ЛОКОН
Вечер, переполненный стихами.
Время, поглощённое строкой.
Женщина с печальными глазами
Радость обретала и покой.
Плавали снежинки в глади окон,
Вслушиваясь в музыку стихов.
На стекле остался белый локон,
Сотканный из снега и из слов.
* * *
В крещенские гадания играя,
мы к зеркалу направили свечу, —
с звезды спускалась женщина нагая
по яркому зелёному лучу.
Во тьме она, как облако, парила
и торопилась, приближаясь к нам,
и луч, как изумрудная перина,
стелился к белым мраморным ногам.
Лиловые глаза её лучились,
алмазы, вспыхивая, гасли в небесах,
и взгляд манил и звал, чтоб растворились
мы в тех инаковидящих глазах.
И буйные, спирально-завитые,
летели волосы до самой полосы —
холодные, прозрачно-голубые,
как будто бы из утренней росы.
Две маленькие трепетные груди
волной омыла ниспадающая прядь…
В руке она несла огонь в сосуде —
влюблённых и блаженных окроплять.
ЗВЕЗДА
Ночь.
Вечность.
Сны остановились.
Блаженства миг. Звезда в окне.
Душа и плоть соединились
и озаряются извне.
Волною томною объято,
дыханье тонет в тишине.
Звезда любви ссыпает злато
и растворяется во тьме.
Но вот уж новый вспыхнул пламень,
и рифмы мечутся в огне.
Ночь.
Вечность.
Строчек очертанья.
Блаженства миг.
Звезда в окне.
* * *
Мой слух раздвоен,
я тебя не слышу,
но призван дух мирское осязать.
Надрывен почерк.
Но рука запишет
«Прости меня…»
в заветную тетрадь.
Размыты звуки,
судьбы,
лики,
сцены —
на Святки сбой случается, когда
свершаются в природе перемены
и к таинству готовится вода.
ЗА ГРАНЬЮ ТИШИНЫ
Звенящий воздух.
В полусне
какой-то слышен голос мне,
родной и близкий.
Двойник ли мой вечерней мглой
зовёт куда-то за собой —
зеркальный призрак?
Густое облако в огне
плывёт из чьих-то глаз — извне.
И взгляд лучистый.
И снова тянется иглой
тот голос, робкий и нагой,
как тайна, чистый.
ВЕНЕРА
Сплошным покровом облаков
укрыта древняя планета.
Здесь пасмурны разливы света,
но пекло — испокон веков.
Здесь душный газ и пар кислот
перетекают в ад из ада,
и рад бывает капле яда
сей раскалённый мир без вод.
Не выжмет ни дождя, ни рос
на твердь гигантская парная,
и — совершенно не земная
картина здешних стойких гроз.
Сверкнёт — и вздох испустит зной
в ответ сухим раскатам грома,
на камнях жуткая истома
тяжёлой сдавится волной.
И всякий раз Пророк небес,
удушье западни венчая,
от края купола — до края
прочертит молниевый лес.
Но рёвом возразит вулкан,
в углекислотный плен Венеры
взметая флаги атмосферы —
огонь
и пепельный туман.
ЗВЁЗДНЫЙ БРАТ
Звёздный
мой брат,
вернись,
дай мне
передохнуть,
как лабиринта
нить,
бренный
петляет
путь...
Взял,
уходя
домой,
ключ ты
от райских
врат.
Не оттого ль
земной
полон
мой путь
преград?
Не оттого ли
боль
в сердце,
мой звёздный
брат?
Где же
твоя
любовь
тысячи
звёзд
назад?..
Мы же с тобой
нашлись
средь мириад
людей.
Или другая
высь
стала
тебе
родней?..
Звёздный
мой брат,
вернись,
хочешь,
опять
изрань...
Только
поторопись,
только
меня
застань.
СВЕТ ВСПЫХНУВШЕЙ ЗВЕЗДЫ
Кончен день.
Вот смолкнет город.
Стихнет дом.
Устанет чтец.
Только наш покой надломлен
притяжением сердец.
Ночь провалится бездонно,
обернувшись тыщей лет,
Ночь протянется бессонно,
только нам в ней места нет.
Взгляд судьбы в пустыне окон,
мёртвых звёзд прощальный свет.
А свет вспыхнувший — далёк он.
И его на небе нет.
ЗАКЛИНАНИЕ
Когда ночная мгла укрыла города
и ты, Земля, спала в объятиях Морфея, —
во тьме пронзила небо, падая, звезда,
но я поймать успела Огненного Змея —
ввысь отпустила заклинание своё.
И прикоснулась к свету
мысль моя мгновенно,
и небо навсегда запомнило её —
«Будь счастлива, Земля,
и будь благословенна!»
ГАГАРИН И МИРАЖИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА
Он в той невидимой стране,
откуда мир видней.
Вот он притронулся к Луне,
потрогал след на ней,
лучом от лунного «Орла»
Флориду и Техас
пощекотал... «Ну и дела! —
в тот миг подумал Базз*. —
Земля — Луна, Луна — Земля,
кто первый, тот герой;
Гагарин здесь, а там был я —
он первый, я второй».
Подумал Нейл: «Да все о`кей:
апрель, в глазах рябит.
Луна — в двадцатом, я — старей,
а Юра всё летит...».
АСТЕРОИД
Я астероид, каменный медведь,
по космосу нас ходят мириады.
Я смыт горячим ливнем звездопада
с планеты — и заброшен в круговерть.
И больше мне не встретился ни разу
безумно старый, дивный предок мой,
где океан с лазурною волной
пришельцы называли синим глазом.
На мой закономерно-долгий путь
почти не давят кудри Андромеды,
несущейся на Млечного соседа
и жаждущей упасть ему на грудь —
он вложен в галактические пяльцы,
а я брожу по солнечной канве.
Я каменный медведь, и страшно мне
наткнуться на такого же скитальца.
И страшно мне когда-нибудь сгореть,
пронзив планетно-атмосферный слой.
Уж лучше — смерть о твердь!
Пускай другой
меня заменит каменный медведь.
* * *
Что глаза твои погасли?
Маки стынут, вечер пуст.
Ты не знаешь, завтра даст ли
пережить прощанье чувств?
Счастье в сторону относит? —
Не печалься о судьбе,
не грусти, все звёзды сбросит
утро под ноги тебе.
День прожитый не обманет,
боль с собою заберёт.
Вот увидишь, боль отстанет
и как будто бы умрёт.
Посмотри, как в лунном масле
сонно плещутся огни…
Что глаза твои погасли,
что заплаканы они?
Ты молчишь, но кто ответил
еле слышно «се ля ви» —
то ли ангел, то ли ветер,
обманувшийся в любви?
* * *
Сколь краток здесь —
о, человек! —
означенный судьбою
твой узкий путь, твой бурный век,
стремящийся к покою.
Закат оставит шанс грехам,
но чем длиннее тени,
тем ближе сердцу Божий храм
и тише бег мгновений.
* * *
Я — вепрь,
и я же — лист ольхи,
я — ветр, срывающий плоды,
перо, писавшее стихи,
и я — молекула воды,
я — глаз тигриный,
сажа,
соль,
я — трон,
я — ангела крыло,
я — призрак смерти,
стон
и боль,
я — ветка, корень,
ствол, дупло,
огонь, и страсть,
и лёд, и страх,
песок,
и глина,
и кора...
Я есть и был.
Я — жизнь и прах.
Я — искра вечного костра.
БЕЗДНА
Рождение и смерть…
Что между ними — бездна?
Я вышел из туманности когда-то.
Теперь среди людей,
отмерив жизнь, исчезну,
но, Бог,
не дай на Землю мне возврата.
Я маюсь, будто тигр,
грызущий воздух в клетке,
я сгустком стал
неразделённой страсти,
и чужд мне этот мир,
в который наши предки
пришли с другой звезды,
искать другого счастья.
Я серым веществом
почти что уничтожен,
мой дух распят,
унижен,
изувечен.
Я больше не могу,
я больше невозможен.
Так неужели я вернусь?
Я вечен?..
Рождение и смерть…
Что между ними бездна?
Где грань, черта,
где точка, за которой
не будет ничего
и крик мой бесполезный
умрёт бескрылым эхом
без повтора?
Я вижу впереди
мой атом над веками,
окрепнувший от долгого молчанья
в живой
и неживой
материальной гамме,
решившийся опять на созиданье.
И знаю, что вокруг
незрима многомерность.
И, может быть,
монады есть и планы,
и, может быть,
сквозь нас
лучится эфемерность
и рядом,
возле нас,
другие страны…
Когда два ясных солнца
на закате всходят,
я слышал,
путь открыт к преображенью, —
умершие назад
на эту твердь приходят,
в младенцах обретая возрожденье…
Обвал времен,
как сон,
и заново рожденье?!
И снова смерть,
несущая помпезно
заботливую дань хвалы
и погребенья?!..
Но смерти нет.
Есть только жизни бездна.
ВЕТЕР ВРЕМЕНИ
Ветер — лугом...
Ветер — лесом...
Время — тающей звездой...
Ты — погасшим интересом...
Память — камнем и водой...
Дух — надеждой...
Совесть — эхом...
Счастье — звоном от подков...
Детство — лёгкостью и смехом...
Старость — тяжестью веков...
ЭПИТАФИЯ
Здесь мрак вокруг меня, и прах,
и тишь, коричневый покой.
Истает скоро на костях
овеществлённый облик мой,
который корни поглотят
к кресту приткнутых кем-то роз,
что белый цвет мой возвратят
для приходящих на погост.
* * *
Умрём, как все.
Войдём в другие эры.
Устав друг друга разлучать.
Но ты и я —
нас смерть в какие сферы
отдаст пространство окрылять?
Пока мы здесь.
В случайном сгустке пыли.
В трёхмерном бреде.
В суетности встреч.
Но может, там —
в высоком беспределе —
сольёмся в свет
по нам скорбящих свеч?
ЛУННЫЙ ХУДОЖНИК
Меня нашёл художник лунный,
и был загадочен визит
и взгляд его, устало-юный,
глубокий, как лабрадорит.
Он говорил мне, что напрасно
я здесь томлюсь среди землян
и что забрать желает страстно
меня в небесный океан;
и рисовал мне город странный
внутри таинственных холмов,
и утверждал,
что в век туманный
мы родились там от богов;
что там, на фреске,
старой-старой,
им был — когда,
не помнит он,
но в век туманный и отсталый —
мой прошлый лик отображён;
что мы потом по звёздной пыли
всходили к свету через мрак —
но сколько раз бы мы ни жили,
не находились мы никак.
Он звал и звал меня вернуться
туда, в родной подлунный дом,
и взгляд его мешал очнуться
и был как будто мне знаком.
БАЛЛАДА
О ПРОШЛЫХ ЖИЗНЯХ
Я в прошлой жизни был не здесь
и, помню, был, как барс,
в котором огненную смесь
разбавил силой Марс.
Как барс, был лёгок и упруг;
и был небес вольней
горячий мой, бездомный дух,
свободный от цепей.
Я был от странствий без ума,
шагая налегке —
на шее — крест,
в руке — сума,
стихи — на языке.
Хотя я беден был и фарт
не жаловал меня, —
но я был счастлив тем, что бард
был в прошлой жизни я...
И снова был я, но не здесь.
Когда, в какой стране?
Не Марс ли огненную смесь
ссудил с рожденья мне?
Не помню точно, где я жил,
среди каких икон,
но снится мне, что там я был
свечами опалён.
Ещё мне кажется, что там
я ветром был гоним
и по оранжевым пескам
всё брёл, как пилигрим:
на шее — крест,
в руке — клюка,
псалтырь — на языке...
Я шёл сюда издалека,
оставшись вдалеке.
ЭХО
Как назвать, я не знаю,
место, где нахожусь, —
не чужбина земная
и не Родина-Русь.
Никакая другая
из похожих планет,
где, возможно, была я
в древнем сумраке лет.
И не Млечная Стая,
и не Россыпь за ней,
и не Сеть Золотая
у Вселенских дверей.
И не памятник лунный
в неподвижной пыли,
и не парус бесшумный,
воспаривший с Земли.
Как назвать, я не знаю,
ошибиться боюсь...
Но ни ада, ни рая —
там, где я нахожусь.
Но ни плена, ни воли,
ни тенет, ни врагов,
ни елея, ни соли,
ни теней, ни шагов.
Там сполох не вздыхает,
не дрожит тишина,
и дитя не рыдает,
и не плачет струна.
Там не падают травы,
не сочится смола,
и не слепнут от славы,
и не ведают зла.
Там окно не засветит,
не откроется дверь,
и никто не ответит,
где и что я теперь.
Или эхо из смерти?..
Или вечная мгла?..
Только, люди, не верьте
в то, что я умерла.
* Базз — Эдвин Олдрин, пилот лунной кабины КК «Аполлон-11». Вышел на поверхность Луны вторым, следом за командиром корабля Нейлом Армстронгом (20 июля 1969 г.).
