. Одна моя сокурсница потом сказала мне, что в октябре 1941 года, во время паники в Москве, моё дело, вместе со многими другими, валялось на полу в деканате. Она видела его, но взять для сохранения не решилась в такое бурное время.

К счастью, дома сохранилась моя зачётная книжка, и меня восстановили в университет. Поскольку у меня, из-за отсутствия зачёта по физкультуре, не были сданы экзамены весенней сессии за 2-й курс, и я многое позабыл, то я решил продолжать учиться со 2-го курса. И, конечно, сделал это правильно.

Лекции в 1946 году нам читали: Александр Яковлевич Хинчин - математический анализ, Андрей Николаевич Колмогоров - анализ III, Израиль Моисеевич Гельфанд - линейную алгебру, Пётр Константинович Рашевский - дифференциальную геометрию, Александр Осипович Гельфонд - теорию чисел, Виктор Владимирович Немыцкий - обыкновенные дифференциальные уравнения, Алексей Иванович Маркушевич - теорию функций комплексного переменного, Александр Иванович Некрасов - теоретическую механику, Иван Георгиевич Петровский - уравнения в частных производных. Александр Яковлевич Хинчин читал нам, также, теорию вероятностей.

Начали мы жить сносно. Средства были от продажи вещей на рынках и в комиссионных магазинах. Я стал много заниматься, и обе сессии сдал, в основном, на отлично.

Восьмого июня 1947 года у нас родилась Оля... Крестили Олю в Удельной. А двадцать пятого апреля 1949 года родилась у нас Нина, которую крестили, также, в Удельной.

Китайские ресурсы постепенно истощались, и средств на жизнь стало не хватать. В сентябре 1948 года я стал преподавать в 128-й школе рабочей молодёжи, расположенной около станции метро «Парк культуры». Преподавал математику, физику и даже астрономию. Давал и частные уроки. Трудное было время.

На курсе я особенно подружился с Михаилом Николаевичем Зайцевым и Эмилиано Апарисио - испанцем, который был привезен в Россию одиннадцати лет в 1937 году и воспитывался в детском доме.

На 4-м курсе, в 1948 году, я, Миша и Эмилиано стали ходить на семинар по теории чисел Александра Осиповича Гельфонда. На 5-м курсе, осенью 1949 года, мы все трое получили от него темы дипломных работ. Михаил и Эмилиано были существенно меньше меня загружены, и быстро проявили себя перед руководителем, работая над дипломной работой. Зимой, при плановом выдвижении, Александр Осипович рекомендовал их двоих в аспирантуру.

У меня же было мало свободного времени для работы над дипломом. Тогда, бросив преподавание в школе, я усиленно занялся выполнением дипломной работы. И только весной 1950 года я получил необходимый результат - содержание этой моей работы было опубликовано в 1951 году в журнале «Вестник МГУ».

А с нами на курсе учился Ваня Линкин, инвалид войны (без руки), очень хороший человек и товарищ (примеч. Д.: ни отчества, ни годы жизни его мне уточнить не удалось). Он был членом партбюро факультета. Там возник вопрос о подготовке аспирантов по истории математики и механики. По его представлению я был дополнительно включён в список рекомендованных в аспирантуру, так как отметки у меня были, в основном, отличные.

Однако мне не хотелось заниматься историей математики. Я думал отказаться от рекомендации, и поехал домой к Гельфонду, чтобы посоветоваться с ним. Александр Осипович мне сразу сказал, чтобы я сдавал экзамены в аспирантуру, а затем он возьмёт меня к себе специализироваться по теории чисел. Так потом и получилось.

В июне 1950 года мы окончили университет. Я успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру. На этих экзаменах у меня с одним из членов экзаменационной комиссии произошёл любопытный разговор. Он меня спросил, где я учился, какую школу закончил, кто был её директором, кто были мои учителя. Он меня поправлял, если я ошибался, или забыл что-то. Я был поражён осведомлённостью его о нашей школе. Это был Сергей Фёдорович Лидяев, заместитель заведующего Отделением математики Мехмата. В 1920-ых годах он был инспектором Отдела народного образования в Симбирске, и знал все школы города и их учителей. С тех пор он ко мне хорошо относился, и у нас сложились дружественные отношения, продолжавшиеся до его смерти в 1963 году. Он был туберкулёзником и поэтому рано умер.

Двадцатого января 1951 года родилась Таня.

После поступления в аспирантуру наше материальное положение стало ещё труднее. Китайские ресурсы полностью исчерпались. Нужно было думать о заработке. Алексей Георгиевич Постников, учившийся со мной до войны в одной группе, после окончания аспирантуры стал работать в Химико-технологическом институте мясной и молочной промышленности. Он меня рекомендовал для работы в этом институте, и я там стал преподавать, с 1950 года, на полставки. Сначала я был ассистентом и вёл практические занятия. Затем начал читать лекции двум потокам студентов по 280 человек, и стал старшим преподавателем. Много приходилось принимать экзаменов и давать консультаций. Но зарплата была низкая, и я продолжал давать ещё частные уроки. Потом я помог устроиться на работу в этом институте Сергею Ивановичу Трушину.

Заведующим кафедрой высшей математики в институте был Александр Александрович Стражевский. Он окончил университет. Не был учёным, но хорошим педагогом. Александр Александрович был интеллигентным, добрым, отзывчивым человеком. Мы с ним были в очень хороших отношениях. Замечу, что двоюродным братом Александра Александровича был Вышинский. Но они не общались.

Александр Осипович Гельфонд предложил мне для темы кандидатской диссертации обобщить на «р-адическую» область недавно опубликованную им работу по теории трансцендентных чисел. Но я заметил, что подобные обобщения его работ, после их опубликования, появлялись обычно на западе. Поэтому я побоялся заниматься этой тематикой, так как, получив нужный результат, можно было ожидать его появления в печати от других авторов. А это означало бы, что надо будет начинать новую работу.

В 1949 году вышла книга Карла Зигеля «Трансцендентные числа», содержащая обобщение его статьи, опубликованной в 1929 году. В 1951 году Александр Осипович на семинаре рассказал основную теорему Зигеля. Меня это направление заинтересовало, и я решил им заниматься. Перевёл для себя книгу Зигеля. Направление было трудное. С 1929 года никто не обобщил результаты Зигеля. Тут конкурентов ожидать было маловероятно.

К осени 1952 года я уже хорошо ориентировался в материале, связанном с этой темой. И в декабре доказал общую теорему, обобщающую теорему Зигеля об алгебраической независимости значений «Е-функций». Дал рукопись на просмотр Гельфонду, сделал доклад на семинаре, а сам начал устанавливать ряд приложений своей теоремы к конкретным функциям. После зимних каникул я понял, что Александр Осипович мою рукопись не читал.

Весной 1953 года у меня был готов подробный текст для кандидатской диссертации, напечатанный мною самим на старой пишущей машинке «Континенталь». Александр Осипович велел отправить его на отзыв к Науму Ильичу Фельдману в Уфу. Наум Ильич прочитал работу и прислал положительный отзыв о ней. Летом Гельфонд жил на даче в Ильинском, рядом со мной. Я пошёл к нему с вопросом о том, что надо делать дальше. Он не очень хотел торопиться с защитой. Сказал, что пусть работа «отлежится». Но я сказал ему, что мне, при моём тяжёлом семейном положении, терять время нельзя. Тогда он велел отпечатать саму диссертацию и подать её для защиты.

К началу сентября 1953 года диссертация была напечатана. Но времени у меня для вставки формул, которых было очень много и они были громоздкими, не хватало - ведь я уже работал в двух местах с большой нагрузкой. Однако мне хотелось подать диссертацию в срок до 1 октября. Михаил Николаевич Зайцев и Сергей Иванович Трушин помогли мне вставить формулы, и работа была подана в срок.

Двадцать второго января 1954 года состоялась защита моей кандидатской диссертации уже в новом здании МГУ. Оппонентами были член-корреспондент АН СССР Александр Яковлевич Хинчин и Наум Ильич Фельдман. Александр Яковлевич дал очень тёплый отзыв о работе. Чувствовалось, что он осмыслил её содержание и понимает её значение для теории трансцендентных чисел. Отзыв Наума Ильича был также обстоятельным. Краткое содержание моей кандидатской диссертации было опубликовано в ДАН СССР уже в 1954 году, а полное - в Учёных записках МГУ, выход тома которых задержался до 1959 года.



НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Ещё весной 1953 года, в связи с окончанием аспирантуры, предстояло распределение на работу, которое было обязательным. Я очень волновался. Ведь трудно было бы, с такой семьёй и без средств, куда-то поехать в другой город по распределению. А Александра Осиповича, хотя он ко мне хорошо относился, эта проблема не интересовала. Он не пытался оставить меня на факультете, хотя это было возможно по его рекомендации, так как на кафедре математического анализа нужны были преподаватели.

Как раз в это время в университете распределялось много квартир в новых домах для преподавателей, и была возможность зацепиться за московское жильё.

Неожиданно меня распределили наилучшим образом. Один из членов комиссии по распределению имел просьбу ректора Московского государственного педагогического института имени В.И.Ленина подобрать кандидатуру для работы на кафедре математического анализа, которой заведовал Пётр Сергеевич Новиков. Этот представитель предложил мне упомянутое место, и я с радостью согласился. Меня направили к ректору (примеч. Д.: точнее к «директору») пединститута Дмитрию Алексеевичу Поликарпову. Ранее при Сталине он был заведующим отделом ЦК КПСС, потом был в опале в должности ректора пединститута, а через некоторое время после смерти Сталина вновь стал завотделом ЦК КПСС.

(Примеч. Д.: Дмитрий Алексеевич Поликарпов 1905-1965) - личность примечательная.

В 1948 году он заочно окончил Московский областной педагогический институт и Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б), в 1950 году - ещё и Академию общественных наук при ЦК ВКП(б). Имел степень кандидата исторических наук.

На комсомольской работе Дмитрий Алексеевич с 1923 года, член партии РКП(б) - с 1924 года, кандидат в члены ЦК КПСС в 1961-1965 годы. Послужной список его таков: заведующий отделом и заместитель начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) (1939-1944), председатель Всесоюзного радиокомитета (19411945), секретарь правления Союза писателей СССР (1944-1946), заместитель директора, а затем директор Московского государственного педагогического института им. В.И.Ленина (1946-1954), секретарь МГК КПСС (1954-1955), заведующий отделом культуры ЦК КПСС (1955-1962), заместитель заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС (1962-1965), наконец, вновь заведующий Отделом культуры ЦК КПСС (с мая 1965 года до своей кончины в ноябре 1965 года). Печальную известность он получил как организатор «разгромных встреч» Н.С.Хрущёва с художниками-новаторами и писателями-нонконформистами, а также публичной травли лауреата Нобелевской премии Бориса Пастернака.)

Поликарпов принял меня очень тепло. Спросил про сенатора Шидловского.

(Примеч. Д.: Здесь речь идёт о сенаторе Николае Владимировиче Шидловском (1843-1907), упомянутом Андреем Борисовичем при перечислении «представителей рода Шидловских» без указания «об их степени родства» с ним.

Н.В.Шидловский получил всероссийскую известность как председатель комиссии, созданной указом Николаем II от 29 января 1905 года в связи с событиями 9 января 1905 года, «для выяснения причин недовольства рабочих и изыскания мер к устранению таковых в будущем». Комиссия, после требований участвующих в ней представителей «рабочего сословия» политических свобод, указом Николая II от 20 февраля 1905 года была распущена).

Поняв моё происхождение, он сказал, что если Пётр Сергеевич возьмёт меня, то я могу оформляться. Но только надо начинать работать с 1 сентября. А мне хотелось раньше закончить оформление диссертации и подать её для защиты.

Я съездил домой к Петру Сергеевичу, и, после краткой беседы, он одобрил мою кандидатуру. Так с 1 сентября 1953 года я начал работать в МГПИ, но ещё год не бросал работу в мясомолочном институте. Дмитрий Алексеевич оформил меня старшим преподавателем, что давало прибавку к зарплате, особенно после защиты диссертации и утверждения в учёной степени.

В МГПИ меня сильно загрузили лекциями и практическими занятиями. Сначала я читал лекции на дефектологическом факультете, а потом курс анализа на математическом факультете.

Меня поразил один факт. Как-то зимой на факультет пришёл Дмитрий Алексеевич Поликарпов. Встретив меня в коридоре, он поздоровался со мной по имени отчеству. Расспросил о работе. Он знал всех основных преподавателей факультета.

В июне 1954 года защитил диссертацию Эмилиано Апарисио. Одним из его оппонентов, как и у меня, был Александр Яковлевич Хинчин. Он спросил Апарисио обо мне и сказал, что хотел бы пригласить меня работать к нему, на кафедру математического анализа Мехмата МГУ. Он просил передать мне об этом, и чтобы я написал ему. Я написал Александру Яковлевичу, что был бы рад работать у него на кафедре. В ответ получил приглашение приехать к нему в Абрамцево, где у него была академическая дача. Там же дачу имел и ректор Иван Георгиевич Петровский.

Приехав к Александру Яковлевичу на дачу, я дал согласие перейти на работу в университет, надеясь, что меня отпустят из педагогического института. Я рассказал ему о своих трудных жилищных условиях. Тогда Александр Яковлевич пошёл к Ивану Георгиевичу. Вернувшись, он сообщил мне, что Петровский обещал обеспечить меня жильём, хотя на первых порах это будет, может быть, одна комната. Но, со временем, мои жилищные условия будут улучшены. Александр Яковлевич добавил, что летом будет объявлен на Мехмате МГУ конкурс. Я же должен следить за его объявлением и подать документы на должность доцента.

А надо сказать, что после защиты диссертации я, хотя и был очень загружен педагогической работой, продолжал заниматься математикой. Весной 1954 года мне удалось обобщить метод Зигеля и доказать общую теорему об алгебраической независимости значений «Е-функций» в алгебраических точках, условия которой были необходимыми и достаточными. И в конце беседы с Александром Яковлевичем я рассказал ему о доказанной теореме. Он очень ею заинтересовался, так как в этой трудной проблеме сформулированные условия были необходимыми и достаточными. Он сказал, что эта теорема - основа моей докторской диссертации. Так оно и получилось. Жаль только, что Александр Яковлевич не смог быть оппонентом на защите этой диссертации.

В университете меня оформили на работу с 1 сентября 1954 года, не дожидаясь прохождения конкурса. В отделе кадров хотели оформить меня ассистентом. Но поскольку до этого я работал старшим преподавателем, то ректор, по существующему положению, имел право зачислить меня на ту же должность. Тогда я стал бы получать значительно большую зарплату. Пришлось просить декана Андрея Николаевича Колмогорова войти в моё трудное материальное положение и просить об этом ректора. Что и было сделано.

Итак, 1954/55 учебный год я стал работать на двух ставках. Нагрузка была очень большая, и преподавать в мясомолочном институте я уже перестал.

Наше материальное положение резко улучшилось. Я быстро был утверждён в учёной степени кандидата наук - в этом случае зарплата старшего преподавателя не отличалась от доцентской. Мы стали хорошо питаться. Зимой у меня в сенях всегда лежало много мяса: коровья нога, полбарана, свиная нога.

Прошёл конкурс. Я пошёл к Дмитрию Алексеевичу Поликарпову. Объяснил ему своё положение. Он сожалел о моём уходе, но меня отпустил с условием, что весь 1954/55 учебный год я проработаю в МГПИ совместителем на полной ставке.

Со второго семестра меня перевели на должность доцента Мехмата МГУ, как избранного по конкурсу. В октябре 1955 года я был утверждён в звании доцента. В университете я стал читать лекции биофизикам на Биофаке, курс математического анализа вечерникам и заочникам Мехмата. Читал спецкурсы, вёл практические занятия по математическому анализу, руководил курсовыми работами студентов.

Я вспоминаю, как в 1954 году неожиданно скончался декан Мехмата МГУ, член- корреспондент АН СССР, генерал Владимир Васильевич Голубев. На факультете отмечали его 70-летний юбилей. В конце заседания он выступил с ответной речью, после которой ему сразу стало плохо, и он вскоре скончался. Он был крупным учёным и прекрасным педагогом. Его отличали высокая интеллигентность и порядочность. Для его характеристики приведу лишь один пример. В начале 1950-ых годов покончила с собой аспирантка факультета Тоня Зубкова, бросившаяся под поезд в Люберцах. Тоня была участница войны, лётчица и герой Советского Союза. Сверху запретили организовывать официальные похороны самоубийцы и не отпустили денег даже на простые похороны. Владимир Васильевич дал крупную сумму на похороны из своих средств. Он пришёл на похороны Тони и выступил с прощальной речью. А вот её научный руководитель Аркадий Александрович Космодемьянский на похороны не пришёл. Хотя был виноват перед Тоней за плохое руководство в аспирантуре. Неудача в работе над диссертацией была одной из причин (конечно, не основной) её смерти.

В 1955 году в ДАН СССР вышла публикация с формулировкой моей основной теоремы, а также с некоторыми следствиями из неё и приложениями. Я приготовил подробное доказательство и сделал доклады на семинаре по теории чисел и в Московском математическом обществе. Начал работать над дальнейшими приложениями. Вскоре, с помощью дальнейшего развития метода, мне удалось доказать более общую теорему об алгебраической независимости значений «Е-функций» при наличии алгебраических связей между рассматриваемыми функциями над полем рациональных функций. Нужны были мне и приложения этой теоремы. Тогда всё это составило бы содержание докторской диссертации. Я начал выполнять этот план, но большая педагогическая нагрузка (я работал и в МГУ и в МГПИ) и некоторые семейные обстоятельства существенно задержали работу над завершением и оформлением докторской диссертации.

Наши жилищные условия и опасное соседство (примеч. Д.: у Андрея Борисовича по соседству в доме жила женщина, с военных лет болевшая тяжёлой формой туберкулёза и, впоследствии, умершая от этого) не способствовало выздоровлению заболевших (примеч. Д.: и у дочери, и у жены, и у мамы Андрея Борисовича врачи обнаружили, в разной степени тяжести, «туберкулёзное воздействие»). Об обещанном Иваном Георгиевичем Петровским жилье ничего не было слышно, хотя Александр Яковлевич напоминал начальству об этом. Мне казалось, и не без оснований, что кто-то мешает решить эту проблему. Тогда я оформил документы о болезни и обратился в партийное бюро факультета. Там мне стали помогать в решении этого вопроса.

В зимние каникулы 1957 года я получил письмо из деканата от заведующей канцелярии Нины Георгиевны Лагорио о том, что я срочно должен явиться в ректорат, и что мне дают жильё.

Я узнал следующее. В здании университета по Моховой 11 (Никитская, д. 6), на втором этаже рядом с аркой, с дореволюционных лет жил старейший профессор биологического факультета Лев Мельхиседекович Кречетович. Жена его умерла, и он жил один в большой квартире. Кречетович скончался (примеч. Д.: его даты жизни - (1878-1956)), и речь пошла о заселении его квартиры.

В жилищном отделе ректората мне сказали, что решили дать нам только большую комнату в квартире Кречетовича, и мы, значит, должны были жить в коммуналке. Это мне казалось неестественным, да и для семьи из 6 человек одной комнаты было мало.

Через некоторое время я узнал, что так решил выполнять распоряжение начальства помощник проректора МГУ по хозяйственной части Дорошенко (примеч. Д.: уточнить имя и отчество этого университетского «хозяйственника» мне не удалось). Он решил забрать себе вторую комнату, имея квартиру в Москве. Я пошёл к секретарю парткома МГУ и председателю профкома. Они поняли моё трудное положение и возмутились действиями Дорошенко. В райсовет было направлено ходатайство о выдаче мне ордера на всю квартиру. Замечу, что через несколько лет Дорошенко с позором был снят с работы: он оказался взяточником и жуликом. По-видимому, его судили.

Вскоре из Райсовета пришёл отказ о выдаче мне ордера. Университет написал ходатайство уже председателю Исполкома Моссовета о выдаче мне ордера: это мог сделать (примеч. Д.: для людей, имеющих «не Московскую прописку», а лишь прописку «подмосковную») только либо сам председатель Исполкома Моссовета (примеч. Д.: в 1956-1961 годы им был Николай Иванович Бобровников (1909-1992)), либо его заместитель Макаров (примеч.Д.: видимо, здесь речь идёт об А.И.Макарове (при этом расшифровать инициалы «А.И.» мне не удалось), являвшемся одним из заместителей Н.И.Бобровникова).

В общем, я сам занёс в Моссовет ходатайство и через три дня получил оттуда его обратно с положительной резолюцией Макарова. А через несколько дней мне выдали в Райсовете желанный ордер.

Начался длительный ремонт полученной квартиры, и всё за свой счёт. Зато наша квартира стала иметь все удобства. Стали мы и обладателями телефона. В конце августа 1957 года мы из Ильинской квартиры переехали в эту новую Московскую квартиру.

Я купил старый, но хороший «беккеровский» рояль, и отремонтировал его. Думал детей учить музыке. Но из этой затеи ничего не вышло: учительница только после каждого урока требовала оплаты, а занималась так, что отбила у детей всякий интерес к музыке.

Болезни семьи, большая педагогическая нагрузка (я продолжал работать в пединституте на полставки), хлопоты о квартире, ремонт и переезды отвлекли меня сильно от работы над докторской диссертацией. Но, всё же, я думал и писал.

С 25 июня по 9 июля 1956 года в Москве проходил 3-ий Всесоюзный математический съезд. Было много иностранных гостей. Я выступал на нём с докладом.

В 1958 году я усиленно занялся диссертацией и в 1959 году подал её для защиты. Защита состоялась 25 декабря 1959 года. Оппонентами были академик Юрий Владимирович Линник, член-корреспондент Александр Осипович Гельфонд и профессор Алексей Георгиевич Постников. В звании доктора физико-математических наук я был утверждён уже в июне 1960 года.

Сразу после защиты у нас в большой комнате состоялся банкет для математиков из университета и пединститута. Всё прошло хорошо. Только Пётр Сергеевич Новиков, по рассеянности, уходя раньше, надел галоши Льва Абрамовича Тумаркина, чем последний был сильно огорчён.

Ещё до защиты диссертации, в ноябре 1959 года, меня пригласили на беседу декан Мехмата Николай Алексеевич Слёзкин и секретарь партбюро Борис Михайлович Малышев. Они долго уговаривали меня согласиться работать заместителем декана по учебной работе. Я долго сопротивлялся, но, в конце концов, уступил их уговорам.

Я привык любое дело делать добросовестно. Поэтому для меня это была тяжёлая работа. Я старался навести и поддерживать порядок в учебных делах студентов и в общежитии. Всё это отнимало много времени и сильно мешало заниматься научной работой. Моя жёсткая линия по наведению порядка в студенческих делах привела к ссоре с ректором МГУ Иваном Георгиевичем Петровским. И через 5 лет к освобождению меня от этой работы.

В 1960 году Сергей Борисович Стечкин уехал на работу в Свердловск (ныне Екатеринбург). Мне поручили читать курс математического анализа на Мехмате, который читал он. С тех пор я много лет читал этот курс.

В 1960 году я, по конкурсу, перешёл работать профессором кафедры теории чисел. В октябре 1961 года я был утверждён в звании профессора.

За время работы на Мехмате МГУ у меня сложились особенно дружественные отношения с некоторыми коллегами. С Петром Лаврентьевичем Ульяновым, с которым мы в одно время учились в аспирантуре. С Иваном Васильевичем Матвеевым по совместной работе на кафедре математического анализа. С Михаилом Константиновичем Потаповым и Юрием Индриковичем Гримзой при совместном выполнении факультетских дел. Подружился я с Евгением Прокофьевичем Долженко, которого мне удалось оставить на факультете (он был иногородним), добившись разрешения на это в министерстве. А также с Александром Михайловичем Полосуевым, который со мной в одно время учился в аспирантуре у Александра Осиповича Гельфонда, и Наумом Ильичём Фельдманом - им я помог перейти на работу на факультет по конкурсу...

Дружеские отношения у меня установились с Алексеем Фёдоровичем Леонтьевым и его семьёй. Он был очень порядочный, скромный, тихий и доброжелательный человек.

Его жена, Мария Григорьевна, держала бразды правления дома.. В 1970-ых годах, после избрания Алексея Фёдоровича членом-корреспондентом АН СССР, они уехали в Уфу, где он стал директором института.

С 3 по 12 июля 1961 года в Ленинграде состоялся 4-й Всесоюзный съезд математиков. Приехало много иностранных учёных и наших математиков. Там я выступал с докладом. Познакомился подробнее с городом. А через два дня после возвращения в Москву произошло скорбное событие: профессор Нина Карловна Барии, вернувшаяся с нами из Ленинграда, попала под поезд (быть может, и покончила с собой). Мы её хоронили на Введенском кладбище.

В 1959 году скончался Александр Яковлевич Хинчин. Я был удручён - ведь я ему был многим обязан. Кафедрой математического анализа стал заведовать Николай Владимирович Ефимов. С ним мы много лет вместе работали на кафедре и выполняли факультетские дела.



КОНФЕРЕНЦИИ И КОМАНДИРОВКИ

В начале 1960-ых годов на Мехмате МГУ стали готовить математиков для других республик. Преподаватели Мехмата ездили в различные города и выбирали в университетах лучших студентов-математиков для перевода в Московский университет с целью дальнейшего обучения и подготовки их к поступлению в аспирантуру. Я три раза выполнял эту работу. Большая часть отобранных мною студентов за эти поездки окончили аспирантуру на Мехмате МГУ и стали кандидатами наук.

В марте 1964 года я был в Дагестане в Махачкале с комиссией министерства по проверке работы университета. Комиссию возглавлял Юрий Жданов (сын А.А.Жданова и муж Светланы Сталиной), ректор Ростовского университета. Человек он был образованный, свободно говорил на двух иностранных языках, прекрасно играл на рояле, держался просто, без зазнайства.

(Примеч. Д.: Доктор химических наук, кандидат философских наук, профессор, член-корреспондент АН СССР Юрий Андреевич Жданов (1919-2006) являлся выпускником (1941) Химфака МГУ, служил в РККА, преподавал (с 1945 года) в МГУ. В 1947 году он работал в аппарате ЦК ВКП(б), в 1948 году окончил аспирантуру

Института философии АН СССР с защитой кандидатской диссертации по философии (название диссертации - «Понятие гомологии в органической химии»). В апреле1949 года он женился на дочери И.В.Сталина Светлане Аллилуевой (брак длился до осени 1952 года).

С 1953 года Юрий Андреевич Жданов работал в Ростовском государственном университете, где защитил по химии кандидатскую (1957) и докторскую (1960) диссертации, и где пробыл ректором (1957-1988) университета. С 1953 по 1957 годы он был заведующим отдела науки и культуры Ростовского обкома КПСС, с 1969 года работал председателем Совета Северно-Кавказского научного центра высшей школы. В 2003 году Юрий Андреевич Жданов стал почётным профессором Московского государственного университета им. М.В.Ломоносова.)

Со мной в номере гостиницы «Дагестан» жил член комиссии, историк из Казани. Восьмого марта за ним пришёл его местный знакомый, с которым они вместе учились в аспирантуре в МГУ, и пригласил его в гости. Пригласил он и меня. Оказалось, что приглашавший был ректор женского пединститута Ахмет, который через некоторое время стал ректором университета. Там я познакомился с Расулом Гамзатовым и его женой. Впоследствии мне несколько раз приходилось бывать в компаниях, в которых бывал и Расул Гамзатов.

Во время этой поездки ректор университета попросил меня помочь организовать рецензирование диссертационных работ Дмитрия Михайловича Соловьёва и Бориса Алекберовича Зейналова, и, в случае их полноценности, помочь с организацией защит. Через некоторое время работы были проверены, и, после внесения некоторых поправок, поданы для защиты. И успешно защищены...

В мае-июне 1964 года я длительное время находился в Одессе, где был председателем государственной экзаменационной комиссии на математическом факультете. В феврале 1965 года ездил на несколько дней в Ленинград, где отмечали 60-летие Николая Григорьевича Чудакова. С 25 по 29 мая находился на конференции математических кафедр пединститутов Поволжья. Ездил в Астрахань, делал доклад, беседовал с коллегами. В сентябре 1965 года в Паланге проходила двухнедельная школа по теории чисел, организованная ректором Вильнюсского университета Йонасом Пятровичем Кубилюсом.

В 1965 году ко мне обратились из Дагестанского университета с просьбой помочь перевести в нашу аспирантуру Магомед-Султана Нурмагомедова, а также найти ему научного руководителя. Я рекомендовал сначала прислать его на годичную стажировку, что и было сделано. Подготовлен был он не очень хорошо, но был трудолюбивым и старательным. Через год я согласился быть его руководителем в аспирантуре. С 1966 года он стал моим аспирантом.

Весной 1966 года в составе комиссии по проверке Киргизского университета я летал в Бишпек (Фрунзе). Работы было много. В этой поездке я познакомился с заведующим кафедрой с Физфака МГУ Иваном Алексеевичем Яковлевым (примеч. Д.: Иван Алексеевич Яковлев (1912-2000) на Физфаке МГУ заведовал кафедрой физики кристаллов в 1974-1989 годы). Он наш земляк по Симбирску, Его дед, Иван Яковлевич, был известным просветителем Чувашии. Он дружил с отцом Ленина - Ильёй Николаевичем Ульяновым. Был и в хороших отношениях с моим дедом Всеволодом Петровичем Скороходовым. С тех пор мы с Иваном Алексеевичем поддерживаем дружеские отношения. Он пригласил меня работать в Научном совете общества «Знание» по естественным наукам, где я работал несколько лет. Иван Алексеевич был председателем этого совета.

С 6 по 11 июня я находился в Нижнем Новгороде на конференции математических кафедр пединститутов Поволжья. Приплыл туда на пароходе.

С 16 по 26 августа 1966 года в Москве состоялся Международный математический конгресс, на котором я был приглашённым докладчиком. Было много иностранных гостей. Познакомился с некоторыми известными математиками. В частности, с Пал Эрдёшем, Пал Тураном, Яном Попкеном, Анджей Шинцелем, Луисом Морделлом и другими.

Третьего октября 1966 года скончался Григорий Иванович Двухшерстов. Хоронили мы его на Хованском кладбище. Это был добрый и душевный человек. Умер человек, которому я многим обязан в жизни. Неизвестно как бы сложилась моя судьба после 1939 года, если бы не было встречи с Григорием Ивановичем в деканате..

В мае 1967 года в Душанбе проходила школа по теории чисел, продолжавшаяся три недели. Школа прошла хорошо, были интересные доклады и велись научные беседы. На неё приехал и Йонас Пятрович Кубилюс со своими учениками. До этого у нас уже были с ним хорошие отношения. А там мы очень подружились с ним.

В 1967 году состоялся 2-ой съезд Болгарских математиков в Варне, проходивший на морском курорте «Дружба». Было много участников из разных стран. Большая советская делегация оформила поездку как туристическую. У нас образовалась дружная компания, в которую входили я, Михаил Константинович Потапов, Элеонора Александровна Стороженко, Павел Дмитриевич Варбанец, Сергей Николаевич Киро и другие. Мы весело и интересно проводили время. В Болгарии мы познакомились со многими известными математиками.

В том же 1967 году защитил кандидатскую диссертацию мой первый аспирант Иван Иванович Белогривов.

В 1967 году я, вместе с некоторыми сотрудниками университета, был награждён орденом «Знак почёта». На Моховой был организован по этому поводу банкет. На нём были Пётр Лаврентьевич Ульянов, Михаил Константинович Потапов, Дмитрий Евгеньевич Меньшов, Андрей Александрович Гончар, Сергей Борисович Стечкин и другие математики.

С 3 по 12 апреля 1968 года я с Александром Осиповичем Гельфондом находились в Венгрии, на конференция в Дебрецене. Приехали на неё Луис Морделл, Дэвид Берджесс и другие известные математики. Познакомился я там ближе с венгерскими математиками Пал Тураном и Пал Эрдёшем, с которыми потом многократно встречался.

В июне 1968 года я ездил на конференцию во Владимир. А с 18 по 21 сентября 1968 года я был в Одессе на симпозиуме по дифференциальным уравнениям.

А в начале июля 1968 года я ещё работал председателем экзаменационной комиссии по математике и поэтому жил в Москве. Как то утром мне позвонил Александр Осипович и сказал, что хочет меня видеть и поговорить. Я смог приехать к нему только поздно вечером. Сразу заметил, что у него было очень возбуждённое и угнетённое состояние. По-видимому, одному ему было тяжело. В его жизни происходило что-то серьёзное.

Он достал коньяк, и мы долго беседовали. Чувствовалось, что он хочет со мной о чём-то поделиться, но не решается. Говорили о многом, но не о том, о чём ему хотелось. Уехал я домой поздно ночью уже на такси, а соответствующего разговора так и не получилось.

Как я узнал позднее, у него начались серьёзные неприятности с его четвёртой женой. Оставив третью жену, которая была моложе его больше, чем на 20 лет, он попал в лапы к аферистке, специализирующейся на состоятельных мужьях, которым оставалось мало жить.

Осенью 1968 года Александр Осипович заболел и попал в больницу Академии наук, где местные эскулапы лечили его не от той болезни, которой он болел. В начале ноября он попал в реанимацию, где и скончался 8 ноября. Последние дни мы, его ученики, по очереди дежурили около него. Последнюю ночь перед смертью дежурил я.



О ПАРТИЙНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Работа в деканате при моём добросовестном отношении к ней, чтение лекций по математическому анализу и работа по совместительству в пединституте, отнимали много времени и мешали заниматься научной работой.

Весной 1964 года, когда я освободился от деканатской деятельности, я думал, что смогу больше уделять времени научной работе. Но уже осенью меня избрали в партбюро отделения математики и партбюро факультета. Затем секретарём партбюро отделения, а в 1966 году секретарём партбюро факультета. Это, опять же, отнимало у меня много времени. Сколько было одних заседаний, зачастую никчемных. А обстановка на факультете всё время была сложной.

Приведу один пример из времени моей партийной деятельности. В 1967 году появилось «письмо девяносто девяти», подписанное 99 учёными и преподавателями в защиту диссидента Есенина-Вольпина (сына Сергея Есенина). Среди подписавших было и несколько человек с Мехмата МГУ. Партийные органы всех ступеней начали заниматься этой «проблемой» и поносить «подписунов». Деканом Мехмата в то время был Николай Владимирович Ефимов. Длительное время нам с ним часто приходилось сидеть на различных заседаниях и выслушивать упрёки в свой адрес, как недосмотревших за поведением своих коллег.

Кончилось тем, что только один я получил строгий выговор от парткома МГУ за то, что не предотвратил это событие. Хотя о его подготовке заранее знал ректор Иван Георгиевич Петровский. Через год выговор был тихо снят.

Было и ряд других «дел», связанных с диссидентами.

Серьёзные последствия от появления «письма 99» получили Николай Владимирович Ефимов и Александр Геннадьевич Курош, подписавший письмо. Они получили тяжёлые инфаркты. Николаю Владимировичу жена долгое время не позволяла работать, и он пришёл в себя. А Александр Геннадьевич, не оправившись от болезни, стал ходить на работу и читать лекции. В результате он вскоре скоропостижно скончался.

Много времени отнимала у меня партийная работа и в 1970-ых годах. Большая нагрузка была и от приёмных экзаменов. Много раз я был председателем экзаменационной комиссии по математике и старшим экзаменатором на Мехмате и других факультетах МГУ. К этим экзаменам начинали готовиться ещё с зимы.



СНОВА КОНФЕРЕНЦИИ И КОМАНДИРОВКИ

В феврале 1969 года я летал в Армению в Ереван почти на две недели с комиссией по проверке университета. В июне 1969 года я был в Одессе, где исполнял обязанности председателя ГЭК в университете. Жил в Аркадии. Ко мне туда приезжал Магомед- Султан, работавший над диссертацией.

С конца июня 1969 года я был на школе по теории функций в Махачкале.

Четвёртого сентября 1969 года состоялась свадьба Оли с Борисом Долотовым (примеч. Д.: Борис Георгиевич Долотов по профессии инженер-технолог). В большой комнате на Моховой было много родных и друзей. Свадьба прошла весело. А восьмого сентября я уже вылетел в Алма-Ату на конференцию, где пробыл до 14 сентября...

С 23 ноября по 26 декабря 1969 года я находился на Кубе. Преподавательский состав на факультете Гаванского университета был слабый. Все высококвалифицированные преподаватели после победы Кастро уехали с Кубы. На моих лекциях слушателей было немного.

Народ там жил бедно. Скромный набор продуктов получали по карточкам. Совсем плохо было с одеждой. Через несколько дней я обнаружил, что меня там обворовали - украли половину моих носильных вещей. Я заявил о краже в университет, после чего меня перевели в шикарную гостиницу с превосходным питанием. Мне предложили возместить стоимость украденного, но я отказался. Взамен этого мне организовали замечательную трёхсуточную экскурсию по стране на легковой машине.

Однажды у меня в номере зазвонил телефон, и я услышал русскую речь. Оказалось, что ленинградский профессор Зенон Иванович Боревич был проездом в Гаване. Он приехал в университет Сант-Яго-де-Куба. Узнав, что я в Гаване, он нашёл меня. Было приятно встретить знакомого человека так далеко от Родины.

По рекомендации некоторых московских математиков мне предложили переехать на работу в Алма-Ату с повышением в чинах. В январе 1970 года я вылетел туда для переговоров.

Меня принимал Асан Дабсович Тайманов, заведовавший Отделением математики президиума Казахской АН. Приехав, я изучил обстановку в Академии и понял, что русскому человеку там работать будет трудно. Надо всё время будет смотреть, чтобы тебя «не съели».

На беседе с президентом Академии наук мне предложили должность директора Института математики и выборы в члены-корреспонденты Казахской АН. Через некоторое время статус повысили до академика. Но я снова отказался. Время показало, что я сделал правильный выбор.

С 28 августа по 10 сентября 1970 года я летал во Францию на Международный математический конгресс в Ницце. У нас была очень большая делегация. В Ницце я повидал многих знакомых математиков. Профессор Луис Морделл отметил там в шикарном ресторане своё восьмидесятилетие. На этом банкете я встретил Лену Попову, учившуюся со мной на Мехмате МГУ в 1939-1940 годы (примеч. Д.: ни отчества, ни о годах жизни этой сокурсницы Андрея Борисовича мне установить не удалось). Во время войны она оказалась в Англии. Она меня расспросила о судьбе некоторых наших сокурсников, но о себе ничего не рассказала.

С 4 по 12 октября 1970 года я находился в Тбилиси на конференции по теории чисел.

Хорошо помню, как в один из последних дней августа 1971 года мы гуляли с Эмилиано Апарисио и его женой Алисией. Они должны были уехать в Испанию, и с некоторой тревогой думали о том, как сложится там их жизнь. Ведь они 34 года прожили в России. Но у них в Испании были родные. У Эмилиано были ещё живы отец и мать, которые вскоре после их приезда умерли.

С 14 по 18 сентября 1971 года в Москве проходила Международная конференция по теории чисел, посвящённая 80-летию Ивана Матвеевича Виноградова. Я был членом Оргкомитета конференции. Перед конференцией в газете «Вечерняя Москва» было опубликовано интервью корреспондента газеты со мной. Я сделал доклад на конференции.

Начиная с 1960-ых годов весной группы преподавателей Мехмата и Физфака ездили по различным городам для отбора учащихся в школу-интернат при МГУ, организованную Андреем Николаевичем Колмогоровым. Мы с Михаилом Константиновичем Потаповым и двумя физиками трижды выбирали маршрут «по Волжским городам», куда плавали на пароходах.

В 1971 году защитил кандидатскую диссертацию мой аспирант Александр Иванович Галочкин. По окончании аспирантуры он был оставлен для работы на кафедре теории чисел Мехмата МГУ.

Двенадцатого октября 1971 года родился мой внук Иван Русанов (примеч. Д.: напомним, что дочь Андрея Борисовича Нина была замужем за физиком Сергеем Юрьевичем Русановым).

Боря Долотов (примеч. Д.: муж Оли, другой дочери Андрея Борисовича) жил с бабушкой и её сестрой на Таганке. Дом был предназначен на слом, и их вскоре должны были переселить. Поэтому Оля прописалась у Бориса. Но жить они стали после свадьбы с нами. Лишь осенью 1972 года произошло расселение: Боря с Олей и родившейся Анечкой получили небольшую двухкомнатную квартиру на Угрешской (Стройковской) улице, и они переехали от нас.

В мае-июне 1972 года я 20 дней находился в Одессе, где был председателем ГЭК в университете. В предпоследний день ко мне приехал Михаил Константинович Потапов.

С 8 по 18 июля я был на международной конференции в ФРГ, в Обервольфахе.

После войны немецкие математики, на базе имения Лоренцхоф в Шварцвальде, стали устраивать научные конференции по различным разделам математики. Впоследствии с помощью спонсоров построили спальный корпус и вспомогательные здания. Ежегодно число конференций увеличивалось. Каждая проходила 6 дней. Число их выросло до 45 в год.

Добирались мы вместе с Йонасом Пятровичем Кубилюсом в Обервольфах следующим образом. Летели в восточный Берлин. Из Аэропорта автобусом приезжали в Западный Берлин. Пробыв там несколько часов, вылетели в Штутгарт. Оттуда поездом до станции Вольфах. И, наконец, на такси доезжали до места назначения.

Там мы познакомились со многими иностранными математиками. Теодор Шнайдер свозил нас в Фрайбург. На обратном пути Вольфганг Шварц на своей машине любезно привёз нас в Штутгарт, где мы ночевали в гостинице.

В 1972 году я был ещё в Майкопе на конференции, проходившей с 14 по 16 сентября. В 1975 году я снова побывал в Адыгее в Майкопе, куда меня пригласили читать лекции.

С 5 по 12 октября 1972 года я был на конференции по теории чисел в Самарканде.

В 1972 году защитил диссертацию Магомед-Султан. Тридцатого марта 1973 года состоялись защиты диссертаций моих аспирантов Алексея Алексеевича Шмелёва и Юрия Валентиновича Нестеренко. Общий банкет был в квартире Нестеренко.

С 24 ноября по 26 декабря 1973 года я находился в ГДР, где читал лекции в Берлинском университете. В Берлине меня поселили на квартире. Встретился там с профессорами университета Гансом Райхардтом, Олафом Нёйманном и другими. Наметили время для большого обзорного доклада. Двадцать девятого ноября я начал читать доклад. Он прошёл оживлённо. Слушали, в основном, специалисты по теории чисел. Тридцатого ноября продолжил доклад.

Третьего декабря рано утром экспрессом я выехал в Лейпциг, а оттуда в Иену. Меня встретили и поместили в гостинице. Обедал с профессором Эккехардом Крэтцелем. Днём сделал доклад на котором было много слушателей. Вечером ужинал дома у Крэтцеля. Принимали меня хорошо. Он с женой некоторое время после войны работали в России и прилично говорили по-русски. С утра беседовал с преподавателями. Потом я выехал в Галле. Меня там встретили и на такси привезли в университет, где хорошо устроили. Знакомился и беседовал там с преподавателями. Днём там состоялась моя лекция. Потом беседовал с заведующим отделением профессором Шейманом (примеч. Д.: Мне не удалось уточнить, кого Андрей Борисович при этом имел в виду - возможно речь идёт не о Шеймане, а о Гюнтере Шимане /Gunther Schiemann/ (р.?), возглавлявшем тогда в университете математическое отделение).

Девятого декабря утром я поехал в Дрезден. Десятого декабря была моя встреча с деканом университета Винклером (примеч. Д.: полагаю, что имеется в виду Вольфган Винклер /Wolfgang Winkler/ (р. 1933), А одиннадцатого декабря, в 7 часов 45 минут, был там мой доклад - пришлось вставать в 6 часов 30 минут. Доклад прошёл хорошо.

Днём я уже выехал в Берлин. Был в университете, устроился с жильём и готовился к лекциям. На следующий день, 12 декабря, утром подали машину и повезли в Институт математики, где прочитал первую лекцию. В тот же день была вторая лекция. Лекции я читал алгебраистам во главе с профессором Гельмутом Кохом, учеником Игоря Ростиславовича Шафаревича. Все они учили русский язык и понимали лекции по-русски. Четырнадцатого декабря я обедал в университете с Кохом и потом снова лекция.

Семнадцатого декабря днём подали машину и опять повезли читать лекцию. Вечером ко мне зашёл профессор Нёйманн. Он говорит по-русски. Пили кофе и допоздна беседовали. На следующий день присутствовал на докладе Бориса Владимировича Гнеденко..

Девятнадцатого декабря в последний раз подали машину и возили читать последнюю лекцию. Двадцатого декабря был очень солнечный день. И я готовился к поездке в Росток, на берег моря. Поездку эту мне помог организовать Валерий Борисович Кудрявцев - в Ростоке работали его хорошие знакомые, профессора Густав Бурош и Вольфганг Энгель. Меня встретили. Затем был мой доклад. Было задано много вопросов. Приехал в Берлин 22 декабря поздно вечером.

Двадцать четвёртого декабря я прощался с Берлином. Никто меня не провожал - немцы свято чтут Рождество и празднуют его дома. Поехал один на вокзал поздно вечером. И двадцать шестого декабря, рано утром, меня встречали в Москве.

В январе 1974 года меня утвердили членом экспертной комиссии ВАК по математике. Там я проработал ряд лет до реорганизации ВАК.

Двадцать пятого мая выехал на конференцию по теории чисел в Вильнюс. Там собралось много теоретико-числовиков, в том числе и моих учеников.

В 1974 году защитил докторскую диссертацию Наум Ильич Фельдман. Основные её результаты вскоре были высоко оценены специалистами как у нас в стране, так и за рубежом. Но при утверждении работы в ВАК возникла задержка. Один «великий» математик, член экспертной комиссии, организовывал различные гнусности, чтобы задержать её утверждение. Мне приходилось принимать соответствующие меры пока, наконец, работа не была утверждена. Вскоре Наум Ильич стал профессором кафедры теории чисел Мехмата МГУ.

В сентябре 1974 года я летал в Бишпек на конференцию. Награждён был знаком «отличник народного образования Киргизской ССР».

С 23 по 26 сентября был в Симбирске на конференции, организованной обществом «Знание». Рад был снова посетить родной город. Много мы побродили по знакомым местам с Иваном Алексеевичем Яковлевым, профессором Физфака МГУ, также бывшим «симбиряниным».

С 22 по 28 марта 1975 года я находился в Томске по линии общества «Знание». Прочитал доклад в университете по своей специальности. Беседовал с математиками. В мае летал в Майкоп для чтения лекций.

Шестого октября 1975 года я прибыл поездом в Будапешт. Меня встретил, и после долгое время опекал, Янош Пинц. Разместился на частной квартире в хорошей комнате и приятной семье. Был в Институте математики, беседовал с руководством и Палом Тураном. Познакомился с гостем института Гельфельдом (примеч. Д.: мне не удалось уточнить, кто здесь имеется ввиду - возможно, американский специалист в области прикладных математических исследований, относящихся, в частности, к океанографии и климатологии, Роберт Гельфельд /Robert Gelfeld/ (р. ?)). Беседовал с деканом Имре Катаи и заведующим кафедрой алгебры Яношем Шурани. Четырнадцатого октября днём состоялась моя встреча с преподавателями кафедр алгебры и математического анализа, а вечером я был в институте на докладе Гельфельда. Шестнадцатого октября беседовал и обедал с Ивани (примеч. Д.: возможно здесь имеется ввиду специалист по информатике Антал Ивани /Antal Ivanyi/ (р. 1942)). С 17 по 31 октября прочитал курс из 6 лекций по трансцендентным числам в большом зале Института математики. С 21 по 28 октября прочитал в университете для студентов 3 лекции по диофантовым приближениям, 23 и 30 октября сделал в Институте обзорные доклады. Двадцать девятого октября ездил ещё в Сегед, где сделал доклад.

Первого ноября был на ужине у Турана и познакомился с его семьёй. Четвёртого ноября выехал в Москву, где меня встретили.

Седьмого января 1976 года тяжело заболела мама. Приехавший врач скорой помощи сказал, что ей осталось жить несколько дней. Но у неё было крепкое сердце, и она прожила ещё четыре месяца. Седьмого мая 1976 года мама скончалась. Кончился большой этап моей жизни с мамой. Мне повезло - я прожил с ней 60 лет. После смерти мамы у меня начался тяжёлый гипертонический криз, и я долго пролежал под наблюдением врачей. С тех пор у меня началась гипертония.

Весной 1976 года я был в Армении на конференции по теории функций. Проходила она в доме отдыха в горах. В сентябре был несколько дней в Свердловске по линии общества «Знание». В том же сентябре по обществу «Знание» летал на несколько дней в Иркутск, где меня принимал Михаил Леонидович Платонов, с которым я сдружился в аспирантские годы, когда он был стажёром Александра Яковлевича Хинчина.. С 23 по 26 сентября находился во Львове на конференции по цепным дробям.

Четвёртого декабря 1976 года, поздно вечером, я выехал в Бухарест. Шестого декабря был на студенческом празднике мехмата. На следующий день был на лекции Сергея Львовича Соболева, который оказался в Бухаресте. Восьмого декабря читал студентам свою первую лекцию. Десятого декабря читал ещё две лекции студентам. Утром следующего дня прочёл студентам свою последнюю лекцию. Потом они попросили меня рассказать о Мехмате МГУ. Тринадцатого декабря читал обзорный доклад. Слушателей было много, в том числе декан и его заместитель. Вечером следующего дня с Попеску, который меня опекал, я уехал в Клуж.

Утром в Клуже нас хорошо приняли декан и несколько преподавателей университета. Посетили математический институт. Елена Поповичу, жена недавно умершего известного румынского математика Тибериу Поповичу, угощала нас обедом в фешенебельном ресторане. Шестнадцатого декабря выступал там с докладом, беседовал с профессором Георгиу Пиком, обедали в доме учёных с деканом. После ужина выехали с Попеску в Брашев. Оттуда вернулись в Бухарест

В Бухаресте с 18 по 23 декабря прочитал 3 лекции для преподавателей. Двадцать шестого декабря прочёл лекцию в советской школе при посольстве. Двадцать седьмого декабря в 24 часа выехал в Москву. Утром 28 декабря меня в Москве встретили.

С 3 по 14 марта 1977 года я, вместе с Йонасом Пятровичем Кубилюсом и Владимиром Геннадьевичем Спринджуком, были в ФРГ в Обрвольфах. Интересно и полезно было повидаться там со многими коллегами-математиками. Тепло нас принимал Теодор Шнайдер. Это была наша последняя встреча с ним (примеч. Д.: он скончался в 1988 году).

В мае 1977 года я был в Баку на школе-конференции по теории функций. Она проходила за городом, в правительственном доме отдыха в Загульбе, на берегу моря. Там я с Михаилом Константиновичем Потаповым и Евгением Михайловичем Никишиным занимали трёхкомнатную квартиру. С Петром Лаврентьевичем Ульяновым мы летали там на вертолёте на глубоководную буровую в море.

С 17 сентября по 1 октября 1977 года я был на школе по теории чисел в Душанбе. С 4 по 9 декабря был в Минске на семинаре общества «Знание». С 26 января по 4 февраля 1978 года я был на конференции в Драгобыче. В мае ездил на несколько дней в Вильнюс, где читал лекции.

В 1978 году два моих аспиранта защитили кандидатскую диссертацию: Владимир Григорьевич Чирский - 6 января, Владислав Хасанович Салихов - 5 мая.

Третьего июня 1978 года, вечером, я выехал поездом в Прагу. Меня встречали Бжетислав Новак и Яромир Баштинец. Поехали в университет, где присутствовали на торжественном вручении грамоты почётного доктора Карлова университета Гурию Ивановичу Марчуку. Составили программу моего пребывания. Нагрузка была небольшой - немного читал лекции, беседовал с преподавателями. Восемнадцатого июня я уже выехал в Москву.

Поздно вечером 4 ноября 1978 года я выехал в Будапешт. На вокзале меня встретил Петер Херман. В Будапеште встречался с Яношем Шурани, Яношем Пинцем и другими преподавателями кафедры. Обсудили программу моего пребывания. Шестнадцатого ноября я был в Институте математики у Пала Эрдеша. Там встретился с немцем из ФРГ А.Бейкером (примеч. Д.: возможно, здесь произошла путаница, и имелся в виду известный английский специалист по теории чисел Алан Бейкер /Alan Baker/ (р. 1939) ?), Кальманом Дьёри, Верой Сош и другими математиками..Семнадцатого ноября читал обзорный доклад в Институте. Двадцать первого ноября прочёл первую лекцию для студентов. Присутствовал на докладе Бейкера по трансцендентным числам. Двадцать четвёртого ноября присутствовал на втором докладе Бейкера. Двадцать седьмого ноября читал две лекции: утром студентам, а днём в Институте.

Двадцать девятого ноября рано утром выехал в Дебрецен. Встретил меня Кальман Дьёри и привёз в университет, где беседовал с преподавателями. Тридцатого ноября утром сделал доклад, общался с коллегами, а после обеда уехал в Будапешт.

Первого декабря была организована моя беседа с преподавателями. Были Шурани, Сош и много других коллег. Прочитал третью лекцию. Четвёртого декабря читал последнюю лекцию. Седьмого декабря вернулся в Москву.

А тринадцатого декабря 1978 года я выехал в Белград. Приехав, съездил в университет. Вечером был на встрече с профессором Славиша Прешичем и другими коллегами в Институте математики. Восемнадцатого декабря в отеле встретил Александра Антоновича Сапоженко с ВМиК МГУ. Вечером с ним ужинали, днём составили в Институте наши планы работы. Девятнадцатого декабря говорил по телефону с Петром Матвеевичем Огибаловым, отдыхавшим в санатории на берегу Адриатического моря, и договорились, что я его там навещу. Вечером двадцать первого декабря состоялся мой первый доклад - слушателей было много.

Двадцать шестого и двадцать седьмого декабря читал лекции. Двадцать девятого декабря был на докладе Сапоженко - он уже уезжал в Москву. Тридцать первого декабря один в номере встречал Новый год. Первого января 1979 года, днём, был на обеде у Аднаджиевича - принимали радушно и хорошо кормили.

Третьего января в 5 часов утра я выехал в аэропорт. Сорок минут полёта, и я в Титограде. Меня встретили и отвезли в университет. Затем с автобусной станции отправили в Петровиц. Там в отеле «Ривьера» я и встретил Петра Матвеевича Огибалова. Обедали в ресторане, гуляли на берегу Адриатики. Вечером вернулся в Титоград. На следующий день там состоялся мой доклад.

Пятого января поездом поехал в Белград. Вечером встретился с Анатолием Леонтьевичем Павленко, только что приехавшим в Белград с Мехмата МГУ. Шестого января были встречи с Аднаджиевичем и Мирковичем.

Девятого января читал первую часть доклада в университете. Одиннадцатого января поехал на машине в город Крагуевац (что в 135 километров от Белграда), где также сделал свой доклад, и поздно вечером вернулся в Белград. Двенадцатого января сделал в университете вторую часть своего доклада.

Тринадцатого января выехал в Москву, куда приехал пятнадцатого января.

В сентябре 1979 года мы с Володей Чирским летали в Одессу на семинар по графам.

Зимой 1980 года, 26 января по 5 февраля, я находился на конференции в Драгобыче. Был там и Юрий Валентинович Нестеренко. Юрий Всеволодович Мельничук организовал роскошный ужин для нас в лучшем ресторане.

В апреле 1980 года был несколько дней в Минске на защите диссертации Мельничука.

С 16 по 25 апреля 1980 года находился во Франции по линии общества «Знание» в составе туристической группы.

Тридцатого апреля 1980 года мне было присвоено звание Заслуженного деятеля науки Российской Федерации. В ноябре того же года я был награждён бронзовой медалью ВДНХ за научную деятельность.



ОТСТУПЛЕНИЕ ПРО КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Ещё к концу 1979 года стали говорить о том, что всех жильцов из зданий университета на Моховой улице будут переселять. Стало также известно, что университет получает большое количество квартир в строящемся 16-этажном здании на проспекте Вернадского. Желая, чтобы мои дети имели отдельные квартиры, и учитывая хорошее расположение дома, я решил просить жильё в этом доме в обмен на мою квартиру.

Я пошёл к проректору по административно-хозяйственной части Новикову (примеч. Д.: согласно университетскому справочнику таким проректором в 1979-1985 годы был Олег Иванович Новиков). Он обещал дать мне две трёхкомнатные квартиры - одну для меня с Таней, а другую для Оли с семьёй из 4-ёх человек. Я и успокоился. Но когда дом на проспекте Вернадского стали заселять, я обнаружил, что меня в списках для заселения нет. Новиков обманул меня.

Пришлось пробиваться к ректору университета Логунову (примеч. Д.: физик, академик АН СССР Анатолий Алексеевич Логунов (р. 1926) был ректором МГУ с 1977 по 1992 годы), попасть к которому было не легче, чем к председателю Совета министров. Надо было искать поддержки некоторых коллег. В конце концов, поймав Логунова у лифта, я добился, что мне дали две квартиры, но только трёхкомнатную и двухкомнатную. На большее Новиков не соглашался. Пришлось соглашаться, так как следующее жильё университета ожидалось в Олимпийской деревне, что не удобно по своему расположению.

Новиков, оказалось, лишь ублажал начальство. Через некоторое время это обнаружили, и его убрали из университета. Но у него, видимо, были и другие высокие покровители. С начала 1990-ых годов я иногда видел его в кадрах телевидения, где он представлялся каким-то высоким административным или политическим деятелем.

Двадцать девятого июля 1980 года я, наконец, получил ордера. И двенадцатого сентября я сдал квартиру на Моховой, в которой мы прожили почти четверть века.

Конечно, было несколько новоселий для родных, друзей и сотрудников кафедры. А мы побывали на новосельях в нашем доме у Петра Лаврентьевича Ульянова, Евгения Михайловича Никишина и Александра Сергеевича Мищенко.



ОПЯТЬ О КОНФЕРЕНЦИЯХ И КОМАНДИРОВКАХ

Двадцатого сентября 1980 года я выехал в Прагу, где меня встречал Иржи Копачек. Бжетислав Новак был в отъезде, но 24 сентября он приехал. На следующий день я провёл беседу на его кафедре о преподавании математики в России в школах и в университетах.

Вечером 29 сентября выехал поездом в Братиславу. На следующий день прочитал там лекцию в университете. Вечером меня увезли на дачу в Млинскую долину - там математики занимались научной работой. Утром 30 сентября прочитал на даче две лекции о «Е-функциях». После этого выехал в Братиславу. Первого октября вылетел в Прагу.

Второго октября читал лекцию пражским студентам «Трансцендентные числа». Пятого октября Новак отвёз меня на вокзал, и седьмого октября меня встречали в Москве.

Шестнадцатого февраля 1981 года я выехал в Иваново на чтения, посвящённые Сергею Васильевичу Смирнову (примеч. Д.: речь идёт о 70-летии с года рождения этого математика, скончавшегося в 1979 году). Вернулся 20 февраля. Летал в Вильнюс с 16 по 19 июля 1981 года по приглашению Йонаса Пятровича Кубилюса. С 17 по 27 сентября ездил в Болгарию на международный конгресс по комплексному анализу. Со мной был Юрий Александрович Казьмин.

Двадцать третьего ноября 1981 года выехал из Москвы в Будапешт. Утром 25 ноября в Будапеште меня встречал Петер Херман.

В Будапеште встретился с Яношем Шурани. Второго декабря делал доклад в Институте о работах Владислава Хасановича Салихова. Девятого декабря состоялся мой доклад в Институте об эффективных оценках в теории чисел. Четырнадцатого декабря находился в гостях у Яноша Пинца. Пятнадцатого декабря отъехал домой.

В сентябре 1982 года я находился в Одессе, куда приезжал для чтения лекций. В конце сентября летал в Бишпек на юбилейную конференцию, посвящённую 60-летию образования Киргизии. Я организовал приглашения Виктору Антоновичу Садовничему, Петру Лаврентьевичу Ульянову и Михаилу Константиновичу Потапопову.

В 1982 году в Издательстве МГУ вышла моя книга «Диофантовы приближения и трансцендентные числа». Эмилиано Апарисио перевёл её на испанский язык и в 1988 году опубликовал в издательстве университета Бильбао.

С 2 по 4 февраля 1983 года проходила Всесоюзная конференция по теории трансцендентных чисел в Москве, организованная нашей кафедрой. Двенадцатого ноября 1983 года на факультете отмечали 50-летие Мехмата МГУ. В 1984 году в Издательстве МГУ вышла книга «Введение в теорию чисел», написанная мною совместно с Александром Ивановичем Галочкиным и Юрием Валентиновичем Нестеренко.

Эмилиано Апарисио пригласил меня побывать в университете Бильбао и принять участие в Международной конференции по теории чисел в Цараусе, которую он организовал.

Девятнадцатого августа 1984 года я вылетел в Мадрид самолётом ИЛ-86 с посадкой в Берлине. Встретили меня Валерий Сианка и представитель советского посольства с машиной. Валерий родился в России: его отец - испанец, а мать - русская. В 1970 годах он уехал на жительство в Испанию. Двадцатого августа я прибыл в Цараус - курортное место на берегу моря. На торжественном открытии конференции меня посадили в президиум. Нас засняли на плёнку и показали по местному телевидению. А фотоснимки с нашим изображением потом появились в местной печати.

Двадцать первого августа утром был первый доклад Апарисио, а вторым мой доклад. Доклады прошли хорошо. Вечером был на приёме у мэра в отменном ресторане, специализирующемся на рыбе. Двадцать второго августа после двух докладов ездили в Сан-Себастьян, известный международный курорт. Двадцать третьего августа утром опять делал доклад. Двадцать четвёртого августа был мой третий доклад.

Принимали меня Апарисио очень радушно и хорошо. Двадцать восьмого, двадцать девятого и тридцатого августа прочитал в университете три лекции для студентов и сделал доклад о своих работах. По просьбе преподавателей выступил с рассказом о подготовке математиков в МГУ. Там же я консультировал Хесуса Арреги - преподавателя университета по его диссертации о трансцендентных числах. Потом я написал отзыв о его работе для защиты.

Третьего сентября утром Эмилиано привёз меня в Аэропорт для отлёта домой.

С 29 по 31 мая 1985 года я находился в Днепропетровске на юбилейной конференции по теории функций, посвящённой 80-летию Сергея Михайловича Никольского. Выступал с докладом.

В августе, за несколько дней до моего 70-летнего юбилея, к нам пришёл Евгений Михайлович Никишин с живым поросёнком, которого он купил по пути мне в подарок, возвращаясь с отдыха на машине. Мы его поместили в туалет. Пару дней не знали, что с ним делать. Наконец, Александр Сергеевич Мищенко взял на себя роль мясника и заколол его. Нина поросёнка зажарила, но не очень удачно.

С 16 по 20 сентября я находился в Тбилиси на Всесоюзной конференции по теории чисел. В 1985 году мне было ещё присвоено звание Ветерана труда, и за участие в войне я был награждён Орденом Великой Отечественной войны 2-й степени.

Двадцать девятого сентября я выехал в Будапешт. Встречал и устроил меня Петер Херман. Четвёртого октября я встречался с Яношем Шурани. Седьмого и восьмого октября участвовал в конференции, посвящённой памяти Турана (примеч. Д.: Пал Туран скончался в 1976 году). Одиннадцатого октября сделал доклад в Институте математики. Вечером был дома на ужине у академика Шемереди, бывшего аспиранта Мехмата МГУ (примеч. Д.: Эндре Шемереди учился в аспирантуре Мехмата МГУ под руководством Израиля Моисеевича Гельфанда). Пятнадцатого октября выехал в Дебрецен, где на машине меня встречал Кальман Дьёри. Вечером был у Дьёри на ужине - там встретил Драгалина с женой (примеч. Д.: доцент Мехмата МГУ Альберт Григорьевич Драгалин женился на венгерке и переехал на постоянное проживание в Венгрию). Шестнадцатого октября прочитал свой доклад. Семнадцатого октября, уже в Будапеште, обедал с Пал Эрдёшем в шикарном ресторане. Вечером восемнадцатого октября Петер Херман на машине отвёз меня на вокзал, и я уехал домой.

В мае 1986 года я был несколько дней в Паланге и Вильнюсе на конференции по алгебре, логике и теории чисел.

Двадцать восьмого июня 1986 года был 60-летний юбилей Эмилиано Апарисио. Мы его поздравили письмом и по телефону. Семнадцатого декабря скончался от рака желудка Евгений Михайлович Никишин.

Двадцатого апреля 1987 года я выехал в Прагу, откуда вернулся 14 мая. Из Праги 8 мая меня возили в Милин, где 11 мая 1945 года был последний бой наших войск с фашистами. Там ежегодно в это время собирались студенты. Меня попросили выступить с краткой речью на митинге.

В июне ездил на несколько дней в Одессу на конференцию по графам.

Двадцать шестого июля 1987 года скончался Владимир Геннадьевич Спринджук. Неожиданно у него обнаружился рак, и он быстро стал угасать. Прожил очень мало (примеч. Д.: он родился в 1936 году).

В 1987 году Алексею Фёдоровичу Леонтьеву исполнялось 70 лет. В Уфе, где он жил и работал, готовилась научная конференция, посвящённая его юбилею. Я должен был поехать на неё. А он был в Москве за несколько дней до юбилея, затем возвратился в Уфу, где неожиданно умер. Конференция состоялась, но я уже на неё не поехал.

Тридцать первого октября 1987 года я выехал в Будапешт, откуда вернулся одиннадцатого ноября. Поездка была организована Валерием Борисовичем Кудрявцевым по линии научных связей факультета ВМиК МГУ с математическим факультетом Будапештского университета. Меня пригласили, наверное, потому, что я был «свой» человек в Будапештском университете, часто там бывая, и был полезен для контактов.

В 1987 году в издательстве «Наука» вышла моя книга «Трансцендентные числа». Через два года она была переведена на английский язык издательством Вальтер де Грейтер.

С лета 1958 года мы снимали дачу в Гигирёве. В 1987 году рядом снял дачу Александр Сергеевич Мищенко. Как-то он привёз Сергея Михайловича Никольского с его дачи неподалёку. Хорошо посидели у нас. Бывал у нас и Сергей Петрович Трушин.

В июне 1988 года я на несколько дней летал в Одессу на защиту диссертации, как временный член Совета ОГУ. В октябре побывал в Тбилиси на симпозиуме по теории чисел.

Шестого ноября 1988 года вылетел в Мадрид, уже без промежуточной посадки. Встретил меня снова Валерий Сианка. Утром 8 ноября выехал в Бильбао. С утра 9 ноября стал там читать лекции для студентов, а после обеда для преподавателей. Лекций читал много. Двадцать второго ноября был на банкете у директора департамента университета. Утром 28 ноября вылетел из Мадрида в Москву.

С 10 по 16 сентября 1989 года я был на конференции в Минске. С 21 сентября по 6 октября находился в Одессе для чтения лекций. Принимал меня Павел Дмитриевич Варбанец.



ЕЩЁ РАЗ ПРО КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС

Для улучшения жилищных условий Оли и Нины мы с Таней решили подыскать подходящий обмен, присоединив к нему и Любовь Григорьевну (примеч. Д.: то есть, напомним, мать детей Андрея Борисовича). После нескольких попыток, усилиями Тани, это дело увенчалось успехом: мы с Таней, Катей и Любовь Григорьевной получили 4-ёх комнатную квартиру на Новокузнецкой, Оля с Борей, Аней и Андрюшей переезжала в нашем доме с двухкомнатной квартиры на 11 этаже в занимаемую нами 3-ёх комнатную квартиру на 10 этаже, а Нина с Ваней - с Угрешской в квартиру Оли. За это мы отдавали квартиры Нины и Любовь Григорьевны (примеч. Д.: у Любови Григорьевны была своя однокомнатная квартира на Перекопской улице).

Осенью Таня организовала ремонт в квартире на Новокузнецкой, закончившийся вскоре после моего возвращения из Испании. Тогда мы все и переехали.

Во' время мы провели этот обмен: через год или два такая задача была бы уже не реальной.



1990 ГОДЫ

По нашей рекомендации в 1990 и 1991 годах в Гигирёве рядом с нами жили Сударевы: сестра Юрия Валентиновича Нестеренко с мужем (примеч. Д.: то есть с доцентом Мехмата МГУ Юрием Николаевичем Сударевым), матерью Ниной Григорьевной и маленькой дочкой Олей. В 1990 году с ними жил и Юрий Валентинович. Мы с ними вместе ходили в лес, гуляли и купались.

В конце августа 1990 года Таня и Юра пришли ко мне и сказали, что они хотят пожениться. Я против этого ничего не имел. Юра переехал к нам жить в Москву. А 28 июля 1991 года у них родилась дочь Наташа.

Двадцать седьмого февраля 1990 года скончался Александр Адольфович Бухштаб. Это был интеллигентный, порядочный и доброжелательный человек. Много лет он заведовал кафедрой теории чисел в пединституте, где и я много работал по совместительству. Он был одним из старейших участников семинара по теории чисел на Мехмате МГУ, и посещал семинар до конца 1989 года.

С 30 октября по 7 ноября 1990 года я снова находился в ФРГ в Обервольфах. Было много интересных встреч. Вместе со мной ездили Наум Ильич Фельдман, Юрий Валентинович Нестеренко и Александр Иванович Галочкин.

Двадцать шестого марта 1991 года я госпитализировался в Институте имени Гельмгольца, где мне через два дня сделали операцию: сняли катаракту и поставили искусственный хрусталик в левый глаз. Операция прошла хорошо, и 2 апреля я вернулся домой. С тех пор очень хорошо вижу этим глазом. Но, конечно, читаю с очками.

С 12 по 15 сентября я ездил в Вильнюс на чествование Йонаса Пятровича Кубилюса в связи с его семидесятилетним юбилеем. Оно прошло своеобразно и торжественно. Приезжало много гостей. А с 23 сентября по 30 сентября я снова ездил в Литву - в Паланге проходила научная конференция, посвящённая юбилею Кубилюса.

В 1991 году Юра летал в Японию на 3 недели для чтения лекций.

Пятнадцатого февраля 1992 года Юра с Таней и детьми - Катей и Наташей - уехали в Париж на 4 месяца. В конце своего пребывания во Франции они поехали на неделю в Испанию к Эмилиано Апарисио. Домой вернулись 24 июня.

Пятого января 1993 года Юра с Таней, Катей и Наташей вновь улетели во Францию, где жили 3 месяца в Страсбурге. Потом Таня с детьми вернулась в Москву, а Юра ещё улетел в США, в Беркли, на два месяца.

С 20 по 22 сентября 1993 года я ездил в Тулу на конференцию по теории чисел.

С 25 сентября по 2 октября был в ФРГ на конференции. Это была моя последняя поездка в Обервольфах. На следующую конференцию туда я уже не смог поехать.

Пятнадцатого января 1994 года скончался Михаил Николаевич Зайцев. Около 20 лет мы с ним дружили. Но потом, по неизвестным мне до сих пор причинам, он прекратил всякое общение со мной. Хотя мы никогда не ссорились. О его смерти я узнал лишь через некоторое время от Ивана Николаевича Григорьева, нашего однокурсника, работавшего в МИСИ вместе с Зайцевым.

Двадцать первого февраля у сына Эмилиано Апарисио - Антонио - родилась дочь Марио Апарисио. Много лет Антонио был холостым. Но вот в Испании он познакомился с москвичкой Ирой, приехавшей туда работать по контракту певицей, и женился на ней.

Двадцатого апреля 1994 года скончался Наум Ильич Фельдман. Это была большая потеря для кафедры теории чисел и лично для меня. Большой учёный, прекрасный педагог, замечательный человек и товарищ. Он работал до последнего дня своей жизни. В день смерти мы его ждали на семинар. Но он не пришёл. На звонки по телефону не отвечал. После нашего телефонного звонка к Олегу Сергеевичу Ивашёву-Мусатову - его соседу, Олег Сергеевич обнаружил Наума Ильича дома умершим, видимо, ещё ночью. Кафедра и факультет с честью проводили его в последний путь. Сорок шесть лет я дружил с Наумом Ильичём.

С 16 мая по 14 июля 1994 года Юра снова находился в Париже.

Первого февраля 1995 года скоропостижно скончалась Любовь Григорьевна.

Двадцать второго марта 1995 года скончался Алексей Георгиевич Постников. С ним мы вместе учились и дружили с 1939 года. Он был энтузиастом математики и много сделал для её развития. Был добрым и отзывчивым человеком. Я принял участие в его похоронах.

Девятого мая 1995 года отмечали 50-летие Победы. На Мехмате перед этим днём, как всегда, собрались ветераны и отмечали праздник. Были и университетские мероприятия в память о Победе. Был большой банкет в МГУ, организованный ректоратом, где всем присутствующим (а их было много) ректор преподнес часы с портретом Жукова. Получил я и другие часы в территориальном управлении по месту жительства.

В 1995 году мне присвоили звание Заслуженного профессора Московского университета.

А в марте 1995 года Юра с Таней купили автомобиль «Москвич». Таня ещё раньше обучилась вождению на курсах. Получив права, она довольно быстро освоила машину и стала прилично водить. Вскоре купили и металлический гараж, и успели вовремя «застолбить» у себя во дворе место для его установки. В августе 1997 года установку гаража официально зарегистрировали, что сделать было совсем не просто. Помогло то, что я ветеран войны, ветеран труда, ветеран Метростроя, заслуженный деятель науки.

В июле 1995 года на своей машине мы поехали посмотреть дачу Владимира Григорьевича Чирского. Дачу нашли, но хозяев не было дома - они приехали после нас.

Тринадцатого августа 1995 года мне исполнилось 80 лет. Отмечали этот юбилее четыре раза: с родными, с коллегами-математиками, с коллективом кафедры теории чисел, с Сударевыми в Гигирёве. Поздравили меня и многие из моих учеников. Среди них 15 кандидатов наук, из которых двое защитили докторские диссертации: это Юрий

Валентинович Нестеренко, защита которого состоялась 31 октября 1986 года, и Владислав Хасанович Салихов, защитившийся 29 апреля 1992 года.

Двадцать второго ноября 1995 года скончался Сергей Борисович Стечкин, с которым мы много лет были в хороших отношениях. Это был уникальный математик. Он знал на память где и когда были опубликованы важные работы по теории функций и теории чисел.

Первого декабря 1995 года Юра и Таня с детьми снова уехали во Францию. Пять месяцев они прожили в Париже и месяц в Марселе. В течении двух месяцев Юра раз в неделю ездил из Парижа в Сент-Этьен для чтения лекций.

В Париже Юра получил замечательные результаты об арифметических свойствах значений модулярных функций. Откуда, в частности, следовало решение известной проблемы об алгебраической независимости чисел «пи» и «е в степени пи». Известный французский математик Жан-Пьер Серр представил статью Юры в журнал Парижской Академии наук, где она быстро была опубликована. Мы с Вадимом Зудилиным постарались добиться быстрого опубликования подробного изложения этой работы в Москве в журнале «Математический сборник».

Из Парижа Юра ездил на конференцию в Обервольфах. Туда должен был поехать и я, но не решился из-за состояния своего здоровья. Ездил Юра, также по приглашению, в Базель в Швейцарию. Там он делал доклады о своей работе. Его результаты получили высокую оценку математической общественности.

Третьего декабря 1995 года умер Борис Владимирович Гнеденко, с которым мы были в хороших отношениях.

В 1995 году Юра с Таней купили участок в Гигирёве (примеч. Д.: продававшийся его хозяйкой после случившегося пожара). Разобрали на нём все «доисторические» постройки и стали думать о строительстве дома. Участок был примерно в 13 соток.

Знакомая архитектор в Гигирёве - Екатерина Тархова - подготовила нам проект дома (примеч. Д.: как мне сообщила Татьяна Андреевна Шидловская, бабушка Екатерины Тарховой являлась двоюродной сестрой Александра Яковлевича Хинчина). Его утвердили и дали разрешение на строительство.

Осенью 1996 года поставили солидный фундамент, возвели стены из бруса и положили временную кровлю из рубероида. В мае 1997 года были поставлены полы, потолки, перегородки, окна, двери и сооружены две террасы. Снова у Юры и Тани было много хлопот. Они часто ездили смотреть за работой. Но к концу мая дом был вчерне готов, и жить в нём было уже можно.

Двадцать пятого мая на машине всей семьёй мы ездили смотреть дом. Он нам всем понравился. Большие комнаты, много света, хорошие террасы. Решили собираться переезжать. А 11 июня 1997 года мы все переехали в Гигирёво. И стали жить в своём доме.

Проработав 67 лет, я был не в состоянии построить или купить себе какое-либо жильё за городом. А Юра, съездив несколько раз за рубеж читать лекции, заработал деньги, позволившие ему построить за городом дом.

ЗДОРОВЬЕ СТАЛО ПОДВОДИТЬ

С января 1996 года со мной стало происходить что-то непонятное.

Тринадцатого января Нина не должна была ночевать у нас (примеч. Д.: в семье было заведено, что, в отсутствии Татьяны, к Андрею Борисовичу переезжала жить её сестра Нина), а поздно вечером должен был приехать Иван. В четверть первого ночи я вышел гулять с Джеком (примеч. Д.: собакой семьи Андрея Борисовича). Но забыл взять ключи от дома. Решил у подъезда ждать Ивана. Долго прождал, но безнадёжно. У соседа Жоржа горел свет. Я пошёл к нему и позвонил оттуда Ивану домой. Иван всё ещё был дома. Он быстро приехал на такси, заплатив солидную сумму таксисту.

Шестнадцатого января мы с Джеком застряли в лифте. Нас освободили только через час.

Пятнадцатого марта заметил, что у меня началась сильная аритмия. Когда-то это у меня бывало и раньше, но не подолгу. С помощью кордарона я сам привёл себя в порядок за месяц.

Двадцать шестого апреля скончался Джек: я пришёл с работы, а он уже холодный. На следующий день мы его похоронили... Похоронили в лесу на обрыве над речкой. Прожил Джек с нами почти 16 лет, что почти предел для собаки. Мы все его очень любили, и он нас всех любил.

Восемнадцатого июня 1996 года я лёг в больницу (глазной институт имени Гельмгольца) по поводу операции катаракты и восстановления искусственного хрусталика в правый глаз. Девятнадцатого июня сделали операцию, а двадцать пятого отпустили домой. В последний день обнаружили отслойку сосудов и кровоизлияние. Двадцать восьмого июня была вторая операция, после которой я три часа лежал в коридоре. Двадцать девятого и тридцатого июня Таня возила меня на уколы. Первого июля у меня обнаружили спайку сосудов. Мне сделали какой-то укол под глазом. Я с трудом дошёл до машины. Стало очень плохо с сердцем. Прямо в машине мне сделали укол в вену. Понемногу сердце отошло. Но под глазом оказалась сильная опухоль, долго не проходившая.

Долго ходил я в Институт долечиваться. Постепенно последствия операции проходили. Однако беда в том, что, по-видимому, по какой-то ошибке мне поставили хрусталик не того размера, который был нужен. Глаз стал близоруким, и я им вижу хуже, не совсем резко. Но мне скорректировали очки, и с ними я стал прилично видеть и читать. Теперь хожу без очков и всё вижу хорошо. В общем, всё закончилось неплохо.

Замечу, что операция левого глаза, сделанная тем же врачом в 1991 году, была проведена отлично, и я до сих пор этим глазом вижу замечательно. Надеюсь, что отремонтированных глаз на мой век хватит.

Второго ноября 1996 года я сильно заболел и 2 недели не ходил на работу. По- видимому, был грипп.

Пятого февраля 1997 года я снова тяжело заболел гриппом. На сей раз пришлось вызывать врача.

В начале марта 1997 года у меня опять началась сильная аритмия. Самолечение не помогало. С помощью Наталии Геннадиевны Галочкиной (жены брата Александра Ивановича Галочкина) 23 мая я попал в кардиологический центр в Крылатском. Принял меня заведующий отделением нарушений ритма сердца профессор Сергей Павлович Голицын. До этого мне сделали ультразвуковое исследование сердца и суточную кардиограмму. Сердце оказалось для моего возраста в приличном состоянии, а вот аритмию совсем вылечить уже нельзя. Надо поддерживать сердце лекарствами систематически. Постепенно я, всё-таки, добился установления ритма.



ИЗ ПОСЛЕДНИХ ЗАПИСЕЙ

Восьмого мая 1996 года я получил в префектуре медаль «К 100-летию Жукова». Там же выдали 20 000 рублей на водку. А перед 9 мая на Мехмате МГУ с ветеранами скромно отметили День Победы. Там нам выдали уже по 100 000 рублей.

Двадцать девятого мая прилетели наши из Марселя. В сентябре Юра съездил в Палангу на конференцию, посвящённую 75-летию Йонаса Пятровича Кубилюса. Мне тоже очень хотелось поехать, но я не решился.

Тридцатого ноября Юра с Таней улетели в Японию. Вернулись 14 декабря. А 18 декабря на кафедре отмечали 50-летие Юры.

Пятнадцатого января 1997 года Юра с Таней и Наташей улетели в Индию. Мы волновались из-за сообщения об их прилёте. Но 18 января позвонил Вадим Зудилин и сказал, что всё в порядке - получил от них сообщение по электронной почте.

Третьего и четвёртого февраля был на конференции, посвящённой юбилею Карацубы (примеч. Д.: то есть в честь 60-летия Анатолия Алексеевича Карацубы). Побывал и на банкете в столовой МГУ.

Двадцать первого февраля на Учёном Совете Мехмата МГУ Юра был выдвинут в члены-корреспонденты РАН. В июне были выборы. Он дошёл до 3-го тура, набрал 28 голосов, а для избрания надо было получить 30 голосов.

Пятнадцатого марта из Индии прилетели наши. Рассказали нам много интересного об увиденном.

Двадцатого мая 1997 года неожиданно скончался Сергей Иванович Трушин. Ещё 16 мая у него случился 20-минутный обморок. Его увезли в больницу. Но он там не остался. Пробыв день, уехал домой: с него там взяли «подписку». Девятнадцатого мая он поехал на Мехмат МГУ за зарплатой. Поужинав у сестры (жившей с ним в одном доме), пошёл к себе домой. На завтрак к сестре не пришёл. Она пошла к нему и обнаружила его уже мёртвым.

Для меня и моей семьи смерть Сергея Ивановича - тяжёлая утрата. Мы дружили с ним с 1939 года. Вместе учились в одной группе университета два первых года. После войны он бывал у нас в Ильинском, в Москве на Моховой, на проспекте Вернадского и в Замоскворечье. Часто приезжал в Гигирёво. Много внимания он уделял моим детям и внукам. А они его очень любили.

Двадцать восьмого июня Юра уехал в Польшу на конференцию, посвящённую 60-летию Анджея Шинцеля. Должен был поехать и я, но не рискнул. Хотя мне очень хотелось побывать хоть несколько дней на земле своих далёких предков и повидать многих знакомых математиков.

Первого августа Юра привёз официальное письмо с извещением о награждении его премией Островского.

Двадцать третьего августа Юра уехал в Финляндию на 2 недели.

Четвёртого сентября были с Таней в гостях у Александра Сергеевича Мищенко по поводу получения ими дополнительной квартиры для отселения сына с семьёй. Из гостей там были Виктор Антонович Садовничий с женой, Валерий Васильевич Козлов и Анатолий Тимофеевич Фоменко. Посидели долго, было много разговоров.

Двадцать восьмого сентября мы с Таней были у Евгения Прокофьевича Долженко, отмечая день его рождения.

Пятнадцатого февраля 1998 года проводили Юру, Таню и Наташу в Париж на три месяца. В Париже они остановились на той же квартире, где жили 6 лет назад. Там у них был телефон. Поэтому мы часто разговаривали с ними по телефону. Восьмого марта Юра уехал в Обервольфах на конференцию. Четырнадцатого марта возвратился из Германии в Париж.

Наташа у Тани с Юрой родилась с пороком сердца, что было обнаружено лишь через некоторое время. В сердечной перегородке у неё отверстие в полтора сантиметра. Её показывали врачам в Москве и в Париже. При последнем осмотре в Париже, два года назад, рекомендовали с операцией не спешить. Так вот, одной из целью этой поездки в Париж было показать Наташу врачам и решить вопрос об операции. И если, всё же, будет необходимо, то и сделать операцию.

Двадцать четвёртого марта Наташу возили в кардиологическую клинику. Было решено пока операцию отложить на некоторое время, до укрепления организма. А шунтирование было исключено.

Четырнадцатого апреля в Москву возвратились Юра, Таня и Наташа. А 21 апреля Юра с Таней опять улетели в Париж. На следующий день они уехали из Парижа в Голландию в Лейден, где состоялась церемония награждения Юры премией Островского - его туда пригласили с супругой. Он там делал доклады. Было торжественное заседание, на котором ему вручили медаль премии Островского. При возвращении поездом в Париж они, по пути, провели 28 апреля целый день в Брюсселе. Поздно вечером они приехали в Париж и позвонили нам.

В апреле я простудился и заболел. Болел долго. Перенёс болезнь, в основном, на ногах, и ходил на работу. Был насморк, кашель, много мокроты, болела поясница. Лишь 30 апреля я сходил к врачу.

Первого мая из Парижа нас поздравили Юра и Таня. Сообщили о присуждении Юре премии Рамануджана по математике. А 2 мая вечером прилетела Таня: она вернулась в Москву раньше, так как надо уделять внимание Катюше, которая заканчивает школу.

Кате с учёбой трудно. Её несколько раз на длительные сроки увозили за границу. Это, естественно, отразилось на её учёбе. Пока не ясно, как пойдёт её дальнейшее образование. Это меня очень беспокоит. Ведь все мои дети и внуки (взрослые) получили высшее образование. Надеюсь, что и Катюша найдёт своё призвание, и будет учиться дальше.

Наташу же определили в школу с углублённым изучением французского языка в районе Арбата. Будут её туда возить. Далеко. Меня беспокоит положение Наташи. Я буду спокоен лишь тогда, когда ей сделают операцию, и она будет совсем здорова.

Шестого мая, как обычно, на Мехмате МГУ собирались ветераны. С каждым годом на встречу приходят всё меньше и меньше участников войны. Восьмого мая вечером прилетел Юра, решивший вернуться из Парижа раньше срока.

Я, по-прежнему, чувствую себя не очень хорошо. Хочется скорее поехать в деревню и пожить на природе.

ИЗ ЭПИЛОГА

Ну, вот и подошли к концу мои «Записки-воспоминания». Конечно, в них отражено лишь немногое из моей столь продолжительной жизни. Я почти не останавливал внимание на различных общественных и политических событиях. Хотя мог бы рассказать о многом. Совсем мало написал о жизни факультета и университета, о том, что там происходило за моё 59-летнее пребывание на нём. Совсем кратко описывал многие мои поездки по стране и за рубеж, зачастую ограничиваясь лишь перечислением их. Подробное изложение всего этого потребовало бы много времени, и у меня его, наверное, не хватило бы для выполнения задуманного. Основное же содержание моих записок было краткое описание моей жизни и жизни моей семьи.

Среди большого числа теперешних преподавателей и научных сотрудников Мехмата МГУ старше меня только Л.И.Седов, А.А.Ильюшин, К.А.Рыбников, А.Ю.Ишлинский, А.Я.Сагомонян.

(Примеч. Д.: Андрей Борисович их всех пережил - и Леонида Ивановича Седова (скончавшегося в 1999 году), и Алексея Антоновича Ильюшина (скончавшегося в 1998 году), и Константина Алексеевича Рыбникова (скончавшегося в 2004 году), и Александра Юльевича Ишлинского (скончавшегося в 2003 году), и Артура Яковлевича Сагомоняна (скончавшегося в 2002 году). Пережил он и своего испанского друга Эмильяано Апарисио, о смерти которого (в 1998 году) он узнал уже после написания этих записок).

А живу я сейчас, в основном, интересами моей семьи: детей, внуков, внучек и правнучки, а также интересами Мехмата МГУ, где я работаю и продолжаю заведовать кафедрой (примеч. Д.: Кафедрой теории чисел Андрей Борисович продолжал заведовать ещё 4 года).

Первые строки этих воспоминаний я написал 30 июня 1989 года в Гигирёве, когда Таня с Катей отдыхали в Одессе. Несколько страниц прибавилось к рукописи 11 июля 1991 года также в Гигирёве, когда Таня была в родильном доме. Но дело двигалось плохо. И лишь в 1994 году я взялся писать уже серьёзно.

В 1994-1998 годах было написано основное содержание этих «Записок-воспоминаний». А последние их строки были мною написаны 12 мая 1998 года.

 

Напечатано в журнале «Семь искусств» #5(42) май 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=42
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer5/Shidlovsky1.php