О лирике Ильи Оганджанова
Наверное, не будет большим преувеличением, если я посмею утверждать, что Илья Оганджанов – один из самых чистых лириков нашего времени. Поясню свою мысль. В то время как бесконечные постмодернисты, а то и «реалисты» собирают на улицах всевозможную грязь и пишут о дисгармонии, непрухе, чернухе и пр., складывается впечатление, что все эти «вихри враждебные» пронеслись мимо Ильи Оганджанова, оставив его душу цельной и невредимой. Он просто не пустил грязь мира в свою душу. И не сделал своё сердце, согласно Достоевскому, полем битвы между силами тьмы и света.
* * *
После грозы,
когда умолкает ткацкий станок ливня
и все вокруг соткано из тишины,
мне кажется, что я один на целом свете.
Но вот я слышу:
ровное дыхание земли сливается с моим дыханьем,
стрекозы хлопочут – штопают воздух,
по-стариковски охает ветер,
и листья шелестят: им снится сон, что они – бабочки.
И спускаясь по лестнице слуха
все дальше и дальше от мира,
я различаю звук удаляющихся шагов –
это душе моей снится,
что она идет по мокрой от дождя траве
тебе навстречу.
(Из книги «Вполголоса»)
Поэзия Ильи Оганджанова – это бесконечное вслушивание во внутренний мир. А для этого необходимо состояние покоя. После грозы лирический герой стихотворения не смотрит на радугу. Он весь обратился в слух, он слышит не только биение собственного сердца, но и движение природных стихий.
Не каждому речи поэта слышны,
Но, сын абсолютного слуха,
Он слышит прозрачную речь тишины,
Он – эхо событий и ухо.
Стихи Оганджанова почти бессюжетны, но это с лихвой окупается богатством мира и пантеизмом восприятия, единением с живой природой и порой мучительным переживанием подлинного счастья – глубокого и нетривиального. Верлибры Оганджанова по состоянию души поэта близки к образцам классической японской поэзии: он «западную» форму применил к «восточному» содержанию. Рифма в этой поэтике была бы нарочитостью, помехой свободно льющейся речи.
* * *
Лишь глаза закрою и сном забудусь,
душа серой цаплей над озером лесным закружит –
облака на дне его и опавшие листья.
Женским голосом кричит и плачет птица,
кличет милого друга.
А проснусь: ни озера, ни цапли.
Солнце на небе, как лист осенний.
И не вспомнить имени друга.
Несмотря на то, что стихи Ильи Оганджанова не зарифмованы, нет-нет, да и проскользнёт в его мироощущении, в его отношении к природе что-то тютчевское. Но, как мне кажется, тютчевский дуализм дня и ночи, света и тьмы переосмысливается в стихах Оганджанова недроблением мира на противоположности, синтезом реальности в лирическом переживании бытия. Мне очень симпатичен Оганджанов – пограничник стиха и прозы, когда это ещё не жанр, но уже – первородная речь. Оганджанов говорит «вполголоса» (так называется его книга стихов), но не вполнакала.
ПАЛИМПСЕСТ
(страница десятая или одиннадцатая)
Словно путешественники у пересохшего колодца,
мы стоим у окна.
Наши отражения на стекле – мальчик и девочка.
Они только что вырывали друг у друга куклу,
а сейчас равнодушно глядят на её искалеченное тело,
не доставшееся никому.
И сквозь самих себя,
отражённых в самих себе,
мы видим:
молодцеватый тополь расправляет свою тень,
прихорашивается клумба,
раннее утро,
необитаемый островок песочницы.
(Из книги «Вполголоса»)
В вечности – всё одновременно, всё сосуществует. Поэт делает открытие: детство – это своего рода ископаемое из области археологии духа. «Палеолит» ещё не родившегося по-настоящему человека. Варварство несмышлёных лет уходит в небытие, становится одним из далёких отражений. Неумышленное варварство, когда мальчик и девочка изо всех сил тянули куклу – каждый к себе – и сломали её, научило детей уму-разуму. И дело здесь не в жалости или сострадании. Дети вдруг осознали, что разрушение не эстетично, а разрушенное потом не чинится и становится бесполезным для всех, а не только для тех, кто сломал. Дети стали взрослыми и поняли, что собственность, построенная на экспроприации, – разрушает душу! Но после войн, маленьких и больших, и причинённых ими разрушений жизнь продолжается! И она может продолжиться совсем другим путём! «Show must go on»! И это – непреклонно.
И конечно, невозможно пройти мимо оганджановской «Игры в прятки» (из книги «Вполголоса»).
ИГРА В ПРЯТКИ
...я не знаю, что было, когда не было дерева.
Е. Кулиева
ты говоришь мне: я тебя вижу, ты стоишь за деревом. плечи видны из-за ствола. дерево уже тебя в плечах, поэтому я тебя вижу. и ещё я знаю, что за словом «дерево» стоит вот это дерево, за которым стоишь ты, а что стояло за словом, когда ещё не выросло дерево и ты не стоял за ним, я не знаю. теперь мой черёд: ты стоишь за деревом, и пусть я тебя не вижу, но точно знаю, что ты там, потому что когда ты пряталась, я подглядывал. а за словом «дерево» стоит не только это дерево, но и много других деревьев, за которыми мы могли бы спрятаться, и тех, за которыми мы никогда не спрячемся. я это знаю, не потому что видел все деревья на свете, а потому что читал об этом в книгах. а когда не было этого дерева и никакого другого тоже не было, за словом стоял Бог, как он сейчас стоит за нашим деревом, мальчик, приехавший из чужого города, с ним никто не хочет водиться, и он играет в прятки сам с собой. я давно за ним подглядываю.
Когда я читаю это произведение, передо мной неотступно возникает картина первобытного Рая, в котором присутствуют лишь Адам, Ева да Всевышний. Хотя поэт нигде и словом не обмолвился о том, что его дерево – то самое, библейское. Потерянный рай детства – это воспоминание о будущем. Удивительным образом поэту удалось запечатлеть ещё безгрешное, детское, сознание своих героев. Детское – не значит примитивное. Ведь дети за деревом увидели прятавшегося бога. Оказалось, что бог – это мальчик из чужого города, который играет в прятки сам с собой. Такой неожиданный перевод повествования в эзотерику – один из характерных приёмов поэтики Ильи Оганджанова.
