К. Комаров. От времени вдогонку. Стихотворения. – Екатеринбург: Уральский меридиан, 2012. – 60 с.
Помните, как нас учили в школе: лирический герой очень похож на биографического автора, потому что поэт, о чем бы ни писал, всегда пишет о себе. Конечно, настоящий поэт всегда выводит образ на уровень известного обобщения – и читателю в руки попадает не «лытдыбр», не «что вижу – о том пою», а то, что можно разделить, можно примерить на себя.
Вопрос, конечно, насколько этот настоящий поэт захочет поделиться своим настоящим. Но не меньший вопрос – насколько читатель не то чтобы даже захочет, а сможет погружаться в его настоящее.
В «настоящести» стихов, вошедших в книгу Константина Комарова «От времени вдогонку», сомневаться не приходится. Сомневаться приходится в том, насколько в этом пространстве, пространстве поэта Комарова, читателю комфортно находиться.
Сейчас те, кто читал «От времени…», и те, кто, в принципе, знаком с творчеством автора, могут подумать, что я говорю о псевдо- и не псевдоалкоголической рефлексии, сопричастных деталях маргинального плана («своей немытой головой») и неизменно встающей фоном «любви одеяльной». Стихи Комарова безусловны, физиологичны – и физиологичны порой кричаще, агрессивно. Однако испытать дискомфорт от самого факта их наличия – значит ошибиться дверью. Это все равно что «Москву – Петушки» бросить читать после незабвенного «Стошнить-то уже ни за что не стошнит, а вот сблевать – сблюю».
Этот дискомфорт – дискомфорт именно что отсеивающий: если вас замутило, это не для вас. Не читайте, не плюйтесь – оно автору и спокойнее. Он-то что – даже не эпатаж, эпатажец вам подсунул, а вы и ругаться. Очень же просто, на самом деле, все: не только читатели себе авторов по вкусу выбирают, но и авторы – читателей.
Так вот, я говорю о другом. Я говорю о том, что, читая «От времени…», невозможно избавиться от ощущения, что ты автора чем-то успел оскорбить. Я в курсе, что следует говорить – «лирического героя», но кажется, что именно автора. И не разово даже оскорбить, а поизводить в стиле нудной тещи. И вот теперь он надрывно бросает: «…Кого тут пожалеешь? Меня ли – или мир, обремененный мной? Не худший вариант – подохнуть поживее, желательно – бухим, желательно – зимой».
Обременять мир – это вам не небо коптить, это посущественнее. Это заявка, и заявка серьезная. «Подохнуть поживее» – тоже заявка. Заявка в вечность на свой собственный крест.
И ответ гонителям и хулителям. «Но ведь я не хулил и не гнал!..» – оправдывается читатель. Нет, тебя, читатель, видят насквозь: «Но люди прочтут мои строки и пробормочут: “Эка невидаль, алкоголик с претензией! Сам не знает, дурак, чего хочет…” И будут люди по-своему правы, хоть и блестят в их зрачках нули».
Поза, которой грешат эти строки, простительна талантливому человеку Комарову и вполне понятна. Непонятно, для чего поэт заставляет своего героя быть, так сказать, превентивно-снисходительным к толпе.
Зачем это ему? Уже обозначено, что натурам ханжески-утонченным в стихотворное пространство Комарова соваться не след. Да близость к мирам иным неизменно подчеркивается: «Я знаю: мне туда не нужно, но кто-то знает за меня…»; «Кто спросит – передай: меня не будет скоро. Скорей всего – нигде. По крайней мере – здесь»; «...Эй вы там, мне еще неохота. Я пока еще здесь посижу». Это метафизическое «там», противопоставленное опостылевшему, обрыдлому «здесь», лирического героя и влечет, и, конечно, пугает; но главное – оно знакомо ему не понаслышке. «С Создателем на дружеской ноге», – мог бы заявить герой Константина Комарова, но не сделает этого: он вроде бы и балагурит, и бунтует, и дружески подмигивает Тому, наверху, но место-то свое знает и, уходя, не уходит – застревает между временами. «Стихи К. Комарова вертикальны», – пишет Ю. Казарин в предисловии к книге. Согласимся: вертикальны; но вертикальны по-дантовски, спирально-вертикальны. Одна и та же точка оказывается прошлым и будущим, поражение оборачивается победой. И вот читателя огорошивает единственно верная формула: «Я не успел… И уцелел». Вот оно – от и вдогонку.
Это провиденье и предвиденье лирического героя – конечно, вполне классично. И немытость-небритость героя ничему не помеха. «Кто-то наколол нас, мой любезный. Кажется, я даже знаю – кто...» – это же плоть от плоти лермонтовской жизни как шутки – понятно, Кого. Кстати говоря, Комаров, несмотря на активно демонстрируемую и фактическую близость поэтам века XX (не хочу останавливаться на этом подробно, замечу лишь, что поэт-филолог Комаров в своих аллюзиях и многочисленных отсылках достаточно тактичен и аккуратен), Лермонтову эмоционально сродни; но если стихи Лермонтова в определенном смысле – злая молитва, то стихи Комарова – злая исповедь.
И вот тут становится понятно, откуда берется неприкрытая агрессия в адрес читателя. В исповедальности этой есть что-то глубоко, не побоюсь этого слова, национальное, ставрогинское: рассказать, душу себе с корнем вырвать, а там хотя бы и в гражданины кантона Ури податься. Да только страшно: понятно же, что Тихона своего найдешь вряд ли, вот и приходится, кривясь в недоброй ухмылке, ужасать почтеннейшую публику.
И вместе с тем исповедь – самый что ни на есть лиминальный акт. Когда поэт способен узреть «горний ангелов полет». Ну или что-то менее каноничное: «И качается циферка “8”, и готовится на бок упасть». Циферкой циферку – это чтобы уж всем понятно было, да.
Утверждая себя как наследника пастернаковской «гибели всерьез» («И умереть всерьез»), лирический герой Комарова пораженье от победы не то чтобы не отличает, но сталкивает их лбами, смешивает их, – вспомним процитированное нами выше. А вот его создателю чрезвычайно важно остаться победителем. Для этого иногда бывает просто достаточно поставить себя вне категорий, вне системы оценок. Вот он, мой лирический герой, – поэт не поэт, герой не герой, любовник не любовник, алкоголик не алкоголик; черт знает что такое, так что выкусите, критики. Отсюда, можно предположить, и нарочитые технические небрежности: необязательные слова, строчки и целые строфы; как это часто случается с любителями «ударных» финальных строк, иногда кажется, что все ради них и писалось. Отсюда и слова-затычки, и шероховатая рифма, которая на фоне точной не выглядит преднамеренной, отсюда же и вызывающий раздражение тон, и плевки в читателя. Признак слабости? Конечно, признак слабости, но вся книга стихов «От времени вдогонку» – крик «Я слаб, ну и…» – а дальше что-нибудь с матерком. И выходит, что автор-то всех обдурил. А читателю что? А читателю остается выдохнуть по-карамазовски: «Широк человек, сузить бы». И утереться.
