ВЛАДИМИР АЛЕЙНИКОВ
НЕЗДЕШНЯЯ ВЕСТЬ
Стихи
* * *
Омыты влагою и призваны теплом,
Сады окрестные чем дальше, тем щедрее
Встают, смущая нас, – а может быть, довлея
Не сном, так бдением, не словом, так числом.
Непознаваема для нас растений речь,
Коль в сон не вслушаться и в глубь не заглядеться,
Не славить, бодрствуя, и с ними не распеться,
И не насытиться, и не предостеречь.
Они в беспечности докажут нам с тобой,
Что опыт памяти – лишь малая частица
Того, что вечности желает причаститься
И воплотиться в то, что названо судьбой.
Они в уступчивости нас куда смелей,
Куда отважнее – и, может быть, отсюда,
Томясь и радуясь, берёт начало чудо,
Уже просвечивая в жилах тополей.
Они посетуют – и тотчас же простят,
Они обидятся – и тут же сквозь улыбку
Ты сам признаешься, что прежний шаг – ошибка,
Что стаи певчие не зря к тебе летят.
И всё ж откроется – не сразу, но потом,
Когда намаешься со слухом и со взглядом,
Их речь магическая, льющаяся рядом,
Ещё лучащаяся в мире обжитом.
* * *
Будто бы сверху,
Вне бухгалтерий и смет,
Как на поверку,
Пух тополиный – и свет,
Связаны прочно
С каждой частицей души,
Плещутся, точно
Вырвав своё: разреши!
АЛЕЙНИКОВ Владимир Дмитриевич – поэт, один из основателей творческого объединения СМОГ, автор многих книг стихов и прозы. Стихи переведены на различные языки. Член Союза писателей Москвы и ПЕН-клуба. Живёт в Коктебеле.
© Алейников В. Д., 2012
Духом единым,
Искренне, как на духу, –
Как им, родимым,
Реется там, наверху?
Свыше так свыше –
Не уберечь никому,
Ветру за крыши
Рваться уже ни к чему.
Косноязычье,
Века хранящее дух, –
Полчища птичьи,
Вздох тополиный – и пух.
Всё это снова
Живо – и удержу нет, –
Верное слово,
Дух безграничный – и свет.
* * *
Пропели петухи вторые
От Скифии до Киммерии –
Как ни старался до поры я
Сдержать растущий изнутри
Не просто свет, а что-то вроде
Огня присутствия в природе,
Тем паче, ночью, на свободе, –
Он прорывается, смотри.
А где же первые? – отпели,
Их клич заглох, – но жив доселе,
Как бы разбег озноба в теле,
Невольный отклик на него –
Ещё доступный узнаванью,
Уже подвластный расставанью,
Как раз по мерке дарованью –
Для многих, не для одного.
А всё же память не исчезла –
Омылась хворью, но воскресла,
Плеснулась вспять, хребет и чресла
Разбухшей кровью обожгла, –
Дохнув безбрежностью морскою,
Бездонной нежностью людскою,
Пичужьей вьющейся тоскою,
В моё пристанище вошла.
И если воля есть – то близко,
На грани трепета и риска,
Сплошная звёздная прописка
Покоя – снизу до верхов, –
Усвою правила игры я –
И дай мне, Боже, как впервые,
От Скифии до Киммерии
Дождаться третьих петухов.
* * *
Целомудренны лилий тела –
С поволокою вспомнятся взоры
Да гитары глухой переборы,
Где колечком звенит похвала.
Сколько надо обид затвердить,
Чтобы вдруг, без особых усилий,
Опояской белеющих лилий
Этот сад от беды оградить!
Ни за что этих лилий не счесть,
На пути у ограды не спрятать –
Ни сгубить их нельзя, ни сосватать,
Ибо есть в них нездешняя весть.
И когда-нибудь власть их постичь
Над душой, не играющей в прятки
С тем, что брезжит в мирской лихорадке,
Нам удастся, – и всласть возвеличь
Этот робостью дышащий плач –
О минувшем, о грусти сердечной,
О живущих в пучине беспечной,
О таких, кто был молод и зряч,
Этот горечью веющий вздох
О таких, кто давно уже встали
Чередою в извечной опале
В час вечерний, на грани эпох.
* * *
Не было на свете никого,
Кто не ощутил бы хоть однажды
Жаркое над сердцем торжество
Тайны – и неведомого жажды.
Тот, кто жив, ещё не упустил
Вовсе не случайную возможность:
Бросить всё – и в пламени светил
Выразить порыва непреложность.
Ночи коротающий вдвоём
С едкою бессонницей иль скукой
Встанет разом – и покинет дом,
Только бы не мучиться разлукой.
Старая обида иль хандра
Рухнет перед радостью мгновенной, –
Тот, кто робок был ещё вчера,
Причастится мудрости бесценной.
Вот она, скитальческая рать,
Выбравшая риска неизбежность,
Чтобы там в открытую играть,
Где прожить не сможет безмятежность.
Кто она? – да всё-таки не зря
Высится в безбрежности эфира
Небо восхитившая заря –
Символ возродившегося мира.
* * *
Посмотри-ка на холмы, посмотри –
Собери-ка до зимы фонари,
Чтобы новая не знала зима,
Где подъём и где обрыв у холма.
За холмами далеко, далеко
Разольётся фонарей молоко,
Чтобы новые не знали снега,
Чья дорога и кому дорога.
Чья дорога, для кого и к чему –
Не припомню, не приму, не пойму,
Чья дорога, для чего и куда –
Всё равно она уйдёт навсегда.
Навсегда она уйдёт всё равно –
Что-то светится – фонарь иль окно?
Что-то в сумерках уже зажжено,
Что-то высится, с судьбой заодно.
Заодно оно с судьбой или нет –
Это ветер по холмам или свет,
Это свечку зажигать суждено,
Потому что за холмами темно.
Только ветер в темноте, только снег,
Столько лет уже прошло – целый век,
Только век почти прошёл, – подожди –
Что за эхо там, вдали, впереди?
Чужеродною слыла меж химер
Пифагорова гармония сфер –
Притерпелась, обтесалась, ушла
В лабиринты, в тупики, в зеркала.
А теперь она дышать начала,
Отдышалась, ожила, тяжела,
А потом её поди разбери –
Посмотри-ка на холмы, посмотри.
* * *
Не осталась игра игрой,
Как бывало ещё вчера, –
За Святою встают горой
Неоправданные ветра.
То-то будет ещё клонить
Седину на холмах полынь –
Только некого нам винить,
Если чувствуем лунь да стынь.
Придорожный хохлатый куст
Запылённым тряхнёт вихром –
Да тревожный взметнётся хруст
Вслед за птичьим крутым пером.
И кому мне сказать о том,
Что я вижу вон там, вдали,
На откосе застыв пустом
Киммерийской сухой земли?
* * *
Ты думаешь, что праведнее дни,
Когда они свободны и спокойны –
И, может быть, внимания достойны,
Которое до сей поры в тени.
И к свету вырывающийся строй,
Звучание, видение, сиянье,
Неспешные зовут воспоминанья
К тебе, – и вот осеннею порой
Ты слушаешь, как листья шелестят
И моря нарастает гул могучий –
И вновь среди мгновений и созвучий
Созвездия о чём-нибудь грустят –
Хотя б о том, что путь твой горек был,
Да сладостью прозрений был отмечен
И радостью земной очеловечен,
Чьей сущностью дышал ты и любил.
* * *
С востока свет на запад перешёл –
Скитальцу, видно, некуда деваться,
Как только дожидаться, расставаться –
Ну вот и стал он скуден и тяжёл.
Мелодия вдогонку прозвучит
И сразу оборвётся торопливо –
И смотрим вслед, нахмурившись пытливо,
А свету что? – уходит да молчит.
У моря суть по-прежнему одна
И с истиной ему куда сложнее,
Чем нам, – да, впрочем, утро мудренее,
А там надежда, может, и видна.
Знать, не в последний раз передо мной
Ты, Богом вдохновлённая стихия,
Свободная – наверно, не впервые,
Но связанная с мукою земной.
* * *
День может стосковаться по цветам –
Он помнит всё, хоть груз такой не важен –
И бродит здесь, чтоб высказаться там,
Где прочен шум и дальний гул протяжен.
Чтоб вырасти нежданно перед ним,
Пичужий щебет ширится и льётся –
И седина чредой прошедших зим
В горах окрестных еле узнаётся.
Немало всё же было, согласись,
Угаданного, зримого заране, –
И эта глубь, вся – вдруг, и эта высь,
Ещё вот здесь – но вновь уже на грани.
Оставленное мною на потом
Себя не выдавало ль с головою –
И мыслью обвивало, как жгутом,
В кругу пространства древо мировое?
И вот она, заждавшаяся ширь,
Где знаки породнились с письменами, –
И звуку впрямь не нужен поводырь,
И злаку явь открыта временами.
Когда же чуешь то, чего понять
Ещё нельзя, но выразить возможно,
Весь мир, как есть, готовишься принять
И ринешься вперёд неосторожно.
* * *
Узнаёшь ли скитаний огни,
Различаешь ли нынче хоть малость
Этих лет, что с тобой искони,
Ну а с ними печаль и усталость?
Не влекут они больше – вотще!
Может, кровь разогрев по старинке,
Выйдешь к морю в шуршащем плаще
По широкой, хрустящей тропинке?
Всё, что вспомнишь, свободно твердя,
Может, всё же приветишь нежданно –
То ли шум проливного дождя,
То ли с неба упавшую манну?
Может, всё-таки встретишь ещё
То, что время, косясь, пощадило,
Чтобы тяжесть легла на плечо,
Но ничем тебе впредь не вредила?
Скажешь нежности: ты-то со мной! –
Свежесть ветра, безумье, безлюдье,
Всё, что молча прошло стороной,
Чернокнижья корявые прутья,
Запах сонный, сиреневый вал,
Что обрушивал страсти лавиной, –
Всё, что в юности всё же знавал,
Что спаслось – и явилось с повинной.
* * *
Я нисколько теперь не каюсь
В том, что был я таким всегда –
На ветру лихолетья маясь,
Брёл туда, где цвела звезда.
Только хрустом сухим увитый
С корнем вырванных кем-то лоз,
Был я всё ж под такой защитой,
Что спасала не раз от гроз.
На упрямстве держась годами,
Зависая на волоске,
Заслоняясь от бед садами,
Я друзей растерял в тоске.
Битый, тёртый, гонимый, ждущий
Понимания и добра,
Крепок верою всемогущей
Стал я всё-таки не вчера.
Это было с рожденья, знаю,
Это всё, чем я жив поднесь, –
И бездушья зима сквозная
Поубавит в итоге спесь.
Так открой же глаза, прохожий,
На того, чья с тобою весть, –
В этой смуте, с чумою схожей,
Оглянись – я таков, как есть.
