Зима 1944 г. Раннее утро. Тишина. Вокруг вековой лес. Оккупированная гитлеровскими войсками Могилёвская область. Два отделения хозяйственного взвода Особого партизанского полка «Тринадцать» во главе с командиром взвода Иваном Бочкиным, известным в полку как лучший бронебойщик, возвращались с боевой операции на лошадёнках белой масти в двух санных упряжках. Одни – хорошо вооружённые бойцы в белых маскхалатах – сидели на санях, другие – шли рядом. На фоне зимнего леса едва ли не всё сливалось воедино со свежим снежным покровом. Сани катились так легко и бесшумно, что даже не было слышно скрипа гужей.
- О-ох, красота-то кака-а-я!.. – Вот бы с засады из того ельничка по гансам ударить! - нарушив тишину, мечтательно произнёс комсорг Роман Кочаненко.
- А что, Рома, идея!.. М-мол-ло-дец!.. Шоссе пересечём – и с тыла, чтобы следов наших не было видно, засядем в том ельничке, - поддержал комсорга могучий Бочкин.
Глядя по сторонам, бесшумно пересекли дорогу, углубились в лес. Меня, 14- летнего бойца, спрятали с санными повозками подальше от шоссе. Хотя я был достаточно вооружён, одному всё равно казалось неуютно, а чтобы не было скучно, брал сено с саней, подкармливал лошадей, одновременно привычно поглядывая вокруг: в партизанской жизни всякое случалось...
Неожиданно взахлёб затарахтело партизанское оружие: два пулемёта-«дегтяря», автоматы ППШ, СВТ - самозарядная винтовка Токарева, карабины, винтовки. Донеслись взрывы, но не гранат, а мин нашего ротного миномёта – это я сразу определил, недоумевая: отчего огонь ведётся только с одной стороны... Не станут же ребята зря боеприпасы жечь?..
Пальба прекратилась неожиданно, так же, как и началась. Со стороны шоссе потянуло смрадом и дымом, и... – тишина.
Через полчаса показались ребята. Они несли трофеи: оружие, боеприпасы, военное имущество. Впереди шла высокая, худощавая, молодая женщина в военной немецкой форме, сапожках, каблучки которых утопали в снегу. Ремня поверх шинели не было. Пилотка едва, казалось, удерживалась на копне белокурых волос. На руке - модная сумочка, похожая на торбочку. Взгляд был не то суровым, не то испуганным.
Я поспешил с упряжками к лесной дорожке. Ребята побросали трофеи на сани. В пути узнал от них подробности боя. Как только показались немецкие автомашины (легковая и грузовая с тентом), подпустили поближе и обрушили на них шквал огня. Живой оказалась эта немка потому, что её заслонил своим тучным телом офицер.
Через час пути показались в лесу несколько построек. Объявив привал, Бочкин выставил боевое охранение, приказал остальным войти в хату, перекусить.
Как и Ваня Ратников, я ослабил чересседельник, подложил кобыле сено и, следом за ним, вошёл в дом. Жители хутора смотрели на нас как-то странно, наверно, потому что с нами была немка.
Кружками набрав из шайки холодной воды, ребята аппетитно жевали ржаные сухари и запивали ею.
От нашего харча немка отказалась. Свысока глядя на нас, демонстрировала полное спокойствие, попросила лишь разрешения закурить. Не спеша, сняла перчатки...
Я впервые видел женщину в немецкой форме и, незаметно, внимательно за ней наблюдал. Знал, что вместе с ремнём забрали у неё и пистолет с кобурой. Она тоже обратила внимание на вооружённого мальчишку, но, решив, видимо, что с моей стороны ей ничего не грозит, продолжала спокойно отвечать на вопросы Яши Айзенмана. Он был за переводчика, так как знал немецкий язык.
Когда она снимала перчатки, обратил внимание, как заодно она стянула с пальца и кольцо, опустила в «торбочку», достала зажигалку, портсигар и, приоткрыв его, взяла сигарету, прикурила.
Когда она опускала портсигар с зажигалкой в «торбочку», мне показалось, что дно её оттягивает нечто более тяжёлое. Едва немка затянулась сигаретным дымом, отличавшимся от самосадного табака особым, ароматным запахом и некой лёгкостью, я вырвал сумочку из её рук. – И не ошибся: со дна «торбочки» я извлёк маленький, словно игрушечный, наган с барабанчиком, в гнёздах которого сидели ШЕСТЬ патронов! Стволик - восьмигранный, скобы не было вовсе, а спусковой крючок складывался... Наган вмешался даже на моей ладони! Я передал его командиру.
- Н-нич-чего с-себ-бе-е игруш-шечка! - произнёс он, когда выстрелил в потолок, и пуля пробила его. - Р-рас-стрелять с-суку! - взревел Бочкин.
- Не надо, Иван, женщину убивать... Лучше отпустим её... доберётся до своих, расскажет: партизаны – не бандиты, как пишут о нас в газетах, а народные мстители... - Я бы и ремень ей вернул, без пистолета, конечно... Пусть явится по форме, - тихо предложил Айзенман.
- Да ты что, Яша! Они вон... наших как... - не жалеют! – возмутился земляк Бочкина‚ москвич Витя Жуков, который зимой сорок первого прямо со школьной скамьи с взрывчаткой отправился с другом в тыл врага...
- А что, Яша дело говорит, - поддержал комсорг, мечтательно рассуждая, как всё произойдёт, когда она к своим доберётся!..
- До шоссе надо её проводить, а то заблудится, замёрзнет в лесу, - тем же тоном продолжил Айзенман.
Командир согласился с доводами своих боевых друзей, приказал Ване Ахтамову и Виктору Дозорцеву проводить немку к шоссе.
До войны юный Ваня жил с родителями в цыганском колхозе под Смоленском. 200 цыган нацисты убили. Ваня бежал из-под расстрела, стал партизаном.
У еврея В. Дозорцева жена была русская. Они жили до войны в городе Рудня, Смоленской области. У них росли три девочки. Бойцом Красной Армии Виктор оказался в окружении, плена миновал. Стал партизаном, передал записку жене, перебравшейся с детьми жить в деревню. Кто-то донёс полицаям. Жену с детьми отправили в концлагерь. Выжила только одна дочка...
- На, храни свой трофей, как память, - сказал Бочкин и, протянув мне наган, добавил: - Если б не ты, она бы нас всех из него уложила...
Испытать «мощь» моего трофея захотел едва ли не каждый. В барабане остался лишь один патрон.
В Эсмонах‚ Белынычского района, где все евреи были уже истреблены нацистами, познакомился я с местными мальчишками. Один показал мне несколько патронов к малокалиберной винтовке. По калибру они точно подходили к гнёздам моего нагана, только пульки по длине выступали, и барабанчик вращаться не мог. Я рассказал им, как достался мне трофей. Они зубами откусили свинец так, что пули не стали выступать, и барабан свободно вращался. Произвёл для ребят пробный выстрел. Мой трофей им понравился. Я завернул его в кусок белого парашютного шёлка и положил в вещмешок...
Осенью 1943 г.‚ в прифронтовой полосе, наш ОПП «13», под командованием 26-летнего Героя Советского Союза капитана С.В. Гришина, оказался в боевых порядках войск 4-й немецкой армии. 17 дней держали гришинцы круговую оборону. Кончились продовольствие, питание для рации, на исходе были боеприпасы. Отсутствовала противовоздушная оборона...
Командование Западным фронтом пыталось помочь нам боеприпасами, медикаментами, питанием для рации и прочим транспортной авиацией, но противник перехватывал радиограммы, знал все наши беды. Самолёты с боевым грузом сбивались вражеской зенитной артиллерией, авиацией. Случалось нашим лётчикам на парашютах приземлиться живыми, присоединялись к нам и продолжали воевать; одним из них был капитан Храпкин, воевавший в 1-м батальоне Н.И. Москвина.
К июню 1944 г. войны ОПП (тогда уже ОПС - Особое партизанское соединение) «Тринадцать», за 3 года борьбы в ближайшем тылу группы войск армий «Центр» совершило боевой рейд через 40 районов Смоленской, Витебской и Могилёвской областей, и в Белынычском районе имело впервые возможность соорудить свой аэродром. Ночью к нам прилетали самолёты с боевым грузом, обратно увозили через линию фронта раненых партизан, в том числе и лётчиков, которые во время Бовской блокады оказались у нас.
В ночь на 23-е июня меня тоже переправили на самолёте в советский тыл:
- «Лечиться и учиться», - напутствовал комиссар ОПС «13» И. А. Стрелков.
Следом за «моим» самолётом приземлился ПО-2, на котором прилетел капитан Храпкин. Мы оказались с ним в одной землянке прифронтового аэродрома, в 3-х километрах от передовой фронта, перешедшего в наступление.
Столовая, где питались лётчики и обслуга аэродрома, находилась в пяти, примерно, километрах, в тылу. Рано утром нас сопроводили туда. После наших партизанских будней эта столовая выглядела необыкновенно привлекательно: чистота, уют, настоящая посуда!
Я решил ложку свою больше за голенищем сапога не носить, а спрятать в вещмешке. Вернувшись в землянку, которая могла вместить целую роту, взялся за мешок... и понял: кто-то рылся в нём. – В нашем взводе подобного не бывало!
Возмутившись наглостью такой, хотел обрушиться бранью на бойцов, отдыхавших в это время, но увидел их сочувственные взгляды, которые еще больше поразили меня.
- В вещмешках у нас рылся смерш, - тихо, сквозь зубы, прошептал мне в ухо капитан Храпкин.
Что означало слово «СМЕРШ» я тогда еще не знал, но потому, как оно было произнесено, на всякий случай прикусил язык и молча положил ложку в вещмешок. – Моего трофейного нагана там не оказалось...
В землянку вошёл автоматчик, назвал мою фамилию и проводил в небольшую соседнюю землянку. За дощатым столом сидел офицер. Он вежливо предложил мне сесть на какой-то ящик напротив, попросил документы. Читая, покачивал головой, потом одобрительно произнёс:
- Молодец, молодец, хорошая у тебя боевая характеристика, ты правда так воевал?..
Сегодня стыдно признаться, но тогда, 14-летний мальчишка, еле читавший по слогам, я смутно представлял, что означает «БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА», да и не читал её еще сам. Документы вручил на аэродроме мне старый боевой друг, ставший помощником начальника штаба ОПС «13», Вася Агапов.
Перед офицером лежал на столе командирский полевой блокнот, в который, по мере беседы со мной, он всё что-то записывал. Разговор начал душевно, не спеша. Я даже, было, проникся к нему уважением, как к офицеру-фронтовику. Рассказывал всё, как на духу. Да и как иначе, когда беседуют на войне два бойца?..
Он «беседовал» со мной часа два. Я так и не понял, что ему надо было от меня, пока ни обратил внимание, что иные вопросы задаёт он уже во второй и даже в третий раз! В моём сознании вспыхнуло вдруг слово «СМЕРШ», с презрением произнесённое капитаном Храпкиным, предстали напряжённые лица бойцов в землянке, и из меня едва не вырвалось: «А ну, г-гад, сейчас же верни мне мой трофейный наган!», но – сдержался и, вместо этого, возмущенно спросил:
- Вы что, меня допрашиваете?
- Такой порядок, т-товарищ п-пар-ртиз-зан, а что, собственно, тебя тревожит? - Документы в порядке... – Герой, настоящий патриот Родины!..
- И вы всех, даже тяжело раненых партизан, переправленных сюда из немецкого тыла, допрашиваете?! - с еще большим возмущением и негодованием спросил я.
- Такой порядок... Со всеми, кто к нам прибывает с той стороны, беседуем... Ты свободен, - невозмутимо ответил офицер «СМЕРШа» и, глядя прямо мне в глаза, повторил: - Такой порядок...
Иерусалим,
13.02.06
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #6(165) июнь 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=165
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer6/Tamarkin1.php
