Нелька проснулась от резкого пароходного гудка. С неохотой открыв слипающиеся глаза, она вдруг увидела, что вся комната, и кровать, и потолок в сияющих солнечных бликах. А Нелька ох как любила солнце! Она рисовала его всё своё детство: то лохматое, в протуберанцах, тёмно-красное, заходящее за горизонт; то празднично-розовое восходящее светило; а то и ярко-жёлтое, торжествующее над миром на голубом чистом небе. Любовь к солнцу зародилась у неё ещё в первом классе начальной школы, когда их учительница Софья Петровна громко сказала однажды: «Знайте, дети, что вы живёте в лучшей стране мира и на вас светит солнце Сталинской конституции!» Сердце Нельки дрогнуло от радости и волнения.
И сейчас пятнадцатилетняя Нелька вдруг громко и радостно закричала: «А-а-а!» — и ринулась к окну: солнце было ярко-розовое, а по чёрной, как смоль, воде Иртыша плыл белый пароход, играла музыка, и люди на палубе весело танцевали. Казалось, пароход плыл в будущее…
Всё это происходило в Чернолучье — дачном посёлке, состоящем из бело-голубых коттеджей, построенных для отдыха «отцов» города и области и их семей. Не случайно посёлок получил такое красивое название... Всему виной цвет воды Иртыша и его чёрные воронки. Восходящее солнце бросало в них снопы лучей, а чёрные воронки сразу же отражали эти лучи, посылая далеко в небо свои цветные фейерверки.
Красивое название — и очень красивое место!
Раз в месяц, празднуя какой-то свой праздник, причаливал к небольшому пирсу прогулочный катерок и по трапу сходили на берег «ответственные» папы. Их встречала весёлая толпа обитателей посёлка, следовали крики, поцелуи, песни — и «отцы» города Омска направлялись на банкет в столовую. А в обычное время в ней питались их семьи.
Чёрно-бело-розовый мир, открывшийся Нельке теперь из окна, опьянил её. А тут ещё лохматый кедровый куст закивал ей радостно, как бы зовя её в парк на прогулку.
Нелька быстро оделась, взяла полотенце, мыло и, сев на перила лестницы, скатилась со второго этажа дачного коттеджа на первый, вышла в солнечный мир и зашагала по травушке-муравушке к реке, чтобы умыться и искупаться.
Но дойти до реки было не так-то просто: она была отделена высоким берегом и большим песчаным откосом, круто спускающимся к воде, а лестница вдалеке, по которой можно было сойти вниз, была деревянная, старая и совсем ветхая. Нелька стала пробираться на берег по песочным ущельям.
Песок был чистый, светло-жёлтый и мягкий. Нелька неожиданно быстро одолела препятствия и сразу оказалась на пляже, в это время совершенно ещё пустом. Обкомовские мамаши и их дети любили подолгу валяться в постелях, а завтрак в местной столовой начинался лищь в десять часов утра.
Умыв лицо и несколько раз окунувшись в прохладной воде, Нелька села на большой камень у реки и почувствовала себя Алёнушкой, а братцем Иванушкой был, конечно, Саша.
В первый раз она его увидела вечером.
По вечерам, когда багрово-красное солнце опускалось за горизонт, вспыхивали весёлые огоньки изнутри веранд дачных коттеджей. И волшебным становился парк — веранды напоминали китайские фонарики, внутри которых совершалось чудо, — внутри них танцевали пары. Девчонки умели пробираться на эти веранды и тихо сидели, наблюдая взрослую жизнь. Но вот дверь открылась, и на веранду смело шагнул красивый парень лет шестнадцати. Нелька только взглянула на него и уже не могла отвести глаза. Какое-то его особое очарование приковывало к нему не только её взгляд... Все смотрели на него восхищённо. Нельку больше всего поразила какая-то неуловимая мышца под кожей Сашиного лица, протянувшаяся у него от носа к губам. Это было так необыкновенно, так очаровательно — и придавало его лицу какой-то гипнотический шарм и удивительное обаяние. Нелька, как заворожённая, смотрела на Сашу, и взгляд её словно застыл на одном месте.
Танцевал Саша только со взрослыми дамами; движения его были гибкими, учтивыми, и весь его облик выражал преклонение перед дамой, с которой он танцевал.
Нелька сидела, вся натянутая, как струна. На ней было надето чёрное полудлинное платье с ярко-красными розами по чёрному полю. И тут же ей подумалось: «А вдруг он пригласит меня?» Но Саша, словно нарочно, даже и не смотрел в её сторону. И Нелька с подружкой Мариной тихонько выскользнули с веранды.
Их разгорячённые румяные лица остудил свежий ветерок. «Каков парень!» — сказала черноволосая и симпатичная Маринка, а Нелька почувствовала, что он — этот красавец, танцующий со взрослыми дамами, захватил без остатка всё её сердце.
Теперь же, сидя на камне и раздумывая обо всё этом, вспоминая подробности той встречи, Нелька вдруг энергично замахала головой, чтобы отвязаться от назойливых мыслей, и тихонько стала выбираться на высокий берег, зелёным мысом простирающийся над чёрной водой. Чёрной вода в Иртыше казалась от какого-то особенного чёрного дна, но речная вода была прозрачная и чистая, если возьмёшь её в руки.
Выбравшись на берег-мыс, она увидела, что здесь уже собралась группа старшеклассников. Вниз простирался крутой песчаный склон, а трухлявая деревянная лестница, ведущая к пляжу, была опасной и коварной. Доверия совсем не внушала.
И вдруг Саша, который тоже был среди подростков, громко, словно с вызовом, сказал: «А не слабо кому-нибудь прыгнуть с откоса?!» Девчонки с ребятами посмотрели с ужасом вниз: парни закряхтели, девчонки завизжали… А Нелька мгновенно почувствовала сильный удар в сердце, сходный с порывом неудержимого вдохновения, и — через секунду она, сдирая в кровь кожу, уже летела в страшную бездну.
Песчаный склон оброс жёсткой травой, кустарником и был засыпан камнеобразными сгустками крепко слежавшегося песка. Всё это и оказалось на пути Нельки, когда, прыгнув с откоса, она стала быстро скатываться по крутому склону вниз. Каким-то чудом девушка осталась жива — следы на теле от её прыжка не были губительны для столь юного романтического существа.
Далёкий крик и визг наверху Нелька не слышала и очнулась только тогда, когда её — всю в синяках и ссадинах — ребята подняли наверх.
Нелька не чувствовала боли — она была на вершине торжества. Все восхищённо смотрели на неё, и только один Саша зло и брезгливо сказал: «Ну, и дура!» — и повернулся к ней спиной.
«Танцующий козёл! Вот ты кто!» — выкрикнула одна девчонка с большим голубым бантом на голове. И все девчонки, как сговорившись, пошли вслед за Нелькой. Когда опомнились от случившегося и немного успокоились, кому-то пришла идея собраться в большой пустой комнате, что на втором этаже одного из коттеджей, и поиграть в «Желания».
Вот и залитая солнцем комната. Пришли. Задумались над тем, кто будет водить, то есть собирать бумажки с желаниями и исполнять то, что в них написано. Заспорили… И вдруг с шумом распахнулась дверь и появился Саша с хитрой улыбкой. «Я буду водить!» — сказал он тоном, не терпящим возражений, и все приняли это его решение как должное.
Нашлись и бумага, и карандаши… Порвали листы на части и усердно стали писать на этих клочках каждый своё желание: «потанцевать», «пройтись под ручку по аллее», «обняться» и даже «поцеловаться»… Саша положил в свою кепочку свёрнутые эти бумажки, и все по очереди стали вынимать их.
Дошла очередь и до Нельки. Она вытащила фантик и с трепетом открыла его, развернула. Там было одно обжигающее слово: «поцеловаться». Нелька робко взглянула на Сашу, он тоже посмотрел на неё, но вдруг жилка у его виска задёргалась — и он нарочито громко и самоуверенно произнёс: «Вот ещё, буду я целоваться с ней!..»
Воцарилась абсолютная тишина. Оплёванная Нелька, еле передвигая непослушные ноги, пошла к дальнему окну, села на подоконник, и сквозь раскрытое окно её щеки коснулась ветка спелой черёмухи. Соврав её, Нелька положила несколько ягод в рот, который сразу же стянуло от горечи, как стянуто было сердце девушки безжалостным и непонятным отказом Саши поцеловать её. Она выплюнула ягодки за окно и постаралась думать о чём-то хорошем.
Но, как назло, перед глазами почему-то возникали тяжёлые воспоминания прошлого. Вот ученица третьего класса Нелька возвращается домой из школы. Она шла, подпрыгивая на ходу, — такое хорошее было у неё настроение! И вдруг — откуда ни возьмись — перед ней оказалась старая женщина в рваном платке и таком же старом и рваном пальто. Она протягивала к Нельке свою дрожащую руку и просила милостыню.
У Нельки бешено забилось сердце. Ведь совсем недавно Софья Петровна сказала, что в стране Советов нищих больше нет совсем. Как же так? А эта старуха? Ждёт даже от неё, от маленькой Нельки, подаяния… Да и видно было, что дела у неё совсем плохи. У Нельки не было с собой денег, а то бы она отдала старушке их все — до последнего рубля.
Мучаясь от тягостных воспоминаний и дрожа всем телом, Нелька стала думать о том, почему же эту старушку не определили в пансион для бедных? А ведь такие были! Нелька хорошо знала об этом. Она с группой учеников своей школы часто ездила выступать в пансионы для бедных. Она очень хорошо пела, и её всегда брала с собой руководительница школьной художественной самодеятельности.
Нелька пела и видела добрые, радостные лица пожилых людей, которые после концерта рассказывали ей, как их хорошо кормят, одевают, лечат, возят в театры…
«А ты, милая, — сказала Нельке тогда бывшая учительница пения, — вырастешь и, может быть, станешь великой певицей — у тебя голос в две октавы: лирическое сопрано и колоратурное. Береги голос! Это твоё счастье и богатство!» Нелька зарделась от таких слов, весело рассмеялась и — счастливая — побежала в автобус, чтобы ехать в школу.
Но голос свой Нелька не берегла. Её сильное и звучное сопрано часто звучало с высокой трибуны в сорокаградусный мороз. Оно звучало сильно и широко, будто охватывая весь голос. Горячие аплодисменты девчонок были ей наградой.
Аплодисменты! Нелька хотела стать актрисой. Не потому что на сцене всегда свет прожекторов, а в награду — аплодисменты! Нет! Просто организму Нельки была необходима сцена…
В сибирском Омске, в котором когда-то мучился на каторге Достоевский, было три театра. А в годы войны сюда был эвакуирован и театр имени Вахтангова. И часто Нелька, вместо того, чтобы корпеть над уроками, сидела в зрительном зале и зачарованно смотрела на удивительных людей — актёров. Её пьянили их высвеченные светом прожекторов вдохновенные глаза, их проникновенные голоса, в которых звучали все оттенки человеческих чувств. Нельку волновал даже запах краски, которой были покрашены декорации…
И каждый раз, выйдя из театра, Нелька ощущала, что за спиной у неё словно бы вырастают крылья. Ей хотелось ринуться в синее небо и оттуда бросать людям на землю чудесные подарки, чтобы у них были счастье и радость.
Частые Нелькины выходы в театр стали известны школьному начальству, и её как-то вызвали на комитет комсомола. Набравшись храбрости, Нелька смело ответила на все обвинения: «Русская интеллигенция XIX века считала Малый театр своим университетом. А значит, я учусь вдвойне: и в школе, и в университете». Комсомольские вожаки озадаченно замолчали и отпустили Нельку восвояси.
Очень может быть, что Нелька стала бы актрисой. Или закончила бы консерваторию и стала великой певицей… Стала бы, конечно, если бы…
…Назавтра Нелька с Мариной сидели на мягкой травке-муравке, которая бархатным ковром расстелилась перед голубым коттеджем, бросали в золотистые стволы сосен шишки, старались, как можно точнее, попасть в цель и болтали. Казалось, ничто не предвещало бури… И вдруг совсем неожиданно Марина сказала: «Не пяль глаза на Сашку… Ну, что в тебе хорошего? А я — посмотри — какая красавица!» — и она вытянула шейку, чтоб Нелька ещё раз увидела её точёный носик, красивый изгиб бледных губ, соболиные брови и огромные чёрные, с поволокой, глаза. Но сколько было в этих прекрасных глазах тщеславия, высокомерия и откровенно наглого, злорадного хвастовства!
А у Нельки глаза были синие и чистые, как небо после дождя, и под белыми ресницами и бровями напоминали васильки среди спелой пшеницы. Но кому в 15 лет до типологических нюансов?! Красота в эти годы воспринимается «весомо», «грубо», «зримо». А у Нельки был маленький вздёрнутый носик, весь покрытый веснушками, и пухлые губы такого цвета, как будто бы она только что ела клюкву. И, правда, — ничего хорошего!
На следующий день Нелька увидела Сашу и Марину, идущих вместе по аллее. Заметив Нельку, Марина взяла Сашу за руку и с гордым торжеством посмотрела в Нелькины — сразу же потухшие — глаза. И в сердце Нельки вползла чёрная, как воды Иртыша, зависть… и она вытянула шейку, чтоб Нелька ещё раз увидела её точёный носик, красивый изгиб бледных губ, соболиные брови и огромные чёрные, с поволокой, глаза. Но сколько было в этих прекрасных глазах тщеславия, высокомерия и откровенно наглого, злорадного хвастовства!
А у Нельки глаза были синие и чистые, как небо после дождя, и под белыми ресницами и бровями напоминали васильки среди спелой пшеницы. Но кому в 15 лет до типологических нюансов?! Красота в эти годы воспринимается
На следующий день Нелька увидела Сашу и Марину, идущих вместе по аллее. Заметив Нельку, Марина взяла Сашу за руку и с гордым торжеством посмотрела в Нелькины —
Теперь Марина совершенно раздружилась с Нелькой и всё время проводила с Сашей. Встречались они втроём только в столовой. И однажды замешкались и остались в обеденном зале одни, а в небе собиралась гроза. Верхушки сосен и кедров сгибались под ураганным ветром, в небе метались чёрные вихри грозовых туч, — и вот всё небо, и земля, и лес — всё вспыхнуло в ослепительном блеске молнии, и сразу же ливневые струи дождя хлынули на землю. Через минуту около столовой уже бушевал жуткий океан воды.
«Ну, теперь на целый вечер», — раздражённо пробормотал Саша. А Марина капризно проворчала: «Без зонта всё равно не пойду!» А в Нелькину душу запала мечта: вот сейчас Саша встанет, ринется в эту огненно-чёрную пучину, а потом — мокрый, грязный и усталый — протянет девчонкам спасительный зонт.
Но Саша бездействовал — он и не подумал бросаться в дождь и грозу…
Прошло полчаса, час, а чуда не свершалось. Тогда Нелька, как и тогда над обрывом, почувствовала сильный удар в сердце, сходный с порывом неудержимого вдохновения. Она вскочила со стула, рванула дверь и — чуть не задохнулась от ураганного ливня, плеснувшегося в Нелькино лицо.
Она бежала по колено в воде, небо раскалывалось громовыми раскатами, низвергая на землю лавины огня. Нелька визжала от страха…
Измученная до предела, но гордая и счастливая, появилась она через полчаса на пороге столовой, радостно размахивая огромным чёрным зонтом. Марина с жадностью выхватила его из Нелькиных рук, и они с Сашей, тесно прижавшись друг к другу, под защитой чёрного купола побежали по аллее, похожей сейчас на речку. А Нелька, как побитая собачонка, бежала за ними, изнемогая от изумления и оскорблённого чувства несправедливости. Она глотала горячие слёзы, смешанные с холодными струями дождя…
Добежав до своего дома, Нелька стянула с себя мокрую одежду, надела тёплую рубашку, залезла под одеяло. Приятная дремота опьянила сознание…
Нелька проснулась внезапно от острого ощущения какой-то перемены: и на самом деле — ливень кончился, за окном протягивал навстречу голубой звезде свои ветви мощный красавец-кедр. В этом движении его протянутых вверх ветвей чудился какой-то сильный порыв, который отвечал чему-то, что заполняло Нелькину душу — и, наверное, это был порыв к счастью.
Заворожённая красотой и свежестью тихой ночи, Нелька присела на под-оконник и вдруг, прислушавшись, стала различать слова. Она узнала голос Марины: «Заметил, какими собачьими глазами смотрит на тебя Нелька?» Голос Саши ответил: «Нужна мне эта рыжая корова!»
…Время остановилось, всё вокруг растаяло и исчезло, была только одна боль, как будто сердце жарилось на горящей адской сковородке. А потом наступила пустота, когда уже ничего не нужно, когда уже ничего не интересует.
Всю ночь без мыслей и чувств пролежала Нелька с раскрытыми глазами. Потом поползли мысли… Нелька не была коровой, просто из девочки она стала уже превращаться в девушку, приобретала округлые женские формы. А в моде тогда были девушки-щепочки — наверное, так осознавалась мальчишками идея равенства мужчин и женщин.
Нелька не была и рыжей. Её густые, пышные волосы были того редкого, каштанового оттенка, который походил на цвет скорлупки от кедровой шишки — не верхнего её слоя, а розовато-коричневой изнанки. Красавица Марина (у неё были чёрные, редкие, прямые волосы) часто зло дёргала Нельку за густые вихры, а однажды, как бы шутя-играючи, вырезала ей большую прядь волос.
…Нелька медленно встала с постели и направилась к реке. Она даже не заметила, как оказалась на берегу у самой воды. Холодная вода обожгла ноги, но Нелька упрямо шла всё дальше, погружаясь в воду всё глубже и глубже… И вдруг почувствовала, что её щеки коснулось что-то нежное и тёплое — это чайка села на Нелькино плечо. Это лёгкое прикосновение живого белого комочка и пробудило Нелькино сознание.
«И что я задумала?!» — мурашками поползла мысль, и девушка, резко повернувшись, рванулась к берегу. Но было уже поздно… Нелькина нога попала в воронку, и сейчас её со страшной силой затягивало в чёрную бездну.
«Спасите!» — закричала Нелька — и очнулась на чьих-то сильных руках. Ей почудилось, что её несёт Саша, но, открыв глаза, увидела совершенно незнакомого мужчину. Он принёс её в коттедж, положил на кровать и сказал сбежавшимся людям: «Вот — чуть в воронку не затянуло!..» И исчез.
Нельку растирали спиртом, поили валерьянкой, все охали и ахали, и один только Саша равнодушно проговорил: «Только идиотки купаются около воронок!» Сказав это, он ушёл.
…На следующее утро Нелька вышла на крыльцо и поняла, что наступила осень — воздух стал как-то особенно прозрачен, а солнце не утеряло свой золотой блеск, но лучи его стали бледно-серебристыми.
Вечером пришёл пароход, и Нелька, в последний раз окинув взглядом песчаные откосы и гордые стволы кедров на них, тихо сказала: «Прощай, лето… Прощай, Саша!..» Нелька с Сашей, хоть и были почти ровесниками, учились в разных классах и в разных школах: Саша — в мужской, а Нелька — в женской. Тогда ещё было такое разделение мальчишек и девчонок, попиравшее саму идею их равенства.
И вот — 1 сентября! В школах сделали ремонт. Нельку всегда волновал этот запах только что высохшей краски. Парты блестели, стены сияли, доска превратилась в зеркало. В раскрытое настежь окно на фоне голубого неба заглядывал золотеющий клён — его листья, задумчиво кружась в воздухе, устилали ковром школьный двор. Один из листьев упал на подоконник. Нелька осторожно взяла его в руки и вдруг подумала: «Запомню это мгновение на всю жизнь… Что-то будет со мной через двадцать лет?..»
В сентябре по школе пронёсся клич: «Все — на картошку!» И девчонки, начиная с пятого класса, ринулись за город, на совхозные поля.
Каждый день после уроков, съев по маленькой булочке, которые приносила староста, девчонки под началом учителя математики Матвея Петровича садились в автобус и ехали в пригородный совхоз, а вечером возвращались домой.
…Сегодня дождь хлестал особенно ожесточённо. Действительно, началась уже настоящая осень со всеми вытекающими отсюда последствиями. Подняв воротники пальтишек — плащей от дождя тогда ещё не было — девчонки рассыпались по полю. А дождь хлестал всё сильнее и сильнее. Вдруг небо раскололось ослепляющим глаза огнём, и девчонки с визгом побежали под навес, под которым в тёплом тулупе стоял Матвей Петрович.
«Назад! — закричал он. — Всем двойки поставлю! Из комсомола исключу!» И вдруг фальшивым фальцетом он снова выкрикнул: «Что, сволочи, Родине не хотите помочь?!» Нелька обратила внимание на фальшивый пафос этой фразы, но всё равно при слове «Родина» что-то дрогнуло в сердце Нельки, и она поняла, что уже не сможет оставаться под навесом… За Нелькой на поле понуро потянулись и другие девчонки.
Красными, распухшими пальцами Нелька вытягивала из жидкой грязи ненавистные картошки и вдруг заметила, что картофелины стали почему-то красными и такие же пятна выступили в воздухе из-за дождя, а потом эти пятна почернели…
Нелька очнулась на больничной кровати и с ужасом узнала свой диагноз: «туберкулёз кишечника». Все знали, что Нелька обречена. Лежать целые дни в постели было так нудно, и Нелька пела любимую песню.
«Догорай, гори, моя лучинушка, догорю с тобой и я…», — пела она, и её сильный серебристый голос заполнял больничные палаты и коридоры. И тогда соседки по палате отворачивались к стене, чтобы скрыть свои невольные слёзы…
Очень любила Нелька петь «Гренаду» Светлова, и её сердце разрывалось от страстной мечты о всеобщем счастье.
Для себя же она хотела только одного: чтоб однажды раскрылась дверь и вошёл Саша, сел на кровать, взял её руку и посмотрел ей в глаза долгим, внимательным, таинственным взглядом, которым он смотрел на своих партнёрш по танцам…
И вдруг однажды из-за белой пелены затуманенного жаром сознания увидела Нелька его… Да, это были Сашины серые с металлическим отливом глаза, но сейчас они были жалкими, растерянными, полными слёз…
«Нелька», — шептал он, и его пересохшие губы плохо повиновались ему. — Нелька, ты что, ну что ты? Не уходи… Я люблю тебя, я всегда любил тебя… Нелька…»
«А как же Марина?» — тихим, как шелест, голосом спросила Нелька, и в её погасших глазах встрепенулась жизнь.
«Что ты! Что ты? Ведь она же гадина, я её терпеть не мог. Я не знаю… Я себе назло… Я тебе назло… Я дурак, Нелька… Не уходи!»
Но Нелька уже ушла, снова потеряла сознание. Сашу вывела в коридор больничная медсестра, его била выматывающая последние силы мелкая дрожь. Его положили на диван в кабинете врача, сделали укол. Мысли его были лихорадочные, невнятные, отрывочные: «Что это я? Что я сделал? Почему так боялся её?.. Ведь я нравился взрослым дамам!.. Я не сказал ей ни одного доброго слова… и теперь уже никогда не скажу… Проклятая трусость!.. Проклятая гордость!..»
…Нелька умерла ранним утром, когда золочёные стрелы восходящего солнца пронзили прозрачные стёкла больничных око
