Вооруженный зреньем узких ос,
Сосущих ось земную, ось земную,
Я чую всё, с чем свидеться пришлось,
И вспоминаю наизусть и всуе.
О. Мандельштам
Снайпер и фотограф очень похожи. Оба вооружены, у обоих жадный глаз хищника, почти животное чувство времени и пространства. «Идти на задание», «брать на мушку», терпение дождаться «своего» выстрела, «снять». Мгновенная реакция и выдох перед единственно верным щелчком затвора. Разве что цели их полярны – лишить жизни или продлить её теми чудными мгновениями, что часто незаметны глазу.
Все эти снайперские качества как нельзя лучше применимы к Евгению Вайднеру. Мастер-профи, фоторепортёр с коварным свойством этой профессии быть на людях, но оставаться в тени. Тысячи снимков на актуальнейшие темы, на самые разные темы, в самых разных городах и деревнях, пестрейшая портретная мозаика, бешеная динамика прессы, работа во многих печатных изданиях.
А недавно пригляделись получше и увидели его другим – статичным художником-романтиком, мудрым и чистым. Откуда эта метаморфоза, это «возвращение в детство» (по его же словам)? Не потому ли его выставка в художественной галерее «Мирас» названа «Начало»?
До «Начала»
Наверное, следует начать даже не с детства. Отмотаем кадры назад, «и не в такие уж далёкие времена, когда люди и фотографии уничтожались с одинаковой легкостью», – так заметил историограф А. Черкалихин об архиве одного из дедов – Валентина Вайднера. Семейные бумаги и около 250 фотографий были сожжены «за ненадобностью» в топках КГБ, а Валентин Оттович расстрелян как немецкий шпион, разделив участь своих братьев. За 10 лет до этого он, незаурядный архитектор, проектировал красивейшие дома Уфы. Вид тогдашней Уфы отчетливо перекликается с современными панорамными снимками Жени, и это не может быть просто случайностью.
А если отмотать пожелтевшую пленку ещё на несколько десятилетий назад, мы увидим большую, крепкую, уважаемую семью немцев Вайднеров, хлебопеков и кондитеров, в собственном магазине на углу Пушкинской и Центральной улиц. Они снабжали город своей ароматной продукцией, а ещё держали бондарные мастерские. Потом много было прожито: горести подкатились с Первой мировой, когда целые немецкие семьи были выброшены из общества. Революция, разруха, голод и аресты, выселения и расстрелы в 37-м – и всё же вера в новую, лучшую жизнь в любимой Уфе. Блестящие жизнелюбы и неутомимые трудяги, так много сделавшие для своего города, – вот кто были предки Евгения. Чтобы завершить генеалогическую тему, надо сказать, что Женины дети – также люди творческих профессий, продолжающие семейные традиции: Мария – архитектор, а Дмитрий – видеоинженер на телевидении.
Теперь его история кажется вполне закономерной. Советское детство в советской школе, армейская служба в Хабаровске, технический вуз и работа на заводах. Увлечение фотографией, повальное в 70-е годы, – «красная» комната, первые фоточудеса, подгоняемые пинцетом в «кюветке», – вылилось в настоящее чудо в 1986 году. Совершенно случайно, необъяснимым (конечно же) образом он оказался в «Башнефти» в должности завлаба, приняв во владение фотолабораторию с роскошным по тем временам инструментарием, где в таинственных парах реактивов текла скрытая жизнь материала, обещавшая божественные эксперименты и превращения. Началась настоящая, огненно-страстная работа, говоря языком того времени – «накопление колоссального профессионального опыта». Другая, духовная, часть этого «накопления» росла среди буйнопомешанной братии музыкантов – художников – актеров, у которых не поймёшь точно, кто был кем. Неважно, главное было – свирепое, океаническое дыхание запрещённой свободы – джаз, рок и всё то жгуче-прекрасное, по чему мы ностальгируем сейчас. Путь к внутренней свободе у каждого свой. Для фотокора, испытывающего вечный «пресс прессы», обрести её сложно. Но можно.
«Жареный» строитель
Вот что рассказывает Вайднер об одном из своих любимых снимков, сделанном в пору «аномального» лета 2010 года:
– Был заказ от журнала «Архитектура, строительство, дизайн» ко Дню строителя. Тема – «Жара на стройке» – непростая во всех отношениях. Во-первых, пекло стояло действительно дикое, всё вокруг плавилось. Во-вторых, туда надо было ещё и проникнуть, забраться куда повыше. Есть и такой деликатный момент, как желание строителей снять лучшего в своей бригаде. Можно, конечно, было найти что-то подходящее в своём арсенале, тем более что редактор дал мне полную свободу. В общем, сел я на велик, запасся минералкой и попёрся по жаре туда, где гордо высились подъёмные краны и клубилась цементная пыль. Долго ли, коротко ли я бродил, но воду свою допить не успел: её просто вырвали у меня из рук рабочие на одном из будущих этажей в районе школы МВД – бедолаги весь день работали на открытой площадке и были пропечены как на гриле. Одного из них, на фоне гигантской стройплощадки и горизонта в мареве зноя, я и снял, ощутив – вот он, мой кадр, и больше искать нечего. Человек в каске, прожаренный до меди, пьёт воду, держа сверкающую бутыль, как горн, – в этом и пафос, и гротеск… Не зря как будто что-то гнало меня туда… в адское пекло. Это «что-то», или интуиция, или профессиональное чутьё, не падает с неба.
К «Началу»
Фотограф – это интуиция, замешанная на мастерстве и опыте.
А. Картье-Брессон
Сказать новое слово в фотографии гораздо труднее, чем в музыке или в изобразительном искусстве, например. А фотографов – пруд пруди, как и современнейшей фототехники. Но настоящих мастеров гораздо меньше, а настоящих школ фотоискусства – единицы. Имеются в виду традиционные школы больших мастеров, а не такие «академии», на сайте которых красуется слоган «Фотошоп – вернейший друг фотографа!». Цитата от теоретика фотографии Сьюзен Сонтаг: «Чтобы работа была узнаваема, требуется либо формальное упрямство, либо привязанность к одной теме». Первого Жене не занимать. Не углубляясь в технические тонкости, можно отметить лишь его страсть к изобретательству – «сидел по ночам, что-то развинчивал, собирал, прилаживал, снова разбирал», словно дед его, работавший в Германии в авиации и имевший много патентов на изобретения, зудел ему над ухом. В итоге решительно сломал объектив от старого «Зоркого» и стал бегать по лабораториям с дикой просьбой обточить его, как ему нужно. Он в конце концов нашел умельцев-камнерезов. И получил уникальный аппарат. Снимает с руки, под любым углом, – и впрямь «ручная» работа.
Что касается привязанности к теме… «Серии очень хороши тем, что фотографии дополняют, “подтягивают” друг друга, объединённые общей душой и антуражем, как было в проекте “Second hand”: стул, кусок старой, но очень живописной драпировки. И совершенно разные люди на этом стуле – единство в многообразии. Трудность в том, чтобы путем жёсткого отбора сделать выжимку, из 500 кадров оставить десять, а они все мне как родные дети».
«Сейчас я наконец пришёл к тому, чтобы освободиться от тематики и вкуса заказчика. От цвета. Это не моё. Наверное, я – собака и вижу мир чёрно-белым».
Но цвет присутствует! От чёрно-белых работ Жени исходит мягкий свет и… цвет, как от тонких акварелей. Недаром он сказал в одном из недавних интервью, что его всё больше сносит в мир живописи и графики. Кстати, даже в цветных фотокартинах он очень строго подходит к цветовой гамме, позволяя себе одну-две доминанты, дабы не пересластить, не перевесить композицию.
В галерее «Мирас», когда там жила его экспозиция, дышалось удивительно легко и умиротворённо. Простые, сотни раз виденные вещи вдруг начинали жить собственной важной жизнью, спокойной и сосредоточенной. Не только потому, что их ограничивает особая тающая дымка, – авторский прием. «Хотя в ограничениях есть большой смысл, и я их всем желаю. Иначе будете снимать всё что попало. В этом смысле опять же “цифра” проигрывает. Когда-то мы старались бережно обращаться с обоймой в 36 кадров, и это оттачивало глаз» (из беседы Вайднера с начинающими фотографами). И не только в сломанном объективе, конечно, дело, не в формалистическом искажении пространства. Ритм бельевых прищепок на верёвке – это маленький блюз. Распахнутые крылья утки-архангела в закатных лучах, среди придорожной «чуши и дичи» – это ода «К Радости». Алкинские деревья-вурдалаки, карусель в парке, изгиб узкоколейки – придумайте что-нибудь сами, там столько всего! Всё звучит, проливается солнцем. Этот свет, и музыка, и ритм – снимки от его души:
И не рисую я, и не пою,
И не вожу смычком черноголосым,
Я только в жизнь впиваюсь и люблю
Завидовать могучим, хитрым осам.
