Из литературного наследия
АДРИАН ТОПОРОВ
МОЗАИКА
Читателям «Ковчега» уже знакомо имя известного советского писателя и просветителя, автора легендарной книги «Крестьяне о писателях» (1930) Адриана Митрофановича Топорова (1891–1984). См. публикации в №№ ХХХІІ (3/2011) и XXXIV (1/2012).
Лебединой песней А. М. Топорова можно назвать публикуемую ниже «Мозаику», о которой сам автор отзывался так: «Многие коллекционеры собирают картины, редкие книги, открытки, почтовые марки, металлические и бумажные деньги, трубки, портсигары, птичьи яйца, спичечные коробки, конфетные и мыльные обёртки и другие предметы, а я попытался собрать любопытные факты и эпизоды из жизни учёных, писателей, художников, композиторов, артистов театра, кино, цирка, словом, замечательных людей, создававших общечеловеческую культуру... Я пытался представить героев эпизодов как живых людей в быту со всеми их личными особенностями, иногда странными, чудаческими. В моих миниатюрах нет ничего вымышленного. Все они извлечены из литературных источников и лишь сжато изложены мною».
Около 10 лет Топоров усердно разыскивал в старинной и новейшей литературе эти эпизоды. Вместе взятые, они представляют крупицы энциклопедических знаний, преподанных в занимательной форме. Писатель был уверен, что собранное им малоизвестно большинству читателей, особенно молодёжи, и страстно хотел увидеть свою книгу изданной. Не суждено было: книга в сильно усечённом варианте и небольшим тиражом увидела свет лишь год спустя смерти автора. И сразу же стала библиографической редкостью. Любопытно, что позже она обрела большую популярность среди участников чемпионатов Израиля, Германии, России, Украины и других стран по интеллектуальным играм («Что? Где? Когда?» и «Брейн-ринг»).
Вниманию читателей предлагается несколько миниатюр из «Мозаики», основная часть которых недавно была обнаружена публикатором в Государственном архиве Николаевской области Украины и ранее не публиковалась.
Понедельник лучше вторника
Задержав выплату гонорара Пушкину за помещённую в журнале статью, хитрый издатель послал ему записку с вопросом: «Скажите, Александр Сергеевич, когда Вы желаете получить деньги – в понедельник или во вторник, и все ли двести рублей прислать Вам сразу или сто?»
Пушкин ответил: «Понедельник лучше вторника, а двести лучше ста».
Феноменальная память
Ею обладал брат Александра Сергеевича Пушкина – Лев Сергеевич. Нередко он удивлял своих многочисленных гостей, медленно прочитывая целые страницы прозы, а затем повторяя их наизусть.
Память Льва Сергеевича сыграла спасительную роль в судьбе 5-й главы «Евгения Онегина». Вот как это было.
Крайне нуждаясь в деньгах, Пушкин поехал из Москвы в Петербург, чтобы отдать новую главу в печать. Но в дороге потерял рукопись, а черновик был уничтожен.
Поэт послал Льву Сергеевичу на Кавказ письмо, рассказав о случившемся. И вскоре получил ответ – три листочка бумаги, на которых мельчайшим бисерным почерком был воспроизведён текст потерянной главы с точностью до последней запятой. А ведь Лев Сергеевич лишь один раз слышал эту главу в чтении автора да еще раз прочёл её сам.
Кто глупец?
В петербургском театре шла опера. Главную партию пел знаменитый бас – Осип Афанасьевич Петров. Некто, сидевший рядом с Пушкиным, всё время скверно подпевал артисту. Поэт не выдержал и довольно громко сказал:
– Что за глупец? Мешает слушать!
«Подпевала» обратился к Александру Сергеевичу:
– Позвольте, милостивый государь, спросить: кого вы называете глупцом?
– Конечно, артиста Петрова, так как он лишает меня удовольствия вас слушать.
Лишние нули
Иван Андреевич Крылов снял квартиру в доме богатого скряги. В договоре между прочим значилось: а) жилец должен осторожно обращаться с огнем; б) если же дом сгорит по вине квартиранта, то последний обязуется уплатить хозяину 60 000 рублей ассигнациями.
Подписывая договор, Иван Андреевич прибавил к этой цифре два нуля. Удивлённый домовладелец воскликнул:
– Помилуйте, Иван Андреевич! Шесть миллионов – это уж слишком!
– Не беспокойтесь… для вас это хорошо и приятно, а для меня всё равно, ибо я не в состоянии заплатить ни той, ни другой суммы…
Запретные листки
Раз в кабинете В. А. Жуковского в Зимнем дворце собрались литераторы и некоторые высшие сановники.
И. А. Крылов стал что-то искать в бумагах хозяина, лежавших на столе. Кто-то спросил:
– Что вам надо, Иван Андреевич?
– Да вот какое обстоятельство: хочется закурить трубку. У себя дома я рву для этого первый попавшийся мне листок, а здесь так нельзя. Ведь здесь за каждый листок исписанной бумаги, если разорвёшь его, отвечай перед потомством.
Министр-баснописец
На похоронах И. А. Крылова 9 ноября 1844 года между прочими людьми были и писатель Н. В. Кукольник, и министр народного просвещения, реакционер С. С. Уваров, на груди которого сияли звёзды и кресты.
Какой-то провинциал спросил Кукольника:
– Покажите мне, где министр просвещения...
– В гробу, – сказал Кукольник, указывая на тело усопшего.
– А я думал, что министр – этот, в звёздах.
– Нет! То наш баснописец: он в отчётах своих пишет басни.
«Щекотурка»
Первую часть «Мёртвых душ» автор писал в Риме. Он диктовал текст, а записывал его П. В. Анненков. В одной фразе Н. В. Гоголь употребил слово «щекотурка». Секретарь исправил его на «штукатурка». Николай Васильевич спросил:
– Отчего так?
– Да, кажется, правильно будет.
Гоголь быстро подошёл к книжному шкафу, вынул из него словарь и, убедившись, что Анненков прав, сказал ему:
– За науку спасибо!
Притворяется
Иван Александрович Гончаров напрасно обвинил И. С. Тургенева в том, что он якобы позаимствовал из «Обыкновенной истории» многие образы для романа «Дворянское гнездо».
Как ни убеждали Гончарова в его ошибке, он упрямо стоял на своём, считая Тургенева хитрецом. Даже при получении известия о кончине Ивана Сергеевича автор «Обломова» бросил:
– Притворяется!
Плач Тургенева о Базарове
Описывая смерть Базарова, Иван Сергеевич Тургенев не мог удержать слёз...
А перед своей смертью в Буживале (Франция) он просил прислать ему сиреневый цветок из родного села Спасского...
Гречневая каша
Цензорские рогатки вынуждали прогрессивных редакторов и издателей при царизме изощряться в изыскании средств и способов обмана и обхода блюстителей политической благонадёжности литературы. В этом тяжёлом искусстве некоторые редакторы доходили до курьёзной виртуозности.
Н. А. Некрасов, как издатель и редактор «Современника», находился под особенно бдительным наблюдением царских церберов. Проведал он, что его цензор – страстный любитель гречневой каши, что она действует на него магически. Под её влиянием старик весь уходил в наслаждение пищеварением, делался мягким, сговорчивым, ничего не соображал, подписывал корректуры, почти не читая их.
Поэт подкупил кухарку цензора, – и та ставила на обеденный стол хозяина гречневую кашу в тот день, когда ему предстояло чтение корректур для «Современника». Так гречневая каша играла благодетельную роль в судьбах русской литературы ХIХ века.
Счастье пьянчуги
В марте 1879 года Фёдор Михайлович Достоевский проходил по Николаевской улице Петербурга. Неизвестный нагнал его и так сильно ударил по затылку, что писатель рухнул на мостовую и расшиб себе лицо в кровь. Собралась толпа. Городовой составил протокол о происшествии. Пьяницу схватили и отправили в участок. Пригласили туда и Фёдора Михайловича. На допросе он умолял полицейского офицера освободить виновного, которого он, потерпевший, прощает.
Но так как об избиении известного писателя в газете напечатали заметку, протокол полиции передали в суд. На разборе дела ответчик, крестьянин Фёдор Андреев признался, что был «зело выпимши и только слегка дотронулся до барина, который от этого с ног свалился».
Фёдор Михайлович и тут заявил, что прощает обидчика, и просил мирового судью не наказывать крестьянина. Судья принял во внимание просьбу писателя и только оштрафовал Андреева на 16 рублей «за произведение шума» – с заменой штрафа 4-дневным арестом.
У подъезда судебной камеры Фёдор Михайлович дождался осуждённого и вручил ему 16 рублей на уплату штрафа.
Совет Островского графоману
Бездарный молодой человек осаждал Александра Николаевича Островского просьбами о советах, как сделаться драматургом. Островский убеждал докучливого посетителя:
– Ждите удобного случая. Это само свыше налетит. Ждите очереди.
Через некоторое время графоман принёс Островскому свою комедию. Драматург прочёл её и забраковал. Но, пожалев неудачника, порекомендовал ему:
– Займитесь чем-нибудь другим.
– Да чем же? Я, ей-богу, не знаю...
– Женитесь, что ли, – пошутил Александр Николаевич.
Спустя два месяца молодой автор снова пришёл к нему:
– Я исполнил ваше приказание.
– Что такое?! Объяснитесь толком – я вас не понимаю!
– Вы мне велели жениться – я женился!!
– Ну, и что ж, я поздравляю. Дай Бог вам счастья!
– Прочтите мою новую пьеску!
– Вот те раз! Да я ведь вам советовал жениться нарочно, чтобы отлечь вас от писательства, а вы всё-таки продолжаете стремиться к литературе.
– А я думал, что вы заставляете меня жениться, чтобы у меня лучше пьесы выходили.
– Ну, уж коли вы так рассудили, то делайте, что знаете, а мне некогда читать ваши пьесы... Извините...
Благодарность ежедневно обедающего
После 25-летнего юбилея со дня выхода в свет «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина студенты Н-ского университета ежегодно отмечали этот день товарищеским обедом. На очередном собрании их кто-то предложил послать талантливому сатирику студенческое приветствие и поздравление. Эту идею приняли единодушно. Немедленно составили телеграмму с подходящим текстом и общей подписью: «Ежегодно обедающие студенты».
Спустя два часа от Щедрина пришёл ответ: «Благодарю. Ежедневно обедающий Щедрин».
«Погоди, душечка, рожать»
В жизни Льва Николаевича Толстого число 28-е имело как бы фатальное значение. Великий писатель родился 28 августа 1828 года. Старший сын его, Сергей Львович, родился тоже 28 числа.
Двадцать седьмого ночью приспело время Софье Андреевне родить этого сына. Лев Николаевич приходил к роженице и уговаривал её:
– Погоди, душечка, рожать: ещё нет двадцать восьмого!
А в 4 часа утра 28-го Софья Андреевна благополучно разрешилась от бремени.
Откровенность
Антон Павлович Чехов посетил Льва Николаевича Толстого в Гаспре. Они беседовали о многом. На прощанье Чехов подал Толстому руку. Тот задержал её и сказал:
– Поцелуйте меня! – И сам поцеловал Антона Павловича. А затем сунулся к его уху и энергичной старческой скороговоркой изъяснился: – А всё-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы – ещё хуже.
Солёный арбуз
Чехов и Гиляровский ехали на извозчике по Страстной площади в Москве. Около овощного магазина остановились, купили солёный арбуз.
От держания арбуза на холоде у Чехова замёрзли руки. Гиляровский предложил бросить арбуз.
– Зачем бросать? – возразил Антон Павлович. – Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.
Гиляровский поманил к себе пальцем городового:
– На, держи, только остор…
Чехов, перебивая Гиляровского, трагическим шёпотом предупредил городового:
– Осторожно, это бомба… Неси её в участок.
– Да не урони, гляди, – добавил Гиляровский.
– Понимаю, вашевскородие.
От страха у городового стучали зубы…
На следующий день «шутники» узнали, что их «бомба» произвела в участке целый переполох. Чиновники, боясь взрыва, разбежались. Собралась толпа. Явились агенты охранного отделения. Вызвали офицера-специалиста по взрывчатым снарядам. Общий страх был понятен: ведь тогда террористы часто делали покушения на слуг самодержавия…
Но вот во двор полицейского участка въехали пожарные. Им сообщили о причине паники. Старик-брандмейстер бросился к «бомбе». Через минуту он вышел к публике, оборвал остатки мокрой бумаги с солёного арбуза и понёс его к себе домой. Ел и похваливал:
– Наш, донской, полосатый… Давно такого не едал…
Убийственная реплика
Какой-то горе-литератор напечатал про Антона Павловича Чехова пасквильные стишки, назвав его в них ветеринарным врачом. Писатель ответил ему кратко: «Но я не имел чести лечить вас».
Свёрток Вересаева
Грянула Великая Отечественная война...
Вместе с другими коллегами писатель Марк Ефетов в то время находился в Малеевке, в Дома творчества литераторов. Прослушав по радио заявление Советского правительства, писатели поехали из Малеевки в Москву.
У Никитских ворот Ефетов случайно встретил Викентия Викентьевича Вересаева. Бледный и растерянный, он держал под мышкой большой свёрток и жаловался:
– Не знаю, что и делать, Марк Семёнович... Вот полдня ношу, нигде не берут... Не могу придумать, куда отдать...
– Что это? – заинтересовался Ефетов, взвешивая на руке тяжелый свёрток.
– Здесь всё наше серебро... Фамильное... Хочу отдать государству... Подумайте: началась такая война!..
По совету Ефетова, серебро было сдано Госбанку на Неглинной.
Интервью в бане
Один надоедливый одесский репортёр спросил у Куприна:
– Где я мог бы взять у вас интервью?
– Приходите сегодня же в Центральные бани... Не позже половины седьмого.
Встреча состоялась. Голый писатель изложил голому же репортёру свои литературные взгляды и планы. После собеседники похвостали друг друга намыленным веником...
Приятель спросил потом у Куприна:
– И как тебе в голову пришла такая дикая мысль?!
Писатель засмеялся:
– Почему же дикая? Ведь у репортёра были такие грязные ногти и уши, что я воспользовался редкой возможностью снять с него копоть и пыль!
Заработанный двугривенный
Мужиковатая внешность писателя Алексея Силыча Новикова-Прибоя иногда бывала причиной смешных происшествий с ним. Об одном из них автор «Цусимы» рассказал автору этих строк.
Его пригласили выступить на литературном вечере. В прихожей не оказалась швейцара: куда-то отлучился. Писатель повесил своё пальто на крючок вешалки и стал приглаживать лысину. Вошедшая изящная дама сняла демисезон и небрежно кинула на руку Алексею Силычу, приняв его за швейцара. Он повесил его на крючок и выдал даме номерок. Она сунула ему двугривенный.
Подходят к вешалке другие посетители и тоже подают одежду писателю. Он покорно принимает её, вешает и получает на чай. Явился швейцар и прогнал Силыча вон!
Начался вечер. Предоставили слово Новикову-Прибою. Подойдя к рампе, он увидел в первом ряду ту самую изящную даму, которая первой дала ему в прихожей двугривенный. Она узнала его и крайне смутилась. В перерыве подходит к нему и просит извинить за оскорбление. Просит и возврата двугривенного. Алексей Силыч, смеясь, отвечает:
– Ничуть вы меня не оскорбили... А двугривенный не отдам – я его заработал!
Почётный сумасшедший
Писательница Л. Н Сейфуллина вспоминала о встрече с А. М. Горьким. Она тогда спросила у него:
– Как ваше здоровье? Самочувствие?
– Что же, хорошо, всё хорошо. Я здоров, сыт и нос в табаке. Всюду избирают как почётного члена. Вот, например, вчера я посетил дом сумасшедших. Боюсь, что скоро меня объявят почётным сумасшедшим.
Вопрос по адресу
Проживая в излюбленной Тарусе Калужской области, Константин Георгиевич Паустовский пользовался широкой известностью в округе. Его посещали и многочисленные экскурсии, прибывавшие издалека. Среди посетителей нередко бывали и простые люди.
Однажды писатель потихоньку шёл из бани, неся в руке чемоданчик с бельём. Навстречу ему попалась группа, по-видимому, сельских паломников и спрашивает писателя:
– А где тут могила Паустовского?
Об этом случае Константин Георгиевич любил рассказывать своим друзьям.
Жёлтая кофта В. Маяковского
В начале 1900-х годов в русском литературном мире много шумели о футуристах, которые удивляли читателей своими языковыми выкрутасами, поведением, экстравагантной одеждой. В своих лекциях о футуристах Чуковский бичевал их причуды. В схватку с критиком непременно встревал В. В. Маяковский. В пику благочинной публике поэт являлся на лекции и диспуты в ярко-жёлтой кофте.
Но публичные сражения не мешали противникам быть друзьями.
Летом 1913 года в Политехническом музее назначена очередная лекция Чуковского о футуризме. Маяковскому запретили выступать на диспуте в жёлтой кофте. Но Корней Иванович контрабандой пронёс эту кофту в музей, а на лестнице передал Маяковскому. Поэт тайком натянул её на себя и эффектно прошествовал в зал, чтобы... клеймить того же Чуковского!
Битва гигантов поэзии
В ноябре 1920 года в Большой аудитории Политехнического музея проходил вечер-суд над российской литературой. Председательствовал Валерий Брюсов, доклад об имажинистах читал кто-то из представителей этого новомодного течения в искусстве. В зале началось движение, послышался шёпот: «Маяковский... Маяковский...».
Он остановился посередине одного из проходов и проорал:
– Внимание! Слушайте сенсационное заявление! Необычное происшествие в народном суде!!!
Аудитория затаила дыхание. Маяковский продолжал:
– Я сейчас из камеры народного суда: разбиралось необычное дело. Дети убили свою мать... Они оправдывались тем, что мать была большая дрянь – распутная и продажная. Но дело в том, что мать была всё же поэзия, а детки её – имажинисты.
Грянул оглушительный хохот. Сидящие на сцене имажинисты ринулись к Маяковскому, чтобы избить его. Но он отстранил их могучей рукой и принялся пародировать имажинистские стихи.
Председательский звонок не смог остановить расходившихся ратоборцев. На стол президиума взлетел Сергей Есенин, рванул на себе галстук, взъерошил припомаженные волосы и запальчиво бросил Маяковскому:
– Не мы, а вы убиваете поэзию! Вы пишите не стихи, а агитезы!
– А вы – кобылезы!!! – отрезал Маяковский.
Есенин начал звонко читать свои стихи, но их скоро заглушил потрясающий бас Маяковского. Взбаламученное людское море постепенно затихло. Победа в поединке осталась за «агитатором-горланом»...
Предисловие и публикация Игоря Топорова
© Топоров И. Г., 2013
