АРКАДИЙ МАЦАНОВ
В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ В ОДЕССЕ!
Повесть
Ничто так ни ранит человека, как осколки собственного счастья.
Михаил Жванецкий
1
Яркое солнце нестерпимо припекало. Пожухшая зелень, изнемогающие от жары деревья… на улице всё словно вымерло. Люди и животные старались поскорее спрятаться в тень.
Пятидесятилетний Ефим Наумович сидел в своей квартире на тринадцатом этаже под кондиционером, глядя на бывшую жену, с которой вот уже десять лет был в разводе. Узкое смуглое лицо, длинный подбородок и крючковатый нос демонстрировали ей: всё, что она говорит, его мало интересует.
– Ну, что ты сидишь как вкопанный? – возмущалась Фаина Марковна, так и не избавившаяся от специфических одесских оборотов речи. – Валя ушла и оставила тебя с голым задом. Когда же это кончится, я тебя спрашиваю? И когда ты уже пойдёшь постричь свои пакли?! Отрастил пейсы, как у Мойши с Первого Водопроводного переулка!
– Фаина, ша! Возьми на полтона ниже! – лениво проговорил Ефим Наумович, мало обращая внимания на крик бывшей жены. – Ты мне уже, слава Богу, не жена! Такая, значит, у меня судьба!
– Какая, к чёрту, судьба?! Бабы себе не можешь нормальной найти! Или мне прикажешь этим заняться? Так мне что, нечего делать?!
– А что? Хорошая идея!
Ефим Наумович, конечно же, шутил. Улыбнулся, представив себе, как его бывшая супруга подыскивает ему невест! А он, развалившись в кресле, перебирает кандидатуры.
– Да я… да я… – задохнулась от возмущения Фаина Марковна, – давно бы в твою сторону и не смотрела… Так пропадёшь же! А похоронные услуги дорого стоят!
Она несколько успокоилась. По сути дела ничего особенного не произошло. От бывшего мужа ушла его очередная пассия. Сколько уже таких было?! А Ефим Наумович удивился вдруг наступившей тишине, улыбнулся и равнодушно продекламировал:
Тут подошёл к нему маркёр известный Моня,
Об чей хребет cломали кий в кафе Фанкони,
Внебрачный сын Цехович тёти Песи,
Известной бандерши-красавицы в Одессе.
Лицо его жило какой-то своей жизнью. Оно беспрерывно двигалось. Морщился гармошкой высокий лоб, дёргались брежневские брови, а правый глаз постоянно подмигивал.
МАЦАНОВ Аркадий Константинович – автор многих книг повестей и рассказов, а также публицистических статей. Живёт в Ростове-на-Дону.
© Мацанов А. К., 2013
– Ты ещё хихикаешь?!
– А что? Плакать нужно? Ну, ушла, и скатертью дорога! Пусть хоть ей в этой жизни повезёт! Я не плакал, когда и ты от меня ушла к Сэму. Что я могу сделать, если меня таким мама родила!? Или бегать я за вами должен? Так можно и инфаркт догнать!
– Вот что, – решительно сказала Фаина Марковна, – вставай, бекицер, и иди в парикмахерскую. А я у тебя немного приберу, а то живёшь, как в свинюшнике! Вставай-вставай! Ты же не больной на голову!
Ефим Наумович встал, взглянул на себя в зеркало, поправил рубаху с непонятно откуда взявшимися пятнами и оторванной пуговицей.
– Ты должен её забыть и начать новую жизнь, – продолжала Фаина Марковна. – Она не одна в Нью-Йорке! Займись собой. Пойди в спортивный зал! Заведи бабу, наконец! Клин клином… Хотя что я говорю, какую бабу?! Ты же в постели мне только стихи читал! До сих пор помню:
Трамвай ползёт, как черепаха,
А ватман спит, как бегемот,
Кондуктор лает, как собака:
«Пройдите, граждане, впирод!»
Ну чем тебе не понравилась Люба, с которой я тебя знакомила? Всё при ней и спереди, и с заду. К тому же умница!
– Она – как моя золотая рыбка в аквариуме. Из неё и слова не вытянешь!
– А тебе нужно, чтобы она с утра и до вечера морочила тебе голову?
– Мне ничего не нужно…
– Вот и ты не морочь мне голову. Иди, наконец, в парикмахерскую. Сострижёшь свои пейсы, и в такую жару тебе сразу легче станет дышать!..
Ефим Наумович потоптался-потоптался и вышел из квартиры.
Они приехали из Одессы в 1990 году, и поначалу всё у них было хорошо. Ефим Наумович устроился слесарем в автомастерской у Мансура Аланна.
– Он такой чёрный, – говорил он жене, – как моя жизнь!
– Ой, я тебя прошу! Тебе ещё жаловаться! Я хожу за старпером, а ему всё не так! Смотрит на меня, как наша Мурка в Одессе, когда я жарила бички! Бички! Как вспомню, так плакать хочется. Здесь всё такое невкусное. Нет, ты помнишь, на Привозе я покупала свежее подсолнечное масло! А запах! Обалдеть! А здесь всё – «no holesteron»! Будь они неладны!..
Но жизнь продолжалась. Молодая семья постепенно привыкала к новым условиям. Взяли кредит и купили квартиру на тринадцатом этаже. Их дом стоял недалеко от Бруклинского моста. Здесь жили американские индейцы, негры и приехавшие из СССР, которых, независимо от национальности, называли русскими. Когда Ефим Наумович попадал в торговый центр Бруклина на Фултон-стрит, ему казалось, что он гуляет по старой Одессе. Всюду – знакомая речь, весёлые одесские мелодии…
Купите бублички,
Горячи бублички,
Гоните рублички,
Да поскорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную
Торговку частную
Ты пожалей!..
К хорошему легко привыкаешь. Привыкли к тому, что никто ничего не «выбрасывал» в продажу, не было очередей и все были улыбчивыми и доброжелательными.
Ефим Наумович приходил с работы уставшим и, поужинав, ложился спать. Он никак не мог адаптироваться к смене часовых поясов, к новому формату жизни, к отсутствию друзей, с которыми можно было пройтись по Пушкинской или Приморскому бульвару… Тосковал по Одессе и однажды сказал, что одессит, где бы ни жил, всегда остаётся одесситом, а он никак не может решить для себя: хорошо это или плохо.
Фаина Марковна ухаживала за стариком Ильёй Моисеевичем и молила Бога, чтобы он подольше протянул на этом свете. Уж очень не хотелось привыкать к кому-нибудь другому. Да и дом его находился в десяти минутах ходьбы от них, что казалось ей очень важным.
Илья Моисеевич этот приехал лет пятнадцать назад из Одессы. За долгие годы жизни здесь превратился в настоящего американца, хорошо говорил по-английски. Когда-то он работал учителем в школе и до сих пор сохранил привычку делать замечания и поучать. Он обо всём имел своё мнение, мог рассуждать на любые темы, считал, что Горбачёв очень уж робко меняет ситуацию и первое, что ему нужно сделать, – запретить коммунистическую партию…
Жизнь была совсем не такой, о какой они мечтали в Одессе. Здесь научились хорошо разбираться в банковских счетах и кредитах, понимали, что, когда, наконец, расплатятся за квартиру, она им обойдётся в два раза дороже. Но таковы были правила игры. В Америке все живут в кредит!
Шли годы. В 2005 году к Илье Моисеевичу из Питтсбурга приехал племянник. Там он работал на сталелитейном предприятии. Но наступил кризис, и многих уволили. Потерял работу и он. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибли его жена и пятилетний сын, и он не хотел оставаться в городе, принесшем ему несчастья. Сёма, так звали племянника, снял небольшую квартирку неподалёку от дядюшки и устроился менеджером в фирме, торгующей стройматериалами. Вскоре по совету хозяина фирмы изменил имя и стал Сэмом.
Познакомившись с Фаиной, Сэм стал ухаживать за ней. Сразу после работы приходил к дядюшке, приносил ему какие-то вкусности, а ей – цветы. Вскоре Фаина ответила на его ухаживания. Ей надоела жизнь с вдруг ставшим ей совсем не интересным мужем – неудачником, не сумевшим дать ей счастья, лишённым романтики. Даже цветка не подарил за всю совместную жизнь...
А через некоторое время Фаина поняла, что беременна. Она так давно мечтала об этом, что первое время даже не могла поверить своему счастью. Когда же, побывав у врача, убедилась, что это чудо таки произошло, заявила мужу, что уходит от него.
– Ты чмуришь, или я чего-то не догоняю? – удивился Ефим Наумович. – Ну, что за день сегодня такой, одна холера следует за другой… И кому ты нужна?
– Ничего я не чмурю. Мне надоел этот срач, эта тусклая жизнь. Мне надоел ты, никчемный и ленивый, который вместо того, чтобы делом заниматься, читает всякие стишата. Я ещё не старая! К тому же – беременна!
Этот аргумент убедил Ефима Наумовича, и он, с недоверием взглянув на жену, только спросил:
– И кто тот малохольный, который заделал тебе ребёнка и собирается на тебе жениться?
– Не всё ли равно? Зачем тебе? – обиделась Фаина Марковна.
– Хочу ему выразить соболезнование!
– Нет, как вам это нравится?! Я ему говорю, что беременна не от него, а он… Жлоб с деревянной мордой! Биндюжник! У меня всю дорогу была беременной голова, всё думала, как ему сказать, а ему всё до фени!
– А что ты хотела? Чтоб я рыдал и рвал на себе волосы?
– Хорошо! Помоги мне собрать вещи.
– Разогнался!
– Ирод! Помоги беременной женщине, достань чемодан с верхотуры! Мы же с тобой не чужие!
Ефим Наумович достал с антресолей чемодан и поставил посреди комнаты.
– Я, пожалуй, пойду, чтобы тебя не смущать. Бери всё, что хочешь. Самое главное, чтобы твой пацан был нам здоровеньким!
– Почему ты решил, что будет пацан? А мне кажется, что у меня пацанка.
– Тебе лучше знать. Я туда не подглядывал! Ты мне так и не сказала, кто тебя оприходовал.
– Напрасно ты так. Он неплохой парень. Сёмой зовут. По-тутешному – Сэм. Два года назад потерял жену и сына в автомобильной катастрофе.
– И ты его пожалела… Я прямо таки рыдаю!
– Рыдай не рыдай, а он легко смог сделать то, что ты за столько лет не смог!
– Потрынди, потрынди, а я пока пошлёпаю выпить бутылочку пивасика. Есть за что. Не каждый день от меня жена уходит!..
Когда через час, прилично набравшись, Ефим Наумович вернулся домой, в квартире было всё убрано. Посреди комнаты стоял большой коричневый чемодан на колёсиках и возле него – огромный тюк в целлофановом мешке.
– Ого! Уже собралась? – спросил Ефим Наумович, с удивлением глядя на вещи.
– Сама удивилась, сколько у меня барахла. Но забрала. Тебе же оно не нужно. Только твоих девочек будет смущать!
– Каких девочек?! После тебя у меня на них аллергия!
– Ты ещё спрашиваешь? Или я ничего не знаю?! Или совсем ослепла… Но теперь ты свободен как птица! Лети, курлычь, вперёд и с песенкой!
– Ну да… Мне только твоего разрешения не хватало! И куда ты сейчас? Ночь на дворе. Ложись спать, а утром я тебя отвезу к твоему Сэму!
– Скажешь тоже! Как я могу спать в квартире у чужого мужчины?! Я тебе не шалава какая в Одесском порту. Я – порядочная женщина с серьёзными намерениями…
– Да в окно взгляни! – воскликнул Ефим Наумович. – Темно, как у моего хозяина в заднице, и хлюпает, как у меня при насморке. Чего ты ломаешься. Я к тебе не притронусь. Буду спать здесь на диване, хотя, если быть до конца справедливым, мы с тобой даже не попрощались как следует!
Фаина Марковна посмотрела в окно, по которому стекали капельки дождя, потом на мужа и вздохнула:
– Ладно. Уговорил… Пусть это будет заключительным аккордом! – Она посмотрела на часы. – Уже двенадцать! Пошли спать. Только предупреждаю: во-первых, это тебе на сладкое, на закуску… последний раз. Во-вторых, не забывай, что я беременна!
Утром Фаина Марковна сделала бутерброды, кофе, яйца всмятку.
– Фаина, может, останешься? – жалобно спросил жену Ефим Наумович. – На кого ты меня оставляешь?
– Разве нельзя нам оставаться друзьями?
– Это как ты себе это представляешь? – удивился Ефим Наумович. – Ты будешь барахтаться со своим Сэмом, а я…
– А ты найдёшь себе другую дурочку, которая любит поэзию. Или я тебя познакомлю с какой-нибудь хорошей дамочкой! Будем дружить семьями!
Потом Ефим Наумович снёс вещи и уложил их в багажник своего старенького «Крайслера», усадил рядом Фаину Марковну и они поехали к дому, в котором жил Сэм.
Ефим Наумович поднёс вещи к подъезду, поцеловал теперь уже бывшую жену в щёчку и не стал дожидаться, когда из подъезда выйдет этот Сёма-Сэм. А в голове его всё время вертелась финская песенка: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло...»
Вернувшись домой, он выпил стопку водки и стал размышлять, как жить дальше. Сегодня ему во вторую смену и он никуда не торопился. В конце концов что такого страшного произошло? От него ушла Фаина. Случилось то, что и должно было случиться. Между ними никогда не было настоящей любви. Половая близость никак не переходила в духовную. Теперь нужно привыкать жить самому. Можно взять кого-нибудь, кто будет убирать, стирать, варить. Сейчас найти такую женщину не проблема.
И потекли, сменяя друг друга, дни, недели, месяцы. Ефим Наумович привык к одиночеству. Подумал: как всё быстро изменилось. В Одессе когда-то были совершенно иные ценности: честь, верность слову, трудолюбие, дружба, порядочность. Здесь – всё иначе! Вкусно поесть, одеться в дорогие шмотки, иметь престижный автомобиль, квартиру... Знакомые только и говорили о деньгах, о ценах на картины, а не о творчестве художника. Это никому не интересно!
«Если запутался, вернись к началу», – гласила старинная восточная мудрость. Ефим Наумович постепенно стал привыкать к новой жизни. Понимал, что истоки – это и точка отсчёта для его действий, и объяснение всем настоящим невзгодам. Но был убеждён, что если надежда и умирает последней, то глупость не умирает вообще. Поэтому старался не унывать, повторяя с детства любимое выражение: «Заседание продолжается, господа!..»
Однажды, это было в августе, ему пришло письмо. Ефим Наумович долго рассматривал конверт, потом осторожно ножницами вскрыл его. Письмо было от Фаины Марковны. Она сообщала, что у них с Сэмом родилась дочь, которую они назвали Анжелой, и что он, если, конечно, хочет, может прийти к ним в гости, чтобы взглянуть на девочку.
Несколько дней Ефим Наумович был под впечатлением и никак не мог для себя решить, идти к ним или нет. Потом накупил разных игрушек и вечером поехал к Фаине и Анжеле.
Дверь ему открыл Сэм. Маленький, щупленький, он едва доставал головой до плеча Ефима Наумовича.
– Наше вам… – сказал Ефим Наумович. – А Фаина дома?
– Заходите, – уступая дорогу, сказал Сэм. – Сейчас выйдет к нам. Кормит малышку.
– Это для малышки, – сказал Ефим Наумович, передавая подарки новому мужу его бывшей жены. – Как девочка?
– Нормально. Только спать не даёт.
– Хоть что-нибудь хорошего я услышал. Нахес даром не бывает.
– Это правда… Присаживайтесь на диван или в кресло. Пока Фаня кормит, я предлагаю выпить по маленькой.
Сэм старался изо всех сил казаться независимым и счастливым. Он достал из бара коньяк и разлил в бокалы.
– За Анжелочку, – сказал он и, не чокаясь, одним глотком выпил коньяк.
«Этот Сэм – шикер!» – подумал Ефим Наумович.
Он выпил и поставил бокал на стол. Так как закусить не было предложено, сел в кресло и огляделся.
Квартирка маленькая и скромно обставленная. На окнах тюлевые занавески. На стенах фотографии под стеклом в рамочках: Сэм в разных видах. В Одессе, в Питтсбурге, в Нью-Йорке… Фотографий Фаины Ефим Наумович не увидел и почему-то за неё обиделся. «Вот зяблик! Развесил себя и любуется… Нарцисс долбаный!»
– А где вы жили в Одессе? – спросил Сэм, видя, что молчание затянулось.
– На Водопроводной… Недалеко от Привоза.
– А я – на Преображенской, – гордо произнёс Сэм. – И что оканчивали?
– Механический факультет Мукомольного…
– А я – Политехнический…
– Нам так не жить! Ну и что? Работаете по специальности?
– В Питтсбурге работал… А сейчас торгую стройматериалами.
– Понятно.
Ах, Сёма, там мы были дома,
Для нас играл в «Астории» джаз-банд,
Ах, Сёма, вы были член месткома,
А сейчас вы кто? Вы бедный фабрикант…
А я в гараже у одного араба сначала слесарил. Теперь – механиком. Не жалуюсь…
– Понятно… – протянул Сэм.
Темы были исчерпаны, и говорить больше было не о чем. Сэм предложил снова выпить, но Ефим Наумович отказался, и Сэм выпил в гордом одиночестве.
Наконец, вышла Фаина Марковна. Она была в лёгком халатике и Ефиму Наумовичу показалась такой красивой, какой он её не знал.
– Здравствуй, Фима, – сказала Фаина Марковна. – Рада, что ты зашёл. Сейчас Анжелочка заснула. Чуть позже покажу её тебе.
Ефим Наумович стоял и не знал, что говорить. Конечно, роды сделали её такой неотразимой. Ведь всем известно, что они делают женщину счастливой. А Фаина сейчас была счастлива. Нужно же, решиться рожать в таком возрасте! Нет, здесь нечего сказать!
Потом Фаина Марковна переключилась на Сэма:
– Чего ты стоишь как истукан?! Накрывай на стол. Что ни говори, а и Фима имеет к этому торжеству какое-то отношение!
– Какое он имеет отношение? – ощетинился было Сэм.
– Как же?! Мы с ним столько прожили, а заделать ребёночка ему не удавалось. А тебе это сразу удалось…
– Дело мастера боится!
– Ладно, мастер, иди на кухню и тащи сюда всё, что я приготовила. Не каждый день мне удаётся отмечать такое событие с двумя моими мужчинами… Кстати, ты так и живёшь один?
– Почему же один? – удивился Ефим Наумович. – Со мной живёт Мурочка.
– Кто такая? – насторожилась Фаина Марковна.
– Кошка. Пушистая и всё время мне песенки поёт, мурлычет…
– Не то что некоторые, – сказал Сэм и ушёл на кухню.
После застолья Фаина Марковна вынесла Анжелу, чтобы гость взглянул на неё.
– Не правда ли, красивая?
– Ты ещё спрашиваешь, – ответил Ефим Наумович, – и что самое интересное: на меня похожа как две капли воды! Что да, то да!
– Но-но-но! – пробормотал Сэм. Он уже был изрядно пьян и сидел за столом, не понимая, что происходит? Кто этот длинный мужик, и почему они с ним пьют. Потом, вспомнив, что обмывают рождение дочки, налил в бокал водки (коньяк уже кончился), посмотрел на жену, кивнул, икнул и выпил.
– Вот так-то лучше. Теперь надолго. Я его сейчас уложу и мы поговорим спокойно…
Через несколько минут, уложив мужа, Фаина Марковна вышла к гостю.
– Слушай сюда, Фима! У меня возникла прекрасная идея: я тебя познакомлю с Любочкой. Она тоже одесситка, её родители приехали ещё в середине восьмидесятых. Работает в супермаркете. Хорошая девочка, и не замужем.
– Такая хорошая, что не замужем? – улыбнулся Ефим Наумович. – Сколько ей лет? На пенсию скоро?
– Сам дурак! Ей двадцать восемь…
– На одну минуточку, ты что, не догоняешь? Сколько ей, и сколько мне?
– А ты только стихи ей не читай, и всё будет тип-топ.
Когда вечером Ефим Наумович вышел на улицу, он долго стоял у парадной. Закурил, а в голове всё время вертелось:
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена…
Сел в машину и запустил двигатель.
2
Любу Кирзнер привезли в Штаты совсем ребёнком. Отец её Лев Аронович в Одессе преподавал в музыкальной школе Столярского. Высокий, с копной почти рыжих волос и орлиным носом, который сам же называл клювом, он был прекрасным музыкантом и педагогом. Его жена Белла Натановна когда-то пела в оперном театре.
Что заставило их уехать, об этом они никому не говорили, но, оказавшись в Бруклине, недолго искали работу. Их взял к себе в ресторан «Карусель» на Сорок Второй авеню Моня из Одессы. Там Лев Аронович играл на скрипочке старинные одесские песенки, а Белла Натановна их пела.
Здравствуйте, гости! –
Ай, не надо… ай, бросьте!
Здравствуйте, гости дорогие мои!..
Когда Люба подросла, её родители были убеждены, что она обыкновенный гениальный ребёнок, и отдали в музыкальную школу.
Девочка росла, не зная детства. Целыми днями терзала инструмент, насилуя слух соседей по дому, изучала теорию музыки, гармонию, сольфеджио, но однажды в их школе проводился конкурс, и Любочка заняла на нём третье место.
Придя домой, заявила родителям, что больше в руки не возьмёт скрипку.
– Не получился из меня Давид Ойстрах! И я больше не хочу об этом говорить.
Девушка была упряма и скрипку действительно больше не брала в руки.
С трудом окончив школу, устроилась работать в супермаркет, сняла небольшую квартирку и ушла от родителей.
В США это обычное дело: дети после окончания школы уходят от родителей и отправляются в самостоятельное плавание по жизни.
Стройная, с прекрасной фигурой, она очень скоро обзавелась бой-френдом, и всё было бы хорошо, но её парня призвали в армию. А через несколько месяцев Люба узнала, что Билл погиб в Афганистане.
Так закончились розовые мечты о счастье.
Фаина Марковна познакомилась с Любой в супермаркете. Девушка понравилась ей своей интеллигентностью и прекрасным английским. При этом было видно, что она тоже из Союза. А когда Фаина узнала, что семья Любы приехала из Одессы, обрадовалась и пригласила к себе. Люба долго отказывалась, но однажды всё же решилась и пришла. С тех пор стала часто навещать Фаину и Сэма. Больше всего ей нравилось возиться с маленькой Анжелой. Люба приносила гостинцы и очень скоро стала своим человеком в доме. Смущала только разница в возрасте. Оба были почти ровесниками её родителей. Но Фаина Марковна сумела так себя повести, что Люба перестала замечать разницу в возрасте и считала её подругой. С нею было весело и интересно.
– Нет, ты только прикинь, – рассказывала она Любе историю своего знакомства с Сэмом, который был на несколько лет моложе её, – мы познакомились с ним в доме его дяди. Он мне говорит: или вы не скажете, где здесь аптека? Я, конечно, сказала ему. Она была за углом… Но он уже тогда на меня глаз положил и так с улыбочкой спрашивает: можно вас попросить на минуточку показать мне дорогу… Я, конечно, согласилась. А по дороге он мне и признался. Говорит: я увидел вас и погибнул! Что я могла делать? Я не могла этого допустить!
– И правильно. Сэм тебя любит. Это видно невооружённым глазом.
– Самое главное, он галантерейно ухаживает и сразу же сделал меня беременной! Я так мечтала о ребятёнке!..
Они делились своими секретами, надеждами, проблемами.
– Тебе, Любушка, нужно замуж, – как-то сказала ей Фаина Марковна. – Пора забыть своего Билла. Билл был, но на этом жизнь не закончилась. У тебя всё впереди! А за горизонтом прекрасная погода! Ты же хочешь замуж?
– Ты ещё спрашиваешь! Только кому нужна подержанная и постаревшая курица?
– Нет, дорогая, тебе нужен не шмындрик какой, а солидный мужчина и не швыцер какой, а реальный бубновый король! – убеждала подругу Фаина Марковна.
– Конечно! Немножечко чоканутый, и чтобы уже прозвенел второй звонок с того света! О чём ты говоришь! Я хочу обыкновенной любви…
– Писательница-фантаст! А что это такое, ты мне скажешь? – засмеялась Фаина Марковна и обняла подругу.
– Ну, хорошо. Скажу иначе: обыкновенной семьи! Чтобы всё было как у людей…
Вдруг Фаина Марковна резко встала с дивана и внимательно посмотрела на Любу. Видно было, что ей пришла какая-то удивительная идея и она примеряла её на подругу.
«А что? Почему Любочка не может меня заменить Фиме?! Всё не чужой человек!»
Потом, снова присев возле подруги и обняв её за плечи, торжественно сообщила:
– У меня возникла потрясная идея! Тебе сейчас сколько настукало?
– Тридцать… а что?
– А как ты посмотришь, если я тебя познакомлю с сорокапятилетним мужчиной? Высокий, как телеграфный столб, крепкий, как Геркулес, и самое главное – одессит и мой бывший муж!
– А чего же ты его бросила? – спросила Люба.
– У нас с ним не получались дети, а я мечтала о ребёнке. Нет, я бы тебе что-нибудь не посоветовала. Он как мужчина ещё вполне… только уж очень поэзию любит… Но мне кажется, он тебе понравится…
– А как же ты? – удивилась Люба.
– А что? Мы остались друзьями… Он, когда родилась Анжелочка, был у нас. И каждый год на её день рождения приходит, подарки приносит… Внимательный… И не шикер, как мой Сэм.
– Я даже не знаю, что тебе ответить, – сказала в нерешительности Люба.
– Да что отвечать?! Познакомлю, а там – дело ваше! Только как это сделать?
– А что, если мы сходим в «Карусель»? – спросила Люба.
– А туда с Анжелочкой можно? – спросила Фаина Марковна.
– А почему нет? Закажем ей что-нибудь вкусненькое. Соглашайся!
– Всё это очень даже красиво. Только под каким соусом пригласить Фиму? Нужно же придумать предлог! День рождения мой и Анжелочки он знает…
– Мы отмечаем день, когда ты первый раз ему изменила! – воскликнула Люба и рассмеялась.
– Я ему не изменяла! – обиделась Фаина Марковна. – Я отдавалась по необходимости. У нас не получались дети! Я даже лечилась, и он проверялся у прохвостов-докторов.
Фаина Марковна напряжённо думала, под каким предлогом пригласить бывшего мужа в ресторан. Решение пришло случайно.
– Там мои родители работают! Исполняют одесские песни. Поужинаем, послушаем музычку. Не Бах, не Моцарт, но вы почувствуете Одессу. Акустика прекрасная. Там недавно пела Любовь Успенская. Народу было – не пробиться! Помнишь её:
Манит, манит, манит карусель
В путешествие по замкнутому кругу.
Дарит, дарит, дарит карусель
То надежду, то досадную разлуку.
Манит, манит, манит карусель,
Карусель любви – неверная подруга.
Манит, манит, манит карусель,
И на ней никак нельзя догнать друг друга, –
напела Люба.
– Вот и ладненько. Я скажу, что выступают артисты из Одессы. Он не пойдёт – полетит! Я не знаю другого человека, который бы так любил Одессу. Там, в своём Мукомольном, он играл за институтскую команду в волейбол. Однажды на соревнованиях засветил в меня мячом. После игры подошёл извиниться. Так мы с ним и познакомились!
– Ну, что ж… Тоже вариант, – сказала Люба.
И вот в ближайший выходной они сидели в просторном зале ресторана «Карусель», недалеко от подиума, и смотрели на Любиных родителей.
Лев Аронович в белом смокинге играл на скрипке, а Белла Натановна пела известные одесские песни. Был ещё один певец, похожий на подвыпившего матроса из Одесского порта.
Вдали туманы за кормой
Покрылись синевой, –
пела Белла Натановна. –
Стоит у моря золотой
Одесса, город мой.
Он песнею встречает,
Он песней провожает,
Одесса-мама, город мой родной.
Ах, Одесса, жемчужина у моря!..
– Что ни говори, – сказал Сэм, стараясь ножом разрезать пережаренный стейк, – Одесса, конечно, хорошо, но Нью-Йорк – столица мира!
– Ай, брось пудрить нам мозги! – горячо возразил Ефим Наумович. – Столица столицей, только жарить мясо здесь не умеют. Ну, что это за ошмётки с запахом гари и грубо порезанной капусты с майонезом? Разве бы такое вам подали в Одессе?! Чтоб я так жил, в Одессе за такую хавку в морду бы дали!
– Здесь есть стейк Katerina. Поверьте, это чудо! – пыталась сгладить плохое впечатление от кухни ресторана «Карусель» Люба.
– Ай, брось! – продолжал Ефим Наумович. – Одно блюдо ресторан хорошим не делает… Но ты-то чего переживаешь? Одесские песенки они поют сносно, как Маня с Мотей в городском саду возле кинотеатра Уточкина.
– Я уговорила прийти сюда… Мне казалось…
– Выбрось из своей головки. Мы сюда пришли послушать музыку. Ты правду говоришь, что это твои предки?
– Конечно. Они увидели нас и в перерыве подойдут.
– Я сейчас закажу бутылочку коньяка, – стал суетиться Сэм. – Надо же отметить знакомство.
– Они не будут ни есть, ни пить. На работе нельзя…
– Не суетись под клиентом, – тихо сказала мужу Фаина Марковна. Потом громко добавила: – Тебе не с кем выпить? Так наливай! Хорошо, что на такси приехали…
– Почему же? – возразил Ефим. – Я на своём «Крайслере», так что смогу всех развести…
А на подиуме матрос хрипел в микрофон:
Я за Одессу вам веду рассказ,
Там драки есть и с матом и без мата.
И если вам случайно выбьют глаз,
То этот глаз уставит вам Филатов.
Вечер удался. Четырёхлетняя Анжела смотрела на артистов и слушала музыку как зачарованная. И Сэм, выходя из ресторана, пьяно напевал:
Ах, Одесса, жемчужина у моря!
Ах, Одесса, ты знала много горя!
Ах, Одесса, родной любимый край,
Живи моя Одесса, Живи и процветай!
И, ни на кого не глядя, прихлопывал себе в такт и пританцовывал.
Ефим Наумович подвёз Фаину Марковну с Сэмом и Анжелочкой к их дому.
– Спасибо, – сказала Фаина Марковна. – Всё было прелестно… И кабак приятный… Только нельзя так переедать на ночь! Шутка ли: ленивые голубцы, фаршированные гогошары, цимес мит де фасолес, гефилте фиш, форшмак, «Наполеон»… Кто это может вынести, я вас спрашиваю! А моему Сэму там было раздолье. Удивляюсь-таки, что он ещё стоит на ногах. – Потом, поцеловав Любу, строго сказала бывшему мужу: – Отвези её домой и не смей соблазнять! Будь с ней любезен и вежлив! Я тебя знаю!
Когда-то Бруклин был независимым городом. Сейчас это район Нью-Йорка. Здесь расположились муниципалитет (Боро-Холл), Дом правосудия, Музыкальная академия, Театр балета, известный во всём мире русский хореографический центр.
Они ехали вдоль южного побережья, омываемого Атлантическим океаном, мимо знаменитого Бруклинского Аквариума на Surf Avenue. Неподалёку находилась известная закусочная Famous Nathan's, где проводились всемирные чемпионаты по поеданию хот-догов.
Люба жила у Манхэттенского моста в большом новом доме, где купила небольшую квартирку на седьмом этаже.
– На твоём лице тревога. В чём дело? – спросил Ефим Наумович. – Ты чего-то боишься? Или я чего-то не догоняю? Я не насильник, не маньяк!
– Жаль…
– Зачем же так… Знаешь, как в одной одесской песенке поётся:
Ты не бойся меня, уркагана,
Я сегодня пришёл без ножа,
Я сегодня пришёл без нагана,
Никого не хочу обижать…
Мне недостаточно плотских утех.
– И я о том же… Понимаю, что нельзя вернуть невозможное. Но я одна, как в космосе, и это невыносимо…
– Одиночество имеет свои прелести, чтоб я так жил, – заметил Ефим Наумович. – Впрочем, я не против попробовать. Расскажи мне о себе.
– Что рассказывать? Самые сладкие впечатления бывают только в детстве! Помню, как папа играл на скрипке. Эти мелодии Моцарта до сих пор звучат у меня в голове. Помню, как мама распевалась:
Зовут меня Мими…
Мы сюда приехали, когда я была совсем маленькой. В школе немного училась музыке. Всегда хотела быть первой, а когда не получалось, злилась на себя. Для меня английский стал родным языком. По-русски говорила только дома и с приехавшими из Союза… Был у меня парень. Он погиб в Афганистане. Всё кончилось, не успев начаться. И я оказалась в космосе. Звенящая тишина и мерцание далёких звёзд… Живу… Работаю в супермаркете, заведую отделом… Что тебе ещё рассказать?
– Понятно… – протянул Ефим Наумович. – Одессы ты, конечно, не помнишь?
– Конечно… Помню только дом на Пушкинской. Папа работал в филармонии. Детский сад… Потом уехали. Тогда многие уезжали.
– А где ты познакомилась с Фаиной?
– Как говорит Фаина, кисло тебе в борщ?! В супермаркете… Не всё ли равно?
Люба с сожалением взглянула на Ефима Наумовича. Она ждала пылких объяснений, горячих объятий, но он вёл машину по ночному городу, и ему было не до нежностей.
– Понятно… – кивнул он и подкатил к подъезду. – Это, кажется, твой дом?
– Мой, – с сожалением сказала Люба. – Зайдёшь на чашечку кофе?
– С удовольствием… Может, и я выйду из этой кромешной тьмы.
– И я плутаю по бесконечным межзвёздным маршрутам коридоров нашего супермаркета и не вижу выхода. Может, ты мне его укажешь?
– Хотелось бы… Правда, я давно не верю, что могу кому-нибудь быть интересным.
В тот вечер Ефим Наумович остался у Любы. Но счастье их длилось недолго. Уж очень они были разными. Он считал себя старым, чтобы что-то менять в своих привычках. А она не нашла в нём душевного отклика. Они были планетами, летящими по разным орбитам.
Больше всех расстроилась Фаина Марковна:
– Ты что?! Совсем малохольный! Такую девочку упустил! Всю дорогу разводишь фанаберии, а цена тебе – три копейки в базарный день!
– Ша! Сбавь обороты, а то у меня от твоего крика уши заложило и давление подскочит до небес! Что ты хочешь? Это моя жизнь…
– Придурок! Это не только твоя жизнь, но и моя! Любочка… Таких девочек даже в Одессе давно не делают!
– Одну минуточку! – старался успокоить Фаину Марковну Ефим Наумович. – Чего ты раскричалась на всю Молдаванку?!
– А что ты прикажешь мне делать? Ты ни с кем не уживёшься!
– Я, конечно, не ангел. Но и она не что-нибудь особенного! И вот что я тебе скажу по секрету всему свету: ничего по сравнению с Одессой я здесь не вижу особенного! Фасад намарафетили, а деньги дерут не хуже, а может, и лучше, чем у нас. Мы искали лучшую жизнь, а оказалось везде всё одинаково! Жизнь здесь, конечно другая, но и свои проблемы. И хамство есть, и урок не меньше, чем на одесском Привозе. Хама не сделать вежливым, если он по природе хам. Чёрствого не сделать милосердным, дурака – умным, а равнодушного – сердобольным. В Одессе у нас были непорядочные законы, а здесь – незаконные порядки. К этому привыкнуть нужно, и никуда от этого не деться!
– Это ты к чему, малохольный? И при чём здесь Любочка? – не поняла Фаина Марковна.
– Любочка ни при чём. Это я так, про свои дела на работе. Могут же и у меня быть проблемы! А Любушка? Так между нами, девочками: кора головного мозга ей досталась от дуба! А я придерживаюсь правила: лучше с умным потерять, чем с дураком найти.
– Где же мне тебе бабу искать? Правда, есть у меня на примете одна. Но та тебе не даст её так просто затащить в постель. Она, как и ты, стихи любит… Даже, кажется, и сама пописывает.
– Писает – это хорошо! Сам графоман, а два графомана – это уже я тебе дам! Литературные штампы, банальные приемы, затёртые сюжеты… Я уже давно откупился от демона писательства. Графоман пережёвывает чужие мысли… Но, повторяю, это уже что-нибудь. А у Любушки, ты меня прости, одна извилина, и та – прямая! Хорошо бы почитать её стишата. Кстати, как её дразнят?
– Валей. Но ты не беги впереди паровоза. Она, может, с тобой и не захочет знакомиться! Красавица девяносто шестой пробы!
– Да и я выгляжу, как лимон зелени! Она что, с кандибобером?
– Нет. Нормальная. Шикарно выглядит. Из Киева, кажется. Блондинка, каких ты любишь. Стройная. Чуть ниже тебя. Папан не то адвокат, не то ещё кто-то. Но живёт самостоятельно. Значит, были у неё мальчики. Но чего не знаю, того не знаю. Работает не то референтом, не то пресс-секретарём в каком-то банке. Короче, курочка, способная нести золотые яйца!
– Ладно. Мне по барабану. Да так да, а нет так нет.
– И всё же жаль, что вы с Любочкой разбежались. Нормальная деваха. С завихрением, конечно. Но кто без изъянов?
– Мы – разные! Она, конечно, не абы какая баба, но я вспоминаю тебя…
– Перебьёшься! Сегодня мы с Сэмом идём в гости к его шефу. Мне нужно быть в форме!..
3
Зима 2007 года была морозной. На лужайках и в парках искрился на солнце пушистый снег. Город встречал Рождество, самый радостный праздник. Всюду нарядные рекламы, гирлянды, ёлочные игрушки…
Двадцатого декабря Фаина Марковна договорилась с Валей встретиться в Театре балета, где, как обычно, в эти дни шёл «Щелкунчик».
– Я хочу тебя познакомить с прекрасным мужчиной. Ты таки не спорь! Я знаю, что тебе нужно!
– Кто такой? – скептически спросила Валя. – Тоже одессит?
– А что ты, собственно, имеешь против одесситов? – удивилась Фаина Марковна. – Я даже больше скажу: он – бывший мой муж! Но поверь: прекрасный человек!
– Чего же ты тогда ушла к Сэму? – улыбнулась Валя.
– У нас с ним несовместимость. Дети не получались!
– Можно было взять в Доме ребёнка… Что за проблема?!
– Ты какая-то даже странная, я тебе скажу. Я хотела своего ребёнка. А с Сэмом у нас всё сразу получилось! Биология!
– Ну, это выше моего понимания, – заметила Валя. – Ты хочешь сказать, что мне уже о детях мечтать поздно?
– Почему поздно? Совсем не поздно! Может, у вас совместимость! Сорок – это не возраст! Пусть будет у вас ребятёнок, и я буду его крёстной мамой! Хотя что я говорю, еврейка же не может быть крёстной – так, кажется, у вас? Ну и что, я всё равно буду ему не чужая тётя с Пересыпи! Как-никак, я была когда-то женой его папы!
Фаина Марковна ещё долго могла бы мечтать, но её прервала Валя:
– А ему сколько лет?
– Сорок пять! Мужчина в самом соку!
– Чем он занимается? Кто он? Ты расскажи о нём!
– О! Я таки вижу, что ты заинтересовалась! Окончил в Одессе Мукомольный. Работает механиком в гараже. Высокий, сильный… Одессит, одним словом! Это тебе не шмындрик какой и не мой Сэм, чтоб он был здоров! Играл в волейбол… Что тебе ещё рассказать? Поверь, подруга, не пожалеешь!
– Интересная ситуация: бывшая жена ищет подружек своему бывшему мужу! Но я киевлянка, и, как ты говоришь, у меня не такой уж прикольный прикид, да и юбочек фартовых «по самое не хочу» я не люблю. Интересно ли ему будет со мной знакомиться?
Видно было, что Валя уже колебалась. Ей, конечно, хотелось встретить мужчину, которого она могла бы полюбить. Давно мечтала об этом. Среди тех, с кем встречалась на работе, ей никто не нравился. Не находила с ними общих тем для разговоров. В их банке работали коренные американцы. Много негров. Все они были далеки от русской культуры, да и менталитет другой. Ей было с ними неинтересно. Поэтому согласилась познакомиться и предложила двадцатого декабря пойти на «Щелкунчика».
– Ты и Анжелочку возьми. Ей будет интересно.
– Ей-то будет интересно, а вот Сэму… Удивляюсь, как его ещё держат на работе?!
– Сильно пьёт?
– Знаешь, дорогая, ты – русская. Говорят, что нет евреев-пьяниц. Так я тебе таки скажу, что это чистый миф! Сэм, пусть он будет здоров, настоящий аидеше шикер, так у нас таких называют…
– А твой бывший тоже выпивоха?
– Как ты могла такое подумать?! Разве я бы тебе посоветовала такого?! Он же – спортсмэн! Я, когда первый раз его увидела, скажу тебе по секрету, чуть не уписалась! Так он мне понравился! А он тогда ещё играл в волейбол, был в трусах… Картина Рембрандта, поверь!
– Твой в Театре балета может посидеть в буфете, пока мы будем смотреть спектакль! – предложила Валя.
– Ладно. Чтобы я что-нибудь не придумала, такого быть не может! А билеты?
– Сейчас подъедем в кассу и возьмём. Позже может и не быть…
Ефим Наумович неохотно согласился на очередную авантюру Фаины Марковны. Но подумал: «А вдруг?!» – и пошёл в парикмахерскую, чтобы привести себя в порядок.
Встретились за несколько минут до начала спектакля у раздевалки. Познакомились. От первого впечатления у него закружилась голова. Девушка была стройной и удивительно красивой. Яркие соломенные волосы ниспадали на плечи. Большие голубые глаза с чёрными ресницами блестели. Маленький рот притягивал, словно магнитом. Ровный небольшой нос словно делил лицо на две половинки. На левой щеке – круглая, с булавочную головку, родинка. У Ефима Наумовича сразу в голове пронеслось:
На щёчке – родинка,
а в глазах любовь…
Под платьем угадывались большие упругие груди. А главное – аромат, который исходил от неё!
«Ну, всё! Приехали! – подумал он. – Фаина, кажется, права. Пора… Я готов на подвиги. Только не слишком ли она умна для меня?»
Они сели в седьмом ряду. На удивление, Сэм отказался от буфета и решил посмотреть спектакль. По его словам, он первый раз в жизни на балете и ему интересно, чем люди так восхищаются.
– Сегодня по традиции ставят «Зимнюю сказку» по мотивам «Щелкунчика». Постановка Эдуарда Кушнарёва, – сказала Валя. – Вот уже несколько лет перед Рождеством я прихожу сюда и на какое-то время возвращаюсь в детство. Но вот, кажется, начинается! Тише…
Перед занавесом появился таинственный человек, взмахнул руками, как дирижёр невидимого оркестра, и заставил поверить в таинство театрального зрелища.
С детства знакомая музыка Чайковского исполнялась с таким мастерством, что зрители теряли представление о времени, о реальности…
Когда Александр Анатска, исполнитель главной роли, высокий танцовщик, блондин с кудрями до плеч, подошёл к краю сцены на поклон, Анжелочка с восхищением воскликнула: «I love him!» Она всей душой полюбила этого полубога с золотыми волосами!
– А эта тоненькая девочка – Николь, – тихо сказала Валя, чуть наклонившись к Ефиму Наумовичу. – Она исполняет «испанский танец». Лёгкий, высокий прыжок, гибкая спина, чувство позы... Это прекрасно!
Валя Ткачёва родилась в Киеве. Когда ей было восемь, умерла от рака её мама. Девочка горько плакала несколько дней. Ей было жалко маму, и она боялась, что папа женится, а её отдадут в детский дом… Но папа долго не женился. После школы Валя поступила в Киевский университет на филфак, который и окончила. Работу найти в те годы в Киеве было нелегко, но ей посчастливилось, её приняли корреспондентом в городскую газету. Видимо, сыграли роль связи отца. Пётр Васильевич Ткачёв был известным в городе адвокатом.
Потом Пётр Васильевич развёлся со второй женой и решил переехать на постоянное жительство в США.
Вале было двадцать семь, когда они с отцом стали жить в Нью-Йорке. С тех пор прошло двенадцать лет. За это время Пётр Васильевич успел снова жениться, а Валя стала референтом в крупном банке. Купила небольшую квартиру и с отцом общалась редко.
Был у Вали мужчина. Он приехал из Петербурга, образованный, культурный человек, прекрасно разбирающийся в живописи. Звали его Юрием. Найти работу по специальности ему не удалось, и он стал работать в Парке аттракционов, находящемся межу променадом и Surf Avenue, на колесе обозрения. Но потом что-то произошло и его уволили. С тех пор он целыми днями лежал на диване или курил на балконе. В его глазах поселился страх. Его волю парализовало. Он ничего не предпринимал, ничего не хотел, ничего не ожидал.
Валя уговаривала его пойти на курсы: учить язык, освоить компьютер. Но он делать ничего не хотел, и они расстались.
Прошёл почти год, и вот вдруг Фаина предложила познакомить её со своим бывшим мужем.
Валя не верила, что в её жизни может что-то измениться. Но, увидев Ефима Наумовича, вдруг поняла, что ещё не всё потеряно…
После спектакля они договорились на следующий день после работы встретиться на Флэтбуш-авеню, вдоль которой раскинулся прекрасный парк. Погода была чудесной, и они решили погулять, а потом зайти в кафе выпить по чашечке кофе.
Ночью Ефим Наумович плохо спал. Ворочался, злился на себя. Мысли плелись и плелись, а сон всё не приходил. «Чёрт побери, говорил же Спиноза, что и камни мыслят. Я, видимо, огромный булыжник. Куда деться от этих никому не нужных мыслей? С другой стороны, когда уходят из головы мысли и ты лежишь как дурак и бездумно ждёшь рассвета, возникает желание о чём-то размышлять, составлять картину, готовить винегрет из старых гипотез… Приходят в голову стихи, которые когда-то читал… А может, ей вовсе и не нужны такие заумные рассуждения? Хотя вряд ли. Она производит впечатление мыслящего человека. А я?! Неужели и правда – человек – венец природы?! А как тогда с экологией, политикой, религией? Разве так должен вести себя Человек? Похоже, что идиотизм свойствен всему человечеству. Нежелание смотреть правде в глаза, двойные стандарты, меркантилизм, коррупция привели к полной дезориентации человека в пространстве и времени. Но о чём это я? Завтра я её снова увижу. Словно мальчишка! Увижу… увижу…»
Утром сварил кофе, сделал бутерброд. Поел и с тяжёлой головой после бессонной ночи пошёл на работу.
После работы купил цветы и в семь, как договорились, стоял на Флэтбуш-авеню.
– Не опоздала? – спросила Валя, вдруг возникшая перед Ефимом Наумовичем. – Страшно не люблю опаздывать.
В короткой пушистой шубке она казалась ему ещё желанней.
– Добрый вечер. Это тебе. Я таки не самый опытный соблазнитель и не оканчивал курсов по этому делу, но признаюсь от чистого сердца, что очень хочу на тебя произвести хорошее впечатление!
Он вручил ей цветы. Она с благодарностью взглянула на него и улыбнулась.
– Спасибо! Как приятно!
– Погода сегодня – я вам дам! Можно таки немного пройтись по парку, а потом зайти на минуточку куда-нибудь. Я знаю недалеко укромное местечко. Уютное кафе…
– Нет возражений…
Они пошли по аллее, недавно расчищенной от снега.
– К сожалению, эта красота ненадолго. Скоро всё растает, потечёт…
– Сюда, впрочем, как и в любой другой парк, лучше ходить летом, – сказала Валя. – Здесь много роз, других цветов. Голубое бездонное небо, медленно плывущие белые облака достойны кисти художника. А сейчас – всё белое. Даже небо какое-то застиранное.
– Ну, что ж, я таки ничего не имею против погулять с тобой здесь и летом! – ответил Ефим Наумович. – А сейчас с удовольствием тебя покатал бы на саночках!
– Это из детства… В Киеве я любила зимой ходить по пейзажной аллее. Там был парк современных скульптур, новомодные парковые скамейки, инсталляции, фонтаны…
Они медленно шли по аллее. Валя вдруг попросила:
– Расскажи о себе. Кто ты, откуда? Чем увлекаешься. Где работаешь?
– Я как-то исповедоваться не привык. Да и Фаина тебе всё уже рассказала.
– Хотелось бы услышать от тебя.
– Родился и вырос в славном городе Одессе. Мама ушла, когда учился в институте. Окончил мехфак Мукомольного. Сейчас работаю механиком. Увлечения? Занимался спортом. Играл в волейбол. Но это было давно. Люблю хорошую поэзию. Телевизор смотреть не люблю. Он мне портит настроение… Чтоб я так жил, не знаю, что ещё тебе рассказать? Был женат на Фаине. Разошлись, но остались друзьями…
– Это я знаю… А я окончила университет по русской филологии… Ничего интересного.
– С отцом общаешься?
– Редко. У него другая семья.
Видно было, что Валя не хотела об этом говорить. А Ефим Наумович вдруг стал читать стихи Симонова:
Я много жил в гостиницах,
Слезал на дальних станциях,
Что впереди раскинется –
Всё позади останется.
Валя улыбнулась и продолжила:
Я не скучал в провинции,
Довольный переменами,
Все мелкие провинности
Не называл изменами.
Ефим подхватил эстафету:
Искал хотя б прохожую,
Далёкую, неверную,
Хоть на тебя похожую...
Такой и нет, наверное,
Такой, что вдруг приснится мне;
То серые, то синие
Глаза твои с ресницами
В ноябрьском первом инее…
И Валя поняла: это тот, кого она так давно искала.
– А помнишь, как у Цветаевой? – спросила она:
В декабре на заре было счастье,
Длилось – миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!..
Так они ходили по аллее и читали друг другу стихи. А когда замёрзли, зашли в небольшое кафе. Народу было немного.
– Я рад нашей встрече, – сказал Ефим, глядя на Валю. – Наверное, это судьба.
– И я чувствую себя счастливой. Давно со мною такого не было. Помнишь:
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
– Увезу! – пообещал Ефим.
Они заказали шампанское, шоколад, фрукты. В полночь, довольные и счастливые, вернулись к машине, и он отвёз Валю домой.
Она ждала, что он сделает попытку зайти к ней. Она бы не возражала. Но он нежно поцеловал её в губы и тихо сказал:
– До завтра… Я буду ждать тебя на том же месте и в то же время…
Валя была рада его сдержанности. Прошептала:
– Милый, в этот вечер зимний
Будь, как маленький, со мной…
Потом прервала себя, словно извинилась:
– Очень люблю Цветаеву. Ты прости меня, я тебя, наверное, уже заколебала.
– Нечего извиняться. И я люблю Цветаеву. И пусть будет…
…легендой – день вчерашний,
Чтоб был безумьем – каждый день!
Он обнял девушку и крепко поцеловал в губы.
На следующий день они снова бродили по городу, читали стихи, а поздним вечером Ефим пригласил девушку к себе.
– Ты никогда не жалела, что приехала сюда?
– Что уж об этом говорить? Отвечу тебе словами Марины Цветаевой, – ответила Валя.
Той, где на монетах –
Молодость моя –
Той России – нету,
Как и той меня.
В тот вечер она осталась у Ефима, а вскоре и переехала к нему жить.
Четыре года пролетели для Ефима Наумовича как один миг. Они с Валей ходили в театры и музеи, ездили загорать к океану в Северную Каролину, где жила её подруга. Всё, казалось, было хорошо, но однажды, когда Ефим Наумович был на работе, Валя собрала свои вещи и ушла, оставив на столе записку.
Дорогой Фима! Я всё же решилась это сделать. Долго мучилась, но скрывать больше не могу и не хочу. Я полюбила другого и сегодня уезжаю с ним. Благодарна тебе за всё. Ты мне подарил прекрасные годы счастья. Но обманывать тебя не могу! Если можешь, прости. Ты останешься в моей памяти светлым пятнышком. Будь счастлив, и я надеюсь, что Фаина тебе ещё подыщет достойную спутницу. Валя.
Придя с работы и прочитав записку, Ефим Наумович долго не мог понять, что произошло, ведь ещё вчера ничто не предвещало подобного. Потом пошёл в кафе на первом этаже его дома, заказал коньяк и долго сидел, размышляя о жизни.
А когда через пару дней в выходной к нему вдруг зашла Фаина, он понял, что она всё знает. Та по обыкновению утешала его, требовала, чтобы он не опускал руки и боролся за своё счастье. Потом погнала в парикмахерскую, чтобы он привёл в порядок «свои пакли». А когда Ефим Наумович вышел, принялась убирать его квартиру.
Чем объяснить такую привязанность к бывшему мужу, трудно сказать, но иной раз Фаина чувствовала необходимость за ним ухаживать, помогать и злилась на тех, кто его обижал.
Жара в то лето стояла страшная. Казалось, под солнцем на асфальте можно жарить яичницу!
Придя после парикмахерской домой, Ефим Наумович привычно развалился в кресле, предварительно достав из холодильника бутылочку холодной воды.
– Ну, как я тебе ничего себе? Пакли привели в порядок. Если бы нутро моё кто-нибудь подмёл!
– Я тебя не на помойке нашла! Найду тебе ещё не такую невесту…
– Невесту? Это зер гут! А то я давно не был женат! Чего же ты медлишь?
Ефим Наумович уже не верил в успех предприятия, но чтобы позлить Фаину, стал фантазировать.
– А что, самый момент. Мне лишь этого и не хватает! Но предупреждаю: свадьба будет только в Одессе! Первая брачная ночь в апартаментах гостиницы «Лондонской», что на Приморском бульваре! И обязательно в присутствии одесского раввина!
– Размечтался! Где я тебе раввина возьму? Я же необрезанная!
– Дело это не хитрое! Я сделаю обрезание!
– Но-но! Я женщина замужняя! И когда всё это ты планируешь провернуть?
– В следующем году в Одессе! А, как звучит?! Почти что так же, как в следующем году в Иерусалиме!
– Даже лучше! Вот подожди на минуточку. Я сейчас позвоню своей подружке. Включу громкую связь, чтобы и ты слышал. Не вешай свой еврейский нос. У тебя жизнь зеброй: то брюнетки, то блондинки!
– А у тебя?
– А у меня, как в зоопарке: то осёл, то козёл, то косолапый мишка… Ладно… Посиди спокойно. Звоню.
Фаина Марковна набрала номер. Долго никто к трубке не подходил. Потом, наконец, раздался заспанный голос:
– Алло!
– Женя! Это Фаина!
– Ты что, малохольная? Ты знаешь, сколько у нас времени? Ты где?
– Я здесь, в Нью-Йорке, а что?
– Ничего. Но я в Израиле. У нас ночь. Ты позвонила на самом интересном месте…
– Так ты же давно с Лёвой не живёшь!
– Я не о том… Я видела такой сон, что не хотела просыпаться. Так что у тебя страпилося?
– Скажи, у тебя нет там, на Священной земле, приличной женщины лет тридцати пяти – сорока?
– Зачем тебе?
– Хочу познакомить с одним прекрасным мужчиной!
– А я ему не подойду?
Фаина Марковна некоторое время молчала.
– Чего ты молчишь, как памятник? Как ты на это смотришь, я тебя спрашиваю?
– Как я могу на это смотреть? Думаю…
Фаина Марковна даже не предполагала, что кандидаткой в невесты может стать её институтская подруга.
– Ты ещё можешь думать? Я за тебя рада!
– Узнаю подругу! Чего ты злишься? Скажи мне что-нибудь тёплое.
– Гори ты синим пламенем! Откуда у тебя завёлся вдруг мужчина? Или ты работаешь в Одесском пассаже, где такого товара завались?
– Ай, брось! Не морочь мне голову! Да или нет?
– Да. Только ты хотя бы фотку его прислала, а то предложишь мне шмындрика какого-нибудь. Что я с ним буду делать?
– Ты сможешь приехать в Нью-Йорк? – спросила Фаина Марковна, жестикулируя бывшему мужу, чтобы он, наконец, сел и не волновался.
– Он американец?
– Он одессит, но живёт здесь.
– Вилла, яхта, владелец заводов, газет, пароходов?
– Нет. Скромный одессит. Но работает, имеет и квартиру, и машину…
– Уже что-то… А я для него не старая? Ты не забыла, что мы с тобой ровесницы. Нам по сорок пять в этом году. Не знаю, как ты, но я ещё вполне ягодка!
– Ягодка, ягодка… только переспевшая. А ему полтинник, так что в самый раз.
– Но я приехать смогу только в сентябре.
– Хорошо! Приезжай.
– Уговорила!
– Иди, досматривай свой сон! Кстати, по Интернету и ты пришли мне свои последние фотки…
Фаина Марковна положила трубку и присела на диван.
– Ты слышал?
– Я согласен проводить кастинг. Мы с тобой будем здесь сидеть в жюри, а кандидаточки будут в купальниках проходить перед нами, и мы им будем выставлять баллы.
– Кастинг ему подавай, чмок недоделанный! Не мог даже мне ребёночка сделать! И не было бы никакого кастинга! Но по секрету скажу тебе, что Анжелочка таки на тебя больше похожа, чем на моего Сэма. Вот и объясни мне эту задачу!
– А что, если Анжелочка вовсе и не Сэма дочь, а моя?!
– Не морочь мне мою бедную голову. Этого нам только не хватает?!
4
В первых числах сентября к Фаине Марковне приехала её институтская подруга Евгения Львовна. Жила она в Израиле с двумя сыновьями. Старшему было двадцать два, младшему – двадцать. Оба были женаты, один жил в Хайфе, другой – в Иерусалиме. Лет семь назад от Евгении Львовны ушёл муж, а когда разъехались сыновья со своими жёнами, она осталась одна, стала привыкать к одиночеству и уже ничего не ждала от жизни. И вдруг это предложение институтской подруги! «Чего только не может быть под луной, – думала Евгения Львовна. – Мне уже нечего терять. А вдруг?!»
Фаина Марковна встретила подругу на четвёртом терминале в аэропорту Джона Кеннеди у третьего выхода. Нужно сказать, что аэропорт Джона Кеннеди это огромное сооружение, обслуживающее тысячи и тысячи пассажиров, летящих во все концы мира. Он имеет девять терминалов, а четвёртый – шестнадцать выходов. И не потеряться здесь было большим искусством. Но подруги всё подробно оговорили по телефону и точно на определённом месте и в определённое время встретились! Аэропорт с центром города связывали прекрасные шоссейные дороги, метро, даже вертолётное сообщение, но Фаина Марковна встретила подругу на своей блестящей машине. Они не виделись со времени окончания института, но телефонную связь поддерживали и были в курсе событий, которые произошли с ними за эти годы.
– Где у вас багажное отделение? – спросила Евгения Львовна после того, как они встретились и расцеловались. – Эти придурки не разрешили мне взять в салон мою сумочку.
Они прошли к подиуму, где выставили багаж с самолёта из Тель-Авива, и Евгения Львовна взяла огромную красную сумку с какими-то бирками и наклейками.
– Ты, конечно, будешь смеяться, но я таки не понимаю, почему они тебя должны были пускать в салон с таким тюком! – удивилась Фаина. – Чтобы у меня было столько денег! Маленькая сумочка, чтоб ты была мне так здорова!
– А что ты от меня хочешь? Не каждый же день я езжу знакомиться к мужчине! Береги сердце для инфаркта! Или я что-то не догоняю и твоя машина не сможет увезти мою сумочку?
– Сумочку! Пошли уже, а то там мой Сэм заждался. Хочет скорее выпить с тобою за встречу!
– Сэм это тот что Сёма?
– Он, конечно. А что? Сёма, Сэм, да хотя бы Карабас-Барабас, не всё ли равно?!
– Удивляюсь твоему постоянству. В институте я тебя знала другой!
– Ша, подруга! Я давно уже не в институтском возрасте. Раньше была лучше какчеством. К тому же у меня сейчас немножечко другие обстоятельства: растёт дочка! И скажу только тебе по секрету, что она таки не похожа на моего Сэма-Сёму, а больше на Фиму. И что мне делать, чтоб я так жила, как я не знаю…
Подруги сели в машину, Фаина Марковна расплатилась за стоянку, и они покатили в сторону Бруклина.
– Красивый город, – сказала гостья, глядя в окно. – Но, ей-богу, ему далеко до нашей Одессы!
– Об чём речь, подруга, – кивнула Фаина Марковна. – Нашла с чем сравнивать! Одесса одна в мире…
– Наверное, ещё и потому, что тогда мы были молодыми…
…И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые,
И розы красные росли, –
добавила Фаина Марковна.
– Как только вспомню, как мы гуляли по Дерибасовской, – мечтательно продолжала Евгения Львовна, – все мальчики смотрели нам вслед… Вот было время!
– Не распускай сопли. Мы и сейчас ещё ничего себе!
– И ничего кому-то, – закончила за неё Евгения Львовна.
Они помчались по шоссе «Экспрессвэй-Квинс-Бруклин». За окном машины проплывали небоскрёбы, кружили парки, скверики… и через сорок минут оказались у дома, где жила Фаина Марковна.
– Огромный город… С ума сойти! Мы с тобой проехали сейчас половину Израиля!
– Израиль! Тоже мне страна! Ай, пошли уже! – откликнулась Фаина Марковна, глуша двигатель. – Анжелочка наверное заждалась…
– У тебя сегодня выходной? – спросила Евгения Львовна. – Или как?
– Или как! Вот уже много лет по линии социальной службы я присматриваю за одним стариком, который, на счастье, оказался дядей Сэма. Так мы и познакомились. Если бы ты знала, как мне он надоел!
– Кто, Сэм?
– Нет, этот Илья Моисеевич, чтобы у него выпали все зубы, кроме одного для зубной боли! Этот дядюшка оказался прозорливее, чем его племянничек. Он первый мне проскрипел, что Анжелочка совсем не похожа на их породу. Порода! Какая порода, я тебя спрашиваю?! Так, шавка беспородная! А Анжелочка действительно породистая растёт, пусть она будет нам здорова!
Они поднялись в квартиру Фаины Марковны, где их уже ждали.
– Рад приветствовать тебя на этой грешной земле благословенной Америки, – сказал Сэм и поцеловал Евгении Львовне ручку. Этого Фаина Марковна от мужа не ожидала. Обычно малословный, он весь преобразился и стал «метать икру». Она сделала вид, что ничего не заметила.
– Агицен паровоз! Тоже мне благословенная земля! Я таки вам скажу, что это у нас в Израиле благословенная земля. Там воздух так насыщен религией, что если ты даже агройсен атеист, то, побывав у нас, ты сразу побежишь делать обрезание, отрастишь пейсы и закажешь себе место на кладбище, где и будешь ожидать пришествия Мессии.
– Я только об этом и мечтаю! – сказал Сэм и отнёс огромную сумку в комнату гостьи.
– Mom! The lady – your friend from Israel? And she brought me?
– Она спрашивает, подруга ли ты моя и что ей привезла в подарок. Детская непосредственность, – извинилась за дочурку Фаина Марковна.
– Привезла, привезла, – сказала Евгения Львовна и достала из красной сумки упакованное в целлофановый пакет красивое голубое платьице и большую куклу. Девочка не знала, что раньше взять: платье или куклу. Потом ухитрилась взять всё, крикнула:
– Thank you, Aunt! – и убежала в свою комнату.
– Но если ты об этом мечтаешь, – спросила, обворожительно улыбаясь, Евгения Львовна, обращаясь к Сэму, – можно, я буду тебя называть Сёмой. Между нами, девочками, не идёт тебе твое американизированное имя. Какой ты Сэм? Ты прекрасный еврей, и вдруг Сэм! Сёма – это и звучит приятнее для моего уха, и я не побоюсь даже сказать – звучит гордо!
Фаина Марковна не узнавала Евгению. Она присела в гостиной на диване и наблюдала этот флирт мужа с подругой. «А что? – подумала она, – Сэма как подменили. Распелся петушком, пёрышки распушил. Ещё мгновение, и он испортит причёску Женечке. Ай да подруга! Впрочем, может, это и к лучшему!»
– Называй меня Сеней, – кивнул Сэм. – Мне и самому немного надоела эта собачья кличка. Это мой дядюшка настоял. Всё! С этого дня я Семён Михайлович Вассерман! Прошу любить и жаловать! Это имя должно, наконец, мне принести счастье! В политехническом когда-то мы резались в преферанс и в перерывах между игрой готовились к зачётам, мне всегда везло. А здесь преследуют неудачи… И в Питтсбурге, где я работал на литейном производстве по специальности. И здесь…
– Это какие же неудачи тебя преследуют?! – воскликнула Фаина Марковна. – То, что после первого же раза я от тебя подзалетела?! Это ты называешь неудачей?! – Фаина Марковна с раздражением посмотрела на мужа, встала и пошла на кухню. – Хватит болтать. Женя с дороги, наверное, голодна.
– Нас в самолёте кормили…
– Ну, что ты, – встал и Семён. – Фаина специально для тебя сделала синенькие по-одесски! Прекрасная закуска!
– А ты, Сенечка, любишь это дело? – спросила Евгения Львовна, с улыбкой глядя на Семёна.
– Вот увидишь, с этого дня я – другой! Пойду помогу Фаине, а то будет кричать…
Он пошёл на кухню, а Евгения Львовна огляделась. Большая светлая комната. Стол посредине, шесть стульев. Буфет, телевизор, диван, два кресла. «Ничего особенного, – подумала она, – а её Сенечка всё же на меня клюнул! А что?! С таким бы я согласилась на медаль, если, конечно, Фаина не очень будет возражать».
Она встала и последовала за хозяевами.
Когда сели за стол, Фаина Марковна думала, что как обычно Сэм будет много пить, но он налил в рюмки бренди и, глядя на гостью, торжественно произнёс:
– С приездом, дорогая, и давайте выпьем за то, чтобы у наших детей были богатые родители!
На удивление Фаины Марковны, её Сэм практически не пил. Поднял рюмку с бренди, пригубил и, не допив, поставил на стол. Это было так непохоже на него, что она даже на какое-то время замолчала, прервав рассказ о жизни в Америке.
После трапезы Евгения Львовна преподнесла подарок подруге. Это было шикарное платье. Фаина Марковна тут же пошла его мерить. Через минуту вышла. Глаза её блестели. Она была счастлива.
– С размером угадала? – спросила Евгения Львовна.
– Или! Тютелька в тютельку… Как на меня сшито! Спасибо, дорогая.
– Это ещё не всё. А вот жемчужное ожерелье к нему! Чтоб ты была здорова!
Фаина Марковна надела ожерелье и пошла к зеркалу.
– Такое можно было купить у нас только на одесской толкучке! Шикарно! Ещё раз спасибо…
– А тебе, – сказала Евгения Львовна Семёну, – я привезла золотую цепочку с магендовидом.
– Магендовид! Здорово! Зачем тогда мне делать обрезание? Я буду его носить, и все будут знать, что я – аид из Одессы! А что? Тем более что теперь я снова Семён!
Вечером Фаина Марковна покормила Анжелочку и уложила спать.
Потом подруги вспоминали свою молодость, безумства студенческих лет, а Семён достал из-под кровати старый запылённый футляр, вытащил семиструнную гитару и, продолжая удивлять жену, настроил её и стал петь одесские песенки:
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да й на волю.
На княжеской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть…
Таким Фаина Марковна не знала своего мужа. Весёлый, заводной. Подумала: «Что может сделать с человеком страсть?!»
Оказалось, Семён знал много одесских песен, неплохо бренчал на гитаре и голос у него был приятным:
Как на Дерибасовской,
Угол Ришельевской,
В восемь часов вечера
Разнеслася весть,
Что у нашей бабушки,
Бабушки-старушки,
Шестеро налётчиков
Отобрали честь…
Засиделись до поздней ночи. Уложив гостью в её комнате, Фаина Марковна тихо сказала Семёну:
– Ты иди ложись… Мне ещё нужно кое-что сделать.
А когда он ушёл, легла на диван и закрыла глаза. Нужно было ещё раз всё обдумать.
На следующий день после завтрака Семён ушёл на работу, пообещав вернуться пораньше. Фаина Марковна, убрав со стола, одела Анжелочку и сказала Евгении Львовне:
– Ты, подруга, не скучай. Телик смотри, книги… Работа есть работа. А вечером, я думаю, познакомлю тебя…
– Иди, дорогая! И не бери себе в голову! Я скучать не буду. А если правду сказать, мне что-то расхотелось менять свою судьбу… Знаешь ли, привыкла. Да-да! Привыкла. Впрочем, иди. Ты когда приходишь с работы?
– В пять. Захожу за Анжелочкой и в пять – дома.
– Вот и хорошо! Я жду вас!
– Вот тебе ключи от квартиры, если вдруг захочешь выйти…
Подруги обнялись, поцеловались, и Фаина Марковна с дочкой ушли.
Как только за ними закрылась дверь, Евгения Львовна села в гостиной на диван и задумалась.
«Так, приехали! Расхотелось знакомиться… Мне этот Сенечка нравится! Ну и что, что он муж Фаинки?! А не она ли когда-то увела у меня из-под носа Валерочку Копаева? Но я же не поссорилась с нею! Мы остались подругами! К тому же дочка её совсем не похожа на него! Длинная как жердь, и лицо совершенно другое. Может, Фаинка сама будет рада, что так всё получилось?! Чёрт побери, неужели этот парень меня зацепил? Не помню, чтобы я так долго думала о мужиках!»
Когда в пять часов пришли Фаина Марковна и Анжелочка, их ждал накрытый к обеду стол. Евгения Львовна сварила борщ, поджарила курицу, испекла пирог.
– Ну, ты даёшь! Как в старые добрые времена! – радостно сказала Фаина Марковна. – Ты всегда любила готовить! Но мы немного подождём. К семи должны прийти Сэм и Фима.
– Позволь, так мужчину, с которым ты меня хотела познакомить, зовут Фимой? – воскликнула Евгения Львовна. – Уж не твой ли бывший?
– А чем он тебе не нравится? Ты же его не видела!
– Знаешь, подруга, я сейчас тебе скажу такое… Только не уделайся от радости! Ты сначала покорми Анжелочку, и пусть она играет в своей комнате. Я там ещё испекла пирог со с маком. Обалденно вкусный!
Фаина Марковна уже догадалась, что ей хочет сказать подруга, и не стала её расспрашивать. Она покормила дочь, дала ей книжку с картинками, и сказала:
– After lunch, you'll have to rest for an hour, and then going to play in his room. We listed should talk with Aunt Zhenya, and when the adults talk, children do not need to listen to them.
(После обеда тебе нужно часик отдохнуть, а потом будешь играть в своей комнате. Мы должны поговорить с тётей Женей, а когда взрослые разговаривают, детям не нужно их слушать.)
Анжелика не возражала. Она была послушной девочкой.
– Так что ты мне таки хотела рассказать, от чего я могу уделаться? – с улыбкой спросила Фаина, вернувшись в гостиную.
– Я раздумала знакомиться с твоим Фимой. О нём я таки давно всё знаю, – ответила Евгения Львовна. – А если уж совсем начистоту, так мне нравится твой Сенечка. Мы давно знаем друг друга, и я не могла от тебя это скрывать! У меня совесть чиста!
– Огройсен паровоз! Настолько чиста, что её почти не видно. Открыла Америку! Ты думаешь, я не видела, что и ты ему не до лампочки! Этот петушок готов был из себя выпрыгнуть, чтобы ты на него запала. Ты меня не удивила, и если у тебя с ним что-нибудь получится, я тебе ещё спасибо скажу. Только условие: ты его забираешь к себе в Израиль. Он давно туда рвётся. Вот и скатертью ему дорожка!
– Ты с меня такой камень с души сняла, даже представить не можешь!
– Я тебя умоляю! Об чём речь! Бери даром!
– Слушай, подруга, давай за это выпьем!
Фаина Марковна пошла на кухню и через минуту вышла, неся две рюмки, наполненные бренди.
– Чтоб ты была мне здорова, – сказала Евгения Львовна и выпила бренди, как заправская алкашка.
– За успех твоей охоты. Стреляй и не промажь! И чтобы всё у нас было, как тогда, чтобы деньги были и чтобы нас мальчики любили!
В семь пришёл Сэм. К удивлению Фаины Марковны, он был совершенно трезв и принёс гостье цветы. Это начало раздражать Фаину Марковну: за всё время совместного проживания он ни разу ей не подарил и цветка!
– Ты сегодня как начищенный пятак, чтоб ты мне был здоров! – сказала Фаина Марковна, с упрёком глядя на мужа. – Только из штанов не выпрыгивай! Женя тоже ко всему готова. Даже увезти тебя на Святую землю.
– Фу ты ну ты! Я, как пионер, всегда готов к подвигам! Мы давно привыкли ничего друг от друга не скрывать. Так я тебе признаюсь: мне Женя очень таки легла на сердце.
– Очень смешно, кино и немцы! А вот, кажется, ещё один жених?
Это пришёл приглашённый к семи часам Ефим Наумович.
– Моё всем с кисточкой! – сказал он, целуя Фаину Марковну и пожимая руку Сэма. – А это и есть твоя подруга из Натании? Рад знакомству. Меня дразнят Фимой. – Он галантно поцеловал руку Евгении Львовне и стал искать глазами Анжелу: – А где дочка? Я ей принёс настоящий детский гарнитур для её кукол.
На зов матери из своей комнаты вышла Анжела. Она радостно улыбнулась Ефиму Наумовичу.
– For you, love child! Furniture for your dolls!
– Thank you, Uncle Fima. You are so good to me.
– I love you!
(– Это тебе, дитя любви! Мебель для твоих кукол!
– Спасибо, дядя Фима. Вы так добры ко мне.
– Я люблю тебя!)
Он сам занёс в детскую комнату большую картонную коробку и открыл её. Потом вернулся в гостиную:
– И что вы имели мне сказать?
– На одну минуточку, ничего особенного. Просто хотели собраться… поговорить за Одессу. Ты же с работы. Посидим себе, выпьем за жизнь. Что здесь особенного?
– Выпьем по маленькой – это хорошо! Я совсем даже не против такой программы. – Потом, обращаясь к Евгении Львовне, спросил: – И как там жизнь, на Святой земле? По-прежнему хасиды носят большие чёрные шляпы и пейсы?
– Чтоб ты так и знал, там ничего не меняется веками. Даже воздух один и тот же, чтоб я так жила! – сказала Евгения Львовна и посмотрела на Семёна, который в присутствии Ефима Наумовича как-то потерялся. – А ты чего скис? Или я что-то не то сказала?
– Ну, что ты? Просто с Фимой в цирк ходить не надо. Он такой умный, прямо жуть одна.
– Не мандражируй, – успокоила его Евгения Львовна. – Ты вне конкуренции!
– Если б ты только знала, как приятно мне таки это слышать!
– Хватит вам чирикать! – встала с дивана Фаина Марковна. – Нужно по этому поводу выпить.
Все встали и пошли за хозяевами в комнату, которая была совмещена с кухней и называлась столовой.
– Ша! Я буду держать рэчь! – сказал Сэм.
– Запомни суть басни Крылова: лишь потеряв сыр ты обретёшь право голоса, – сказала Фаина Марковна, но Семён даже не обратил на её слова внимания и продолжал:
– Я хочу ещё раз поднять бокал этого прекрасного напитка за Женю. Это она меня, блудного козла…
– Осла, – поправила его Фаина Марковна.
– Осла, – согласился Сэм, – вернула к той жизни, о которой я всегда мечтал. Со вчерашнего дня я дал слово называться снова именем, которое мне дали родители. Теперь я снова Семён! Я дал слово больше не пить, а я умею держать слово. Я такой! И вообще я хочу с Женей уехать в Израиль. Вы знаете, что такое зов крови?! Наверное, это он!
– Моча тебе в голову ударила, – сказала Фаина Марковна. – Но я за тебя просто таки рада! Будьте вы мне счастливы, и давайте больше об этом не говорить…
– Поговорили уже, – улыбнулся Ефим Наумович. – Так, может быть, ты вернёшься ко мне, блудная жёнушка?
– А что? Это мысль! – воскликнула Евгения Львовна. – И свадьбы можно будет сыграть вместе у нас в Натании. У меня даже для этой штуки есть знакомый раввин.
– Нет, – возразил Ефим Наумович. – Если у нас и будет свадьба с Фаиной, то в следующем году в Одессе! У меня отпуск в январе.
– Убиться веником! А меня кто-нибудь спросил?! Нет, я не против вернуться к тебе, но как же я сегодня лягу в постель с Жениным мужем?!
– А зачем? Мы поедем ко мне. Какие проблемы? Только и Анжелочку возьмём! Я беру тебя только с нею!
Фаина Марковна с любовью взглянула на Ефима Наумовича.
– Вот за что я таки тебя люблю, что ты всегда смотришь в корень.
– Но и я хочу хоть иногда видеться с девочкой! Она же моя дочь! – воскликнул Семён.
– Успокойся на минуточку? Откуда ты взял, что она твоя дочь? – зло сказала Фаина Марковна. – Мало что я тебе наговорила под шофе! Разве ты не видишь, на кого она похожа?
– Но ты же не можешь сказать, дорогая, – вступилась за Семёна Евгения Львовна, – что он совершенно не при делах? И разве так плохо, если у девочки будет много родственников?! Я тоже согласна быть ей крёстной мамой…
– Какой, к чёрту, крёстной, жидовка недоделанная! – воскликнула Фаина Марковна.
– Чего ты взбеленилась? Пусть будут они крёстными… – успокоил её Ефим Наумович. – Давай за это всё-таки выпьем и поедим. Я с работы…
– И мы не на Приморском бульваре гуляли, – сказал Семён и разлил в рюмки бренди.
После ужина Евгения Львовна спросила Семёна:
– Когда ты сможешь уволиться?
– Завтра. Это здесь не проблема. Только не знаю, как сказать моему дяде. Он за это время так полюбил Анжелочку.
– Нашёл о чём беспокоиться! – успокоила Фаина Марковна. – За это время он мне стал тоже не чужим. Я же продолжаю за ним ходить. Буду приводить к нему и Анжелу. Лучше подумай своими куриными мозгами, что ты будешь делать в своём Израиле.
– Не боись! Чтоб я так жил, я ещё что-нибудь могу! Всё у нас с Женечкой будет хорошо. Я правильно говорю, дорогая?
– Истинно так, – улыбнулась ему Евгения Львовна. – Нет, я вас спрашиваю, кто бы мог только подумать, что всё так сложится?! Ехала за одним, а приобрела совсем другого!
– Ты раньше времени не прыгай от радости, – сказала Фаина Марковна. – Но нам, пожалуй, пора. Анжелочке нужно ужинать и спать! – Она решительно встала, быстро собрала в чемодан некоторые вещи для себя и дочери. – Не разломайте кровать, – сказала, выходя вслед за Ефимом Наумовичем, держа за руку дочь. – И вообще я эту квартиру буду продавать. У Фимы квартира большая, а мне нужна новая машина…
Когда через несколько дней Сэм и Евгения Львовна, наконец, уехали, в квартире Ефима Наумовича снова хозяйничала Фаина Марковна.
А в самом начале января, оставив дочь на близкую подругу, Ефим Наумович и Фаина Марковна полетели на неделю в Одессу.
Погода была дождливой и ветреной. Бродить по улицам было неприятно. Сразу из аэропорта они поехали в городской загс.
– Мы хотели бы снова узаконить наши отношения, – сказал молодящейся дамочке с округлыми формами Ефим Наумович. – Мы у вас много лет назад расписывались. Потом на какое-то время расходились, и вот теперь сходимся обратно!
– Что значит сходитесь обратно? Вы – граждане другой страны!
– И что? Мы – коренные одесситы и хотели бы этот факт засвидетельствовать именно в Одессе.
Пока дамочка с округлыми формами раздумывала, как бы отказать этим нахальным американцам, Ефим Наумович достал из кармана двести долларов и положил их перед ней:
– Я вас очень прошу… Вот и паспорта наши, ещё советские. Видите, мы были расписаны…
– Хорошо… Только желательно быстренько. Где ваша невеста… то бишь бывшая жена?
– Как и положено – за дверью.
– Так зовите её! Чего же вы замерли, как памятник?!
Ефим Наумович пригласил Фаину Марковну:
– Бекицер! Мы торопимся! Скажи дамочке: ты желаешь быть снова моей женой, и не привёл ли я тебя сюда на аркане?
– Если б вы только знали, как он мне таки надоел, – начала Фаина Марковна. – Как будто бы не могли жить без этого штампа в паспорте. Но ему, видите ли, обязательно нужно его поставить, потом переспать на старых кроватях в «Лондонской» гостинице и сводить меня в Парк Ильича (я не знаю, как он сейчас называется), где он меня первый раз поцеловал. Нет, не малохольный, скажите хотя бы вы?
– Так вы таки Фаина Марковна Соколовская? – спросила округлая дамочка, тщательно сверяя фотографию на паспорте с оригиналом. – А почему вы не сменили фамилию, когда расходились?
– Спрашиваете! Разве можно сравнить фамилию Соколовская с моей девичьей – Вайсман?
– Вот видите, вам ничего не придётся менять. Только штамп, и мы вас не знали!
Дамочка записала их в журнал, поставила штампы и, возвращая паспорта, буркнула:
– Будьте-таки мне счастливы!..
Потом они поехали в гостиницу «Лондонская» на Приморском бульваре. Заняв самый лучший номер и даже не распаковывая вещи, вышли пообедать.
– Ну, что я тебе говорил! – гордо сказал Ефим Наумович.
– Сбылась мечта идиота! – улыбнулась Фаина Марковна.
– Я таки снова женился на тебе в Одессе!
