Слышишь, труба в гетто мертвых зовет к бою!
Александр Галич. Баллада о вечном огне
В этом фрагменте из моей будущей книги, посвященной культурной памяти российских евреев, я не ставила своей целью написать биографию Освальда Руфайзена (о. Даниэля), равно как и дать литературоведческий анализ известного романа Людмилы Улицкой. Биография О. Руфайзена уже написана (включая его «Автобиографию»), что впрочем, не исключает дальнейших исторических поисков в этом направлении. О романе Л. Улицкой тоже писали много, и я, не будучи ни литературоведом, ни критиком, не осмеливаюсь добавить что-либо от себя. Но во время моих экспедиций по российским городам (я изучала небольшие еврейские общины в различных городских центрах) я случайно (или неслучайно?) познакомилась с замечательной женщиной – Марией Самойловной Гринвальд. Она была одной из тех, кого Освальд Руфайзен спас из Мирского гетто (о ней я написала небольшой очерк). Расшифровывая интервью с этой замечательной женщиной, я подумала о том, как странно, как необычно преломляются судьбы людей в воспоминаниях очевидцев, в литературных произведениях, в документальных исследованиях. Иными словами: как извилисто сложно формируется та самая память, о которой и пойдет речь в моей книге.
Исторические события и факты по-разному, порой до неузнаваемости различно, отражаются в документах, не говоря уже о свидетельствах очевидцев. Такие свидетельства с течением времени все более и более приобретают черты фольклорного повествования. «Фольклоризация» известных событий и персонажей становится неотъемлемой частью коллективной памяти. В этом разделе речь пойдет о соотношении мифа и истории в фиксированных и устных источниках, а также об их преломлении в художественном тексте. События и факты, запечатленные в литературном произведении, нередко мифологизируются, что, в свою очередь, способствует конструированию коллективной памяти. Я уже писала о том, что проблемы формирования и содержания представлений о прошлом стали предметом пристального внимания ученых, специализирующихся в разных социальных дисциплинах. Напомню, что, по М. Хальбваксу, историческая память – это «собрание тех фактов, которые заняли наиболее важное место в памяти людей. Но, будучи прочитанными в книгах, изучаемыми и заучиваемыми в школах, события прошлого отбираются, сопоставляются и классифицируются, исходя из потребностей или правил, которые не были актуальными для тех кругов, которые долгое время хранили живую память о них» (Хальбвакс, 2005). Иными словами, она создается профессионалами в отличие от памяти коллективной, которая базируется на воспоминаниях и живых рассказах очевидцев.
Ниже я расскажу о соотнесении мифа и истории на примере конкретных событий, зафиксированных в устных источниках, их интерпретации в письменных документах и своеобразном преломлении в художественном тексте. В последних событиях и факты тоже мифологизируются, что в свою очередь способствует конструированию культурной памяти.
Говоря о еврейской коллективной и исторической памяти, следует помнить, что она варьирует в зависимости от множества факторов и напрямую связана с культурной самоидентификацией. Я уже выделила среди разных ее типов советскую еврейскую самоидентификацию – в идишском и русскоязычном вариантах, конструирование которой описано Анной Штерншис (Shternshis, 2006). В памяти информантов, которые являются носителями такой самоидентификации, очень важную роль играют события Великой Отечественной войны и/или Холокоста, и/или Сопротивления. Мне удалось зафиксировать много устных историй об этих событиях. Одна из них, записанная мной летом 2007 г. в Великом Новгороде, поразительна сама по себе, а не только как свидетельство военного времени и даже не как свидетельство о Холокосте и Сопротивлении. Она также переплетается с судьбой реального человека – Освальда Руфайзена, он же отец Даниэль Штайн, еврей по рождению, ставший католическим монахом, а впоследствии – прототипом главного героя романа Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» (Улицкая, 2006)[1].
Поведала эту историю Мария Самойловна Гринвальд, бывшая узница Мирского гетто и член партизанского отряда «За советскую Белоруссию» (более подробно о судьбе М.С. Гринвальд см.: Носенко, Фрейдман, 2008). К сожалению, осенью 2008 г. М.С. Гринвальд ушла из жизни.
Для восстановления биографии Освальда Руфайзена основным источником послужили материалы судебного процесса № 72/62 «Освальд Руфайзен против Министра внутренних дел Израиля» от 1962 г. (материалы процесса размещены в числе прочего на сайте Еврейского Агентства для Израиля. См.: The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case). Бесценным источником для реконструкции жизненного пути этого человека послужила мне биография Руфайзена, написанная Нехамой Тек, использовавшей автобиографические заметки самого Руфайзена, воспоминания его родственников, друзей и знакомых, а также лично беседовавшей с ним (Tec, 1990).
Другой «блок» источников – воспоминания очевидцев тех событий и свидетельства людей, лично знавших Руфайзена во время и после войны. Например, это рассказ Якова Гринштейна, участника Минского подполья и партизанского движения. Впоследствии он был одним из создателей израильской «Организации партизан, подпольщиков и узников гетто», а с 1995 по 2000 гг. – ее председателем. Он лично знал Руфайзена в партизанском отряде (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen).
Это также информация, полученная от бывшего узника гетто и участника партизанского движения в восточной Польше Майка Бреслина, жившего после войны в Южной Африке. Этот рассказ был записан с его слов много лет спустя корреспондентом кейптаунской газеты (The SS man who was a Jewish partisan).
Дополняют эти свидетельства воспоминания Элиэзера Бреслина, который был узником Мирского гетто и членом юденрата (Resistance Plans and Escape from the Mir Ghetto).
При попытке более точно восстановить события в городе Мир я использовала публикации в «Энциклопедии лагерей и гетто», изданной Музеем Холокоста в Вашингтоне (The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia, 2009), документы израильского Союза землячеств Белоруссии (Штетл Мир), а также некоторые газетные публикации и веб-ресурсы о (Белохвостик, 2007; Зуборев, 2005).
Я не выступаю в качестве литературного критика и не даю какой-либо «вкусовой» оценки романа Л. Улицкой (равно как и других произведений, использованных мной в этой книге). Но я полагаю, что этот роман и некоторые ее высказывания, касающиеся о. Даниэля, помогают проследить, как преломляется в восприятии писательницы жизнь и судьба конкретного человека.
Использование широкого круга письменных и устных источников, равно как и комплексный подход, были необходимы не только для возможно полной реконструкции исторических событий и биографий конкретных людей, но и для того, чтобы представить их отражение в устных повествованиях и художественном тексте.
Мария Гринвальд
Она родилась в 1924 г., хотя в документах у нее проставлен 1923 г. Этот лишний год Мария прибавила себе в партизанском отряде, рассказывая об этом так:
«Я была очень маленькая и худенькая. Такая невзрачненькая. Даже командир партизанского отряда спросил: “Девочка, а ты не побоишься, когда будут стрелять?” Вот какая тогда была. Так я и иду годом больше».
Ее семья жила в городе Мир (Восточная Польша), и детство Марии прошло в большой традиционной еврейской семье, где кроме нее было еще четверо братьев. Семья, по воспоминаниям Марии, была зажиточной, владела пекарней. В доме разговорным языком был идиш, знали иврит. В этой традиционной еврейской среде строго выполняли предписания иудаизма: кашрут, посты, встречи Субботы, посещения синагоги и т.п. Отец Марии, по ее словам, увлекался сионистскими идеями, выписывал соответствующие газеты и книги (их названий информантка вспомнить не смогла).
Мария закончила польскую гимназию, где она хорошо выучила и польский язык (в ее речи сохранялся польский акцент), немного владела белорусским (более подробно факты биографии М. Гринвальд см. также: Носенко, Фрейдман, 2008).
Город был знаменит своим старинным замком – сначала поместьем Радзивиллов, затем Святополк-Мирских. В нем также находилась известная иешива, где преподавали знаменитые раввины и учились люди не только из Польши, но и из-за рубежа.
В сентябре 1939 г., после того как по пакту Молотова – Риббентропа Восточная Польша отошла к СССР (когда, по выражению М. Гринвальд, «пришли Советы»), традиционный еврейский уклад, казавшийся таким прочным, начал стремительно меняться. Мария мечтала стать врачом, но не могла этого сделать, т.к. для поступления в вуз необходимо было знать русский язык, которым она не владела. Тогда она окончила школу медсестер в Барановичах и в июне 1941 г. вернулась в Мир, где оставалась ее семья (кроме уехавшего в Минск одного из братьев, впоследствии погибшего).
Мир был оккупирован нацистами 26 июня, после недолгих ожесточенных бомбежек и стремительного отступления Красной Армии. Еврейское население города (около 2 300 человек, включая жителей окрестных мест) эвакуировано не было.
Семья Гринвальд – Мария, ее мать, отец и три брата оказались в оккупации. Сначала они пытались скрыться в местных лесах, но потом вернулись в Мир.
По данным уже упомянутой «Энциклопедии лагерей и гетто» и по воспоминаниям очевидцев, сначала в городе было создано так называемое «открытое гетто» – под него было отведено несколько кварталов в центральной части города (The Unites States Museum Encyclopedia). Мария Гринвальд рассказывала:
«Согнали нас в одно место – квартал, как бы сказать, что ли. Русские переехали в наши (еврейские – Е. Н.-Ш.) дома. Дома наши были более комфортабельные, более ухоженные. После шести или восьми нельзя было выходить на улицу. Кто выходил – тех расстреливали».
Еврейское гетто, в котором находились не только евреи Мира, но и некоторых окрестных городов, немцы уничтожали в несколько этапов.
9 ноября 1941 г. свыше полутора тысяч (по разным данным – 1600 или 1700) евреев из города Мир и других мест были расстреляны в песчаном карьере на окраине города при активном пособничестве местной полиции под командованием Семена Серафимовича (The United States Holocaust Memorial Museum). Имеются разночтения и по поводу точной даты расстрела: Э. Бреслин сообщает, что это было 7 ноября (Resistance Plans and Escape), а Я. Гринштейн пишет, что казнь была совершена 11 ноября (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen).
Из рассказа М. Гринвальд:
«И вот собрали молодежь на плацу и объявили, что повезут работать в Германию. … Забрали нашего брата, он рослый был. Многих отправляли на работу: русских, белорусов, а наших – отдельно. Ну, а через два дня узнали: отвезли их недалеко, километров, может шесть – восемь от города. Расстреляли их и полуживых закопали, но через два дня еще земля поднималась».
Освальд Руфайзен – брат Даниэль
В воспоминаниях и публикациях об этом человеке имеется огромное число расхождений и неточностей. Особенно много ошибок содержится в разнообразных газетных и журнальных публикациях, а также на веб-сайтах, посвященных ему и его так называемому «делу». Они касаются даже его имени и места рождения, не говоря уже сведений о событиях военного времени. Так, в заметке, посвященной отклику раввина Нелли Шульман на роман Л. Улицкой, он назван Оскаром Руфайзеном («Даниэль Штайн, переводчик» и его прототип – http://booknik.ru/context/?|d=13170). Я. Гринштейн называет его то Освальдом, то Шмуэлем (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen); по-разному пишут его фамилию (Рефайзен, Рафайзен) и т.п.
Наиболее адекватно, хотя и лапидарно, его биография отражена в материалах процесса «Освальд Руфайзен против Министра внутренних дел Израиля», где сведения излагаются со слов самого истца. В ряде случаев их дополняют данные из биографической книги Н. Тек.
Вот что сообщается в материалах судебного процесса по делу Освальда Руфайзена, рассмотренного в 1962 г. Верховным судом Израиля. Иск, поданный Руфайзеном о предоставлении ему израильского гражданства, был отклонен на том основании, что истец изменил вере предков и принял христианство. Любопытно, что Людмила Улицкая в своем романе не уделяет этому процессу большого внимания, возможно, потому, что мотивировка судебного решения слишком расходится с основной идеей романа – попыткой изобразить идеального героя: еврея и христианина, стремящегося к воссоединению иудаизма и христианства. Вердикт и определения, вынесенные Верховным судом, в эту схему не вписываются.
Из материалов дела следует, что Освальд Руфайзен родился в 1922 г. в Польше. Википедия сообщает, что он родился в городке Живец недалеко от Освенцима. По другим источникам, место его рождения – город Туржек в Восточной Польше. Называют даже Галицию или конкретно Краков (Зуборев, 2005; The SS man who was a Jewish partisan). Это лишь один из многочисленных примеров того, насколько неточны сведения об этом человеке. Н. Тек сообщает, что его семья жила в городке Задзеле, в очень бедной, населенной преимущественно крестьянами местности, долгое время находившейся в зоне австрийской оккупации. Последняя оказала значительное влияние на культуру проживавших в этих местах евреев. Ближайшим относительно значительным городом был Живец (население около 10 000 человек); однако по закону, действовавшему еще с XVII в., евреям было запрещено там проживать, поэтому они предпочитали селиться в городках неподалеку, в том числе в Заблотье, где прошли детство и юность Освальда. Это было по преимуществу еврейское местечко, где проживало более 200 еврейских семей (Tec, 1990: 3–5). Освальд рос в большой традиционной еврейской семье; у него была сестра, умершая в младенчестве, и брат Арье (по другим свидетельствам – два брата). Освальд получил традиционное еврейское воспитание. У Руфайзенов имелся собственный дом, а также доставшаяся матери по наследству корчма, которую посещали в основном окрестные бедные крестьяне. Нищета и бесперспективность существования толкали поляков и евреев к эмиграции в США, Европу, а евреев также и в Палестину. Позднее Руфайзен с грустью рассказывал Н. Тек о постоянной борьбе с бедностью (Tec, 1990: 7–8). В его городке была школа, где Освальд был единственным учеником-евреем (сведения о том, что это была немецкая школа, вряд ли верны; см.: Зуборев, 2005. Более правдоподобно выглядят сведения Н. Тек о том, что основной контингент учащихся составляли поляки. Она указывает, что каждый день в школе начинался с католических молитв, которые Освальд хорошо запомнил: Tec, 1990: 9). Но он получил, как уже отмечалось, и домашнее образование. По воспоминаниям жителя тех мест, семья Руфайзена не была ревностно религиозной, хотя традиции и кашрут там, видимо, соблюдали. Сам Руфайзен вспоминал, что он был весьма набожным (Там же). После окончания начальной школы Освальд учился в государственной школе в находящемся поблизости городке Заблотье, где христианские и еврейские дети обучались раздельно, еврейских школьников наставлял раввин. С 1934 по 1939 гг. семья жила в Заблотье, куда переехала из-за тяжелых экономических условий на прежнем месте жительства. Понимая, что семья находится в бедственном положении, Освальд отверг предложение отца продолжить образование и стал слесарем (Tec, 1990: 12). Видимо, этот факт послужил основанием для очередной неточности: в одной из публикаций его называют электромонтером (Зуборев, 2005; см. также: Отец Даниэль – электромонтер, подпольщик, монах).
Из материалов процесса известно, что Освальд Руфайзен и его брат Арье в юности увлекались сионистскими идеями; были активистами молодежного сионистского движения. Освальд два года готовился совершить алию в Палестину, в том числе в летних лагерях. На процессе Руфайзен также сообщил, что после начала войны между Германией и Россией в июне 1941 г. он был схвачен гестапо, но ему удалось бежать. Затем он раздобыл свидетельство о том, что он немец и христианин, после чего, спустя некоторое время, стал секретарем и переводчиком в отделении местной полиции в городе Мир. Находясь на службе в полиции, он сообщает мирским евреям о планах немцев и снабжает их оружием. В результате его деятельности многим узникам гетто удалось бежать и присоединиться к партизанам. Вскоре после этого Руфайзен был разоблачен и подвергся допросу, но ему снова удалось скрыться. Долгое время он прятался в женском католическом монастыре (воспоминания игуменьи Бартковяк о проведенном Руфайзеном времени в этом монастыре см. в публикации С. Ружанскогого и Л. Комиссаренко - http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer10/Ruzhansky1.php). Но, понимая, какая опасность грозит укрывавшим его монахиням, он ушел оттуда и присоединился к партизанскому отряду. Я. Гринштейн, спустя много лет передавший по памяти свой разговор с Руфайзеном в партизанском отряде, отмечал, что, по словам самого молодого человека, его «арийская внешность» помогла ему скрыть свое еврейское происхождение (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen).
Со слов Майка Бреслина, Руфайзен предстает перед нами высоким голубоглазым блондином с «арийской внешностью» (The SS man who was a Jewish partisan). Элиэзер Бреслин пишет, что знакомый Руфайзена по сионистскому движению «узнал» этого высокого белокурого парня с голубыми глазами и совсем не еврейской внешностью (Resistance Plans and Escape from the Mir Ghetto).
Советские партизаны заподозрили в нем немецкого шпиона и собирались казнить, но его узнал один из спасенных им из гетто людей (The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case). Не исключено, что это был уже упоминавшийся Майк Бреслин (см.: The SS man who was a Jewish partisan).
По другим сведениям, командование одной из частей Красной Армии, вступившей в 1943 г. в Белоруссию, заподозрило его на этот раз в коллаборационизме, и опять он был спасен благодаря в свою очередь спасенному им бывшему узнику Мирского гетто (Twersky, 1998).
Вообще, именно этот период жизни Руфайзена – и это вполне естественно – известен хуже всего, именно тут мы находим наибольшее число расхождений и противоречий в источниках. Так, Э. Бреслин сообщает, что в Мире Руфайзен был связан с членами юденрата, в том числе с ним (Бреслиным) лично. Дэниэл Тверски, познакомившийся с Руфайзеном уже после войны, написал статью на смерть последнего (Руфайзен умер в 1998 г. от сердечного приступа в госпитале Хайфы; подробнее см.: Twersky, 1998; Зуборев, 2005). В ней со слов Руфайзена приведены несколько иные сведения. О. Даниэль сообщил ему, что после начала Второй мировой войны он и его брат вместе с друзьями – тоже членами молодежного сионистского движения, бежали на восток и пробрались в Вильно (Twersky, 1998), так как Литва еще была свободна от советского и немецкого вторжений (подробнее см. также: (Tec, 1990: 13). Другие источники говорят даже о том, что у Руфайзена было два брата, и первоначально они оказались во Львове, но обстановка там была тревожная, и оттуда братья уже окольными путями достигли Вильно (Oswald Rufeisen – http://en.wikipedia.org/wiki/Oswald_Rufeisen). Н. Тек сообщает, что Фанни и Элиезер – мать и отец братьев Руфайзенов – сами решили никуда не уезжать, так как чувствовали себя слишком старыми для таких путешествий (Tec, 1990: 15–16). Это несколько расходится с драматическим описанием в романе Улицкой бегства семьи Руфайзенов на восток и расставания с родителями, которых он был вынужден оставить на дороге (Улицкая, 2006: 54–55). В Вильно прибыли тысячи членов сионистских движений в надежде уехать в Палестину. Брату Освальда Арье удалось уехать, и он прибыл в подмандатную Палестину, где стал фермером в окрестностях Хайфы. Сам же Руфайзен и его друзья после немецкой оккупации Литвы попали в облаву и работали на колке дров (по другим сведениям – на лесоповале). Однако ему удалось бежать и, благодаря своему прекрасному знанию польского и немецкого языков, выдать себя за немца из Польши, католика (Tec, 2006: 19–20; Twersky, 1998). В Энциклопедии лагерей и гетто сообщается, что он выдал себя за поляка (The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia). М. Бреслин, ссылаясь на слова другого очевидца – узника Мирского гетто, рассказывал, каким образом Руфайзену удалось достать немецкие документы. Руфайзен якобы говорил, что нашел брошенные у дороги немецкие документы, и он взял их, так как походил на описанного там человека (The SS man who was a Jewish partisan). Я. Гринштейн по-своему передавал слова Руфайзена, сказанные ему в партизанском отряде: «Сначала (когда он скрыл свое еврейское происхождение и стал переводчиком в полиции – Е.Н.-Ш.) я думал только о том, чтобы скрыть свое еврейство и спасти свою жизнь. Сходным образом Руфайзен рассказывал об этом и в позднейшей своей беседе с немецкими школьниками (на русском языке перевод этой беседы см.: http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer10/Ruzhansky1.php). Но с первых же дней я стал свидетелем ужасных сцен жестокостей немцев. <…> У меня возникла мысль, что, работая на немцев, я мог бы получить возможность спасать человеческие жизни». Руфайзен имел в виду не только евреев: в числе спасенных им, были, по свидетельству того же Гринштейна, также советские военнопленные (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen).
Сам Освальд сообщил, что в 1942 г. во время пребывания в монастыре он крестился, а в 1945 г. уехал в Польшу и вступил в ряды ордена кармелитов. Во время войны за Независимость и позднее истец неоднократно обращался с просьбой к польским властям о желании переехать в Израиль, но ему было отказано на том основании, что он католик и поляк. Однако истец заявлял, что он продолжал считать себя этническим евреем, чувствуя, что он «душой вместе с еврейским народом». Когда же в 1950-е гг. Руфайзен обратился к израильским властям за разрешением совершить алию и с просьбой о предоставлении ему израильского гражданства, Министр внутренних дел Израиля Исраэль Бар Иехуда отказал ему на том основании, что, согласно Закону о возвращении, истец не является евреем (The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case). В заявлении Освальда Руфайзена на имя Министра внутренних дел Израиля говорится:
«В своем заявлении я исхожу из своей еврейской национальной принадлежности, которую я сохранил, несмотря на то, что в 1942 г. я принял католическую веру, а в 1945 г. вступил в ряды ордена кармелитов».
В этом же заявлении он указывает, что всегда сохранял чувство принадлежности к еврейском народу и что с дней своей юности он мечтал о переезде в Израиль, а кармелитский орден выбрал потому, что в Израиле располагается монастырь кармелитов (Там же).
Руфайзен подал иск в Верховный суд Государства Израиль и проиграл его. Решение было принято четырьмя судьями при особом мнении судьи Хаима Коэна, несмотря на определение Главного Раввината. В этом определении указывалось, что, согласно Галахе (нормативному праву в иудаизме – Е.Н-Ш.), человек, перешедший в иную веру, является вероотступником, но при этом остается евреем (выделено мной – Е.Н.-Ш.), хотя и не в полной мере (не может входить с миньян). Главный Раввинат указывал, что истцу может быть предоставлено израильское гражданство как еврею, поскольку он был рожден родителями-евреями, разделил судьбу своего народа, несмотря на перемену веры. В вердикте же Верховного Суда говорилось, что такое мнение неприемлемо, т.к. вероотступник не является частью еврейского народа (The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case).
Город Мир – судьбы скрещенье
Вернемся к событиям военного времени, когда Руфайзен стал секретарем и переводчиком в полиции г. Мир (а не в гестапо и не в SS, см.: Белохвостик, 2007; Зуборев, 2005). По-видимому, тогда он познакомился с несколькими молодыми евреями, пробравшимися, подобно ему, в Вильно и оказавшимися в Мирском гетто. Я. Гринштейн сообщает, что Руфайзен узнал на улице Мирского гетто своего друга по имени Бер (л) Резник. М. Бреслин вспоминал, что Руфайзен встретил в Мире знакомых по Вильно, в том числе Берла Резника, которого он якобы привел к себе в кабинет и спросил, не узнает ли он своего товарища по сионистской организации в Кракове. В Энциклопедии лагерей и гетто этого человека звали Дов Резник; там же упоминается, что Руфайзен познакомился с ним во время подготовки к жизни в кибуце (The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia). Это, по–видимому, не расхождение, т.к. имена Дов и Бер, обозначающие соответственно на иврите и на идише «медведь», образуют устойчивую пару так называемых сакрального и профанного имен. Н. Тек уточняет, что Резник и Руфайзен были знакомы по летнему лагерю, организованному еще в Польше для участников сионистского движения (Tec, 1990: 18). По некоторым данным, в городе уже существовало подполье, и подпольщики (около 80 человек) стали готовить восстание; Э. Бреслин даже сообщает, что подготовкой восстания руководил Руфайзен (вообще, начиная с этого момента, в свидетельствах очевидцев разночтений особенно много) (Более подробно об этом см.: Носенко-Штейн, 2009).
Как уже говорилось, после немецкой оккупации в городе было устроено так называемое «открытое гетто». Но в мае 1942 г. оно было ликвидировано: всех оставшихся в живых после двух «акций» евреев из Мира и его окрестностей собрали в Мирский замок. По разным источникам, их было от 700 до 850 человек (Штетл Мир; The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia). Это был последний этап существования Мирского гетто; в отличие от «открытого» гетто, замок охранялся, евреи не имели права покидать его. К тому времени замок был полуразрушен (Штетл Мир; The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia; Resistance Plans and Escape from the Mir Ghetto).
Мария Гринвальд так описывала жизнь в Мирском замке:
«А нас всех забрали в этот замок. Ни воды, ничего, там даже полов не было. Всех, сколько осталось в живых, шестьдесят человек или сто человек, сколько человек, я не помню, поставили на дорогу, чистить дорогу. И надо было картошку копать. Картошку хоть, спасибо, они давали брать. Мы старались брать большие кошелки, чтобы больше набрать. Есть-то надо было. Русские туда приходили. Одежда, что еще осталась, мы меняли на хлеб. Как-никак мы в жизни не ели черный хлеб, только булку. Соли не было, с солью было очень плохо. Ну, морковка, морковкой мы наедались так – животы болели».
Освальд также предупредил подпольщиков о последней «акции», о которой узнал из случайно услышанного телефонного разговора между начальником полиции и руководством СС. По сообщению Я. Гринштейна, сначала подпольщики решили готовить восстание, но Руфайзен посоветовал им готовить массовый побег из гетто (Resistance Plans and Escape from the Mir Ghetto). Элиезер Бреслин говорит о том, что Руфайзен сообщил о планах по ликвидации гетто членам юденрата, а те, созвав собрание участников подполья и объяснив ситуацию, уговаривали людей бежать; но многие отказывались, не желая бросить своих близких. Э. Бреслин также сообщает, что в ту же ночь он и еще многие бежали из гетто – всего 188 человек (Бреслин утверждает, что это точное число, т.к. он знал всех, кто готовился к побегу – см.: Resistance Plans and Escape from the Mir Ghetto).
По другим данным, 9 или 10 августа Руфайзен, чтобы отвлечь внимание полиции от той части города, где располагалось гетто, поднимает ложную тревогу, сообщив о нападении партизан, которое якобы случилось в другом конце Мира (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen; he SS man who was a Jewish partisan). Л. Улицкая, красочно описывая эти драматические события, переносит их на конец 1943 г. (Улицкая, 2006: 203–205). По другим данным, он устроил для полицейского начальства охоту на гусей за городом, а в это время от 200 до 300 евреев бежали и скрылись в лесах. Многие из тех, кому удалось выжить, присоединились к партизанским отрядам. Оставшиеся в гетто вскоре были расстреляны (The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia).
По всей вероятности, о готовящемся побеге знали только подпольщики и члены юденрата. Остальные, как и Мария Гринвальд, и ее брат, узнали об этом в последний момент. Не знали они и о деятельности О. Руфайзена. Вот слова Марии:
«Сказали мне друзья о партизанах, сказали, что там нужен медик, но не сказали, что такое партизаны и с чем их едят. Но, в общем, мы скоро узнали, что это такое. “Нам нужны медработники, – говорят, – ты с нами пойдешь”. Я говорю: “А брата?” Брата взяли, а маму нет. Мама была такая, полная женщина, болезненная. Шесть человек детей родила, ну, можете представить, какая рыхлая. Но ее, если бы и не такая была, не стали бы брать, брали молодежь. “Вот, скажи маме, чтобы тебе что-нибудь с собой приготовила”. А готовить что? Бинты, йод, то, что через пролом – у нас пролом в стене был – доставали, меняли. Ну, надо сказать, что сумка у меня была порядочная <…> даже зажим у меня был, бинтов много, йод был, марганцовка была, ну, в общем, сумка порядочная. Ну и, естественно, каждый брал хлеб, ложку, чашку, кружку. Но вот я до сих пор не могу себе простить, что я оставила маму. Всех их там расстреляли, конечно, а мы пробрались в лес».
Д. Тверски пишет, что Руфайзен вскоре после «акции» был выдан одним из евреев и признался своему начальнику в том, что он еврей. «Я не враг немцев и не поляк, <…> однако, я считаю, что планируемая антиеврейская акция очень несправедлива. Я сам еврей. И это единственная причина моего поступка» (Twersky, 1998). Это сильно отличается от изображения разговора Дитера Штайна со своим начальником Рейнгольдом в романе Улицкой, где Дитер ведет себя прямо и мужественно (Улицкая, 2006: 206–207). По словам Я. Гринштейна, Руфайзен был разоблачен своим непосредственным начальником и в разговоре с ним даже якобы застрелил его. Гринштейн даже сообщает, что Руфайзен так говорил ему об этом: «Да, я еврей, сказал я, повысив голос, и я горжусь тем, что я еврей. Я служил вам с единственной целью – спасать людей, особенно моих терзаемых собратьев-евреев». Я. Гринштейн также добавляет еще одну красочную деталь: Руфайзену удалось бежать, и он скрылся в женском католическом монастыре, переодевшись в монашеское одеяние. Потом он ушел в леса и присоединился к партизанам (The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen).
Мария Гринвальд о деятельности Руфайзена узнала спустя много месяцев:
«Ну, а как нас выручил один человек (Руфайзен. – Е.Н-Ш.) – это Вы знаете, читали, наверное? Но я о нем услышала только в партизанах. А раньше я и понятия не имела, я его не видела, а если и видела, то не запомнила, они для меня были все на одну рожу». На мой вопрос, видела ли она его потом, в отряде или после войны, она отвечала: «Нет, потом немцы забрали его. Вернее, не немцы, монашки».
Так скрестились судьбы 18-летней Марии Гринвальд и 20-летнего Освальда Руфайзена, хоть они сами об этом и не знали. Далее судьбы этих замечательных людей разошлись навсегда. Они воевали в разных партизанских отрядах. Освальд Руфайзен после войны вернулся в Польшу, где, как уже было сказано, вступил в ряды ордена кармелитов. И, хотя Верховный Суд Израиля отказал ему в получении израильского гражданства, он его все же получил путем натурализации (о деятельности О. Руфайзена в Израиле свидетельств сохранилось больше, в том числе его прихожанки Ольги Агур см.: http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer3/Ruzhansky1.php.
Мария Гринвальд была медсестрой и подрывником в партизанском отряде. После освобождения Белоруссии ее как обладательницу столь бесценного опыта даже хотели послать в Югославию на помощь партизанам Тито. Она отказалась. Ее уговаривали и даже угрожали, но она была непоколебима. «Что вы мне сделаете? Расстреляете? Расстреляйте! Немцы не расстреляли – вы расстреляйте. Дайте мне прожить за всех убитых, – сказала она, – дайте родить детей и продолжить свой род». После войны М. Гринвальд поехала за своим мужем в Казахстан. Там она встретила и полюбила другого человека – находившегося на поселении бывшего заключенного. Они поженились, а после его реабилитации в 1956 г. вернулись на его родину – в Великий Новгород.
В свой родной город Мария Гринвальд больше никогда не ездила; по ее словам, ей было тяжело возвращаться туда, где погибла вся ее семья (ее младший брат погиб в партизанском отряде во время боевой операции). Освальд Руфайзен, напротив, приезжал в 1990-е гг. на встречу с бывшими узниками гетто, которые к тому времени жили в разных странах. В окрестностях Мира находится несколько захоронений жертв массовых казней. Жертвы первой «акции» были расстреляны песчаном карьере на окраине парка, разбитого за замком (ныне ул. Танкистов, возле здания профессионально-технического училища). В 1966 г. на могиле установили обелиск, в 1996 г. памятник обновили, рядом появилась мемориальная доска с надписью па иврите. О второй массовой казни (ноябрь 1941 г.) напоминает обелиск (1967 г.) над могилой по ул. Октябрьская. Рядом с Миром в урочище Яблоновщина, где в августе 1942 г. было расстреляно еще 750 евреев, тоже установлен памятный знак (Штетл Мир).
Еврейская жизнь в г. Мир больше не возобновлялась.
Заключение
Как мы видим, в сообщениях о жизни Освальда Руфайзена, его деятельности в Мире, его роли в организации побега из гетто и участии в партизанском движении немало расхождений. Они касаются деталей его жизни (места рождения, судьбы его семьи, полученной до войны профессии), особенно военного времени. Он предстает то как активный организатор подполья, то как помогавший активистам уже существовавшего подполья. По законам фольклорного жанра, он превращается в героя, организатора восстания, мужественно державшегося на допросе и застрелившего начальника полиции или СС. Это не соответствует действительности: подполье уже существовало, когда Руфайзен появился в городе Мир. Трудно сказать, как именно он держался во время допроса после своего разоблачения, но вполне очевидно, что никого он тогда не убивал.
Даже внешне Руфайзен, бывший в жизни невысоким и темноглазым (так, Д. Тверски называет его маленьким и мягким в обращении человеком), изображен высоким голубоглазым блондином, и это явное противоречие тоже призвано подчеркнуть его необыкновенные свойства.
Л. Улицкая по иному героизирует жизнь и даже смерть отца Даниэля, наступившую, как уже говорилось, в результате сердечного приступа. Однако в романе он погибает в огне – в автомобильной катастрофе, которая случилась в результате наложенного на него жителями израильского поселения каббалистического заклятия, которое писательница преподносит как месть иудеев-ортодоксов за вероотступничество: «Каббалисты представляли себе это проклятие как удар огненным копьем, на которое нанизаны кольца огня» (Улицкая, 2006: 495).
Замысел написать роман об этом человеке возник у Л. Улицкой еще в 1993 г.; ею были предприняты две попытки написать биографию этого человека. Однако они кончились неудачей, так как не вписывались в рамки художественного замысла.
В 2004 г. она писала: «Пожалуй, теперь, после третьей моей поездки в Израиль, окончательно выпавшая из всех удобных схем, которыми в жизни пользовалась, я поняла, кем на самом деле был возлюбленный брат Даниэль, кроме того, что он был святым. Еще он был никем. Свободным человеком, остро переживавшим присутствие Бога. Евреем, который высоко ценил еврейство, любил еврейский народ, и одновременно христианином, который понимал христианство так, как мало кто на свете. Как христианина его интересовало, во что веровал Спаситель, и чем дольше он жил в Израиле, тем острее осознавал, что Христос был ортодоксальным иудеем… В сущности, он был отвергнут всеми. И от этого он делается мне еще дороже» (Улицкая, 2004). Повторюсь, но я не ставила своей целью разбор романа Л. Улицкой и, тем более, полемизировать с ней, «уличать» ее в каких-либо ошибках и т.п. (см. об этом также: http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer9/Ruzhansky1.php).
Иными словами, писательница задумала и осуществила роман-житие, описание жизни святого отца Даниэля, с которым она встречалась в Хайфе в 1993 г. и личность которого произвела на нее огромное впечатление (Белохвостик, 2007; Зуборев, 2005). Это именно житие, а не романизированная биография и, тем более, не документальное произведение. Две попытки написать именно биографию Даниэля Штайна окончились неудачей, поскольку материал «сопротивлялся» замыслу писательницы. Улицкая героизирует образ Руфайзена именно исходя из концепции святости. В соответствии с канонами житийного жанра, герой должен был принять мученическую смерть, а не умереть от сердечной недостаточности в госпитале.
Таким образом, история вполне реального человека мифологизируется, обрастает разнообразными подробностями и деталями в соответствии задачей, стоящей перед рассказчиком. У переживших Холокост людей – это, прежде всего, стремление героизировать прошлое, поэтому они изображают Освальда Руфайзена как мужественного борца и героя. И дело здесь не в естественной аберрации памяти: именно так они помнят эти события. Л. Улицкая же, прежде всего, пытается представить Руфайзена мучеником и святым. В результате – а не только потому, что ее книга не документальное повествование – город Мир превратился в романе в Эмск, изменены имена, додуманы события. Таков механизм конструирования коллективной памяти. События и люди, став ее достоянием, сохраняются в этом виде до тех пор, пока живы люди, ее поддерживающие или пока профессионалы – ученые – их не зафиксируют. Вкупе с художественными текстами, в которых эти же события отображаются в соответствии с замыслом автора, они становятся частью памяти культурной.
Список использованной литературы:
Белохвостик, 2007 - Белохвостик Н. Герой романа Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» родом из Беларуси // Комсомольская правда – Белоруссия. 25.10.2007
«Даниэль Штайн», 2006 – «Даниэль Штайн, переводчик» и его прототип» – http://booknik.ru/context/?id=13170.
Зуборев, 2005 - Зуборев Л. Крестный путь из Мира отца Даниэля (30.06.2005) – http://sb.by/printv.php?area=content&articleID=44435.
Носенко, Фрейдман, 2008 - Носенко Е.Э., Фрейдман Р.Б. Храня нашу память // Корни. № 38, 2008. С. 94–103.
Носенко-Штейн, 2009 – Носенко Штейн Е.Э. «Судьбы скрещенье»: реальность, миф и история в «высокой» и народной культурах // История – миф – фольклор в еврейской и славянской культурной традиции / Отв. ред. О.В. Белова. М.: Институт славяноведения РАН, 214–230.
Отец Даниэль – Отец Даниэль – электромонтер, подпольщик, монах – http://blog.grodno.net/2006/11/29/otec-daniehl-ehlektromonter-podpolshhik-monah/.
Улицкая, 2004 – Улицкая Л. В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве: http://www.bolero.ru/product–9785985250077.html?SID=41860a1ec8732573dc8871855fdc7ba5&isbn=9785985250077Улицкая, 2006 - Улицкая, Людмила. Даниэль Штайн, переводчик. М.: ЭКСМО, 2006.
Хальбвакс, 2005 - Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкостовенный запас. № 2–3 (40–41), 2005 – http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/ha2.html
Штетл Мир - Штетл Мир – отражение еврейской истории Беларуси – http://www.souz.co.il/clubs/read.html?article=1722&Club_ID=1
Oswald Rufeisen – Oswald Rufeisen http://en.wikipedia.org/wiki/Oswald_Rufeisen/.
The Oswald Rufeisen – The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case Court summations: http://www.jewishagency.org/JewishAgency/English/Jewish%2BEducation/Compelling%2BContent/Eye%2Bon%2BIsrael/Activities%2Band%2BProgramming/Law%2Bof%2BReturn/19.%2BTHE%2BOSWALD%2BRUFEISEN.htm
Resistance Plans and Esacape from the Mir Ghetto – http://www.ushmm.org/wlc/article.php?lang=en&ModuleId=10007239
Shternshis, 2006 - Shternshis A. Soviet and Kosher. Jewish Popular Culture in the Soviet Union, 1923-1939. Bloomington: Indiana University Press, 2006.
Tec, 1990 - Tec N. In the Lion’s Den. The Life of Oswald Rufeisen. New York, 1990.
The Oswald Rufeisen / Brother Daniel case Court summations: http://www.jewishagency.org/JewishAgency/English/Jewish%2BEducation/Compelling%2BContent/Eye%2Bon%2BIsrael/Activities%2Band%2BProgramming/Law%2Bof%2BReturn/19.%2BTHE%2BOSWALD%2BRUFEISEN.htm
The SS man who was a Jewish partisan… As Told to Xavier Plat by Mike Breslin, a Capetonian who was a partisan forests of Eastern Poland // Cape Argus, April 25, 1987 – http://www.uoregon.edu/~rkimble/Mirweb/OswaldArticle.html
The story of the amazing Oswald - The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen by Jacob Grinstein (далее – The story of the amazing Oswald (Shmuel) Rufeisen ): http://thepartizans.org/eng/memories.asp?id=66&cat=memories
Twersky, 1998 - Twersky David. “The Strange Case of ‘Brother Daniel” // Jewish World Review, August 5, 1998.
The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia - The United States Holocaust Memorial Museum Encyclopedia of Camps and Ghettos, 1933–1945. 7 vols. Bloomington: Indiana University Press, 2009. Эта энциклопедия также доступна в электронном виде: http://www.ushmm.org/research/center/encyclopedia/
[1] Когда я уже закончила работу над книгой, в свет вышел труд «Освальд Руфайзен – брат Даниэль. Антология» / Под ред. С. Ружанского и Л. Комиссаренко. Общество любителей еврейской старины, 2013. В эту книгу также вошел рад интереснейших свидетельств, включая «Автобиографию» самого О. Руфайзена.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #6(165) июнь 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=165
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer6/Nosenko1.php
