рождественское
Детская уже полна детей,
Начинается спектакль домашний.
Серый волк в своей личине страшной
Ловит носом запах новостей.
Красная выходит из угла
Шапочка – ликует половица.
Тропка не сумела долго виться
И с пластинки спрыгнула игла.
Миг один – и щелкнули клыки…
Но сюжет известен и неважен.
Там, на елке – каждый зверь бумажен:
Бегемоты, тигры, светляки.
Кое-как закончили игру:
Бабушку убили, волка съели,
А на кухне, в яростном пару
Ароматом буйствуют тефтели.
И по стеклам, словно по глазам,
Хлещет вьюги резкая нагайка
И насильно лыбящийся зайка
Запирает опустевший зал.
новогодние отрывки
1.
и еще один год пройдет – а что изменится?
перед глазами еще раз прокрутят кавказскую пленницу
кнопочка щелкнет, пеночка вылетит, фьють-фьюить:
надо меньше пить, надо меньше пить, надо меньше пить.
коротко говоря,
тридцать первого декабря
мы с друзьями, как правило, ходим в баню.
в баню, огромную, как вокзал,
огромную, как спортзал,
как площадь всех расставаний.
сказано сильно – «с друзьями». с другом одним,
да и тот – заплечный черт-херувим
на две ставки
зырк-зырк из-под лавки.
когда пиво пьем,
вроде как вдвоем,
а как хлеб едим,
так почти один.
2.
тридцать первого декабря
одиночество рыщет по стогнам
ja-ja
мигает зубов гирлянда,
холодом дышат гланды
и шатучие ангелы медленно тихо поют
ja-ja
и по небу ходит большая звезда призовая.
милый августин едет на мертвой телеге домой,
мундгармоника вместе с усталостью ноты забыла.
оторочено поле еловой густой бахромой.
милый августин, где тебя носит хромая кобыла?
в снежном твороге сахар блестит, а в неспящем селе
так разит мандарином, что близится газовый ахтунг.
ты приедешь домой, и соседские дочери ахнут
перед тем, как из черной трубы улететь на метле.
3.
в телевизоре нет никого,
только снег, только шип незвериный
и ворованный свет боковой.
разбитные пышные мужчины
галстучным осыпались дождем.
деловитые принцессы
туфельки попрятали в мешки
и сказали: мы тоже уйдем,
нам-то тут совсем без интереса.
мы теперь простые электроны,
от высоких судеб далеки.
вероятно, к новому сиону
мы уйдем сквозь ваши проводки.
готический блюз
от замка герцога синяя борода
к замку графа зеленая борода
ведет дорога из снега и льда
дорога из снега и льда
вроде куда-то едешь, а вроде и никуда
дорога идет сквозь сумрачные леса
шляпа кучера трется о небеса
а у каждой ели – синяя борода
у сосны – зеленая борода
вроде куда-то едешь, а вроде и никуда
мешковинный вырви из неба себе лоскут
на губной гармошке туда-сюда погоняй тоску
гаснет у лошади на боку
палевая звезда
вроде куда-то едешь, а вроде и никуда
бразильская мелодия
я буду зверь лесной, я буду мартин борман
на мелкие листки, на тряпочки оборван
в лишайники и мхи запрятан тишиной
но только не ходи, пожалуйста, за мной
ты не ходи за мной ни впрямь, ни понарошку
не посылай за мной ни бабочку, ни кошку
не повторяй за мной: кунжут, кунжут, кунжут
пароль уже не тот – тебя еще не ждут
а просто заведи лазурную тетрадку
записывай в нее про снег и лихорадку
кто нынче вестовой, кто нынче генерал
и кто кого убил, и кто о чем соврал
пусть время подлое таращится глазуньей
летает кодлою над нашею лазурью
толчется у двери, маячит у окна
запомни главное: в бразилии – весна
у нас в бразилии в ветвях так мало ветра
у нас в бразилии в лесах так много педро
хоть ноту высвисти, хоть имя назови
сто голосов тебе признаются в любви
не завтра, не сейчас, но где-нибудь в апреле
суконный небосвод порежут на шинели
и подойдет конец привычным словесам
я научу другим, когда узнаю сам
папарацци
Что с того, что ночью пришла зима?
Там, внизу - и под снегом дрожит земля.
Быстро, быстро лейку хватай, Люсьен,
там, на улице - революсьон!
Там мотыльки знамен, сизый простудный чад,
пестрые тумбы, мёрзнущие ничком.
Там пистолетной песней костры звучат
под ветровым смычком.
Там споткнулась сороконожка дней,
по головам гуттаперчевый прет дракон.
Вон, четвертый этаж, крайний слева балкон -
оттуда видней.
Целоваться в последнем лифте, неловко снять
крестик на память, со щек слизывать едкий натр...
Щелкай, щелкай, Люсьен, не упусти свой кадр:
свежий номер сдается в пять.
для квадратова
в знак умирания завел себе собаку
собачья вологда, собачьи холода
барак к бараку
собака - глина
мни ее, лепи
отчаянными сучьями топи
подобие камина
кирзовой грамотой собачьи имена
разносит ветер неустанно
да будет глина рыжая верна
как смерть в долине дагестана
исход
понравился мотив и в горле бытовал
наружу выглянул - а край обетован
достаточно, чтоб выйти из теплушки
и сделать потягушки
и где тот фараон, тем более нарком
здесь долька озера подёрнута ледком
и неподбрита пышная солома
так далеко - и дома
зараза-песенка, простуда на губе
приятна будет эта изморозь тебе
а то всё рельсы-рельсы, шпалы-шпалы
и чёрные провалы
хоттабыч
Старик Хоттабыч летит в чалме,
ноги кренделем на ковре.
Под ним природа лежит в чадре -
золото в мыслях о серебре.
Старик Хоттабыч берет калам
и пишет на желтом сухом листе:
пролетаю Беломорканал,
прошу посадки в Воркуте.
Запад есть Запад, Восток – Восток,
между ними ветхое барахло
листвы, остывающее тепло
литосферных плит,
муравьиный быт.
Между ними рыбная требуха,
никому не нужная жизнь на спор,
никому не внятная чепуха,
земляная червивая кровь из пор.
Запад есть Запад, Восток – Восток,
между ними выточен кровосток.
Традесканция вьется как бечева,
остывает почтовая синева.
Земля кровит и земля пердит.
Поберегись! не роняй спичку вниз.
Седой старик далеко глядит,
а видит один золотой Тавриз.
Где можно повесить ковер на стену
и на фоне сняться для Аль-Джазиры
как не брали пленных, как брали пленных,
как бросали головы их в сортиры.
С перекрытий небесных летит побелка
сначала крупно и редко, потом густо, мелко.
Леденеет волшебный волос,
как мотор, бессильно плюется голос.
Буран, буран, дорогой!
Эй, ты там еще живой?
Торговал бы ты курагой,
торговал своей пахлавой.
Заклинаний топливо на исходе,
Воркуты не найти в природе.
Слетают с коврика птицы райские
и поют по-персидски и по-арабски.
дороти
Ветер сорвал телефонную будку,
как маргаритку, как незабудку
и уносит ее за далёкие горы те,
куда отправилась девочка Дороти.
По моим телефонам настырно звоня,
телефонная будка летит без меня.
Там осталась моя записная книжка,
глупостями исчёрканная промокашка
и неразменная медная двушка,
там принимаемая пока что.
Там еще Пугачева орет под иглой.
Стой, зубастая птица, не пой.
Никто уже в заснеженном городе
не помнит эту девочку Дороти.
Была она первой в учебе и спорте,
а потом улетела за горы те.
ад
Жизнь будто бы замедленная съемка
неловкого падения на льду.
Не удержала режущая кромка:
сейчас я упаду, и встретимся в аду.
Ад для меня – последняя надежда
увидеть вновь деревья и дома.
Хотя не знаю, как туда одеться:
там будет лето вечное? зима?
Да ладно, всё равно собрать не дали
вещичек, да и взял бы я коньки,
а там – крутить чугунные педали,
чтоб тополя картонные восстали
и близкие остались мне близки.
