— Давай, брат! Выпьем… за тех, кто остался там… за тех, с кем живём — здесь! И за прекрасное далёко, которое будет без нас! — старички, кряхтя и постанывая, вставали в стойку «смирно». Под завораживающий звук орденов и медалей трясущиеся руки поднимали традиционные «малиновские» гранёные стаканы с горькой…
— Катына? Катын, а ты помнишь? — и старик почему-то замолчал, не успев до конца озвучить свой вопрос. Да это и понятно. Склероз проклятый совсем замучил. Да и болячки военных лет не отпускают героев даже на праздники.
А Катына и не думал сердиться на Ивана. Война-зараза каждого по-своему тряхнула. Кто дом потерял, кто семью. А кто и то, и другое. Да и здоровье в придачу прихвачено. Ну а после войны — кто как смог, тот так и устраивал свою жизнь: строился, женился, детей растил, а иные и пристраивались, что теперь руками-то разводить?!
Мой дед Катына во время войны не на курорте отдыхал, а все пять лет воевал самоотверженно — артиллерист был от Бога. На пупке по грязи и в снежные заносы всегда был готов тащить свою пушку и ящики со снарядами в заданном направлении.
Сейчас вот сидят старики за столом, разговаривают… Все темы их разговоров связаны с воспоминаниями. И вопросы похожи друг на дружку, как две капли воды: «Ты помнишь?» «А ты?»
За столом собрались три поколения. Они — самые главные. Дед с бабушкой — хозяин с хозяйкой. Сосед Иван — тучный мужчина, а за последнее время Иван совсем обрюзг: живёт один, поухаживать за ним некому. Когда поест, что Бог пошлёт и соседи попотчуют, а когда и так, ладно. Зачастую по улице босиком ходит. А сегодня — нарядился… Сапоги — хромовые. Рубаха — пусть не глажена, но чистая. А поверх неё пиджак надет — с орденами и медалями.
— Вот те раз! — удивились мы, молодняк, считая только своего деда героем. Иван — Пузырь, как наш дед его называет, — оказывается, тоже не лыком шит. Хоть и писарчуком был (служил при штабе), но успел совершить свои подвиги.
Молодняк — это мы: внуки и внучки наших ветеранов, о ком сейчас идёт речь. Да ещё и соседские ребятишки, они постоянно приходят к нам в гости по таким праздникам. Сладостей от пуза налопаться, что мои мама с папой готовили (мама и папа, так сказать, среднее звено), да ещё и историй наслушаться, что старики сейчас наперебой будут рассказывать.
После первой полковой стограммовки они, наши герои, ещё слышат друг друга, дополняют, если их пути пересекались на фронте. Но вот уже после последующих по «чуть-чуть за…» мы, не стесняясь, задаём свои вопросы. Надо же нам на уроках истории рассказывать те случаи из жизни военных лет, которые никто не знает. И сочинение по литературе писать придётся, если не сейчас, то в конце года обязательно. А какой материал может удивить учителя и одноклассников? Только тот, чему удивляешься ты сам. Вот и приходится выуживать события из памяти очевидцев.
Соседский дед немного повторялся, рассказывал прошлые истории. Штабником был… Как горело, рвалось, взлетало, узнавал одним из первых по докладам из горячих точек. К сожалению, новой была только одна история про то, как по карте город Тулкурск искали. Приказы не обсуждаются, приказы — выполняются. В тот момент никто не знал, где должен находиться отряд в засаде и поджидать противника. А Иван сразу смекнул, разгадал грамматическую ошибку штабников, что «Тулкурск» — это не что иное, как Тула, Курское направление. За находчивость и проявленную смекалку трёхдневным отпуском наградили «вундеркинда». Только он тогда не воспользовался наградой, чуть раньше узнал, что в дом его снаряд попал и что не осталось от его жилища никого и ничего. Для него это сообщение стало не рядовым инцидентом, а великой трагедией всей жизни. И так у него зрение было слабое, а тут он от горя ослеп ещё больше. С годами зрение лучше не стало — он и сейчас носит очки на резиночке, чтобы не потерять, — толщина их стёкол напоминает школьный микроскоп.
Дед Катына уже разошёлся. Не стал слушать, что там мямлит Иван-Пузырь, стал рассказывать свои истории. Глаза сияют, как звёзды; пышут жаром, как раскалённые угли. Воспоминания о прошлом вперемежку с водочкой делают его таким. А он уже докладывает, как мистическим образом вернулся с того света:
— Взрыв… Оглушительной силы взрыв… Ослепительная вспышка. Везде там-тара-рам. И мы летим в трубу: мёртвые, живые… Серебряная воронка, словно засасывает человеческие тела. И я понимал, что лечу в эту прорву. Не знаю, от какого удара головой включилось моё сознание. Только начал я понимать, что остаток моей жизни становится всё меньше и меньше. В мозгу включился инстинкт самосохранения, выживания… Страх за собственную жизнь. И моё физическое тело начало руками и ногами цепляться за края этой проклятущей воронки. Я стал просить прощение у своих близких, родных — кого оставил дома. У коровки-кормилицы, что оставил под присмотром жены. Моё тело содрогалось от своей беззащитности. И тогда я начал читать молитвы. Вера в Бога — мой основной стержень.
И Господь меня услышал…
Я вернулся в реальную жизнь. Лежу и слушаю, что говорят врачи. А им вроде как и не до меня. Им о живых думать надо. А я — неизвестно: то ли здесь, то ли там... И не похоронили меня только потому, что не успели, очередь не дошла. После того боя, «костлявая» многих солдатиков-однополчан увела с собой.
Хирург, что меня штопал, не удивился, что я остался в живых, только прошептал вполголоса, что есть закон природы, который нам, людям, знать не велено. И принялся выполнять свой долг, так как его работа — спасать человеческие жизни.
На этом бы и закончить мне своё повествование про один случай из жизни ветеранов. Да только вот не забываются дедовские слова: «боль потери, горе — срока давности не имеют». Вот так-то вот…
Шло время. Уже и Иван Васильевич, что Пузырём называли односельчане, — высох, стал, как щепка. А потом вовсе тихо ушёл в мир иной. Болезнь, поселившаяся внутри него, вытянула жизнь из хрупкой человеческой оболочки.
И деда моего не стало. Он не звал чертовку в саване с затупленной косой, но предчувствовал, когда она придёт и за ним. Односельчан, участников войны, в деревне всех под гребёнку выкосила. А деду словно отсрочку предоставила — дела доделать, а может, и тело физическое помучить…
В сердце старика много любви — осколки, оставленные войной в теле, а иногда и нестерпимая боль — не превратились в ненависть и злость. Память — болела, очень болела, а он нам всем раздаривал — душу…
В тот день дедушка попрощался со всеми, словно в гости уезжал на денёк-другой. Устинье, жене своей, приказал корову блюсти, подкармливать: «Нынче зима колючая. Не снежная, а морозная. Как бы к отёлу кормилица не пала». А сам лёг на лежанке у печки, ноги вытянул, руки на животе скрестил, и… уснул. Вся его находившаяся в душе нежность словно оттаяла и устремилась к кончикам губ, делая лицо счастливым и беззаботным. Только больше Катына так и не проснулся. Видно, во сне он и умер… Царство ему небесное!
Да и я уже не та маленькая девочка с косичками. По статусу я — бабушка. Детям своим рассказываю истории из прошлого. Не те цифры и факты, что в учебниках прописаны, — их они прочитают и без меня. А те истории, которые слушала сама от участников военных событий. Для внуков их решила и записать.
Каждый раз, когда приходит весна и страна готовится к великому празднику Победы, у меня в памяти всплывает новая история или сюжет из рассказов деда.
Идя на смерть неминучую, каждый солдатик знал, во имя чего жизнью жертвует: Родина, будущее, мы…
Хотелось бы, чтобы последующие поколения ценили жертвенность предков. Ценили мир, свою жизнь и жизнь чужую. И пусть в человеческих душах всегда расцветает май!
