Я не философ и не историк. Просто человек, выросший под колпаком советской пропаганды. Пропаганды величия русских открытий, могущества великого государства, коммунистического будущего человечества, флагманом которого является новая общность советских людей. Примат государства и жертвенности в его интересах был альфой и омегой громкого голоса пропаганды.
Но что-то не сработало в этой пропаганде в моем поле. Так и остались сомнения. Молчаливые, конечно. Но сомнения были, сомнения укрепились и в новых условиях могут уже претендовать на статус отрицания, или в другой половине оценок – отрицания отрицания. Что подкачало в этой паре - пропаганда и я, я понять не могу. Может, проколы пропаганды, в одну из ячеек которых проскочил я. А может, проявилась генетическая устойчивость древнего народа и моего нешумного еврейского рода, известного поименно на протяжении пяти веков (как бы эти предки уцелели без такой устойчивости?!)…
Менялись эпохи и государства, общественные формации и мировые религии, возникали «двести лет вместе»… Сквозь все времена и события проходил незаметно обычный человек, судьбами которого творилась история. Незаметный, но главный, без которого (точней, пожалуй, сообщества которых) не могло существовать понятия истории общества и государств.
Все это высокопарное многословие для одного: чтобы сказать, что можно приглядеться к каждому мгновению истории, этак выхватить это мгновение или человеческую жизнь. Подобрать масштаб и резкость отображения, чтобы разглядеть этого человека, раба истории… Но и ее творца, жизнь которого вопиет о событиях (хороших и плохих) своего времени. Великого времени для каждого индивида, хотя бы потому, что это единственное время его земного существования.
Детерминированность процесса существования определяется в значительной степени совместимостью случайных составляющих. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», - справедливо ли утверждение В. Ленина? Не знаю, сколь всеобще действие этого высказывания российского гуру на весь ХХ век. Возможно, оно относится не ко всем структурированным обществам. Но к несвободному советско-российскому обществу оно несомненно относится.
Я бы, чтобы не впадать в чрезмерную серьезность, сказал бы примерно то же с оттенком иронии Ильфа и Петрова: «судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Но вот этот человек, вот судьба-главнокомандующий. В эпоху перемен… Я о человеке, на спину которого ложатся монотонные и многотонные удары дубины времён перемен. Вглядимся в одного из них, родившегося в случайный день, в случайном месте…
Жизнь каждого человека отражается, как в капле воды, в событиях страны. В качестве такой капли вековой жизни я остановлюсь на судьбе моего отца. Капля – отражение его жизни на фоне вековой истории России – Советского Союза. Без глобальных поползновений, только маленькие фрагменты, определяющие судьбу одного человека… Для подтверждения документальности подхода я позволю себе приводить отдельные документы семейного архива, хотя логика взаимодействия истории и личной судьбы от этого мало зависит, так как личная судьба неизбежно ввязывается в узор времени. Яркость узора, его цветность окрашивает в соответствующие тона жизнь человека. Любой другой человек, прикоснувшись к такому видению, разглядит в судьбе родного ему окружения ту же картину. Зеркало событий может быть благостным, может быть уродливо кривым. А может, это зеркало, причудливо перемещаться, флуктуировать, прерывисто ловя отражения человеческой жизни, то возвеличивая манящее, то проваливаясь в преисподнюю обычного бытия.
Мой отец, Фрейдгейм Исаак Лазаревич, родился 28 (16 - по старому стилю) февраля 1890 г. в Вильне в семье скромного достатка. Мещане. Это слово с легкой руки советской пропаганды, да и названия пьесы М. Горького, стало в советское время символом позорного существования. Но это было одно из самых многочисленных российских сословий. Это была обычная еврейская семья. Понятие «еврей» было совсем не пятый пункт в паспорте или анкете, определяемый происхождением то ли мамы, то ли папы. Это было – вероисповедание, т.е. иудаизм. Об этом четко свидетельствует первый из приводимых в моем рассказе документов – свидетельство о рождении, роль которого исполняла запись об обрезании в синагогальной книге в заповедные восемь дней от рождения. Этот момент в жизни, как всем известно, с давних пор играл существенную роль. Достаточно напомнить, что днем начала каждого года является день обрезания Христа (Кто в этом сомневается, может заглянуть в любой православный календарь).
Свидетельство о рождении 1890 г.
Для потенциального читателя этих заметок, выросшего в Советском Союзе, название Вильна звучит странновато. Этот город ассоциируется со столицей Литвы, миллионным городом Вильнюсом. Но в 19 веке город разительно не соответствовал масштабу такого представления. Это был уездный город на окраине Российской империи. По Всеобщей переписи населения 1897 года он замыкал десятку больших городов России. При этом среди 154 532 жителей насчитывалось 61 847 (40,0 %) евреев. Этот город входил в черту оседлости – территорий царской России, где разрешалось проживание евреев.
Семья моего отца состояла из родителей и трех детей. Поскольку я обещал документальный рассказ, приведу еще один документ: посемейный список семьи моего отца, составленный в 1893 году с последующими дополнениями.
Посемейный список, 1893 г.
Я мало знаю о своем деде. Он был то ли служащим, то ли мелким предпринимателем, уважаемым членом общины. Отец рассказывал, что привычным обращением к нему было на идиш ר 'לייזער, ערלעך מענטש, что в русском переводе звучит как «Реб Лазарь, честный человек» (такой приятный, как сейчас говорят, мем). Семья проживала в старом еврейском районе города. Основным источником объективной информации может служить список лиц, «имеющих право участия в выборах в Государственную Думу 4 созыва по 2-му съезду городских избирателей гор. Вильны 1912 г.», запись в котором удалось найти в интернете. В нем значится
Фрейдгейм Лейзер Айзикович, иуд., пр. н., уг. Хлебной и Конной 2/6, пр. н.
Чтоб не заставлять внимательного читателя повторять мой путь поисков, поясню некоторые сокращения и их смысл. Во-первых, имя и отчество так звучали в те времена, что в моем паспорте (точный тезка) выглядит как Лазарь Исаакович. Мое имя по еврейской традиции полностью совпадает с именем деда как внука, родившегося после его смерти. Говорят, смесь французского с нижегородским. Здесь в именах – смесь английского и еврейского (Всем известен, например, Исаак Ньютон, имя которого в устах любого англичанина будет эквивалентно Айзик). Иуд. – иудей, еврей по-нашему. И, наконец, пр.н. - уплачивает «основной промысловый налог на личные промысловые занятия». По-видимому, налог платился за размещавшуюся в том же доме 2/6 на углу Хлебной и Конной улиц небольшую мануфактурную лавку. "Торговля мануфактурой" – обычно называли тогда лавки по продаже ситцев и сукна, кумача и бязи. В еврейских семьях детей с малых лет привлекали к работе, участию в «деле».
В губерниях черты оседлости процентная норма для мужских гимназий и университетов была установлена в размере десяти процентов от числа всех учеников, в остальных частях России — пять процентов, в Москве и Петербурге — три процента. Сторонники национальных ограничений видели в этом проявление справедливости – нормы были близки к доле еврейского населения в губерниях. Об этом, как о разумном основании говорит, в частности, А.И. Солженицын в своем «Двести лет вместе». (Для меня остается загадкой, как охарактеризовать эту объемную работу: то ли исследование, то ли исповедь, то ли пасквиль… В ставших популярными определениях сегодняшнего дня – это единый учебник истории для начинающих антисемитов). Не вдаваясь в дискуссию об основательности таких критериев, отмечу только, что численность евреев в той же Вильне составляла 40%, а не 10% по установленной квоте учащихся. То есть, 1% нормы приходился на 4% еврейского населения, в то время как для граждан других вероисповеданий на 1% населения приходилось 1,5% мест – в 6 раз больше. Этакая «справедливость» квотирования!
Квоты не позволили отцу получить высшее образование в России. Выход нашелся в обучении в университете немецкого Лейпцига, куда отец поступил в 1912 г. в преддверье начала Мировой войны. Но заграничная жизнь оказалась недолгой. После начала войны российские студенты были депортированы. Здесь уже были даны послабления в национальных ограничениях, и отец получил возможность закончить медицинское образование в Московском университете. Диплом он получил в марте 1917 г., сразу после отречения императора.
Свидетельство об окончании Московского университета, 1917 г.
Уже в июне 1917 года молодой доктор становится врачом 13 Драгунского Военного ордена Генерал-фельдмаршала графа Миниха полка. Полк был сформирован в 1709 году под Полтавой и славен двухсотлетней историей. К полку в разное время были приписаны члены дома Романовых. Сложное название полка включает основные отличительные особенности войскового подразделения. «Военного ордена» - означает награждение полка Георгиевским крестом. Генерал-фельдмаршал граф Миних, выдающийся военачальник 18-го века, был признан вечным шефом этого полка. Это имя памятно нам еще по первым строкам повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» - «Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе». Фельдмаршал граф Миних скончался в 1767 году. Первоначально он был погребен в Петрикирхе на Невском проспекте, но впоследствии прах перенесли в графское имение Луниа (Луунья) близ Дерпта (ныне Тарту). В советское время на месте упокоения графа построили свинарник.
На рисунке показан полковой нагрудный знак Военного ордена полка. Знак обрамляет Георгиевская лента.
Нагрудный знак 13 Драгунского полка
Прямо из университетской аудитории человек попадает в условия военных действий. Военная форма, оружие, конь, походная кровать. В качестве прислуги к офицеру назначали денщика для обеспечения условий походной жизни. Денщики чистили сапоги и убирали кровати, одновременно ведая и обмундированием, для которого существовал специальный цейхгауз. (Походная складная кровать в парусиновом чехле-тубусе представляется мне особенно ясно. Она использовалась в дачной жизни нашей семьи даже после окончания Отечественной войны. Конструкция ее была столь рациональна, что в интернете современные фирмы предлагают аналогичные кровати, только вместо дерева использованы алюминиевые профили). Жизнь и облик меняются кардинально. Это начало участия гражданина в перипетиях военных событий государства.
Фотография 1917 г.
Заглянем в послужной список доктора Фрейдгейма тех лет. В разделе «Бытность в походах и делах против неприятеля» указано «Находился в походе и делах против Германии и Австро-Венгрии с 10 Июня 1917 г.». С марта 1918 г. исполняет обязанности старшего врача уланского Владимирского полка, затем прикомандировывается к 59 сводному эвакуационному госпиталю, затем в военный лазарет. Назначения, переводы, прикомандирования… 1917-18-19-20-21… И только в 1922 г. военного доктора демобилизуют.
Послужной список 1917-1922 гг.
Люди, выросшие в советские годы, со школьных лет помнят строки классика:
Когда я
итожу
то, что прожил,
и роюсь в днях –
ярчайший где,
я вспоминаю
одно и то же –
двадцать пятое,
первый день.
«Двадцать пятое, первый день!», да еще «ярчайший». Вчитываюсь и всматриваюсь в послужной список: нет никаких зримых признаков глобальных преобразований общества 1917 года... Где он, этот день начала новой эры шествия социализма, призрака коммунизма по Земле – 7 ноября 1917 г. по новому стилю? Была революция или её не было? Служил офицер-доктор в красной армии или в какой другой, например, белой?.. Многие, вероятно, помнят, что над каждым листком ежегодного отрывного календаря была лапидарная надпись «Такой-то год Великой Октябрьской социалистической революции». (Да-да, лапидарная – «отлитая в гранит», как сказал бы недолгий президент новой России Д.А. Медведев). Надпись звучала не менее убедительно и весомо, чем ссылка на новую эру от рождества Христова… Отмечу только, что величие рождества Христова определилось ходом человеческой истории, а насаждаемое предвеличие Октябрьского переворота определялось талантливостью партийных пропагандистов да прокрустовым ложем средств печати. Но общество менялось. Оно незаметно день ото дня уходило от нормальных критериев жизни и переходило к революционным… Где кончалась армия времен Временного правительства и начиналась Красная армия по документам понять трудно. Даже послужной список, оформленный в 1919 году, припечатан сургучной печатью с двуглавым орлом Российской империи.
Мои сомнения о красной или белой армии многолетнего служения моего отца в 1917-22 гг. прояснились просто (а сомнения по послужному списку возникали). Я нашел тамбовскую газету «Известия» от 17 января 1920 г.
Газета публикует письмо «Красный врач», подписанное более чем 150 пациентами, в котором они благодарят доктора Фрейдгейма Исаака Лазаревича за борьбу с тифом. «Эту работу доктор проводит не за страх, а за совесть, за что заслуживает названия красного врача и искренней и глубокой благодарности. «Честь и слава доктору Фрейдгейму, который облегчает борьбу с внутренними и внешними врагами, которым мы в скором будущем нанесем смертельный удар».
Газета «Известия» (Тамбов), Красный врач, 1920 г.
Здесь уже дыхание времени однозначно. Революционный подъем и революционная жертвенность при борьбе со страшной заразой. При этом лексикон политического воззвания уже устоялся и будет жить в подобных свидетельствах еще многие десятилетия. Нельзя не заметить уже сформировавшуюся ведущую и направляющую роль партии: поименно указаны партийные красноармейцы, а многие десятки не удостоенных такой чести указаны только числом подписавших красноармейцев.
Пять лет воинского служения – дань Мировой войне и послеоктябрьским событиям. Молодой врач на коне, молодой врач – в строю. При этом иудей полноправно в военном строю, без черт оседлости, без процентных норм.
Гражданская война подошла к концу. Обветренный боевыми ветрами врач занялся подобающей его специальности врачебной работой. Он стал заниматься проблемами здоровья подрастающего поколения и вновь сформировавшегося направления профилактической медицины – школьной гигиеной.
Один из самых громких тезисов пропаганды утверждал, что мы (большевики) чужой земли не хотим, но и своей земли, ни одной пяди своей земли, не отдадим. Но так уж история нового государства складывалась, что непрерывно «порох сухим» не только лежал в обозах, но и часто перекочевывал в дула пушек. Да и другая заповедь со стабильностью добавлялась к предыдущей: хочешь мира – готовься к войне.
В 1935 году ввели персональные воинские звания. Знакам различия определили место на петлицах. Сержантам и старшинам повесили треугольники. Лейтенантам дали кубики. Старшим офицерам – прямоугольники. В просторечье их называли шпалами. Офицер с одной шпалой соответствовал чину капитана, с двумя - майору.
В 1939 г. Фрейдгейму И.Л. присвоено воинское звание Военврача 2-го ранга запаса (Приказ НКО СССР №90/3 1939 г.). Время подготовки к войне с белофиннами. И вот мы видим боевого врача опять в военной форме с офицерскими отличиями в петлице – высокий чин военврача 2-го ранга с двумя шпалами.
Фотография 1939 г.
В новых формах военных билетов уже другие записи. Страна была на полпути к нелегальному участию в войне в Испании и к объявленной войне в Финляндии, в результате мрачных событий которой - ценой многих тысяч погибших - к СССР был присоединен Карельский перешеек, новые территории, отдалившие границу от Ленинграда.
Военный билет 40-х годов
Мирные перемычки военной жизни очень коротки и не спокойны. Приближается Вторая мировая война. Вот уже после параллельных переговоров в Москве с Германией и со странами антигитлеровской коалиции Сталин предпочитает договор с Германией. Вхождение в состав СССР трех прибалтийских государств, присоединение западных территорий. Правительство СССР упивается результатами дипломатических соглашений с Гитлером. Но час расплаты за сомнительные пути достижения территориальных приобретений близок. Начинается война не только в Западной Европе, но она захватывает и территорию СССР. Захватывает без всякого образного перехлеста. Гитлеровские войска за несколько месяцев оккупируют российскую территорию, значительно превышающую территорию Германии. Страна с тяжелейшими потерями начинает работать для фронта.
Учитывая уже немолодой возраст, отца не мобилизуют в начале войны. В конце июля мы эвакуируемся из Москвы на восток. Многомесячный путь заносит нашу семью в зауральский город Шадринск. Здесь начинается третий военный период жизни врача. В 53 года его призывают в армию. Майор медицинской службы. Теперь уже знаки отличия на погонах, как было в «проклятой» дореволюционной царской армии. Двухлетний путь вместе с полевым госпиталем по стране, через Польшу и другие европейские страны в Германию. Майские дни 1945 г. майор Фрейдгейм встретил в Потсдаме
Фотография 1945 г.
В конце 1945 г. он был комиссован из-за болезни сердца. Военная служба в возрасте 55 с лишним лет завершилась. Любительская фотография, сделанная уже в Москве пластиночным Фотокором (9х12, тоже символ времени), показывает демобилизованного врача еще в военной форме. Впрочем, эта форма без погон верой и правдой год за годом служила в мирной жизни. Да и я сам несколько лет с удовольствием ходил в тужурке, переделанной из другой гимнастерки отца.
Фотография 1946 г.
С 27 до 55 лет – трижды в военной форме. При самой мирной профессии, при самом мирном характере…
Но смена военной формы на мирную была не последним моментом давления власти на гражданина. Казалось бы, наступила блаженная пора любимой работы в медицинском институте. Любимая исследовательская работа, любимые и благодарные студенты… Проходят немногие годы, и ушедшая полоса национальных ограничений вновь отшвыривает гражданина. Расцветают кампании против космополитизма, против генетики… За каждой из них стоит плохо прикрытая антисемитская кампания. Как будто бы советским евреям не хватило зверств гитлеровского рейха… В конце 1948 г. в Первом Московском медицинском институте проводится аттестация сотрудников. К автору многократно изданного учебника, одному из известнейших специалистов, доценту кафедры школьной гигиены претензии не предъявляются. Совсем нет! Комиссия приходит к мнению, что И.Л. Фрейдгейм слишком хороший специалист для занимаемой должности и в связи с этим должен быть уволен.
Такой «благодарностью» практически закончилась трудовая деятельность человека, вступившего в жизнь одновременно с революционными преобразованиями 1917 года в России. Блики истории многолики. В том же году с Физико-технического факультета МГУ был уволен мой брат, имевший только хорошие и отличные оценки, а также была уволена из Московского педиатрического института моя мать, кандидат медицинских наук, занимавшая скромную должность младшего научного сотрудника. Меня из школы не исключили… Мне было 13 лет. Я помню это как погоню за членами нашей семьи, ничем не выделяющейся семьи, с выстрелами вдогонку на поражение.
Через несколько лет пожилого врача-пенсионера настигла еще одна угроза, заставлявшая человека с явно выраженной национальной внешностью с опаской выходить на улицу: дело «врачей-убийц» конца 1952 – начала 53 годов. Слава Богу, дело закончилось вскоре после смерти Сталина 5 марта 1953 г. Уже 4 апреля 1953 г. было официально сообщено, что дело врачей было фальсификацией, и оставшиеся живыми врачи-заключенные были выпущены на свободу.
Кажется, что человек идет самим собой выбранным путем. Кажется…
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать -
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
(Николай Гумилев, 1920).
Дорога эта прокладывается обществом, в которой ты родился, вырос. И в лучшем случае, пригодился… А может, это реальность только жесткого (или жестокого) ХХ российско-советского века с виртуозно работающим насилием, доведенным до каждого человека?..
Упокоение пришло в 1973 г. на московском Востряковском еврейском кладбище.
Памятник на Востряковском кладбище
Дальнейшие перипетии истории страны уже не могли затронуть его судьбу. Хотя порой и смерть не приносит покоя. Могилы его родителей, пережив фашистскую оккупацию Литвы и период вильнюсского гетто, исчезли при строительстве стадиона в 1949-1950 годах. В этом месте причудливо пересекаются генеалогические линии семей отца и матери. На этом же кладбище в конце XVIII века был похоронен предок моей матери.
Элияху бен Шломо Залман (1720-1797) – Виленский гаон - родился в семье выдающихся раввинов. Его дед был раввин Моше Рибкес (четвертое поколение в известной родословной Ривлиных) – автор комментариев к Шульхан Арух – «Беэр агола». Он был прямым прародителем моей матери Ривлиной Хаси Самуиловны, имя которой выбито на востряковском памятнике. На месте бывшего еврейского кладбища, существовавшего почти пять веков (с 1487 по 1950 гг.), в Вильнюсе (район Снипешкес) был поставлен памятный знак с указанием, что здесь был похоронен Виленский гаон Слово «Гаон» в переводе с иврита означает «Гений».
Памятные знаки в Вильнюсе
Я сконцентрировался в этом экскурсе в жизнь простого человека на его вынужденной вовлеченности в совершенно чуждую его характеру военную жизнь. Стремясь листать находящиеся в руках семейные документы, я почти не касался не означенных в советских документах голодных лет, лет каждодневного страха оказаться врагом народа в 20-30-е годы, проблем крыши над головой и куска хлеба для детей в годы войны, опасности личного преломления кампаний вейсманистов-морганистов конца 1940-х и «вредителей в белых халатах» начала 1950-х годов, как и многих других терзавших страну проблем. Здесь это история жизни, для миллионов других семей – истории заточения, казни и смерти.
Сегодняшний день уже отделен от даже последних событий жизни отца четырьмя десятилетиями. Документальная основа гарантирует безаппеляционность фактологии, но лишает эмоциональной полноты давних событий. Нет, например, влюбленности времен первой мобилизации, маленького сына в период финских событий, проблем жизни семьи в эвакуации в дни Отечественной войны… И все это на периоде жизни одного человека, тихого, доброжелательного, спокойного и к тому же исключительно лояльно настроенного всю жизнь по отношению к советской власти, искренне воспринимавшего «Правду», подписчиком на которую он был все годы. Даже суховатый опыт анализа документов позволяет нам, детям-внукам-правнукам, прикоснуться к непростым событиям жизни ХХ века. Задуматься, мысленно дать оценку…
Документы… Совершенно обыденные листы, которые сопутствуют обыкновенным дням нашей жизни. Но время – удивительный алхимик, владеющий таинством превращения в золото. Время переворачивает такие страницы, они при этом желтеют, бронзовеют или золотятся. Во всяком случае, из вала бумаг превращаются в свидетельства времени, отпечаток истории, след. История складывается из многоцветья этих следов, даже если большинство из них серые и даже черные.
В большинстве конституций все написано хорошо и правильно. Неправильно при этом, когда жизнь человека определяется не добрыми посылами конституций, а своенравными решениями государственных деятелей. Оглядываясь на людские судьбы в кровожадном ХХ веке, невольно выражаешь надежду, что общество должно быть для человека, а не человек для выдуманного общества ожидаемого благоденствия. Жизнь прекрасна и удивительна… Потенциально.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #6(165) июнь 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=165
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer6/Frejdgejm1.php
