Вам, наверное, трудно этому поверить, но когда-то – тут хочется сказать "на заре туманной юности", но точнее будет "на заре туманной молодости", потому что было это сразу же после моего окончания института, – работала я в почтовом ящике. И тут для забывчивых или чересчур молодых (хотя бывает ли "чересчур"?) необходимо разъяснение. Почтовым ящиком в те времена назывался не только почтовый ящик, а еще и какой-нибудь научный институт или завод, где делали что-то важное и секретное, хотя важное и не всегда (часто вообще ерунду какую-нибудь), а вот секретное – непременно: чтобы враги не догадались, что производят на этом объекте сущую ерунду. И принимали на работу в почтовый ящик не абы кого, а только надежных людей, которые и под пытками не выдадут секретов родного учреждения. Сначала их, конечно, проверяли: ну скажем, нет ли у них, родственников за границей (а то, не дай бог, напишет такой работничек письмецо какой-нибудь кузине, проживающей на капиталистическом западе, а в письмеце-то, бац, и как раз секрет). Еще не приветствовалось знание иностранных языков, поскольку к этому времени Москва уже кишмя кишела иностранцами и предать родину была пара пустяков. Конечно, возникал вопрос: а как же, не зная языков, узнавать про вражеские секреты и знакомиться с их достижениями. "Что надо, вам переведут", - сухо ответил мне сотрудник первого отдела (тут опять неплохо бы объяснить, что это за отдел, но скажу в двух словах: отдел, в котором работали еще более проверенные люди, наблюдающие за менее проверенными – чтобы те, неровен час, не сболтнули ничего лишнего). Родственников за границей у меня не было, с иностранными языками дело тоже обстояло хорошо: я их не знала, к тому же я была молодым специалистом, что приветствовалось, так что по прошествии нескольких недель я была принята в почтовый ящик на должность младшего инженера.
Тревожной была ночь накануне моего первого рабочего дня, и сравнить ее я могу только с тем, как я не сомкнула глаз перед самым первым моим первым сентября. Беспокоило меня, а смогу ли я соответствовать институту (научному!), в котором мне предстоит работать, справлюсь ли?
Но довольно скоро стало понятно, что беспокоилась я напрасно, могла спать спокойно. Справляться было не с чем, и вначале я испытывала даже недоумение, что вот прошло уже несколько дней, потом несколько недель, а мне фактически никакой работы так и не дали. А я была молода, нетерпелива, жаждала подвигов и открытий (научных), и поэтому после нескольких моих заходов к начальству, начальник, наконец, придумал мне работу: я должна буду измерять вязкость расплавленного кремния, хотя измерять пока было не на чем, наша лаборатория еще только заказала установку для экспериментов, и теперь ее должны были разрабатывать, а потом монтировать, что занимает несколько месяцев (или лет), а я за это время должна была прочитать все, что есть в научной литературе о вязкости кремния. Мало того, мне даже дали собственного лаборанта, который должен был помогать мне в моих трудах. После того, как обнаружилось, что статей на интересующую меня тему не так много, а те, что есть, в основном на английском, энтузиазм мой погас, чему, как выяснилось, трудовой коллектив лаборатории были несказанно рад: моя бурная деятельность слишком контрастировала с общим ничегонеделаньем, и у народа появилось опасение, как бы начальник не встрепенулся и не придумал для них работу тоже. Был у меня еще один рывок: я отправилась в первый отдел, где хранились производственные секреты государственной важности, собираясь ознакомиться с закрытой, секретной литературой по своей теме. Я расписалась в специальной тетради, что соответствовало клятве ни при каких обстоятельствах никому не сообщать того, что прочту, и получила разрешение войти в святая святых. Главный секрет, который я почерпнула из прочитанного, заключался в том, что английские тигли для плавки кремния, оказывается, значительно превосходят наши ну буквально по всем параметрам: они и прочнее, и надежнее, и легче. Других секретов в секретной литературе я не нашла, и теперь нарушаю данную клятву лишь потому, что за почти полвека, прошедших с той поры, наши, русские, тигли, не сомневаюсь, не только догнали по качеству английские, но и перегнали.
После того, как я перестала рваться на баррикады, трудовой коллектив расступился и принял меня в свои ряды, я стала равной среди равных. Наконец, я посмотрела вокруг и увидела, представьте себе, – жизнь. Многогранную, загадочную, часто необъяснимую, но мои новые подруги, чтобы я как можно реже попадала впросак, объяснили мне самое главное: кто с кем и в какой степени. Какие вопросы можно задавать начальству, а какие ни в коем случае. Какого типа женщины нравятся самому начальнику и какие его заместителю. Какие магазины находятся неподалеку от нашего учреждения, и где что стоит покупать. Они научили меня, как в рабочее время проходить через проходную, что говорить вахтеру, но посоветовали этим не злоупотреблять и прибегать к этому только в самых экстраординарных случаях, например, когда в гастрономе дают сосиски. Порекомендовали наладить отношения с Фридой, распределяющей театральные билеты. Это была сложная наука и, чтобы освоить ее, понадобился не день, не два, а довольно долгое время, но, как я уже говорила, напрасно я не спала первую ночь, я – справилась. С моим лаборантом Женей мы очень быстро стали приятелями, благо были примерно одного возраста. Частенько ходили вместе обедать, я была в курсе его ранней семейной жизни, давала советы, помогала купить для его жены Розы подарок к новому году. Он тоже помогал мне, как мог, ремонтировал домашние вещи: утюг, часы. Словом, работали мы душа в душу и вместе оборонялись от нашего начальника, который, демонстрируя своему начальству горение на работе, иногда устраивал в лаборатории "запорожскую сечь". Начальник очень не одобрял мою с Женей дружбу и призывал меня "сохранять дистанцию", необходимую для отношений начальника и подчиненного, одновременно пытаясь сократить дистанцию между собою и мною, противореча собственным же декларациям. Мои подруги по лаборатории понимающе улыбались и советовали мне не тушеваться и держаться твердо, объяснив, что такие испытания проходят все новенькие, и те, кто не может устоять перед притязаниями начальства, после короткого периода процветания бывают вынуждены уволиться, поэтому-то мое место и оказалось вакантным.
И потекла жизнь.
Главное было не опоздать на работу ни на секунду: в проходной всегда стоял сотрудник отдела кадров с листочком бумаги, куда записывались фамилии тех, кто не успевал проскочить мимо вахтера до половины девятого. Этих горемык ожидали санкции в виде проработки на собрании, выговора и даже лишения квартальной премии. Вижу недоумение в глазах моих внимательных читателей: а это еще что за фрукт? Объясняю. Раз в три месяца сотрудники лаборатории получали хоть и смехотворно маленькие, но все же дополнительные деньги в качестве награды и поощрения за отличную работу. Проштрафившиеся же сотрудники премии лишались, что было большой неприятностью, поскольку эти дополнительные деньги уже давно были включены в бюджет семьи, и на них предполагалось купить кому-то из членов семьи ботинки или брюки.
Проскочив в 8 часов 29 минут по московскому времени через проходную, я уже не спеша шла через двор к своему корпусу, то и дело застревая по дороге, чтобы обменяться новостями с тоже никуда не спешащими сотрудниками. В лаборатории я вытаскивала зеркальце, расческу, помаду и долго и вдумчиво начинала наводить красоту. Как, впрочем, и вся остальная женская часть лаборатории. В это время лучше было ни к кому не соваться со своими делами, тем более с производственными. Через полчаса я доставала "материалы по своей теме" – журналы, книги – и начинала их изучать, пряча под бумагами книжку (как когда-то в школе), которую не успела дочитать дома, или тетрадь со стихами, а если начальства не было в лаборатории, то и не пряча. Хотя, когда руководство отсутствовало, находились дела и поважнее: надо было переснять выкройку платья или померить блузку, которую только что купила какая-нибудь сотрудница, и если понравится, бежать за такой же в универмаг.
В одиннадцать я шла за кефиром, который сотрудникам выдавали "за вредность". Дети наших сотрудниц были уверены, что их мамы работают среди вредных людей (что подтверждали рассказы мам о начальнике), и кефир на работе дают вместо лекарства, чтобы эта самая вредность меньше портила здоровье.
После кефира ждать обеда оставалось меньше двух часов, что было, прямо скажем, по-божески. Это был единственный период, когда я делала что-то по работе: читала статьи или шла в конструкторское бюро узнать, как движется работа по моей установке. Постепенно у меня завелось там, вне нашей лаборатории, много друзей, что тоже украшало жизнь.
Обеденный перерыв в институте – это отдельная песня. Песня счастья. Очередь к раздаче была не в тягость, и называлась она "встреча друзей", поскольку это была единственная легальная возможность встретиться с приятелями и знакомыми из других лабораторий, от которых мы узнавали их новости и делились своими. Очередь была также местом встреч влюбленных, разбросанных безжалостной жизнью по разным отсекам института, и наблюдение за этими встречами ничуть не уступало по занимательности просмотру захватывающих фильмов. Одним из обеденных удовольствий было чтение меню, висящего возле раздачи, в котором попадались блюда, доставляющие истинную радость еще до того, как их попробовали. Таковыми были "бульон мясной-мясной" или "сом в интересном гарнире". Потом, правда, выяснялось, что интересный гарнир представлял собой всего лишь перловку и вареную свеклу, вместо обычных макарон, но это уже не имело значения, поскольку удовольствие было получено еще при чтении. Сначала меня удивляла непреклонность раздатчиц, отказывавшихся давать человеку одновременно, скажем, холодный борщ и рыбное второе, но потом мне объяснили, что таким образом проявляется забота администрации о сотрудниках, вернее, об их желудках. "Не сочетается", - сухо бросала раздатчица и ждала, когда несмышленый научный сотрудник придумает другое сочетание первого и второго. О самом обеде из четырех блюд, включающем винегрет на закуску и компот на десерт, говорить не буду, поскольку все это заглатывалось мгновенно и не только по причине голода, но и из-за желания выкроить себе хотя бы минут двадцать обеденного времени, когда можно было понежиться на солнышке во дворе института и поговорить за жизнь, не прячась от всевидящего ока начальства. Мы наизусть знали те пункты трудового законодательства, в которых говорилось о незыблемом праве трудящихся на отдых во время обеденного перерыва. За эти двадцать минут происходило многое: завязывались романы, строились планы на будущее, принимались решения, куда и, главное, с кем поехать в отпуск – тут я остановлюсь, иначе мое повествование слишком затянется, а обеденный перерыв, увы, подходит к концу. Однако до конца рабочего дня остается не так уж много времени и его можно как-нибудь перетерпеть, составляя список покупок по дороге домой и обязательных вечерних дел. Начальство после обеда тоже становилось вялым и ни на кого не обращало внимания. Это доказывало, что начальники тоже люди, которым после еды хочется вздремнуть и которые тоже с нетерпением ждут конца рабочего дня.
И он наступал – конец рабочего дня! Звенел звонок, сотрудники чуть ли не бегом устремлялись прочь, на волю, на свободу, и через три минуты не оставалось ни души сначала в лаборатории, а вскоре и во всем институте. Было непонятно, откуда берется в определенные моменты у нашей крошечной проходной такая гигантская проходная способность. Хотя… Вахтер ведь тоже человек, и ему тоже хочется домой.
И все-таки… Не могу объяснить, каким образом это произошло, но что было, то было! Через восемь месяцев агрегат для измерения вязкости кремния был установлен в нашей лаборатории (забегая вперед, скажу, что из-за этих восьми месяцев и некоторых особенностей установки ее называли недоношенной). Но так или иначе железное чудовище красовалось посреди моей комнаты, и на нем даже можно было работать! И это несмотря на то, что энтузиазм сотрудников конструкторского бюро и тех, кто делал такие железные игрушки, мало отличался от нашего. Но факт остается фактом: я приступила к работе.
Принцип измерения вязкости расплавленного вещества был прост. Тигель с расплавленным кремнием прямо в печи раскачивался, как маятник. К тиглю было прикреплено освещенное зеркальце, и по амплитуде раскачивания можно было судить о том, как различные добавки изменяют эту самую амплитуду, а значит и вязкость. Плавкой кремния занимался мой лаборант Женя, а в мою обязанность входило сидеть в темноте и измерять по шкале амплитуду колебаний, а потом составлять графики и делать выводы. Работка была, прямо скажем, непыльная, мне она понравилась, и дело пошло. Особенно хорошо работалось в первой половине дня, а вот во второй, после обеда, монотонное качание светящегося зеркальца в полной темноте навевало сон. Работа показалась мне вполне осмысленной, к тому же мой начальник пел мне в ухо, что на такой установке я смогу защитить кандидатскую диссертацию, а может быть даже (чем черт не шутит!) и сделать научное открытие. Перспектива вдохновляла!
И день за днем, неделя за неделей я записывала длину прыжков моего зеркального зайчика, скачущего туда-сюда, пока у меня не накопилось бессчетное количество таблиц и графиков. Выглядели они внушительно, однако как только я приходила к выводу, что добавка железа увеличивает вязкость кремния, следующий же график это опровергал, уверяя меня, что именно из-за железа кремний становится менее вязким. Все было замечательно, кроме того, что воспроизводимых результатов не получалось, хоть убей!
Начальник тоже был расстроен – судя по всему, у него были собственные планы, связанные с установкой, и несколько раз он обмолвился, что в его возрасте быть кандидатом наук неприлично, но теперь-то докторская на мази. Снова и снова я проводила эксперименты, но разброс результатов был так велик, что никаких выводов сделать было невозможно. По-видимому, я и до сегодняшнего дня тупо сидела бы в темноте и ловила зайчика, если бы мой начальник в один прекрасный день не сказал мне, что пора закругляться, нужно взять средний результат из всех полученных и провести еще несколько замеров, которые должны будут его подтвердить. Причем сделать это надо в течение двух-трех дней, поскольку через две недели в Запорожье состоится научная конференция, где я как молодой специалист должна буду сделать доклад о новом методе измерения вязкости кремния. Услышав это, я потеряла дар речи. Научная конференция? Доклад? Молодой специалист? И все это про меня?!! И о чем же я буду говорить? О том, что нет никаких результатов?
- Результаты есть, - строго сказал начальник. – Я же вам объяснил, как их получить. А рассказывать вы будете обо всем, что делали, но без заключительного этапа. Вы меня поняли? – последнюю фразу он произнес с нажимом.
Я поняла. И поехала в Запорожье.
Чтобы мне было не так страшно среди научных светил, которых, по словам начальника, там будет пруд пруди, он решил, что со мной на конференцию поедет моя подруга, работающая в нашей же лаборатории, тем более что вот уже месяц, а то и больше, он безрезультатно добивался ее благосклонности, а тут она как раз при нем мечтательно сказала мне: "Эх, мне бы туда! Запорожье это почти юг! Тепло. Фрукты!"
И поехали мы с Региной вдвоем, хотя и с одним докладом, на научную конференцию. Это была моя первая "настоящая" командировка – с жизнью в гостинице, завтраками в ресторане по утрам и всеми остальными атрибутами научной жизни, – и я была чрезвычайно горда и взволнована. Беспокоил меня, правда, предстоящий доклад, хотя я выучила его наизусть, но мой начальник предупредил меня, что мне могут задать какие-нибудь каверзные вопросы, и я трепетала. Однако напрасно. Появление в зале заседаний двух молодых незнакомых женщин было приятным сюрпризом для научных работников, обремененных годами и уставших от одних и тех же разговоров с одними и теми же седовласыми собеседниками. До того, как мы с моей подругой вышли на сцену (она развешивала графики и схемы), в зале стоял гул, похожий на гудение огромного количества пчел, а в глазах публики читалась только тоска. И вдруг!.. Гул мгновенно стих, будто вилку динамика резко выдернули из розетки. Регина, красная от волнения, сошла со сцены, и я начала.
Не соображая, что говорю, я наизусть, как стишок, не прерываясь ни на секунду, выпалила доклад и замолчала, не зная, что делать дальше. Но делать ничего было и не надо. Из вопросов ко мне были лишь: сколько времени проводился эксперимент, какой институт я закончила и в каком году (последний вопрос, я думаю, был задан с целью выяснить, сколько мне лет).
В конце дня, когда подводились итоги, докладчик назвал мой доклад (и эксперимент) одним из самых интересных на конференции, направление исследований − чрезвычайно перспективным, и сказал, что это будет отмечено в материалах по итогам конференции в научном журнале. На банкете, устроенном в честь закрытия мероприятия, мы с подругой были в центре внимания, мне, а заодно и ей, объясняли, как мы талантливы, говорили, что мы надежда отечественной науки и что взаимное сотрудничество необходимо продолжать (короче, как нам можно позвонить). В институт я вернулась победительницей, и даже моя не совсем чистая совесть, напоминавшая о липовых результатах эксперимента, замолчала.
Хотя вскоре стало ясно, что наша установка никуда не годится и что получить воспроизводимые результаты на ней невозможно, я продолжала ловить в темноте светящийся зайчик, составлять таблицы и передавать их начальнику, твердо намеренному в ближайший год-два защитить по этим результатам докторскую. Наши с ним отношения очень обострились, он упрекал меня в недостаточном энтузиазме, в скептическом отношении к собственной работе и в том, что я слишком много выписываю для Жени (своего лаборанта) заявок на спирт для чистки установки (как все острили "для промывки оптических осей установки") – мы с Женей давно уже были друзьями, и отказывать ему я была не в состоянии.
С работы я ушла − перешла в другой, аналогичный институт, потом в третий (описывать работу там нет смысла: всё то же самое), пока не стало понятно, что с инженерной работой надо вообще завязывать, тем более что параллельно своим металловедческим мучениям я уже занялась журналистикой, и там кое-что наклевывалось.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #5(42) май 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=42
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer5/Dymova1.php
