Утренняя зарисовка
Облака в сусальной позолоте,
Врёт скворец, что он служитель муз,
И упорно ходит в белом дхоти
Возле дома пожилой индус.
Он не видит, что росисты дали,
Что газонная трава мокра,
Шлёпая ладонями сандалий
По асфальту нашего двора.
А земля, как прежде, закруглённа,
Вишну с Шивой – в сущности одно,
И поёт скворец на ветке клёна,
Что любить и сладко и смешно.
* * *
Вечер. Старая терраса.
Аромат сирени.
Говорила о Пикассо,
Называла гением.
Падали метеориты,
Мчались эшелоны
В геометрию Эвклида,
К девам Авиньона.
Звякнут струны на гитаре,
Запоют, что ты вдали –
Словно девочка на шаре
Очень маленькой земли.
Виртуальность, эфемерность,
Запахи ненужных книг…
Шара острая поверхность
Режет нежные ступни.
Вызревает гонобобель,
Ждут молитв монастыри,
И слились анфас и профиль,
Если глянуть изнутри.
* * *
День, развернувшись, как старинный сонник,
Стал цифрой на листве календарей.
А в небе сокол, мачо и разбойник,
Парит над стаей жирных сизарей.
Вплывают в облака кресты соборов,
Перед грозой суставы лип болят,
И у египетского бога Гора
Неумолимый соколиный взгляд.
* * *
Прочь ушли дожди – и даль легка.
Рододендроны цветами вспухли.
Южный ветер вымел облака,
Как хозяйка крошки с пола кухни.
Голуби целуются взасос,
На газонах кружевные тени.
И ругает беспородный пёс
Белку за плохое поведенье.
Хандра
Уныла серая равнина
С эстампами березняков.
Их веток ржавая щетина
Скребёт по брюху облаков,
Чтобы небес открылись шлюзы,
Чтоб дождь по лужам – хлюп да хлюп.
Так муравей щекочет усом
И доит сладостную тлю.
В окно посмотришь – сердце млеет,
Не уставая повторять:
«Скорее бы, скорей, скорее...»
А что скорее – не понять.
* * *
Бывало, время замедляло ход,
Мир выворачивался наизнанку.
Но я твердил себе, что всё пройдёт,
Как скорый поезд мимо полустанка.
Зажжёт вокзал под вечер огоньки
И подмигнёт подслеповатым оком.
И буду я смотреть из-под руки
На таинство летящих мимо окон.
Состав умчится, крылья распустив,
Оставив сыпь бумаги на откосах,
В тот мир, где пьют в кафе аперитив
И облака таят метаморфозы.
Там девушки при золотой луне
Дыханием наполнят соты комнат
И будут видеть сны не обо мне,
А о другом, неведомом, о ком-то.
* * *
Улиц соцветия разынтермедив,
Как ретровирусы, входит в меня
Тысячеликость тысячелетия,
Тысячеглазье вчерашнего дня.
Жизнь, как известно, проносится мимо,
Землю пронзает тяжёлое семя.
И незаметно, неслышно, незримо
В памяти кремния кроется время.
И вечным многоточьем
над клетками дворов
горят, как звёзды, очи
зарезанных коров.
* * *
Что-то стали жать ботинки,
Нудно верещит сверчок.
Жизнь висит на паутинке,
Как осений паучок.
Где-то радио гундосит,
Зыблется морская гладь.
Ах, куда меня уносит?
Если б знать мне…
Если б знать.
* * *
Из далёкого далека –
В коммуналку, как в реку с разбегу.
Там трепещет гитара в руках
Оттянувшего срок политзэка.
Воздух спёрт. На столе натюрморт :
Самогон, чёрный хлеб, солонина.
Но загадочный Ванинский порт
Покидает в ночи бригантина.
Чтоб вращалась небесная твердь,
Чтобы скалился «Роджер» над нами,
Чтобы песню, как лёгкую смерть,
Прикусить золотыми зубами.
Век солён был, как кровь и слеза.
И, гитарному стону не внемля,
Убирает звезда паруса,
Опускаясь на стылую землю.
