В нашем семейном альбоме и в альбомах моих родственников сохранились старые фотографии.
Мой дядя, Александр Левит, сын Зуси, – последнего из сыновей Левитов (живет в США), – передавая мне фотографии, сказал:
– Разбирая архив после смерти мамы, я нашел эти фото. К сожалению, я не знал этих людей. Ни папа, ни мама не рассказывал мне о них.
Я, зная о тете Маше, поведала ему, что эти люди – его прямые родственники: тетя, сестра его отца, и двоюродные братья и сестра. Он ответил:
– Возьми их себе. В твоем семейном альбоме они найдут достойное место.
Так фотографии с надписями «Брату Зусе…» оказались в моем альбоме.
Семейный альбом! Я не перестаю рассматривать и размышлять над ним! Сколько информации он несет! Я перебираю старые и новые снимки, внимательно вглядываюсь в лица, детали одежды и сочиняю истории, соединяя их с тем, что осталось в моей памяти из рассказов бабушки и дедушки, мамы и папы, других моих родичей.
Фотографии семьи сестры бабушки, которую в доме называли тетя Маша, оказалась для меня источником, по которому я написала рассказ.
«ОСТАЛИСЬ ТОЛЬКО НА ФОТОГРАФИЯХ…»
(Легенда)
Я знала, что у бабушки была сестра, которая жила до войны в Литве. Также было мне известно, что четверо из пятерых членов семьи были уничтожены в начале войны в литовском городе Кейданы. Этот один, оставшийся в живых член семьи, – старший сын Маши, которого при рождении назвали Сахор, где-то и сегодня должен быть жив. Как найти его? Как удостовериться, что не погибла веточка семейного древа Левитов? Рассматриваю фотографии, сортирую их по датам, всматриваюсь в лица, места, где были сделаны фотографии… И начинается поиск, а за ним и текст легенды.
Передо мной прелестный малыш. Ему один год и восемь месяцев. Так написано на обороте фото с дарственной надписью: «На добрую память дяде Зусе от Сахора. Кейданы, 13 июля, 1922 год».
Ухоженный, нарядный первенец супругов Гутмана и Маши Каган не смотрит в объектив. Скорее всего, ему показывают «птичку», и он, приоткрыв рот, застыл на минутку в ожидании. В руках у него палочка. Может быть, она волшебная?
Я мысленно беру «волшебную палочку» из рук малыша и раздвигаю занавес театра истории.
1914-1919 годы. Магистральные и проселочные дороги забиты сотнями тысяч людей. Бегут литовцы, поляки, латыши, евреи. Разрушены и разграблены города и села. Полыхают пожары. Бесчинствует солдатня. От погромов и насилия в августе – сентябре 1915 года стонет все население Литвы. Еврейское – больше всех. Убиты и искалечены старики и дети, изнасилованы женщины и девушки… Бегут, бредут, падают, поднимаются и опять идут на восток. «Беженцы-евреи» – официально именуют их в газетах. Чтобы скрыть свою бездарность и свои ошибки, военное командование приписывает евреям вину за поражение русской армии. Как всегда, во все времена, во всех бедах были, есть и будут виноваты евреи!
Вот в это самое время бежали в украинские земли евреи семьи Каган из литовского города Кейданы.
Семья Левит, живущая в Украине, в городе Ромны, сама переживает трудные времена. Война докатилась и до этих краев. Эстер – вдова, мать десятерых детей – не перестает думать о младших дочерях, которых надо выдать замуж, собрать хоть какое-нибудь приданое. Машеньке в 1919 году исполнилось двадцать два года, и она «на выданье».
В дом приходят беженцы. Эстер подкармливает голодных, раздает кое-что из одежды. Чаще всех захаживает в дом литвак Гутман. Он рассказывает о том, как вся их семья бежала от войны, что пережили они, побросав свое жилье и «богатство», но не забывает добавить, что в Литве до войны евреи жили спокойно и зажиточно, что его многочисленная семья ждет не дождется времени, когда им будет разрешено вернуться в Литву.
Маша слушала Гутмана внимательно, и Эстер все чаще замечала на ее лице смущение.
– Я по профессии кровельщик. Думаю, после войны в Литве моим рукам будет много работы. Я смогу прокормить семью. Если вы верите мне, разрешите попросить руки вашей дочери Маши.
Эстер не торопилась с ответом. Так положено. Нужно повременить, подумать. Не торопиться! Она вспоминала, как отдавали замуж старших дочерей, как покойный Сахор внимательно слушал женихов и как потом, в ночной тиши, говорил ей: «Ша, Эстерке! Не торопись! Наши дочки хорошо воспитаны. Они и хозяйству обучены, и детишек умеют растить. Не нужно торопиться с ответом. Если бохер серьезный, не отступится».
– Так кто у вас там, в Литве, остался?
– У нас была большая семья. Многие убежали. Не думаю, что кто-нибудь выжил, если остался. Но мы все вернемся на свою родину. В Литве к евреям всегда относились уважительно. Может, вы не знаете, кто такой Виленский гаон! Мудрец! Большой знаток Торы! А Вильно? Это рядом с нашим городком Кейданы. Вильно вообще называют «Северный Иерусалим»! Вы знаете, что такое для еврея Иерусалим? А сколько у нас синагог? И детишек можно учить в еврейских школах, и газеты на нашем языке, и…
Гутман как будто забыл, от чего бежал. Он помнит только то время, когда евреи в Литве жили хорошо.
Согласилась Эстер. Приняли нового зятя сестры и братья Маши. Вот только опасались, что Литва далеко и страна другая.
– Сколько дней до Литвы ехать по железке? – спросила Рейза.
– Если через узловую станцию Бахмач, так двое суток, – подумав, ответил Гутман. Сам он добирался из Литвы до города Ромны три месяца. Ну, так это же пешим ходом! Бывало, и на подводах подвозили. Но, в основном, шли пешком.
Зуська подошел к Маше, обнял ее за плечи и сказал:
– Езжай, Машенька! Мы к тебе приезжать будем. А вы – к нам. Письма будем писать, фотографии присылать. Мы тебя не забудем. А Каган, видно, парень надежный.
Это говорил Зуська! Младший из братьев. Самому ему в ту пору было только девятнадцать лет.
И женился, и увез в далекую Литву Гутман Каган одну из дочерей Левитов. И жили они в Литве, в маленьком городке Кейданы.
Литва – суверенное государство. Заграница. В то время еще можно было вести переписку с Украиной. Вот и шлет сестра Маша брату Зусе фото своего первого сына Сахора, названного в честь отца Иссахара.
Ребенок делает свои первые шаги на этой земле. Поможет ли ему «волшебная палочка»? Что его ожидает? Какая судьба ему уготовлена?
Вопросы, вопросы… Бывают ли в начале жизненного пути человека ответы на все вопросы?
Какой отец или мать, всматриваясь в личико ребенка, не думает о жизненном пути своего чада? Не мечтает для него лучшей доли, светлой и долгой жизни?
Время, увы, скоротечно. Пролетели годы. Его уже величают «Сахор Гутманович Каган». Так подписано на фотокарточке 1928 года.
Гутман и Маша живут, невроку, неплохо. Действительно, после войны профессия кровельщика в ходу. Каганы еще не совсем окрепли, но уже и не бедные. Сахор уже умеет писать буквы на идише. Старательно складывает их в слова. Машенька рада. Гутман горд!
– Ребенок растет в еврейской среде. Мы хоть и нерелигиозные, но еврейство свое не забываем, – говорит он.
И Маша пишет об этом родным. Красивый мальчик!
Фотограф только недавно открыл свое ателье. Он усаживает мальчика на ступеньке. Центр фотографии пришелся на ноги. Простим неопытность начинающего фотографа – позже он станет мастером.
Смотрю на мальчика и вижу целеустремленный взгляд. Он уже уверен в себе. Скорее всего, его готовят к школе. Он знает, чего от него ждут. Он постарается оправдать надежды родителей.
Какие красивые люди! Они смотрят широко открытыми глазами на нас. Они полны уверенности в завтрашнем дне. Маша из бедной семьи Левитов, где сестры донашивали одна за другой старые платьица, хорошо одета.
«На память Зусе и Розе от Гутмана, Маши, Соски и Эточки. Кейданы. 3 января 1928 года».
Литва в то время была на подъеме, и у Гутмана много работы. Семья обеспечена. Маша и Гутман счастливы.
– Гутман, ты не против, если я пошлю кое-что из одежды моим родным в Ромны?
– Ты спрашиваешь? Кто хозяйка в доме? Ты считаешь, что нужно послать, – посылай! И привет от меня не забудь передать!
Маша собирает вещи, докупает шерстяные нитки и старательно упаковывает посылку.
– Знаешь, Гутман, на Украине никогда я не видела таких шерстяных ниток. Напишу, чтобы выучились и связали маме и себе кофты.
– Ты еще сушеные грибы пошли.
– Гутман, ты с ума сошел! У нас в доме – грибы? Не помню, чтобы их варили.
Посылка в 1929 году дошла благополучно. С какого года перестали принимать посылки на Украину? Опять вопрос! И опять нет ответа.
Рассматриваю следующую фотографию. Может, она будет без «вопросов»? 15 сентября 1928 года. Девочке четыре года и девять месяцев. Ее назвали Эточка.
Она родилась в 1924 году. Могла бы еще жить сегодня!
Эточка в национальном костюме: не то украинском, не то польском.
Что это? Ностальгия, тоска по родине Маши, Украине, в которой она родилась и где остались ее родные и близкие? Есть вопрос – нет ответа. Фотограф поставил ее на те же ступеньки, на которых когда-то снимал Сахора. Только теперь постелил дорожку. Видно, у фотографа дела идут неплохо. В руке у девочки зонтик. Может быть, она сама не хотела с ним расстаться. Зонтик – это не «волшебная палочка». Зонтик от дождя спрячет. От злой судьбы не убережет!
На дворе сентябрь. В Литве дождливо в такую пору. На ногах у девочки белые носочки, значит, еще тепло. Пахнет листвой, яблоками, грибами. Благодатный край! На хуторах пасутся стада коров и прочей живности.
А гуси! Их в Литве так много развелось. Живут литовцы, рядом с ними – евреи. Вроде и дружат. Уважительно относятся к еврею-врачу, еврею-портному, еврею-кровельщику. Еврей покупает у литовца овощи и фрукты, мясо и птицу.
Кем станет эта девочка? Врачом? Учительницей? Музыкантшей? Ах, эти мечты еврейских мам! Какая разница, кем будет! Главное, чтобы БЫЛА!
Но ее НЕТ! И нет ее детей, нет внуков и правнуков…
Фотоателье Микштавичуса, в городе Кейданы, на улице Радвило. Да, да! Это то самое ателье, где был сделан первый снимок маленького Сахора. В нем любят фотографироваться Каганы. Ежегодно, осенью.
В это время наступают еврейские праздники: Рош а-Шана, Йом Кипур, Суккот…
Каганы отмечали свои праздники, вот и завели правило фотографироваться семьей в это время.
Каганы пришли к своему фотомастеру 14 сентября 1929 года. Они себя чувствовали здесь как дома. Позади лето. Осенью Гутман может насладиться отпуском и потратить деньги на обновки. Он кровельщик, и зарабатывает летом, а на заработанные деньги семья живет целый год.
Машенька в «интересном» положении. Семья ждет прибавления. До чего же она хороша! Ниточка бус окаймляет красивую шею тридцатитрехлетней женщины. Ей на пользу беременность, и она улыбается…
Сахор уже в третьем классе. И одет он как европеец: костюм, галстук и даже платочек из кармана. Эточка еще с бантиком на голове. Особо внимательно на нас смотрит Гутман. Он как будто спрашивает: «Как вы там живете, на своей Украине? Не голодаете? Слышали, что у вас надвигаются тяжелые времена. Колхозы, коллективизация, кулаки? У нас все в порядке. За Машу и за нас не беспокойтесь. В Литве нужны хорошие головы и руки. Евреи у нас в цене!»
Он уверен, что он у себя дома! Ах, как он ошибается!
«На память двоюродной сестре Соне (это уже моей маме) от Сахора, Эти и Миши Кагановичей (?). Кейданы, 18 сентября, 1931 год»
Вот уже и новый потомок Левитов. Он родился в 1930 году. Мишенька явно не хочет смотреть в объектив. Он капризничает. Чтобы успокоить, ему дают в ручонки ниточку бус. Мама делает ему какие-то знаки, чтобы он сидел и не шевелился. Сахор его крепко держит правой рукой. Эточка, повзрослевшая, серьезная, не улыбается.
Почему не дали им в руки «волшебную палочку»? Ту, что была у маленького Сахора на первой фотографии?
Я «волшебной палочкой» раздвигаю занавес истории, а Сахору она помогла в те далекие годы выжить. Жаль, очень жаль, что не дали этим детям, как и миллионам их соплеменников, «волшебных палочек» спасения!
Эти трое – внуки Эстер. Видела ли она их? Или только по фотографии знала о них?
Через два года, в 1933 году, Машенька получит печальное известие. Умрет, уйдет из жизни старая мать, а дочь не сможет приехать на похороны. Не пустят. Она из другой страны. Граница для нее уже закрыта.
Через несколько лет в Литве начнется безработица. Те, кто работают, живут и не бедствуют. Им зарплату платят и еще гусей заставляют покупать. Всем нужно покупать гусей! Смешно? Да не до смеху!
Был в Литве период, который назвали «гусиный бунт». Когда-то гуси Рим спасли. Литву они чуть до революции не довели. Гусь был платой за работу, гуся нужно было покупать и спасать экономику Литвы.
Один гусь – праздник в доме, два гуся – можно не волноваться за завтрашний день, но когда три, четыре и больше…. это уже вызывает раздражение.
Литовцы взбунтовались:
– Не хотим вместо зарплаты гуся, будь он неладен. Хотим зарплату в литах!
Правительство Сметоны все-таки справлялось с экономикой маленькой страны. Не соглашалось ни на какие присоединения к большим странам.
А Европа опять полыхает. В Германии к власти пришли нацисты. Доходят слухи о «хрустальной ночи». Немцы вступили в соседнюю Польшу с запада, русские хотят присоединить Литву с востока.
– Разве немцы нас трогали в 1914 году? Они у нас столовались. Они с нами общий язык находили.
– А какие они аккуратные. Хозяйственные! Все эти разговоры о казнях – чистой воды выдумка. И вы им верите? Эти паникеры всегда и во всем видят только плохое!
– Детей надо спасать!
– Что да, так да! – уже совсем шепотом говорят евреи.
Десять лет прошло без вестей и фотографий.
Может, за это время Машенька привозила детей к маме и сестрам? Или просто фотографии пропали? Об этом ничего не известно и не у кого спросить.
Моя «волшебная палочка» приоткрывает занавес, и я вижу Украину в 1935-1939 годах.
Относительно не голодные времена. Люди ходят в кино, смотрят «Веселых ребят» и «Цирк», танцуют под пластинку «Рио-Рита» и «Утомленное солнце». Рождаются дети, молодежь учится. Поют песни: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Поют и верят, что «другой такой страны не знают, где так вольно дышит человек!»
Жизнь идет своим чередом.
По ночам «черные маруси» (так окрестили черные машины) увозят вчера еще очень важных людей. Что за времена? Вчерашний директор завода – сегодня враг народа. Убит Киров, потом… Орджоникидзе.
Но зато в Кремле зажглись огни елки. В магазинах всего полно. Ах, эти дела политиков! Они не для нас, простых и честных людей.
«Вот то, что от Машеньки не приходят письма, плохо. Может, с ней что-то неладно? А может, просто ленится писать?» – так говорят, размышляют сестры.
А Маша пишет, а письма возвращаются, и посылки не принимают. 1940 год.
И вдруг, о радость! Пришло письмо с фотографией.
Опять осень. 9 сентября 1940 года. Совсем взрослыми стали старшие дети
Сахору двадцать лет, и ему грозит призыв в армию, чего совсем не желают ему родители. Они понимают, что сына нужно отправить за пределы Литвы. Надеются, что ненадолго. Все равно тяжело.
Прибалтику, Западную Украину, Западную Белоруссию и Бессарабию присоединили к СССР.
В Сибирь высылали литовскую и еврейскую интеллигенцию. Кагановичей (так они подписывают свои фотокарточки) не трогали. Гутман – рабочий человек. Он еще надеется. Он еще живет.
Эточка уже барышня. Скоро будут подыскивать ей достойную пару. В Литве это нетрудно. Еврейских парней, слава Богу, предостаточно. Мишенька еще при родителях. Ему только десять лет. Тетя Маша – сорокапятилетняя женщина «бальзаковского возраста» – выглядит прекрасно. И опять же Гутман! С вопросом во взгляде: «Ну, как? Будет война на вашей территории?! Нас литовцы не тронут. У меня лично с ними прекрасные отношения».
Машенька пишет:
«Теперь, когда Литва присоединилась к Советскому Союзу, у нас появилась возможность переписки. Может, мы и встретимся? Я так скучаю по вас. А пока посылаю вам нашу фотографию».
1940 год. Письма стали приходить регулярно.
Нет, не забывала Машенька своих родных. Писала, но не получали ее сестры и братья писем и фотографий.
А за эти годы многое изменилось в семье Левитов и на Украине, и в Литве.
Маша получает письма и не может нарадоваться. Пишет ей, в основном, Зуся.
Вечерами она пересказывает их Гутману, Эточке и Мишеньке.
– У сестры Даше две дочери вышли замуж. Старшая Соня успела замуж выйти и двоих детишек родить. Прислала их фотокарточки. Вот, смотрите, это ваши родные Фируся и Мишенька. А это Пуся, младшая дочь моей сестры Даше. Она в августе 1939 года замуж вышла. Ой, да я же знаю этого парня, ее мужа! Он же из семьи Учителевых, у которых мы дом снимали в Ромнах. Борис его зовут.
– Моя сестра Голда, мы ее Олей звали, живет с Даше в одном доме в Полтаве. У Оли трое детей. И у Даше, и у Оли сыновей Сахорами зовут, как нашего отца. Брат Зуся со своей красавицей Розой, племянницы Соня с семьей и Пуся с мужем живут в Харькове. А Мирон, Рейза и Нехама в колхозы подались! Нет, ты только подумай, Гутман, евреи-колхозники!
– Машеле, твой старший брат, если мне память не изменяет, агроном? Так чему ты удивляешься. Твоя мама мне говорила, что и отец ваш землю любил.
– Мама, сколько же у тебя родных?! – удивленно замечает Эти. – Мы думали, что только у папы есть семья. Почему они все так далеко? Давай, поедем к ним.
– Ты права, дочка! На следующий год летом и соберемся.
И еще одна весточка из августа 1940 года: фотография Сахора, сделанная в январе. Он успел еще до «присоединения» уехать из Литвы.
Вот таким теперь стал тот самый маленький мальчик с «волшебной палочкой»
Сахор поехал в Каунас оформлять документы на выезд и зашел в ателье фотографии «Модерн». Юноша готовился в путь. Слава Богу, отпустили его родители. Его спасла «волшебная палочка»? Скорее, разум родителей.
В том же 1940 году племяннице Соне прислали фотографию: на этот раз любительскую. Может, Каганы купили знаменитую «лейку» или другой фотоаппарат.
«Соне, Абраму, Фирусе и Мишеньке от Маши, Эти и Мишеньки»
Надпись на этой фотографии мне особенно дорога. Мне, которой в ту пору было только пять лет, а моему брату – всего год, подписаны эти маленькие, но такие дорогие снимки.
Подпись сделана другим почерком. Это, скорее всего, подписала Эточка, и назвала меня «моя сестричка». Связь между родными. Они знали обо мне и моем брате…
Последний год, месяцы, минуты…
На берегу широкой, полноводной реки, которая протекает в литовском городе Кейданы, жили мои далекие родственники.
Это последнее лето мирной жизни. Они безмятежны, они отдыхают, они еще живы. Вот какими были они в то время!
А какие были бы, если бы выжили?
Кейданы, как и все западные города, были оккупированы в первые дни войны в 1941 году. У моей родни уже не было осенних каникул, не было «праздника фотографий» после трудов: они были убиты, уничтожены.
Как? В какой день, месяц, год? Скорее всего, как и все евреи тех мест: предательски, со стороны бывших добрых соседей и по плану Гитлера «об окончательном решении еврейского вопроса».
За что? Зачем? Кому мешал маленький Мишенька или девушка Эточка? Что плохого в своей жизни сделал кровельщик Гутман и его красивая жена Маша, урожденная Левит? С какой ненавистью набрасывались на своих соседей те, кто еще вчера просил покрыть крышу дома? Забыв вчерашнюю дружбу, грабили, уничтожали беззащитных стариков, женщин, детей.
Скажете, что не все бесчинствовали? Да, не все. Были те, кого у нас, в Израиле называют «праведники мира».
И опять «волшебная палочка» диктует мне историю.
В 1970 годах, до приезда в Израиль, я работала в строительном институте, в Вильнюсе. То, что я услышала от своей сотрудницы, в моей памяти, и я не могу не рассказать об этом сейчас.
Однажды мы с ней шли по улице Жидю. На русском языке это «Еврейская улица».
«Видишь вон тот проем? Там были ворота, через которые впускали и выпускали евреев. Однажды я проходила мимо. На посту стоял солдат-немец. За забором из колючей проволоки играли дети. Дети, они и тогда были детьми. Играли… Один мальчик выхватил из рук девочки тряпичную куклу и швырнул ее. Она упала за пределы гетто, прямо вот тут, на дорогу. Дети застыли, понимая, что будет наказание. Немец потрогал носком сапога куклу и поманил к себе девочку. Она, недоверчиво оглядываясь на детей, подошла к воротам. Немец, открыв их, пропустил ребенка, а потом подозвал к себе проходящего мимо мужика-литовца. Что-то сказал ему, и вдруг вижу своими глазами, как хватает этот мужик ребенка за ножки и со всего маху бьет об стенку головой. Я от ужаса зажмурила глаза. Когда я их открыла, на стене было красное месиво. Я бежала от этого места. А за моей спиной стоял крик и… смех».
Сколько таких историй рассказывали и еще не рассказали?
Можно ли забыть это?..
Что может быть точнее цифр?
«Литва. 1941 г. Из 225 тысяч евреев, проживавших здесь на момент оккупации, к декабрю 1941 г. было убито более 175 тысяч. В том числе: в Вильнюсе – 37 тысяч (из 57-ми); в Каунасе – 19 тысяч (из 36-ти); в Шяуляе – 10 тысяч (из 15-ти). Местами массовых казней явились Понары, 12 км от Вильнюса; VII и IХ форты под Каунасом.
Маленькие еврейские общины Литвы до конца 1941 г. были полностью уничтожены, жители расстреляны».
(Из книги Аркадия Рыбакова «Катастрофа европейского еврейства 1933-1945»)
Какое сходство в цифрах 1914 и 1941!
Мистика? Реальность!
Как странно устроен человек! Хватило тридцати лет, чтобы забыть гонения и зверства, изгнание и смерть.
Что думала семья Каганов и многие другие в том далеком 1940 году?
Почему они не уехали, не ушли вместе с сыном Сахором? Ведь был же какой-то путь, по которому можно было уйти, избежать трагедии?
С множеством вопросов мы живем и сегодня. Много у нас, выживших, предположений. Ответов нет у них, безвременно ушедших.
Для ныне живущих, для будущих поколений должно стать законом:
НЕ ЗАБЫТЬ! ПОМНИТЬ!
Семья Каган: Гутман, Маша, дети: Этл (Ента) и Миша убиты, уничтожены…
Вечная, светлая им память!
Теперь вам понятно, почему о тете Двоне, дяде Леве и тете Маше в доме моей бабули говорили тихо, вздыхая? Мне понятно…
Сахор Каган, старший сын Маши (Левит) и Гутмана Кагана остался в живых, потому что уехал из Литвы накануне войны. Доказательство тому пять маленьких любительских фото.
Племянница Гутмана Кагана, доктор Каганайте (ныне покойная), рассказывала моей маме, что накануне войны Сахор выехал в Америку. Фотографии подтверждают это. В марте 1947 года Сахор прислал маленькое фото.
Сахор подписал на английском языке: March 1947. Miami Beach. Beni, Erving (Бени, Ирвинг). Изменил имя? Он хорошо выглядит. Ему двадцать семь лет. Он еще не женат. Кто такой Бен, с которым так дружен Сахор?
В 1955 году у Сахора уже двое детей: дочь Марша и сын Джерри.
Двое других ребятишек, Бобби и Гарри, – дети Бена, друга или родственника Сахора-Ирвинга. На фотокарточке – английский текст. Вот его перевод:
Фотография сделана в декабре 1955 года. Марше будет 6 лет 10 декабря. Джети в следующем месяце 3 года. Бобби будет 5 лет 4 августа. Гарри будет 2 года 14 мая.
На снимке Сахор с дочкой Маршей. Марша? Маша -Марша? Имя Маша дано, предполагаю, в честь мамы Сахора
А это сын Джерри. Может, так его назвали в честь отца Гутмана?
И последнее любительское фото, датированное 1957 г.
Я смотрю на большого Сахора, а он – на меня. Вопросы, вопросы…
Где ты, маленький мальчик, мой родственник, с «волшебной палочкой»? Если ты жив, то сегодня тебе должно быть 84 года. Взмахни палочкой! Явись!
Даст Бог, произойдет очередное чудо, и найдутся правнуки Эстер и Сахора Левитов.
Я очень надеюсь. «Волшебная палочка», помоги!
ПОИСКИ И НАХОДКИ
Этот рассказ я написала в декабре 2004 года. Шли годы, а я продолжала поиски нашей большой родни. Уже было видно, что рассказы-легенды составят большую книгу. Чем больше я погружалась в работу, тем яснее видела картины прошлого. Они преследовали меня. Хотелось написать продолжение тех историй, которые сочинялись по воспоминаниям или просто по вымыслу. Но еще важнее найти родственников и их потомков, чтобы убедиться: нет, не уничтожено наше племя, назло всем нашим врагам.
После опубликования 24 февраля 2005 года рассказа о Маше Каган (Левит) в одной из русскоязычных газет Израиля я начала искать тех, кто мог знать о семье Каган из литовского города Кейданы. Я знала, что в 70-х годах в Израиль на постоянное место жительства приехала одна из членов большой семьи Каганов, доктор Гута Каганайте. К сожалению, мне рассказали, что ее уже нет в живых, но пообещали найти ее сына. Я его нашла и безмерно благодарна тем, кто помог мне и познакомил с одним из потомков Каганов – Леонардом Щербаковым. Оказалось, что родственные связи через Каганов нас объединяют.
Мы с Леонидом Щербаковым в равной степени родственники Сахору (трудно мне называть его Ирвингом): я – со стороны его матери, Маши Левит, а Леонид – со стороны отца, Гутмана Кагана.
Леонид ведет большую работу по увековечению памяти еврейской общины города Кейданы. Ежегодно на кладбище города Реховота, в день памяти еврейской общины возле памятника убитым евреям этого города проходит поминальное моление. Потомки убитых не забывают своих родных и близких и чтят память о них. Я узнала, что Ирвинг прилетал в Израиль из США на встречу с их семьей в начале 70-х годов.
В семье Каганов из литовского города Кейданы было девять детей. На фотографии к золотой свадьбе родителей в 1929 году указаны все дети с их семьями. В одной из виньеток я разглядела семью Гутмана и Маши с их двумя детьми. Младший сын Мишенька родился в 1930 году.
Глава семьи был дальновидным и мудрым человеком. Каган в те далекие 30-е годы знал, что потомство надо спасать! Он распорядился так, чтобы его сыновья разъехались по разным странам. Причем уезжать велел попарно: два или три брата должны держаться вместе и помогать друг другу. Таким образом, братья разлетелись по всему миру. Двое – в Южную Африку, двое – в Америку, двое – в Европу. С родителями остались Гутман и еще двое сыновей, в том числе отец Гуты, дед Леонида.
В 1940 году Литва со дня на день ждала присоединения к Советскому Союзу. Не все видели в этом плохой признак. Германия развязала войну в Европе. Поговаривали об уничтожении евреев. Из Советского Союза, наоборот, доходили только утешающие вести. Но у Гутмана и Маши был повод для волнения. Дело в том, что Сахорик родился в 1920 году в городе Ромны, где в то время, после свадьбы, проживали Маша и Гутман. Получалось, что у их сына советское гражданство, а значит, он в свои двадцать лет подлежит мобилизации в ряды Красной Армии. Я предполагала, что они опасались, мобилизации в литовскую армию, а они боялись Красной Армии.
В Литве уже знали, что Польша оккупирована, Европа в огне войны, предполагали, что никакой договор о мире и ненападении между Германией и Россией не поможет избежать войны. О себе они не думали: надеялись, что их не коснется война. Они боялись, что их старший сын должен будет воевать, будет солдатом Красной Армии. Для литовских евреев в те годы это было немыслимо.
Двоих двоюродных братьев, Сахора и Моше, провожали в 1940 году родители. «Ненадолго – только переждать тяжелые времена! Вот закончится вся эта история с присоединением, уляжется все в Европе, и вы вернетесь!» – говорили парням родители. Надеждам не суждено было сбыться. Погибли все, кто не успел или не смог убежать, уехать из «благословенной» Литвы. Уцелели Сахор и Моше, судьба спасла убежавших Гуту Каганайте и ее мужа, родителей еще не родившегося в то время Леонида Щербакова.
В 2007 году, в одной из иерусалимских гостиниц, состоялась наша встреча с двоюродным братом Сахора-Ирвинга, Моше Каганом, – с тем самым, с которым он уехал из Литвы.
Моше – почтенного возраста бизнесмен из Нью-Йорка – приехал на конгресс в Иерусалим. По поручению Ирвинга мы встретились с ним.
«Ирвинг действительно очень рад, что у него оказались родственники со стороны его мамы. Он был уверен, что у него, кроме родных со стороны отца, никого нет», – сказал нам Моше.
Далее он поведал, как они с Ирвингом спаслись.
«Наш путь в Америку начался в 1939 году. Мы оба родились в России. Наши родители во время Первой мировой войны были беженцами на Украине. В те времена в Литве была возможность свободно получить визу в Америку. Первым делом мы пошли в американское консульство. У нас попросили российские паспорта, которых у нас не было. Как наши родители добыли эти паспорта, понятия не имею до сего времени. Не знаем, были ли эти паспорта настоящие или поддельные. К весне 1940 года документы были готовы, в консульстве их приняли, и мы получили разрешение на выезд из Литвы. Мой путь лежал на юг, в Италию, где жил один из наших дядей, но я поехал в Стокгольм, на север, в надежде встретить Сахора, куда он должен был приехать. В столице Швеции мы и встретились.
К этому времени дядя из Америки подготовил и переслал нам на адрес консульства в Швеции документы для въезда в США. Мы успели сесть на последний пароход, уплывавший из Гётеборга (Норвегия). Немцы не посмели тронуть норвежский пароход. По прибытии в Нью-Йорк я решил остаться в этом большом городе и продолжить образование, а Ирвинг отправился к другому дяде в штат Калифорния. Там он начал работать у дяди в ломбардном бизнесе города Сакраменто.
Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, был объявлен набор добровольцев. Ирвинг – солдат американской армии – отправился воевать. Он участвовал в боевых действиях в Европе до окончания войны. После войны он хотел поехать в Кейданы, но его предупредили об опасности, которая ждала его в теперь уже советской Литве. Он уже знал, что все наши родные погибли.
28 августа 1941 года литовцы, не дожидаясь немецких команд, сами расстреляли бывших добрых соседей – евреев. Ненависть и жажда заполучить еврейское добро руководили ими.
Более 1700 евреев погибли в один день в маленьком городке Кейданы. После войны солдат армии США Ирвинг Каган вернулся в город Сакраменто. Он женился . Прожил с женой долгую счастливую жизнь. Совсем недавно овдовел и перебрался в дом для людей почтенного возраста.
У него трое детей и одиннадцать внуков. Старшую назвали Марша в память Маши Левит – мамы Ирвинга.
Этот рассказ был переведен нашей внучкой Навой Соколовски на английский язык и послан в город Сакраменто США.
«Я потрясен. Успехов Вам! Жду книгу!» – написал Ирвинг в ответном письме
Недавно я получила письмо: «Поздравь! У меня родилась правнучка!»
Сахор-Ирвинг Каган, 2011 год, США
Вот такая судьба мальчика с волшебной палочкой.
Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #2(77) 2013 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=77
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Starina/Nomer2/Sverdlova1.php
