ИРИНА ВАСЮЧЕНКО
ТЕКЛА И ФЕКЛА
Иронические строки
Сыну соседки
Ты к нам забегал, отрок
Улыбчивый, белобрысый.
Мадам извиняла кротко,
Что ты дразнил ее Крысой.
Теперь ты пришел в шкуре
Пятнистой – в форме спецназа.
Мадам уже нет. Сдуру
Признала тебя Васса.
Ты тискал собаку мило.
Игриво грозил ей пулей.
Тебя стрелять научили.
Одели тебя. Обули.
Девчонки таких ценят –
Им спорт развивает боди.
И все же побольше денег,
Чем при другой работе.
Похвастал: «Скатаем скоро
В Ичкерию, на войнушку!»
Хихикнул. В зрачках морок.
Такими глядят порнушку.
А мама твоя верит,
Что ты – ее добрый мальчик.
Наверно, там есть и звери,
Но твой дорогой пальчик,
Он только шалит невинно
Со спусковым крючком,
Ведь хочется быть мужчиной!
Но убивать, но в дом
Вломиться – о, нет!.. Киваю.
Воротит от фраз ненужных.
Но видишь ли, не бывает
На этом свете войнушек.
Сказать тебе, серый в яблоках,
ВАСЮЧЕНКО Ирина Николаевна – прозаик, критик, переводчик. Автор трех книг прозы и многочисленных журнальных публикаций. Член Союза писателей Москвы. Лауреат премии «Ковчега». Стихи публикует впервые. Живет в г. Нешере (Израиль).
© Васюченко И. Н., 2013
Почем такое словцо?
Тому пацану сказала бы...
Да поздно. Не то лицо.
* * *
Нет чибисов, и вороны пропали.
Какой-нибудь ханурик на привале
Двоим таким же сладострастно врет,
Что только в глаз и непременно влет.
А мы с тобой хромаем через поле,
Где кто-то загибается на воле
С крылом повисшим, средь густой травы,
Тихонько... Тише, чем загнетесь вы.
Родственному домику
Тебя продают. Да ведь ты почитай развалюха.
Уж ставни рассохлись на окнах твоих фантазийных.
Твой бедный камин никогда и полена не нюхал.
Стоишь, недострой, и темнеешь от ливней предзимних.
Избушка, что рядом, хоть вспомнить могла бы чего –
Цыган, кулаков-бедолаг или нас, потихоньку побредить.
Тебе, теремок нелюбимый, судьба не дала и того.
Твой мощный забор раздирают на доски соседи.
Тебя уже чуть не сожгли позапрошлой весной –
Сарай и сортир пали жертвой ребячьей забавы,
А ты уцелел и пора распрощаться с тобой:
Хозяева тысячу раз и разумны, и правы.
Смотри, как зарос наш цветник. Гипсофила одна –
Прозрачное облако – все ж в бурьяне распушилась.
Владелица новая, если смекнет, как она
Прекрасна в букете, глядишь, и окажет ей милость.
Тебя продают. Ты не в радость давно никому.
Ты памятник жизни, ушедшей без драм, добровольно.
Хоть кол на башке обтеши, и тогда не пойму,
Какого рожна это все же немножечко больно.
* * *
Кто белеет на лоне пространства?
То ли заяц больной – альбинос,
То ль постигший людей окаянство
До нелепости маленький пес.
Рассмотреть ни за что не подпустит,
И не пробуй – задаст стрекача.
Скорчит скудное тело под кустик –
Чернобыльник, лопух, молочай...
Но опять стережет на опушке,
По ночам пробирается в сны...
Непонятная в поле зверушка,
Мы тебе ничего не должны!
Трудно быть богом
Триптих
I
Трясогузки балдеют. У них намечаются свадьбы.
Верещат и топорщатся, дуры, на узкой дорожке.
Языком не владея, не ведаю, как им сказать бы,
Что под старым пионом два глаза желтеют у кошки.
II
А ты, что убогим комочком в траве загибалась,
Не я ли к тебе проявила умильную жалость?
Не я ли тебя китикэтом питаю от пуза,
Считая, что это залог между нами союза?
Мое «кис-кис-кис!» до тебя долетает в засаде,
Но ты замерла, в мою сторону даже не глядя!
Кровавую тешишь мечту, притворяясь глухой.
Ты схаваешь птичку, убийцей вернешься домой!
III
Дурачье! Живоглоты! Вам пост
Не по вкусу?! Ну, все! Надоело!
Это, стало быть, кошке под хвост
Мое доброе слово и дело?!
Ладно ж! Мне нипочем
Объясниться понятнее с вами!
Запущу кирпичом –
Разбегайтесь, как можете, сами!
* * *
В моем саду есть желтая лилея,
Которую торжественно лелею
И, каждый год цветенья ожидая,
На предыдущей стадии ломаю.
Уж больно стебель хрупок у нея –
Его подолом задеваю я...
Какая же я все-таки корова!
Не подберешь здесь термина другого.
Зимний пейзаж-2005
I
Полуэлитный старый дом.
У входа
Большую свастику углем
Наляпал кто-то.
Когда же эту дрянь сотрут
Иль смоют?
Всем недосуг, все мимо прут.
И мы с тобою...
II
Набухают на крышах сосульки,
Чтобы грозно обрушиться вниз.
Поспешают на митинг бабульки,
Злобным глазом косясь на карниз.
На экране мельканье развалин
Чьей-то жизни, погибшей вдали.
Что-то где-то сегодня взорвали.
Где-то что-то вчера подожгли.
Богоматерь сидит под афишей,
Где попсуют разверстые рты.
С малышом побирается. Шиш ей,
Черной! Белые все. Как глисты.
Деталь пейзажа
Выйдя во внутренний двор, ты увидишь двух старцев в маразме,
Бледный в треухе один, а другой краснорожий, но в шляпе.
Вечность им здесь простоять, и с дворовым асфальтом
Насмерть срослись их четыре подошвы, но оба
Не замечают беды, знай долдонят о доблестях павшей
Власти народной, Америку сипло поносят
Да, подвывая, кричат про какую-то мощь государства,
Смрадно дыша перегаром и взоры вонзая тупые
В спину тому, кто проходит, не буркнувши «Здрасте!»
Что ж, коль деревья они? Ведь привета взыскует и древо.
Архетипический сюжет
Вот и все. Истрепались слова.
Горечь выдохлась тоже.
На березе хворает листва
Предотлетною дрожью.
Надвигается воинство тьмы,
Холода и метели.
Но с тобой не останемся мы,
Как когда-то хотели,
Чтобы – за руки, чтобы – смеясь…
Тягомотной морокой
Обернулась веселая связь,
Блажь души одинокой.
Что же, стало быть, к этому шло
И тогда, поначалу.
В нашей дружбе какое-то зло,
Притаясь, прорастало.
Разбирать, кто взлелеял росток,
Кто щедрей удобрял его, гада,
И тоскливо, и явно не впрок.
Добрый путь, а об этом – не надо.
Ни тебе не дано и ни мне
Знать, могло ли сложиться иначе.
Только тот, кого, видимо, нет,
В курсе…
Если он есть, то тем паче.
* * *
Корчилась в тучах,
Не крыльями – ветром несома,
В мутных, кипучих,
Бурлящих над крышею дома.
Это пареньем
Никто не назвал бы – агония,
Там, где без времени,
Там, где уже не догоните.
Пару убили?
Угрохали стаю?
Спятила или
Подранок?
Откуда я знаю?
Слепо бесилась какая-то сила,
Комкая ломкую тень в вышине.
Что это было?
Она не по-птичьи вопила.
Богу вопила – не мне…
Истинное происшествие
Ты долго ягоду сбирал
В жаре и комарах,
Но не заметил, что дыра
Была в пакете. Ах,
Не так ли мы… Не так ли всяк…
Вестимо, так!
Зависть
Дюма роман не дописал,
Но через много лет
Реконструировал финал
Усердный дюмовед.
А ведь старик небось грустил,
Вблизи завидев край,
Что бросит их на полпути,
Что этот негодяй
Удара шпаги избежит,
А доблестный герой,
Сейчас имея бледный вид,
Уж приобресть иной
Не успевает и навек
Добро осталось с носом,
А этот милый человек,
Что с трепетным вопросом
Едва к любимой подоспел –
Ведь дева так чиста! –
Отныне больше не у дел,
Их не слились уста...
Где нет конца, там нет начал.
Но дюмовед не подкачал –
Какая красота!
Я так скажу: хоть слава блажь,
Досадно все ж порою –
Вот так однажды дуба дашь,
Куда-нибудь зароют,
А чтоб хоть строчку дописать –
Держи карман пошире...
Порядка все же, вашу мать,
Нет никакого в мире!
Крысе
На край журнального стола,
Под сень цветастой занавески
Ты забралась и померла.
Они, наверно, были вески –
Резоны, по которым ты,
Превозмогая немощь тела,
Сюда из пыльной темноты
Норы подняться захотела.
Я не была на высоте,
Твой бедный прах в совок сгребая, –
Мой скрежетал зубной протез,
Душа, холодная и злая,
Брезгливо корчилась, когда
Совок несла я до канавы...
А ныне понимаю: да,
Вы, крыса, в чем-то были правы!
Принцу Гамлету
Век вывихнул сустав. У них в породе
Подвывих генетический сидит:
Едва один проковыляет вроде,
Другой уже плетется инвалид.
А я не костоправ. Я даже кошку
От хромоты не вылечу, мой друг.
Хоть болтовней бы развлекла немножко,
Да он, как поглядишь, еще и глух.
Ноябрь уж…
Сонная лень увлекает к дивану.
Сонная совесть уныло бубнит.
Снег заоконный. Ошметки тумана.
Черные кроны. Ворона сидит.
Как бы отринуть поганую одурь,
Гневно взбодриться себе вопреки,
Духом воспрянуть, презревши природу,
Или уж честно отбросить коньки?
«Хватит дрянной прикрываться хандрою! –
Хмурая совесть над ухом хрипит. –
Живо за дело, иначе – урою!
Ты меня знаешь!..»
Ворона сидит.
Конфликт страсти и долга
Юдифи нравился красавец Олоферн,
Его телес свирепая громада
И пальцы, толстые, как ноги диких серн…
Но что поделать? Надо – значит, надо!
* * *
Будь Аделиной! Будь Марией! Теклой! Да, Теклой!
А. Блок
Брызгает дождик на пыльные стекла.
Пилит в сарае супруг.
Лето кончается, тетушка Фекла,
Теклой побыть недосуг.
Что-то мы все по хозяйственной части –
Доблесть во вкусе народа.
Лета, что душу морочит в ненастье
Зим, не видала природа.
Прошлое смутно, грядущее блекло,
Теклой побыть не дано…
Осень кончается, бабушка Фекла.
Надо заклеить окно.
Август без дождя
Иссохший лес желтеет раньше срока,
В нем знойно, ветрено и одиноко,
А впереди осенняя морока
И, кажется, нет никакого прока
В тоске, усмешке, сладком мираже
И даже в кураже
Уже.
Почему?
Нет за столом ни близких, ни родных,
Смириться с этим грустно, а придется.
Но почему от трапезы двоих
Посуды грязной столько остается?
В тазу ее ворочаю, но в нем
Ей тесно... В муть стекают капли «Фэйри»...
И почему тот факт, что все умрем,
Нам кажется такой большой потерей?
* * *
Житуха у козленка! Знай гуляет,
Ест лебеду да матушку сосет.
Произведений он не сочиняет...
Он переводов к сроку не сдает...
И хватит намекать на перспективы!
Они всегда у смертного не ах,
Но мы пока с козленком оба живы,
И хочется не в толстых башмаках
Плестись, тревожа старые мозоли
И думая о долге при ходьбе,
А на четырках танцевать на воле
И отвечать невозмутимым «Бе-е-е!»
На треволненья нынешнего века,
На все невзгоды те, что впереди.
Ведь есть один рецепт для человека...
Кругом следов козлиных пруд пруди...
В невинную скотинку превратиться
Простое дело: зачерпни вот тут...
Какое же ты грязное, копытце!
Микробы... Сальмонелла... Сказки врут.
* * *
Как лакей, что ворует, но льстив и угодлив на вид,
В мозговых кладовых деловитый склерозик шустрит.
Все утащит помалу, что плохо лежит из добра.
– Здесь ведь что-то стояло?
– Не барское дело, да вам и соснуть, чай, пора!
– Что-то вроде чернело... белело...
Здесь что-то имелось вчера...
Забываются сны, номера телефонов, порядок приема лекарств,
Имена кинозвезд и названия сгинувших царств.
Кулинарный рецепт и лирический стих поглощает забвенье.
Но сначала – заслуги других. И тем паче свои прегрешенья.
