Я убегаю туда, за горизонт, куда влечёт меня бесконечность дорог; убегаю прочь от праздной суеты, серой многоэтажности и многоликости большого города.
Куда мчит дорога? А если просто остановить автобус и… узнать?
Бог мой, сколько же прелести в хитросплетении лесных тропок, провисших проводов у обочин и цветочных полян на взгорках, сколько таинственности несут в себе воды реки под низеньким старым мостом. Мне навстречу бегут облака, берёзы, ромашковые поля и синь васильков в волнах поспевающей пшеницы под дуновением лёгкого ветра.
Вот и конечная остановка автобуса, и деревенька с незнакомым названием. Берёзовый лес подступает вплотную к домам, а домиков немного — штук пятнадцать. Уют, тишина… У самой дороги ходят куры, пара коз щиплет траву в лощине у леса. А воздух пахнет свежескошенной травой.
Я буквально изнывала от жары и жажды, и облегчённо вздохнула, увидев высокий колодезный журавль и потемневший от времени, растрескавшийся сруб, и поспешила к лавочке, на которой сидел вихрастый белобрысый мальчишка лет шести-семи. Рядом стояло ведро, полным-полнёхонько ледяной колодезной воды. Вероятно, оно было наполнено только что — солнечные зайчики ещё бегали по зыби воды, и капли срывались на песок с тонкой дуги ручки.
— Тётенька, у нас вода вкусная, пейте, — без лишних слов мальчик протянул мне сияющую на солнце алюминиевую кружку, снятую с ржавого гвоздя за спинкой лавки, — к нам за водой даже из соседних деревень приезжают, вот какая у нас водица! Особенная.
Я сделала глоток, другой. От холода онемело горло, зашлись зубы, но я продолжала жадно поглощать живительную влагу и, только утолив жажду, заметила водяные разводы на белой блузе.
— Досадно.
— Да Вы не переживайте, сейчас высохнет, — махнул рукой мальчуган. — Жарко…
— Спасибо, сынок. А как тебя зовут?
— Валька. Огоньков моя фамилия, а дедуля Огоньком кличет.
— Вода у вас и впрямь вкуснейшая, а почему же дед Огоньком тебя называет? Валентин красивое звучное имя — «крепкий, сильный», значит.
— Не знаю, деда говорит, что я — «герой-сорвиголова». А я думаю, что героем человек становится, когда он большущий подвиг совершит, а я — просто мальчик. Но я буду героем! Вот совершу свой подвиг и буду героем, — малыш упрямо насупился.
Я ласково потрепала его по льняным волосам.
— Быть в жизни хорошим человеком, Валя, — это тоже подвиг. Приходится противостоять злу, бороться с несправедливостью, помогать слабым.
— Правда? — он доверчиво улыбнулся.
— Правда. Ты здесь живёшь, в этой деревне?
— Угу, — кивнул малыш и взмахнул веткой орешника над головой, отгоняя назойливо жужжавшую осу, — с дедулей. Я ему помогаю: смотрю за цыплятами, чтобы не разбежались, огород мы с ним поливаем и сорняки выпалываем. Вот, ведро наше караулю, пока деда в тот синий дом бабушке Маше воды отнесёт. Соседка она наша. Заболела, ноги не ходят, вот дедуля и помогает ей.
Вальке не сиделось на месте. Он беспокойно ёрзал на лавочке, вскакивал, хватался за ведро, делал шаг-другой по тропке и, плеская под ноги воду, бросал свою затею.
— Эх, слабак! — вздохнул сконфуженно он, разводя руками.
— Тебе, быть может, помочь? — предложила я.
— Нет, тётя, сам справлюсь. А вообще, ну его, это ведро. Деда донесёт до дома.
Валька постоял с минуту, почесав в затылке, пригладил вихры и отчего-то подскочил, словно завели в нём маленькую пружинку.
— Тётенька, я сейчас… Вы тут не скучайте, я мигом обернусь.
Не успела я оглянуться, как мальчишки и след простыл...
— Вот уж поистине, Огонёк, — услышала я за спиной мужской голос, — родители на заработки уехали в Москву, навещают редко, а я его тут воспитываю, этого сорванца. Ну никакого сладу с ним нет, резвый очень!
— По нашей жизни, разве это плохо? Славный у вас мальчуган, смышлёный.
— Да-а-а, — улыбнулся мужчина, — а вы, чай, к кому-то погостевать?
— Нет, проездом я тут, — почему-то стыдно было признаться, что приехала в никуда, вернее, ни к кому…
Вдруг кусты позади нас затрещали, и на свет Божий — весь в тонких нитях паутины — вылез Валька, держа в руках несколько веток черёмухи, усыпанных переспевшими чёрно-фиолетовыми бусинками ягод.
— Огонёк, разве можно оставлять гостью одну? Некрасиво, некрасиво поступаешь, парень.
— Ну, деду, я вот… За черёмухой для тётеньки ходил. Кушайте!
— Спасибо, Валентин, — я погладила мальчика по голове.
— Вы уж меня извиняйте, пойду я. Дела деревенские, понимаешь, вот к пчёлам надо… На пасеку заглянуть, — прокашлявшись после крепкой папироски, сказал мужчина. — До свидания.
— Всего доброго.
Я смотрела, как старик, прихрамывая, с ведром в руке шёл по узкой тропинке, и думала о том, какие необычные здесь живут с виду совсем обыкновенные люди; какое огромное сердце бьётся в груди этого человека! С какой добротой, заботой и каплей строгости он воспитывает своего внука!
— Тётенька, тётенька, пойдём! — и Валька потянул меня за руку с такой силой, какой я не ожидала от столь маленького мальчика. — У нас здесь герой похоронен! Здесь, прямо за кустами акации. Пойдём, я покажу.
Признаться, я была удивлена его словами и вообще всем происходящим. А Валька продолжал тараторить:
— Я тоже буду героем. Вот увидите! Совершу какой-нибудь подвиг и стану героем.
За кустами, под старой развесистой берёзой, я увидела одинокую, но ухоженную могилу. На пирамидке из белого гранита под выгравированной золотой звездой прочитала: «Валентин Фёдорович Огоньков» — и дата смерти — «Август, 1945 год», а ниже: «От благодарных односельчан».
— Это папка моего дедули. Он погиб от взрыва фашистской гранаты, когда копал для деревни колодец. А дедуля был тогда совсем маленьким и сидел там, у края ямы, рядом со своим папкой, вернувшимся с войны. И моему дедуле ногу осколками гранаты повредило, вот он и хромает с той поры. А про колодец наш говорят, что вода в нём особая… живая.
Его глаза сияли, в голосе звенел колокольчик гордости, было видно, что мальчика переполняет радость от того, что ещё один человек на большой планете узнал о могиле героя.
Потрясённая, я молчала, а Валька всё болтал без устали и болтал. Вскоре заметила я, что солнце клонится к горизонту: пора ехать домой — и надо было прощаться.
— Тётя, а ты приедешь ещё к нам с дедулей в гости?
— Обязательно, малыш, — я присела на корточки и поцеловала мальчика в соломенный непослушный чуб, — обязательно приеду.
Я старалась запомнить вкрадчивый взгляд его огромных серых глаз, которым не могла солгать.
Тихо урчал мотор, и автобус вот-вот готов был тронуться в путь. Я смотрела сквозь запылённое стекло. Валька сидел на краю скамьи и прутиком что-то вычерчивал на влажной желтизне песка. Я пригляделась: это была большая пятиконечная звёзда.
