— Глыба, пойдём с нами! — соседский мальчишка по прозвищу Пузырь хитро подмигнул и махнул рукой, показывая в сторону речки. — Айда, наваляем подгоренским соплякам, а то они совсем обнаглели. Вчера нашего Понятку отлупили почём зря.
— Пошто отлупили-то? — Глыба, отрок двенадцати лет от роду, но уже не по годам рослый, широкоплечий и очень крепкий, сидя на завалинке возле своего дома, лениво потянулся и, слегка зевнув, с неохотцей посмотрел на Пузыря. Тот подошёл поближе и заговорил торопливо, заискивающе, стараясь поубедительнее объяснить суть дела. Пузырь опасался, что Глыба не станет его слушать, передумает и снова примется дремать на солнышке.
— Дык, я и говорю, вчера Понятка шёл мимо Подгорок на заимку к своему деду-пасечнику. Только он речку перешёл, а там, глянь — подгоренские! Гурьбой у мостков топчутся. Ну, и зацепились к Понятке. Слово за слово — их пятеро, он один! Ох, и намяли ему бока! Да сильно так! У-у-у! Главное, сорочку новую порвали, хорьки паршивые, которую ему мамка накануне вышивкой по воротнику изукрасила. Представляешь, он в новой сорочке, а они разорвали её — от ворота и прям до пупа! — Пузырь волновался, строил гримасы, размахивал руками, изображая, как сильно побили Понятку, и прямо на себе показал, как тому изорвали рубаху.
— Понятка на заимку не пошёл, не до того уж… А мамке-то забоялся говорить, что к деду не ходил. А ещё ему глаз подбили — вот такой синяк, я тебе скажу! — Пузырь сжал кулак и поднёс к своему глазу, чтоб стало нагляднее, как шибко досталось их приятелю Понятке от мальчишек из соседней деревни.
Подгорки располагались неподалёку от их собственного села Надгорок. Аккурат за рекой — всего в полверсте по прямой. И с некоторых пор подгоренские мальчишки стали озоровать беспричинно.
— Ну, так, Глыба, ты пойдёшь с нами? Отлупить надобно подгоренских. Нельзя ведь оставлять безнаказанно этих прохиндеев окаянных! — Пузырь с ожиданием глядел на Глыбу, а тот всем своим видом показывал, что его никак не волнуют эти распри.
— А чё, без меня не обойдётесь, что ли? — Глыба вытянул ноги вперёд и посмотрел на свои огромные босые ступни, уже изрядно испачканные свежей землицей. — Мне сёдне ещё бабке нужно помогать в огороде. Репу полоть надобно, — Глыба старался не смотреть на Пузыря и всё уводил взгляд то на небо, то на землю, со своих ног — на верхушку соломенной крыши соседнего дома, на котором пустовало огромное аистовое гнездо.
День выдался тёплый, погожий, хотелось неторопливо поковыряться в мягкой огородной почве или посидеть на завалинке возле избы, погреться на ласковом солнышке. Идти за речку в соседнее село и тем более кого-то лупить — Глыбе никак не хотелось.
— Глыба, так ведь это уже не впервой! На прошлой неделе, помнишь, они Славутку задирали? А соседку мою Луньку перед этим грязью закидали, когда она шла с молоком к сроднице своей в их село. Ужас! Постоянно безобразят подгоренские, спасу нет! А всё потому, что давно не получали по сопаткам, вот и обурели безмерно, — Пузырь уже и не знал, как побудить Глыбу на отместку.
— Глыба, если нонче не проучим подгоренских, — нашим совсем проходу не будет! Ни девчонкам, ни мальчишкам! — Пузырь уже начал дрожать всем телом от негодования. Он был драчун известный, заводной и отчаянный. Хоть и невысок ростом, но сбит плотно: упитан, с большими ручищами, с большой круглой головой и пухлыми румяными щеками. Потому и прозвали Пузырём, что был мордастым и округлым.
— А Луньку-то пошто? — Глыба недоверчиво взглянул на Пузыря.
— А ни пошто! — тот взмахнул руками. — Озоруют по дурости. Потому как им всё с рук сходит.
— Не брешешь? — Глыба оживился и подался немного вперёд. — За Луньку-то братовья заступятся. Вона их у неё сколько!
— Так ведь подгоренские уже ничего не боятся, окаянные, — безобразят безо всякого страху. Точно тебе говорю: если нынче не пойдём и не наваляем им, то всем надгоренским ребятам прохода не дадут. А дальше только хуже будет, сам знаешь. Лучше уж мы сами разберёмся. Если взрослые прознают, то опять промеж сёл тяжба начнётся. На суд придётся сход собирать, — Пузырь выдохся, он исчерпал все аргументы для уговора Глыбы и уже не надеялся ни на что.
Глыба помедлил, покачал большой кудрявой головой, потомил Пузыря, затем нехотя привстал, развёл руки в стороны, мощно и с хрустом потянулся... Пузырь невольно отпрянул — размах-то у Глыбы нешуточный. Да и кулачищи с толстыми пальцами выглядели, как огромные булавы. Холщовая рубаха на груди у Глыбы натянулась, затрещала, крупные мышцы забугрились под рукавами. Да, крепок был Глыба не по-отрочески.
— Пойдём, что ли? — Глыба решительно шагнул прямо на Пузыря. Тот ловко отскочил в сторону и, развернувшись, засеменил рядышком. Он хоть и на год старше, но ростом был пониже Глыбы почти на голову, и казалось, что не шагал, а катился, как колобок, изредка подпрыгивая.
— С нами ещё Раздрыга и Птаха пойдут; мож, и Вятко присоединится, если сбежит с огорода. Он сегодня у тётки помогает. Но с тобой-то мы им наваляем. Ух, как наваляем! Не сомневайся! — тараторил Пузырь, подбадривая товарища.
— А я и не сомневаюсь, — совершенно спокойно произнёс Глыба.
Они дошли до конца небольшой кривой улочки, идущей слегка под уклон, и за последней избой, за оградой из высокого плетня, повернули направо — на дорожку к речке.
* * *
Село Надгорки — всего-то около сорока домов — располагалось на высоком левом берегу небольшой реки Пичуги, петлявшей по лесной долине с юга на север. На другом, низменном правом берегу, находилось село Подгорки — около двадцати дворов. Небольшая луговая пойма ниже по течению вся поросла высокостойной, в человеческий рост, травой. Недалеко был брод глубиной по колено. Обычно, чтобы миновать недружелюбных подгоренских мальчишек, надгоренские ребятишки бегали через этот бродец поиграть на лугу в высоких травах.
Дорожка круто спускалась к речке. Там на бревенчатых столбцах стояли дощатые мостки без огородки, не очень широкие — так, чтоб разойтись двум людям. Пичуга в этом месте — не более трёх саженей в ширину.
У мостков стояли двое мальчишек лет по тринадцать: один — высокий и худощавый, белобрысый и веснушчатый, с маленькими хитрыми глазками на узком лице; другой — поменьше, покоренастей, с копной каштановых волос, с круглым лицом и длинноватым носом. Оба одеты в суконные порт-ки и льняные серые рубахи с короткими рукавами.
Высокий, заметив спускающихся к ним Глыбу и Пузыря, замахал рукой, подзывая. Другой нетерпеливо побежал навстречу. Парни заулыбались — сильно обрадовались, завидев Глыбу. Невысокий подбежал, хлопнул, приветствуя, по плечу Пузыря и Глыбу, защебетал пронзительным голосом:
— Глыба! Как я рад, что ты с нами! Это хорошо. Очень хорошо!
— Здорово, Птаха! — Глыба, не сбавляя шага, хлопнул невысокого парнишку по плечу в ответ на приветствие. Подойдя к высокому, Раздрыге, мальчишки поприветствовали друг друга хлопками по плечам.
— Ну чё, вчетвером что ли пойдём? — спросил Раздрыгу Пузырь. — Не маловато ли?
— Вятко обещался подойти, но его тётка навряд ли отпустит. Они сегодня на огороде управляются вместе, — Птаха безнадёжно вздохнул. На Вятко они уже не рассчитывали.
— А сколь их там будет? — Пузырь глянул за мостки, где в полусотне саженей стояла высокая общинная изба, за которой начиналась единственная улочка села Подгорки. — Все не придут. А пятерых-то мы уделаем!
— Чё-то подгоренских не видать, аль зачуяли чего? Мож, не придут? — Пузырь начинал понемногу заводиться в предвкушении драки.
— Не-е-е, придут. Они здесь, у мостков, вон на тех брёвнах отираются каждый день, — Раздрыга говорил неторопливо, со знанием дела. Он был наблюдательный и опытный боец.
— Выбрали место на самом проходе. Кто бы ни шёл, обязательно зацепят, хорьки поганые! — Пузырь уже горячился. Он крутил головой в разные стороны, резко размахивал руками, как бы разминаясь.
Птаха тоже не стоял на месте: возбуждённо суетился, то подпрыгивая и встряхивая руками, то переминаясь с ноги на ногу.
Раздрыга всё поглядывал в начало улочки, гадая, когда же появится противник. Один Глыба стоял спокойно, как ни в чём не бывало, всем своим невозмутимым видом выражая хладнокровие и даже равнодушие.
Там, где стояли мальчишки, по бокам дорожки росли мелкие, по колено, кустики шиповника с ярко-красными продолговатыми ягодками. А за мостками повсюду зеленела сочная травушка.
— Здесь будем ждать аль перейдём? — Пузырь глянул на Раздрыгу.
— Лучше перейдём. А то подумают, что мы трухаем, — Раздрыга первым шагнул на мосток. Ребята переправились через речку на другой берег и подошли к лежащим неподалёку брёвнам, на которых обычно и сиживали задиристые подгоренские мальчишки.
Последним ступил на мосток Глыба, и доски под ним застонали и заскрипели. Он приостановился посерёдке и поглядел вниз — залюбовался.
Вода была прозрачной — она едва слышно журчала, поигрывая солнечными бликами. Глубина хоть и мужику по пояс, а жёлтое песчаное донышко с разводами видно хорошо. Редкие речные травинки шевелили длинными зелёными усами по самому дну. Мелкие серебристые рыбёшки сновали в струях, вихрящихся вокруг опорных столбцов. Пахло речкой: влажной свежестью, вобравшей ароматы луговых трав и лесных зарослей.
Ребята часто ходили купаться в Пичуге на особое место, подальше от обоих сёл, в крутую излучину, образующую широкий омут. Глубина там больше роста взрослого человека, а мутноватая вода постоянно закручивалась в одну большую, но не опасную воронку. Здесь можно было с разбега смело нырять с высокого бережка. Купаться в Пичуге — было особым удовольствием для надгоренских мальчишек.
Глыба оторвался от созерцания текущей воды, преодолел мостки и подошёл к брёвнам, на которых уже расселись его приятели. Медленно присел и огляделся по сторонам. На противоположном высоком берегу располагалось его родное село Надгорки: некоторые избы на склоне были хорошо видны, а другие — утопали в зелёной листве лип и рябин. За селом сразу же начинался густой лес из высоких сосен и вековых пихт. Окрестности Надгорок были весьма живописны. Красивее этих мест Глыба ещё и не видывал.
Солнышко уже перевалило за полудень и пригревало всё сильнее. Лёгкий ветерок, обдувая лицо, спасал от жары. Журчала водица в Пичуге, шелестели травы, стрекотали кузнечики, и посвистывали птахи — было хорошо и благодатно. Глыба задумался, замечтался...
Его мысли прервал осторожный толчок в бок. Это Птаха пихнул Глыбу.
— Идут! — в голосе Птахи звенела тревога.
Послышались приближающиеся шаги и гомонящие голоса. Казалось, что топочет небольшое стадо баранов. Какой-то мелкий перебивчатый шаг и глухое костяное постукивание придавали этим звукам зловещее содержание.
Глыба, по своему обычаю, неторопливо привстал, медленно выпрямился, поведя плечами, и развернулся в сторону приближающегося шума. Сперва он заметил, как сильно напряглись его товарищи, глядевшие туда, откуда шёл неприятель. Глыба тоже перевёл взгляд в ту сторону.
— Эвона! — протянул вскочивший на ноги Пузырь.
Из-за угла общинной избы показались люди. Это стремительно двигалась толпа подгоренских мальчишек, человек пятнадцать: от семилетнего чернявого Нежданки до четырнадцатилетнего рыжего Завигоры. Лица их были серьёзны и сосредоточены, в глазах блестели злобные искры. В руках они держали длинные палки, которыми постукивали о землю в такт своим шагам. Зрелище было впечатляющим и устрашающим.
Глыба всматривался и находил знакомые лица ребят, которых встречал раньше. Сегодня к ним вышли почти все отроки села Подгорки, и это означало, что будет решаться очень серьёзный вопрос. Не столько отместка за мелкие обиды, сколько выяснение того, кто будет в дальнейшем верховодить над мостками через Пичугу. Должно было определиться негласное право одной из ватаг командовать над переправой. В таких потасовках могли принимать участие только отроки — мальчишки до четырнадцати лет. Старшие парни, юноши, в такие дела не лезли — им хватало своих заморочек.
— А чё их так много? — заволновался Птаха. — Кабы знать, что они всем селом выйдут, так мы бы всех своих привели. Наших-то поболее наберётся.
— Да, наваляют нам сейчас, — сдавленно просипел Пузырь. У него от волнения всё лицо стало красным, и непонятно было, то ли он трусил, то ли волновался, то ли начинал яриться.
Раздрыга стоял спокойно, слегка наклонив белобрысую голову вперёд, и глядел на приближающихся противников исподлобья. А Глыба смотрел на шагающую толпу с какой-то непонятной грустью. Взгляд его был исполнен мечтательности, а по лицу пробегала меланхолическая улыбка.
Ватага подгоренских отроков подошла на расстояние нескольких шагов и остановилась. Палки угрожающе опустились наперевес. Все притихли.
Вперёд выступил Завигора — нынче он верховодил.
— Это что, всё ваше воинство? — усмехнувшись спросил он. — Остальные-то что не пришли, забоялись?
Бросив взгляд на молчаливого Глыбу, Завигора немного поубавил гонор:
— Глыба, а ты сегодня за троих будешь или только сам за себя?
Подгоренские мальчишки засмеялись нарочито громко, нагоняя на себя боевой пыл.
Глыба в ответ усмехнулся, ласково поглядел на Завигору и, ничего не произнеся, только развёл удивлённо руками в стороны и пожал плечами.
— Чего-то вы, надгоренские, забурели не по чину! Ходите по нашим мосткам, разрешения не спрашивая. Непорядок! — Завигора продолжил свою вступительную речь.
По заведённой традиции, чтобы драка выглядела как благородное выяснение отношений, нужно было обязательно обменяться пылкими речами. Это была и дипломатия, и раззадоривание, и своеобразная боевая этика.
Завигора, чувствуя солидный численный перевес и предвкушая неминуемую победу, смелел, воспарял, и речь его начала приобретать надменный и вызывающий характер:
— Что, в Надгорках уже пацанов не осталось? Одни девки что-ли? Когда по мосткам проходить понадобится, то разрешение у нас будете спрашивать и в пояс кланяться: «Ты позволь, душа добрая, Завигора, сокол ясный, нам по мосточкам пройти, белых ножек не замочив». А Завигора добрый: «Проходите, красны девицы, в пояс мне поклонитеся и ступайте себе своими путями-дороженьками!».
Завигора стоял, подбоченясь. Покачиваясь, красовался перед своей ватагой, напускал на себя спесь, глумился над притихшими противниками. Приятели его посмеивались, скалили зубы, подхихикивали и подвывали.
Раздрыга, не выдержав, выкрикнул гневно:
— Врёшь, рыжий пёс! Мостки эти сладил мой дед по уговору обоих сёл.
— Ты кого псом обозвал, оглобля струганая? — пропищал щекастый мальчишка по прозвищу Оплеух, выскочив из-за спины Завигоры.
— Не хотят ходить по мосткам со спросом, пущай ходят бродом, а мостки наши! — завопил самый малый из подгоренцев, чернявый Нежданка. Он замахал, грозясь, толстой палкой.
— Пущай бродом ходят, как коровы! — закричал ещё один подгоренский мальчишка.
Парни засмеялись — теперь уже злобно и надрывно. Толпа заводилась, волновалась, шум нарастал. Все стояли, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда же наступит момент ринуться в драку, чтобы отлупить и затоптать наглых и малочисленных надгоренцев.
Многие с опаской посматривали на Глыбу — он был серьёзным аргументом в любом споре, но четверо против пятнадцати — слишком неравные силы. Это вселяло в подгоренцев самоуверенность и настраивало их на предстоящую схватку.
Глыба тихо поводил плечами. Раздрыга выкрикивал ответные задиры и распалялся. Пузырь, нервно переваливаясь с ноги на ногу, уже весь был красный от ярости и кипел от нетерпения. Один Птаха выглядел немного неуверенно. Но и у него не было страха — лишь жгла досада, что из-за неравных сил произойдёт несправедливая схватка. И это придавало Птахе особую, настырную стойкость.
Вдруг раздался нарочито спокойный голос Глыбы:
— На палках будем биться? Или на кулаках?
Толпа подгоренцев не ожидала такого хладнокровного, исполненного твёрдой самоуверенности вопроса и слегка опешила от явного вызова, прозвучавшего в нём. Мальчишки начали переглядываться: драться палками против безоружных не честно. Традиции и обычаи старались соблюдать все. Нарушать неписаные правила боя нельзя, это могло опозорить не только близких и друзей, но и всех односельчан. Никто не должен потом говорить, что в селе Подгорки или Надгорки живут пакостные и нечестивые бойцы, которые не соблюдают правил схватки. А вот численный перевес одних над другими бесчестным не считался — сколько пришло, столько и будет отстаивать честь и достоинство своего села.
Завигора переглянулся со своими приближёнными — Оплеухом и Губоней, мрачным и злобным отроком. Они уверенно кивнули и что-то выкрикнули своей ватаге. Все подгоренские парни послушно побросали палки на землю. Некоторые поскидывали рубахи и остались заголёнными по пояс, в одних портках. Завигора тоже снял красивую вышитую рубаху и подал Нежданке. Тот принял её, аккуратно свернул и, повинуясь приказу, отошёл в сторону. Ему было велено не принимать участие в драке из-за своих малых лет.
— До крови или до земли?! — крикнул Завигора, кидая злой взгляд на Раздрыгу.
До крови — означало, что боец, у которого пойдёт первая кровь, должен без разговоров покинуть поле боя, признав своё поражение. До земли — означало, что противника нужно сбить с ног на землю. Обязательно в горизонтальное, лежачее, положение, чтобы он уже не помышлял вновь подняться на ноги.
И у тех, и у других правил были свои преимущества и недостатки. Биться в меньшинстве было бы выгодно до крови. Разбили нос — и вышел из схватки. А до земли — могли так уронить и так потоптаться ногами — до полной потери сознания.
— Как хошь, нам всё едино. Всё равно вам быть битыми! — заорал свирепым голосом Пузырь. Подгоренские засмеялись почти истерично от такой невиданной наглости и самоуверенности. Они посчитали, что этот выкрик был от страха и отчаяния.
Завигора построил ватагу в три ряда друг за другом: в первых двух — по пятеро, в третьем, замыкающем, — четверо. И сам встал с краю во втором ряду.
— До земли! — громко выкрикнул Глыба и сделал шаг вперёд. Это расценили как сигнал к началу боя. Все напряглись и несколько мгновений стояла зловещая тишина.
Глыба встал чуть впереди, слегка присев, наклонив корпус вперёд и выставив перед собой согнутые в локтях руки с огромными кулачищами. Слева от него изготовился набычившийся Пузырь с кулаками, задранными над головой, а справа, слегка развернувшись левым боком, стоял совершенно спокойный Раздрыга. За спиной у Глыбы нервно топтался бледный Птаха — его поставили прикрывать тыл, и он готов был биться до конца.
— Понеслась! — выкрикнул Завигора и рванулся вперёд. Его отряд с воплями сорвался с места и кинулся на четверых надгоренских парней.
Ватага подгоренцев с разбега наскочила на надгоренцев. Раздались хряст-кие, звонкие удары, и сразу же несколько подгоренских мальчишек отскочили назад, как будто наткнулись на упругую стенку, спружинившую, но не сломавшуюся.
Глыба работал своими кулачищами быстро и сильно. Каждый его удар попадал в цель, в основном в головы, и от каждого такого удара кто-то сильно вскрикивал и откидывался, почти что отлетал назад, на стоявших во втором ряду. Но те не давали им упасть на землю и толкали обратно на противника. Там опять обрушивался кулак Глыбы, и после второго удара тело уже не отскакивало упруго назад, а, обмякая, оседало вниз, прямо под ноги стоявшим сзади.
Глыба бил сразу троих попеременно правой и левой рукой с частотой молодого дятла, отдупляющего старое дерево. Те, кто нападали по краям, нарывались на кулаки Раздрыги и Пузыря. Раздрыга резко наносил сильные удары с оттягом, метко попадая прямо в лоб, и сразу же рушил противника наземь — тот обморочно валился вниз.
Пузырь бил, раскачиваясь корпусом влево и вправо, согнутыми в локтях руками, попадая в основном в корпус, но иногда его удар выходил по дуге снизу вверх и угождал высоким парням прямо в челюсть. Раздавался лязг зубов, вопли, вскрики, взвизгивания.
Не стоял без работы и Птаха. С флангов забежали два резвых парня, норовя садануть Пузыря и Раздрыгу сзади. Но Птаха был начеку — и короткими сильными ударами в живот осадил дерзость нападавших, заставив их согнуться пополам от боли и упасть на колени.
Завигора во втором ряду тянулся к противнику, размахивая руками, как журавль крыльями на току. Первый рядок подгоренцев через несколько мгновений был побит и осел вниз — мальчишки валялись на земле, вопя и поскуливая. Второй ряд, уже разъярённый, перешагивая через лежащих товарищей, кинулся на надгоренцев. Но в ответ раздались сочные звуки отбиваемого скалкой мокрого белья, хруст, треск, лязг, пустые и гулкие звуки ударов по грудной клетке и вязкие, глухие тычки в живот.
Завигора, уклонившись от первого удара Глыбы, неожиданно получил второй — слева, прямо в лицо. Искры сыпанулись из его глаз. Третьего удара, в голову, он уже и не почувствовал. Охнув, он рухнул на лежавшего внизу Оплеуха.
Ещё несколько мгновений — и второй ряд подгоренцев лежал обездвиженно, прямо поверх поверженных бойцов первого ряда.
Третий ряд дрогнул и притормозил. Мальчишки наскакивали и отпрыгивали назад, боясь споткнуться о лежащих на земле побитых товарищей, пытаясь достать длинными выпадами хоть кого-нибудь из храброй четвёрки надгоренцев. Нападающие уже морально надломились. Им не хотелось попадать под сокрушительные удары Глыбы или Раздрыги, но и отступить было невозможно — позорно. Подгоренцы уже просто оборонялись, прикрывая руками головы и изредка отмахиваясь.
Темп схватки замедлился. Но тут исход боя решил Раздрыга. Он с диким воплем вскочил ногами на кучу лежащих и стонущих тел противников, и, раскинув руки, яростно прыгнул на ещё оставшихся подгоренских бойцов. Те отпрянули, повернулись боком, а в этот момент Пузырь, тоже с громким криком, перепрыгнув через валявшихся врагов, нанёс сильные удары в корпус, по бокам и в грудь, потому как бить в спину было нельзя.
Подгоренцы растерялись, развернулись, но тут же попали под перекрёст-ные удары Раздрыги и Пузыря. Двое упали с разбитыми носами, прикидываясь бесчувственными. А двое ещё пытались отбиваться, но в глазах их появился такой ужас, от которого они едва не теряли сознание.
Глыба стоял, уже не вмешиваясь, только приглядывал, чтобы кто-нибудь из лежащих на земле вдруг не воспрял и не кинулся бы с коварным ударом в спину. На лице его играла счастливая улыбка. Он нанёс ударов тридцать, может быть, сорок, а сам пропустил всего три. Один — слабый, в челюсть, — нанёс ему в падении Оплеух. Второй, посильнее, — в плечо. Третий, самый сильный, — попал по грудине. Поэтому справа слегка ныли рёбра. Кулаки же его были сильно поранены и измазаны кровью. От крепких ударов у Глыбы на пальцах полопалась кожа.
Тем временем Пузырь нанёс последний решительный удар, и Губоня, возопив, рухнул навзничь прямо на землю. Тут раздался пронзительный мальчишеский визг. Это Нежданка, до этого стоявший в стороне и с ужасом наблюдавший за разгромом своих односельчан, дико визжа, кинулся на Раздрыгу, и, не умея ударить как следует, впился зубами в ногу выше колена. Раздрыга взвыл от неожиданности, но бить малолетнего мальчишку не стал. Ухватил Нежданку за ухо, крутанул, оторвал от ноги и с силой оттолкнул от себя. Малец отлетел далеко и шлёпнулся в непросохшую лужицу, подняв брызги грязи. Да так и остался там лежать, катаясь с боку на бок и вопя, — не столько от боли, сколько от досады и унижения.
* * *
Бой был завершён. Четверо надгоренцев побили четырнадцать человек подгоренцев быстро — всего-то за пять минут. Комарик, притулившийся попить кровушки у белобрысой, круглолицей и пухлощёкой девчонки Луньки, наблюдавшей за дракой издали, успел только первой порции отведать, как схватка уже и завершилась. Лунька пришлёпнула комара, тоже поставив кровавую точку в батальном событии дня.
Поверженная ватага подгоренцев, стеная и поскуливая, а кто-то, плача навзрыд и вопя благим матом, ползала, корчилась и копошилась на истоптанной земле, где ещё несколько минут назад произрастала зелёная трава-мурава. А теперь и травушка была повреждена непоправимо, обнажив грязную черноту сырой земли.
Трое — Завигора, Оплеух и Крякша — лежали неподвижно, не шевелясь и не издавая звуков.
— Погляди, не зашиб ли кого? — участливо попросил Глыба стоявшего рядом Птаху. Он осторожно наклонился ухом к одному, к другому, шлёпнул по щекам Завигору. Тот застонал, зашевелился и открыл глаза. Оплеух замычал, не открывая глаз. Было видно, что ему очень больно. Крякша, очнувшись, сразу же отполз в сторону. Побитые подгоренцы стали потихоньку подниматься, плача и стеная, помогая друг другу встать на ноги.
— Подыми! — Глыба указал на Завигору. Пузырь и Птаха послушно подхватили рыжего парня под руки, грубо, рывком подняли, но поставили не на ноги, а на колени.
— Слушайте меня, подгоренские! — Глыба, громко и тщательно выговаривая слова, произнёс речь в сторону побитых, но оживающих противников. — Последний раз упреждаем вас всех. Задирать друг друга более не будем. Жить станем миром. Мостки были наши, и нашими всегда останутся. Ходить по ним будем все без спроса — сколько потребуется. И через ваше село тоже ходить будем — сколько нужно и куда понадобится…
А кто вздумает наших надгоренских задирать — тому худо придётся. У кого появятся дела досужие к нашим парням, то будем скликать сход и там решать станем тяжбы ладом и миром…
Следующий раз, если я приду на драку, то никого из вас не пожалею. Зашибу или изувечу страшно. Вы меня знаете…
Глыба немного помолчал и тут же добавил:
— Я всё сказал. Поняли вы меня, подгоренцы?..
В ответ раздались невнятное мычание и непрекращающийся ноющий плач со всхлипами.
— Я спросил, поняли вы меня или нет? Уговор наш признаёте? — Глыба повысил голос, и в нём послышался металлический звон.
— Поняли, поняли, с уговором согласны! — наперебой затараторили подгоренские мальчишки, морщась от боли и превозмогая горечь унижения от такого позорного поражения.
Кто бы мог подумать, что всего четверо побили целую ватагу из четырнадцати крепких парней. Да как ловко и быстро побили — никто толком и опомниться не успел!
— А ты, Завигора, всё ли понял? С уговором согласен? — почти ласково спросил Глыба поникшего, с окровавленным носом, стоящего на коленях Завигору. Тот закивал головой в знак согласия.
— Ась? Не слышу, Завигора! — Глыба приложил ладонь к уху, вроде как прислушиваясь, и медленно, с угрозой, двинулся к нему.
— Понял-понял… Согласен. С уговором согласен! — выжал из себя сквозь зубы подавленный Завигора, едва не плача.
— Ну, тогда ступай себе с миром! — Глыба улыбнулся и потрепал Завигору по щеке. И все вдруг увидели, какое детское и добродушное лицо у Глыбы, этого крупного не по годам парня, который ещё несколько минут назад был свирепым бойцом, жестоко сокрушавшим противников наземь.
— Пойдём до дому! — Раздрыга повернулся и направился к речке.
Все четверо неторопливо перешли по мосткам, право переходить по которым они только что отвоевали в отчаянной схватке, и стали подыматься в гору по дорожке, ведущей к их родному селу Надгорки.
Там наверху стояла счастливая Лунька. На её русоволосой голове красовался венок, сплетённый из жёлтых и красных полевых цветов. Подол белого льняного сарафанчика раздувался ветерком, а в руках она держала букетик из синих колокольчиков.
Ей было уже десять лет, она всё понимала и очень гордилась надгоренскими мальчишками, которые так храбро побили плохих парней из соседнего села. Пусть не кидаются грязью и не дразнятся. Поделом им всем. А Глыба — просто богатырь настоящий!
Мальчишки уже поднялись наверх. И прежде, чем повернуть на улочку, ведущую к их домам, они ещё раз оглянулись назад, окинули взглядом речку Пичугу, петляющую по лесной долине. Посмотрели на недружелюбное село Подгорки, которому сегодня крепко преподали вразумительный урок. За селом, куда ни кинь взор, простирались бескрайние леса.
Далеко-далеко, у самого горизонта синели мохнатые хребты поросших лесом гор. А над всем этим висело лазурное небо с редкими белыми клубками высоких облаков. Сияло летнее тёплое солнце. Реяли ласточки и порхали пташки, изредка проносились вороны. В траве стрекотали кузнечики, жужжали жуки, ныли комарики. Ветерок шевелил травы, ветки и листву деревьев. Мир дышал и жил, и он был необыкновенно красив.
Это было далёкое и прекрасное время.
11 ноября 2007 г.
