Елена Компанеец: Былое и фуга. Предисловие, комментарии и публикация Кати Компанеец0

(продолжение. Начало в №1/2013)

Погромы 1905 года.

Никогда не забуду вот чего. Было лето, часов 6 вечера, мы жили еще на Казачьей улице, сидели на балконе и увидели, как по противоположному тротуару бежал старик-еврей, а за ним гналась озверелая толпа. Старик забежал в подъезд – толпа за ним. Я кричала «спасите его», понимая, что его там убивают. Никогда этого не забуду. Потом ближе к осени, начались еврейские погромы, в октябре 1905 67 человек погибло и 100 было ранено. Была организована группа еврейской самообороны. Прим.К.К. мы уже жили на другой, гораздо большей квартире. Папа спрятал нас, т.е. маму, бабушку, меня и Валю в пустовавшей тогда частной лечебнице докторов Эзау и Вебера. Городская амбулаторная и глазная лечебницы Я.Я. Эзау и Р.Ю. Вебера, угол Петербургской и Фабричной. «Весь Екатеринослав, 1913 год.» Прим. К.К.

Погромы начинались часов в 11 утра. До этого было все спокойно, так как в церквах шли молебны о даровании успехов погромщикам. После молебна в церкви начинался крестный ход вокруг церкви. Впереди шло духовенство с крестами и хоругвями, а за ними молящиеся, т.е. погромщики. По окончании молебнов начинался погром. Громили только в кварталах еврейской бедноты в нижних кварталах города. В нагорной «аристократической» части города евреев (их там было сравнительно мало) не громили. Папа не был абсолютно похож на еврея. Он надевал фуражку с кокардой и отправлялся оказывать помощь пострадавшим. Места грабежей и убийств были оцеплены казаками (как все вообще казаки – конными). Они говорили папе: «Ваше благородие – куда Вы? Там такое! – Вас там убьют». Но папа шел помогать тем, кто был еще жив. Много лет спустя мы куда-то ехали вдвоем с папой на поезде и гуляли по платформе на остановке с кем-то знакомым и папа говорил, что на войне 14-18 годов он не видел таких страшных ран, какие он видел на погроме.

В период погромов, но когда мы еще или уже не были в лечебнице, однажды рано утром, час в 9 утра раздался звонок, дверь открыли и за дверью стояла бабушка Миля, папина мать, приехавшая к нам в гости и проехавшая на открытом извозчике от пристани к нам через весь город. Папа закричал: «Мамаша, разве Вы не знаете, что делается, как Вы могли так рисковать?» Бабушка ответила: «Сын мой, все зависит от Бога. Если он захочет, меня всегда могут убить, а если он не захочет – меня и тут не убьют».

Мюнхен

После погромов, когда еще все бурлило, папа решил отправить нас, т.е. маму, бабушку Геню, меня и Валю за границу, и мы поехали почти на целый год в Мюнхен. Мюнхен был выбран по совету наших друзей Тарнопольских, ехавших туда же. Мы проезжали поездом через Галицию (Австрия), где на платформах было обычно много евреев в лапсердаках – длинных сюртуках – с пейсами и в ермолках. Увидя их в окно вагона, Валя (2 года) – закричала: «Мама, смотри, вот японцы!» В Мюнхене мы наняли комнату на Дахауэрстрассе. Не успели мы внести в дом вещи, как Валя исчезла. Напрасно мама бегала по улице, ища ее. Но вскоре явилась хозяйка и принесла Валю подмышкой в ротонде. У Вали была привычка убегать из дома. Лет 2-х она и такой же сын дворника Костя – оба исчезли на несколько часов – стояли перед витриной мехового магазина, где были чучела зверей.

В Мюнхене мне шел 8-ой год, и меня отдали учиться в частный немецкий пансион. Чему я там училась я не помню, но, как всегда, вела себя довольно агрессивно, и потому в характеристике за четверть у меня было написано Пропущен немецкий текст. Прим. К.К. –«должна стать более спокойной». Дело усугублялось тем, что я была страшно революционно настроенной. По вечерам, прийдя из пансиона, я становилась на стол и произносила пылкие революционные речи. «Товарищи!», кричала я. Здесь, несомненно, огромное влияние на меня оказывала мама. Будь она жива в 1917 году, она несомненно была бы в партии большевиков.

Моя мать

Я хочу сказать несколько слов о моей матери. Она была одного человеческого типа, как Гаршин. Всеволод Михайлович Гаршин, 1855 – 1888 г. Всю жизнь терзался от сознания социальной несправедливости. Покончил собой, бросившись в пролет лестницы. Ср. также Кириллов в «Бесах» Достоевского. Прим. К.К. Я не сравниваю её с талантливым писателем Гаршиным, а только с ним как человеком. Было такое, по моему – Надсона стихотворение, посвященное Гаршину:

«Ты грустно прожил жизнь,

Больная совесть века,

Тебя наметила глашатаем своим…»

(Николай Минский

Над могилой В. Гаршина

Ты грустно прожил жизнь,

Больная совесть века

Тебя отметила глашатаем своим;

В дни злобы ты любил

Людей и человека

И жаждал веровать,

Безверием томим. Прим. К.К.)









Слева стоят Соломон Маркович, Клара Эпштейн. Сидит слева Лена Компанеец

Так вот у мамы была больная совесть – она считала себя и всех сытых виновными в том, что другие голодали, и это не давало ей спокойно жить. Гораздо более того, что она могла, - она раздавала нуждающимся и часто без разбору. К ней подходили на улице разные люди и просили о помощи и всегда получали её. Нередко среди просящих бывали и жулики. Подходит юноша и говорит, что он бывший студент, исключенный за участие в беспорядках. Просит на билет, чтобы поехать к родным. Получает нужную сумму. Через несколько дней мама видит его на улице пьяного. Мама учредила приют для еврейских детей – сирот. В Екатеринославе существовал еврейский сиротский дом на улице Философской, 29. При этом доме существовало начальное училище, Философская, 31. Оба были открыты в 1909 году на средства М.Ю. Карпаса. Из статьи Александра Быстрякова «Благотворительность в Екатеринослава». М.Ю. Карпас. Вероятно, Клара в нем работала, так как данных о других приютах я не нашла. Прим. К.К. Для еврейских потому, что их участь была особенно печальная. Она была (разумеется бесплатно) директором этого приюта и у нас долго была эта фотография: мама среди всех детей и персонала этого приюта. Она брала нам с Валей учителей, выбирая их не по квалификации, а по нуждаемости, и папа всегда страшно возражал ей в этом, говоря, что нельзя жертвовать детьми. По воспоминаниям моей двоюродной сестры Нины Гинзбург, дочери Валентины Соломоновны (Вали), она наняла репетиторшу для Вали, чтобы подготовить ее к гимназии. Пришли мать и дочь с плачем и просьбой взять дочь в репетиторы. Она взяла. Та казалась совершенно негодной, и Валя на экзаменах в гимназию провалилась. Видимо, поэтому Валя не училась в Степановской гимназии. Прим.К.К. Вышедшие из тюрем и не имеющие пристанища – политические селились у нас в доме, против чего папа тоже возражал. Когда мама умерла – её в газете назвали «известной в городе благотворительницей». Она придерживалась крайних политических убеждений и заразила меня этим.

Стоя на столе я кричала: «Долой самодержавие!», мне было 7 лет.

Страдали профессиональные страдальцы за народ, а не народ. Большевики с этим справились, запретили страдать.

Утопическое мышление, типа того, что в США, не предполагает страданий. В случае экзистенциального недовольства, дается совет «Think positive!», то-есть, не жизнь меняй, а мысли по поводу нее.

В СССР настоящее не должно было играть большой роли при всеобщем стремлении к светлому будущему. Люди не могли открыто переживать гибель членов своей семьи. «врагов народа». Запрет на страдание вызывал тяжелые психологические нарушения, и отражался на динамике отношений в семье и обществе.

Для страданий позднее был отведен эпос Отечественной войны, всегда можно было пойти в кино, и легально поплакать, а заодно почувствовать, что для «отечества» своей частной жизни не жалко. Прим. К.К.

Еще о Мюнхене

Мюнхен – город художников. Там есть две картинные галереи: старая и новая Пинакотека.

«Старая пинакотека» (нем. Alte Pinakothek) — картинная галерея в Мюнхене. Является одной из самых известных галерей мира. В ней представлены произведения мастеров Средневековья до середины XVIII столетия. Напротив Старой пинакотеки находится Новая пинакотека с работами художников XIX — начала XX веков. В третьей пинакотеке Мюнхена — Пинакотеке современности — представлено искусство XX и XXI столетий. Прим. К.К.

Они по своим коллекциям равны Дрездену, Лувру, Прадо, Эрмитажу. Мы часто посещали их, особенно когда к нам «на побывку» приезжал папа.

Мюнхен, кроме того, город пивоварения и там были десятки пивных погребов, в которых устраивались различные развлечения и все гости сидели в бумажных колпачках. У нас была фотография: папа в таком колпачке в погребке – всюду огромные пивные бочки и горят свечи, отнюдь не электричество.

А на масленице в Мюнхене устраивался грандиозный карнавал и неделю город сходил с ума (сохранилась открытка).

Тетя Юлия (сестра бабушки) прислала открытку из Франции – Канны:

«Дорогая Клара пишу тебе из Канн, куда приехала на несколько часов из Ниццы. Пожалуйста, напиши о своем здоровье. Жду с нетерпением Ленусенькиного письма. Целую ее и Валечку. Привет маме. Любящая вас Юлия».

Много лет спустя Мюнхен сыграл печальную роль в развитии фашизма, а Дахау – место близ Мюнхена, был страшным концентрационным лагерем, Чего мы не могли знать, живя на Дахауэштрассе (улица Дахау).

Жизнь в Екатеринославе

Через год, осенью 1906 года мы вернулись домой. К этому времени мы жили уже в большой шестикомнатной квартире на углу Александровской улицы и проспекта – главной улицы Екатеринослава. У папы была огромная практика, он принимал ежедневно (кроме воскресенья) от 9 до 11 и от 5 до 7 вечера. Насколько я понимаю, материальные затруднения ушли в прошлое, и папа много зарабатывал, хотя никогда никакой таксы у него не было. Каждый платил сколько хотел, и очень большое количество людей папа лечил бесплатно. Обычно за визит (насколько я помню) платили 50 копеек, а за курс лечения и того меньше, но было очень много больных.



Соломон Маркович, ингаляторий

У нас была кухарка и горничная, а у детей была гувернантка. Мебель была скромная. В гостиной, где ожидали больные, чуть получше, а в остальных комнатах – похуже. Т.к. дедушка помочь папе в 1900 году устроиться не мог – может возникнуть вопрос – как же папе это удалось – т.е. снять (сперва) скромную квартиру и купить мебель. Этим папа обязан доброму человеку, Давиду Аншелевичу Когану Д. А. Коган назван в списке людей связанных с Волжско-Камским коммерческим банком. Он упоминается как кандидат. Не знаю, дал ли он в долг свои деньги или ссуду через банк. Екатеринослав в это время был богатейшим город с очень развитой филантропией. Было огромное количество бесплатных услуг и учреждений для бедных. Он был самый передовой город на Украине: электрическое освещение улиц, городской трамвай, телефоны, сервисы «Весь Екатеринослав, 1913 год. Прим. К.К., очень богатому кременчужанину, жившему в Екатеринославе. Он знал дедушку и семью, верил в честность папы и предложил ему одолжить довольно значительную сумму для обзаведения. И папа в течении первых 2-х лет с великой благодарностью частями вернул эту сумму.

Честность моего отца была безупречной. В дополнение к частной практике, в эти годы, папа и ларинголог д-р Болоховский открыли ингаляторий. Была снята большая квартира, куплена аппаратура и ингаляторий был открыт. У меня есть 2 карточки такого содержания:

«Многоуважаемый товарищ! Не откажите пожаловать на открытие и осмотр устроенного нами ингалятория в субботу 1-го декабря в 8 ½ часов вечера.

М.И. Болоховский

С.М. Компаниец

Харьковская ул. (угол Гостинной) д. Джигита. Специальная лечебница болезни: уха, горла, носа, д-ра М.И.Болоховского и д-ра С.М.Компанейца. Харьковская улица, дом Шифрина. С.М. Компанеец преподавал в Екатеринославской зубоврачебной школе врача Р.Ю. Вебера, курс 2 1/2 года, 5 семестров. Общество Екатеринославских врачей, Харьковская улица, дом Топоровского, С.М. Компанеец – библиотекарь. Думаю, что эта работа была бесплатная. В этом обществе работали и многие другие врачи. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Прим. К.К.

Я этот ингаляторий хорошо помню. Есть фотография: я сижу там как пациентка в белом халатике, рядом – стоит папа. Ингаляторий просуществовал недолго – года 2-3, потом совладельцы не ужились, и его ликвидировали. В октябре 1906 г. мне исполнилось 8 лет. Встал вопрос о гимназии. Но дело осложнялось тем, что с 1903 года, когда мне было 5 лет – заболела сердцем: задыхалась. Меня повезли все в ту же Вену Из Екатеринослава в Вену ходили пассажирский и скорый поезд, «Весь Екатеринослав 1913 год. Прим. К.К. к всемирно знаменитому кардиологу Штрюмпелю Адольф Штрюмпель, 1853 – 1925, занимался неврологией и ревматическими заболеваниями. Прим.К.К., и он сказал, что у меня врожденный порок сердца. Сперва меня в буквальном смысле носили на руках, не давали двигаться, потом этот режим понемногу ослабевал. Правда детство было у меня печальное: Я не бегала, не танцевала, не играла с детьми. Меня брали в гости на детские праздники, и я всегда там сидела одна в углу, и праздники всегда кончались слезами. Но я все же жила и жила и жизнь «брала свое», И волей – неволей перед родителями встал вопрос – что делать? Нужно меня учить. Я уже такую просьбу сделала в Мюнхене и ничего – испытание прошло благополучно.

Степановская гимназия

В Екатеринославе было довольно много женских и мужских учебных заведений, было и высшее учебное заведение – горный институт (таких институтов было 2 на всю страну) в Петербурге и в Екатеринославе. Выбор моих родителей пал на частную женскую гимназию С.И. Степановой. Здесь будет небольшое отступление. В начале семидесятых годов «Степановки» в Москве, собравшись, решили написать воспоминания о нашей гимназии. Потом кто-то сказал, что наша начальница «не приняла Октябрьский революции», все бывшие ученицы насмерть перепугались «как бы чего не вышло» и никто, кроме меня, ничего не написал. Я отнесла написанное в Академию Педагогических наук и передала им написанное мною. Что они с этим сделали – не знаю. Вероятно ничего. Вот копия этих воспоминаний – (в сокращенном виде).

Копия моих записок об училище С.И.Степановой

Почти 55 лет тому назад (теперь 67 лет) я окончила училище Софьи Ивановны Степановой в Екатеринославе. Было это весной 1915 года. Шла война. На протяжении этих лет я неизменно хотела записать то, что было это училище не только для меня, но для всех, учившихся в нем. Вот, что я могу вспомнить и сказать о нем. У нас часто принято изображать дореволюционные гимназии как очаги мракобесия и ретроградства. Спору нет большинство из них, быть может, и было таково. Но вовсе не все. Училище С.И. Степановой было удивительным учебным заведением, воспитавшим сотни девушек, очень, разумеется, разных по своей натуре, но навсегда сохранивших что-то общее, определяемое словом: «степановка». Очевидно, советское перевоспитание вытравило из бывших учениц «степановский дух» и, они струсили написать об училище. Прим.К.К.

Вначале, когда я только начала учиться, это была гимназия, частная гимназия коллектива преподавателей, во главе которого стояла учредительница и начальница этой гимназии – Софья Ивановна Степанова.

Одно время директором этой гимназии был В.П. Потемкин, впоследствии, после Октябрьской революции, нарком народного просвещения РСФСР.

Через несколько лет, в эту особенную, удивительную гимназию, Министерство народного образования решило назначить такого директора, который повел бы дело в угодном министерству направлении, дабы вытравить «степановский дух», Был назначен некто Бокалов. Эта кандидатура для всего коллектива преподавателей была абсолютно неприемлемой – и вот перед Софьей Ивановной встала дилемма: либо закрыть гимназию, либо переименовать её в коммерческое училище. Дело в том, что тогда она вышла бы из подчинения Министерству народного образования и вошла бы в систему Министерства торговли и промышленности. А это означало возможность сохранения прежнего курса, ибо учебные заведения были для этого министерства «делом десятым» и тотальной опеки здесь не предвиделось. Так и сделали.

Многие родители забрали своих дочерей. Остались самые «верные». Укомплектовали 4 класса, а затем каждый год их число возрастало, пока не достигло нормы. В чем же была особенность этого училища? Что же такое «Степановский дух»?

1) Прежде всего – это подбор преподавателей. Все они были людьми, для своего времени, передовыми, высоко интеллигентными, считавшими свою деятельность не просто профессией, а служением делу просвещения и воспитания молодежи. Это был коллектив, объединенный общими целями, общим подходом к своим задачам, коллектив идейный, в котором царили духовное единение и глубокое взаимное уважение. Не могло быть и речи о каких-либо неблаговидных поступках по отношению друг к другу и к учащимся.

2) Второй отличительной чертой было то, что во главу угла ставилось не столько обучение, сколько воспитание детей. Обучение рассматривалось как одно из средств этого воспитания. Обучение, разумеется, играло большую роль, но не меньшую роль играл весь строй, весь «дух» училища, и, конечно, прежде всего личный пример учителей.

3) Третьей особенностью, и это нужно подчеркнуть, было то, что никогда в этой системе воспитания не было голой дидактики. Ни на уроках, ни в личных беседах, ни в общении с ученицами учителя ничего не навязывали, не «давили», ничего не запрещали. Несколько как бы случайно сказанных слов, и иногда легкая, едва заметная ирония при не надлежащем поведении или поступке, и ребенок или подросток чувствовал и понимал, что это не хорошо, что этого не должно быть.

Училище воспитывало нас не навязчиво, незаметно, но повседневно.

4) Четвертой особенностью было то, что процесс воспитания и обучения строился на стремлении заинтересовать ученика. Разумеется, интересы у детей были различными, но в этом не было беды: каждый мог найти для себя то, что его интересует. Не следует думать, что все учились великолепно, были и отстающие, но общий уровень был высок.

5) Пятой особенностью являлось то, что в системе воспитания и обучения упор делался не столько на непременное усвоение «программы», сколько на общее развитие учащихся. Этому служили разные пути: беседы, общение с учениками, товарищеские отношения и ряд специальных приемов.

К ним, в первую очередь, следует причислить вот что: … (пропуск в тексте).

Ежедневно утром, после общей молитвы...

Вот текст этой молитвы:

Преблагий Господи!

Ниспошли нам благодать Духа твоего святого, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы.

Дабы, внимая преподаваемому нам учению, возросли мы нашим наставникам на славу, родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу.

Ежедневно утром, после общей молитвы, обязательной в то время для любого учебного заведения, учащиеся оставались в зале – и одна из учениц делала небольшой доклад, связанный с датой данного дня. Это могло быть какое-нибудь историческое событие, например, война 1812 года, «Юрьев день», восстание декабристов и т.п.: либо открытие университета, музея; техническое или неогеографическое открытие; либо какая-нибудь дата, связанная с именами деятелей литературы, искусства или науки. Доклад обязательно сопровождался иллюстрациями, специально подобранными докладчиком из огромных и постоянно наполняемых фондов училища. Для этого докладчик должен был оборудовать специальный стенд. Затем нас водили и возили на экскурсии. Помню такую экскурсию в Киев и Полтаву, где нас знакомили с историей и с художественной стариной, и с современным искусством.

Так в Киеве мы посетили знаменитую Кирилловскую церковь с фресками Врубеля, Кирилловская церковь основана в XII веке в Дорожичах. Служила загородной резиденцией и усыпальницей киевским князьям. Здесь погребен князь Святослав – герой «Слова о полку Игореве». В 1748 -1760 перестроена. В 60-е году XIX века под штукатуркой обнаружены фрески XII века. В 1884 году древние фрески переписаны Врубелем масляными красками. Работы Врубеля в стиле Бугро, сладкие и академические. Прим. К.К. и, вернувшись, я, девочка 13 лет, написала о них «сочинение». В училище царил дух гуманизма и свободомыслия. Какие бы то ни было сословные или национальные предрассудки были здесь немыслимы.

Приведу лишь два примера:

1) В нашем классе училась дочь кадрового рабочего одного из Екатеринославских заводов – Лида Ф. Отец её за политическую деятельность был сослан в Сибирь на много лет. Коллектив учителей немедленно взял её на свое полное иждивение: она была освобождена от платы за учение, ей давали бесплатно горячие завтраки: за три рубля в месяц нас ежедневно кормили горячими, очень вкусными завтраками, покупалась форма, ношение формы у нас не было обязательным, но практически все её носили (учителя никакой формы не носили) и учебники. Возможно, некоторые его ученицы также получали стипендию Мизко. Мизко были богатые филантропы, в доме которых помещалось училище. После смерти Николай Мизко оставил средства для стипендий воспитанникам екатеринославских гимназии, неимущим и сиротам. Наталия Рекуненко. Провинциальные истории. Прим. К.К.

2) Второй пример: когда в 1915 году во время войны, Николай Второй посетил Екатеринослав, этому предшествовала репетиция встречи. Всех учащихся города выстроили вдоль главной улицы. Стоял свирепый мороз. Репетиция очень затянулась, и Софья Ивановна увела всех учениц нашего училища, сказав, что из-за Николая Второго она не намерена простуживать детей.

Из дневника Николая II.

31-го января. Суббота.

«Встал в 8 час., проехав Синельникове. Был небольшой мороз с туманом, кот. позже рассеялся. В 9 час. приехал в Екатеринослав — в первый раз. На станции ген. Никитин и начальство, а внутри военные и гражданские чины и депутации. Как и в других городах было много денежных пожертвований на нужды войны. До собора ехал 5 верст широкими бульварами и улицами. Посетил лазарет в дворянском доме, бывшем дворце Потемкина, лазарет имени Алексея и местный исторический и естеств. музей. Завтракал с высш. чинами. Поезд подошел к Брянскому Александровскому Южно-Российскому заводу, кот. я осмотрел не торопясь и с большим вниманием; видел действие доменных печей и производство рельс, стальных листов, брони и проволоки. Рабочих 9500 чел. — все делается из наших материалов и вообще производит прекрасное впечатление. В 5 1/2 уехал через Екатеринослав на Синельникове на север. Порядок в городе и на заводе был образцовый».

Чтение дневников Николая II за 15-ый года вызывало у меня отвращение. Страна ввязана в ужасную войну, госпиталя завалены раненными, а он в основном пишет: «Напился чаю, хорошо погулял». Полный отрыв от страны. Эта бездушная монархия была несчастьем России. Она оттолкнула от себя интеллигенцию и еврейство и была причиной собственной гибели.

Вероятно в это же время Николай II заезжал в Орел и посещал военный госпиталь. Мой дед отказался дежурить во время его посещения, не хотел с ним встречаться и беседовать. Прим. К.К.

Софья Ивановна преподавала у нас географию, а позже и французский язык. Зная язык в совершенстве, она, все же, каждое лето ездила во Францию для усовершенствования в языке. Почти все наши преподаватели ежегодно уезжали летом за границу. В то время для учителей устраивались экскурсии по очень доступным ценам и многие из наших учителей объездили всю нашу страну и всю Европу. Помню восторженные уроки по истории Греции после того, как наша учительница побывала там летом.

Уроки Софьи Ивановны были прекрасны. Так же великолепны были уроки истории, математики, и, особенно, литературы. Задачей преподавания литературы было научить любить литературу, привить привычку к чтению.

Отметок нам в течение года не ставили, их выводили только в конце каждой «четверти», а в ведомости об успеваемости писали «успевает», «не успевает».

В семье Софьи Ивановны (её муж был профессором горного института) по четвергам давались концерты. Часто на них присутствовали и приглашенные ученицы. Устраивались вечера, на которых ученицы читали стихи и прозу или играли произведения тех композиторов, памяти которых был посвящен вечер. Нам прививали любовь к скромности, простоте и человеческому достоинству и отвращение к мещанству. То есть, свойственное нигилизму отвращение к вещам и быту. Прим. К.К. В 1919 году Махно расстрелял Софью Ивановну по доносу одной сумасшедшей.

Уже с 1900 г. в здании размещалось женское училище 1-го разряда С.И. Степановой. Училище занимало отдельный корпус по Казанской, который строился Мизко (богатая аристократическая семья) как собственный городской особняк, но так никогда и не был использован по назначению. С 1905 года оно получило права гимназии, а в 1909 г. стало женским коммерческим училищем. Это было одно из частных учебных заведений города с очень высоким уровнем обучения. На 1910 г. в училище обучалось 550 учениц, имелись крупная библиотека, музей наглядных пособий, педагогические курсы. Валентин Старостин.

Время занятий 9-15 дня. Предметы, которые преподавались в училище: русский язык, арифметика, математика, черчение, естествоведение и физика, товароведение, история, физика 6,7 классы, бухгалтерия, законоведение, гимнастика, танцы, французский язык, немецкий язык, рисование, пение, рукоделие, фребеличка. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Воспитание велось по методу Фрёбеля. Фридрих Вильгельм Август Фрёбель, 1782-1852 , великий немецкий педагог, основоположник современной педагогики, он придумал понятие «детский сад», сравнивая воспитание с уходом за садом. Мой отец рассказывал, что его родители были не целиком довольны системой и образованием в училище, поэтому младшую дочь Валю отдали в обычную гимназию. По описанию эта система похожа на американские школы, которые следуют системе Штейнера-Вальдорфа.

Фребелевские курсы (Фребелевский педагогический институт).

Это высшее учебное заведение было основано в 1908 году при обществе, получившем свое название в честь немецкого педагога, теоретика и практика дошкольного воспитания Ф.Фребеля. Институт готовил воспитательниц детей дошкольного возраста, а фундаментальный курс обучения продолжался три года. Студенткам преподавали биологию и физиологию человека, психологию, общую гигиену, педагогику, детскую литературу, игры, ручной труд. При институте действовали многочисленные педагогические лаборатории и детские сады, в которых студентки могли пройти практическую подготовку работы с детьми.

Некоторое время Фребелевские курсы действовали по ул. Большой Житомирской, № 34, а с 1914 года переехали на ул. Фундуклеевскую, № 51, где до этого располагались Высшие женские курсы.

Фребелевский институт прекратил свое существование в 1920 году, когда его структуры были инкорпорированы и попали под суровый контроль Института народного образования. Тем не менее, очень многие советские и партийные работники предпочитали нанимать нянь и бонн – воспитательниц из числа бывших выпускниц курсов и института Фребелевского общества – те пользовались вполне заслуженной славой лучших воспитательниц для малолетних детей. Со временем эти мастера педагогики практически навсегда исчезли из повседневной жизни Киева, оставив после себя лишь иронично-ласкательное название – «фребелички», – которое надолго и не всегда по праву прицепилось ко всем выпускницам киевских педагогических вузов. Из истории учебных заведений Киева. Эта система заменилась системой Макаренко и воспитательной колонией. Прим.К.К.

Болезни

В 1907 г. я поступила в гимназию, и начались мои болезни. Примерно до 4-го класса я перенесла все детские болезни. Валю отделяли от меня к старичкам – дальним родственникам, а мама ухаживала за мной и, сидя у моей кровати пела мне всегда. Странно, что я тогда не знала, что мама - певица. Она пела мне «Песню о Еремушке» и «Что так жадно глядишь на дорогу?» - Некрасова, «Мой костер в тумане светит» и много немецких песен. Я помню и сейчас две из них.

Вероятно в году 1909 я заболела смертельно. Стрептококковая ангина, гнойный плеврит, общий сепсис, температура ниже 40 градусов не опускалась. Папа, сидя ночью с мамой у моей кровати, говорил: «Мы ее теряем». Решились на операцию. Из столовой, которая всегда была покрашена масляной краской, вынесли все, помыли стены и пол сулемой, привезли оборудование операционной и меня положили там на стол. Я все это помню отчетливо, даже освещение в комнате и где стоял стол у окна. Папа присутствовал при операции, я с ним попрощалась и поцеловала его. Мне сперва удалили (под хлороформом) два ребра и вылили из меня таз гноя. С этого дня я быстро стала выздоравливать. Оперировал меня хирург Брейтман. Г.И.Брейтман, заведующий хирургическим отделением Екатеринославской Еврейской больницы. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Прим. К.К.

Летом мы все ездили опять в Вену и поселились под Веной в дачной местности. Возможно в Бадене, так как он сочетает в себе лечебные источники и музыкальную жизнь. Прим. К.К.

Защита диссертации

Еще до этой моей болезни папа решил писать докторскую диссертацию, теперь уже на тему по своей специальности – отоларингологии. Он уехал в Петербург в Военно-Медицинскую Академию для выбора и утверждения темы. Я писала ему туда на адрес дяди Симы, у которого папа жил. Вот несколько моих открыток папа: (извлечение)

I. Дорогой, милый мопсик бигимот. Ты мне снился всю ночь, я за тобой скучаю. Сообщаю тебе новость, которая тебя наверно обрадует – сегодня получила анализ, он очень хороший (болела после скарлатины, Е.К.) Я так благодарна коровушке за молочко и желаю ей жить 188 лет, 88 дней и 88 минут (пила молоко от почек, Е.К.) Кто тебя встречал в Москве? (Там у тёти Юлии папа оставил Валю, Е.К.)

II. Дорогой золотой ослик! Поздравляю тебя с именинами, желаю тебе их праздновать 10000000 лет. Журнал, который ты хочешь мне выписать, называется «Детский мир»…, Если хочешь привезти Валеньке что-нибудь – привези музыкальный ящик…. Пиши нам каждый день закрытые письма и я тоже буду каждый день писать….

Ш. Дорогой папочка – мопсик…. Какой у Вас был концерт, какой ужин? Милый папуся, приезжай скорее. Я прочла вчера страшный рассказ и всю ночь не могла заснуть, мне было до того страшно, что я лежала и не двигалась…. Я даже мамы боялась и думала, что она сейчас на меня накинется и съест…. Твоя дочь Лена.

Папа избрал такую тему для диссертации; «О частоте притворной глухоты среди заболеваний от несчастных случаев и «о методах ее обнаружения». Мама встретила эту тему в штыки и стала всячески обвинять папу в жестокости и в чем угодно еще. Дело в том, что эта работа могла быть написана на материале обследования всех рабочих, многочисленных предприятий Екатеринослава, заявивших, что они оглохли в результате несчастного случая, и требовавших возмещения причиненного им вреда. А папа, обследуя таких рабочих, выявлял, пользуясь различными методами, где есть глухота, а где ее нет, т.е. выявлял симулянтов.

С мамой творилось что-то ужасное. Папа должен был представить к защите работу, отпечатанную типографским способом тиражом в 300 экземпляров. Я проверяла в Ленинской библиотеке в Москве есть этот том, я его держала в руках. В книге 40 печатных листов или что-то около этого. У меня этой книги нет. Я просила ее у Мани дочь сестры С.М. Компанейца, Берты. Прим. К.К. в Ленинграде, она мне не дала, а потом у них во время капитального ремонта дома – книга эта пропала.

Папа писал работу около 3-х лет. Оппонентами у него в Ленинграде были выдающиеся ларингологи России – профессора Симоновский и Воячек Владимир Игнатьевич Воячек, 1876-1971. «Отец» военной отоларингологии, академик АМН. Прим. К.К.

Защитил папа ее блестяще, как все, что он делал в науке и, даже мама ездила с ним в Петербург на защиту. Не следует судить о значении и числе докторских диссертаций по тем представлениям, какие существуют у нас сейчас на этот счет. Теперь их пишут и защищают сотнями. Тогда на всю Россию единицами. «Доктор медицины» была редчайшая научная степень, а для практикующего врача почти неслыханная. За весь 19-ый и начало 20-го века в царской России было защищено 8 тысяч магистерских и докторских диссертаций по фундаментальным наукам, богословию, медицине включая фармацею и ветеринарию. Из статьи проф. С.Г. Селеткова. «Наука как социальный институт». Прим. К.К.

Вот копия диплома:

Типографским способом.

ДИПЛОМ

Конференция Императорской военно-медицинской академии, постановлением, состоявшимся 7-го апреля 1912 года, «лекаря с отличием» Зельмана Мордковича Компанейца, выдержавшего и защитившего представленное им рассуждение под заглавием: «К вопросу о частоте притворной глухоты среди пострадавших от несчастных случаев и о методах ее обнаружения», удостоила степени ДОКТОРА МЕДИЦИНЫ, в удостоверение чего и дан ему настоящий диплом за надлежащим подписанием и с приложением печати - С.Петербург «25» мая 1912 года.

Начальник академии, лейб-хирург Двора Его Величества тайный советник (подпись)

Ученый секретарь, экстраординарный профессор статский советник (подпись)

Громадная выдавленная печать

По диплом. книге № 45

По исходящ. журн. № 4479

Принимая с горячей признательностью даруемые мне наукой права врача, и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны, не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми своими силами ея процветанию, сообщая ученому свету все, что я открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам – врачам и не оскорблять их личности: однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду прямо и без лицеприятия. В важных случаях обещаю прибегать к советам врачей, более меня сведущих и опытных; когда же сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость их заслугам и стараниям.

Защита диссертации состоялась в 1912 году, мы же, пока, в 1909 году. Когда я стала выздоравливать после операции – мне мама и папа стали дарить подарки: чудесного мишку – « Маутса», многое другое и устроили в той комнате, где я лежала, великолепную ёлку. Бедной маленькой Вале очень хотелось посмотреть, даже не поиграть моими сокровищами, полюбоваться ёлкой, а я, дрянь такая, не позволила ей этого. И только, когда я днем засыпала, бедную Валю тихонько вводили в мою комнату, и она с восхищением любовалась виденным. Я смело могу сказать, что в дальнейшем, когда стала взрослой – мне нечего краснеть перед Валей, но того, что я с нею делала в детстве, ни я себе, ни она мне – не прощаем. Правда, и в то время, мы начинали нередко дружить, вместе играли, любили даже, в припадках любви, есть из одной тарелки, но это не было правилом, а было исключением.

Лето в Вене

Летом 1908 года мы с папой и мамой опять поехали в Вену. Вот копии трех открыток, посланных домой оттуда. Но прежде о том, как я себя вела в то время, а скорее летом 1906 года! Я точно забыла. Возможно, что ввиду порока сердца Обе сестры говорили, что у них в детстве был порок сердца, возможно, это был в то время «модный» диагноз. Во взрослом состоянии они сердцем не страдали. Прим. К.К. мне многое прощалось и я стала балованной и даже, как я теперь понимаю, распущенной.

В Вене, пока мы не сняли дачу, мы жили в гостинице. Однажды мы с мамой вернулись в гостиницу (папы и Вали не было) мама помыла мне в стакане вишни, я их съела, а грязную воду с косточками и хвостиками вылила в окно. Раздался стук в дверь, служащий гостиницы, извинившись, сказал, что из нашего окна вылили воду и облили новую шляпу проходившей дамы. Если вспомнить, какого размера тогда были модные шляпы, трудно было промахнуться. Прим. К.К. Она внизу у директора. Мама подтвердила и предложила уплатить за шляпу, сказав, что это сделала дочка. Служащий ушел, вернулся и сказал, что в виду того, что это сделал ребенок, она от уплаты отказывается.

Назавтра я облила шкуру белого медведя, лежавшую на полу, чернилами. За это заплатили. Хозяйка нанятой дачи предупредила, что у неё взрослый больной сын, и что за каждый сорванный цветок придется купить цветок в горшке. Я сделала так, что когда мы уезжали – во дворе была новая клумба из горшков с цветами. Вот выдержки из писем того лета (1910 года).

I. Дорогая мама, мы смотрели Баден и Феслау, курорты с горячими источниками. Прим. К.К. но не нашли подходящей комнаты. Завтра едем в Земмерлинг. Зяма пробудет здесь еще 2 недели. Кланяются тебе Зяма, Леночка и Валечка. Твоя Клара. Дорогая бабушка, сохрани для меня эту открытку. Леня, Валя.

II. Дорогой папи! Как ты доехал? Мама больна 37,3. У меня ужасное самочувствие, я за тобой очень скучаю (Валя, по обыкновению, забыла о твоем отъезде.) Как поживает бабушка? Прости папа, что у меня неправильные переносы, я хотела, чтобы все, что я хотела написать – поместилось на одной открытке. Лена.

III. Дорогой папи! Маме сегодня хуже, у нее 37,7. У мамы был доктор, он нашел, что у мамы бронхит и прописал ей аспирин 0,50. Не находишь ли ты, что это слишком большая доза? Он велел как можно больше пропотеть, закрывшись одеялом.

Я с Валенькой обедали сегодня в ресторане одни. У нас все время льют дожди. Как ты себя чувствуешь после дороги? Как ты нашел бабушку? Пишу тебе на такой открытке потому, что не успела купить другую благодаря плохой погоды. Лена. Я обижена за то, что ты не написал на открытке «от бегемота».

Целую тебя, Лена.

Жили мы не в Земмеринге, а в Хинтенбрюлле. Курортное место с озером в нижней Австрии. К этому времени, относятся воспоминания тети Лены , что гуляя по городу, они встречали на улице императора Франца Иосифа – «Такой милый старичок». Он любил прогуливаться по Вене, чехи называли его «старик Прохазка», то есть, старик Прогулка. Прим. К.К.

Смерть бабушки. Болезнь матери

Наступил 1910 год, с которого начались несчастья в нашей семье. С нами жила бабушка, мамина мама. В 1910 году ей было 55 лет. Она вела в доме хозяйство, смотрела за детьми. Она была вполне грамотным человеком по-русски и по-немецки, в синагогу никогда не ходила, ела то же, что и мы. Мама ее очень любила. Так как сын ее, Яша, уже давно уехал в Америку, то мама и мы с Валей были единственной ее привязанностью. Она болела сердцем и иногда ездила в Германию, на курорт, лечиться.

Я лежала в кровати – простуда . Мама вышла в соседнюю комнату, чтобы нагреть мне на спиртовке молоко, и, вдруг, я услышала страшный нечеловеческий крик мамы. Бабушка вошла в комнату и упала на кушетку, стоявшую у самой двери, и в эту же секунду умерла. Эта минута была рубежом в маминой жизни. Потрясение от смерти матери привело ее к шизофрении, а эта болезнь у нее выразилась в беспрерывных попытках к самоубийству. У нее была суицидальная депрессия, слышала, что и до этого она часто «грустила». Прим. К.К. Похороны бабушки я почти не помню. Возможно, что нас детей отвлекли от этого или даже увели из дому. Не помню. Это было в ноябре 1910 г. Болезнь мамы развивалась постепенно. Сначала она ни в чем себя не проявляла. Мама была печальна, нелюдима. Папа решил, что маме нужна перемена окружения. Он снял другую квартиру, на Кудашевской улице N 6 – большую, и купил заново новую обстановку всей квартиры. Старого не осталось ничего. Обстановку купили, как теперь говорят, «импортную», а тогда говорили «заграничную», очень дорогую и очень красивую. Гостиную, приемную, спальню и еще отдельные вещи. Папа и мама считали, что у меня хороший вкус и потому в магазин Богданова, помещался на Екатерининском проспекте, дом 80, то есть, в дорогом месте. Прим. К.К., где все это покупали, брали всегда меня и покупали то, что я одобряла. Обстановка кабинета и детских осталась прежней (кабинет был очень хорош). Кроме того купили 2 гобелена, 2 больших ковра, безделушки, посуду и обставили заново новую квартиру. Мама как будто стала приходить в себя, принимала во всем этом участие. Прошла зима, наступил март. После обеда все были дома – вдруг мама вышла из кабинета и спокойно сказала папе, что она выпила бутылочку кокаина и тут же упала на пол. Папа крикнул мне: «скорее беги за врачем» и назвал его фамилию. Я забыла её. Мама подняла голову и сказала мне: «сейчас мокро и сыро, непременно надень галоши». Я побежала. Врач этот принимал и очень неохотно пошел со мной. Маме промыли желудок и спасли ей жизнь. После этого дня жизнь наша стала тяжелой и неопределенной. Маме становилось то лучше, то хуже. Было еще несколько подобных попыток, её нельзя было оставлять одну, и я ходила за ней по пятам, пропуская уроки в гимназии, но, учась, все же, очень хорошо. Дети перестали интересовать маму. Она о нас не думала, не заботилась совершенно, и когда я однажды упрекнула ее в том, что у Вали мало белья, а она этим не интересуется, она повалила меня на диван и начала душить. Не знаю, как я осталась жива. Детство мое кончилось. Это может показаться странным, мне было 12 и 13 лет, но я постарела.

Папа жил своей занятой жизнью, писал диссертацию; болезнь мамы выбивала его из колеи, он, вероятно, нервничал, и мама, вероятно, это чувствовала. Было трудно. Папа ездил в Петербург по делам диссертации, брал с собой Валю и оставлял её в Москве у тети Юлии.

О С.М. Компанейце мой отец как-то сказал: «Он не умел жить для других, он жил только для себя». Этим объясняется его успешность, несмотря на все обстоятельства. Прим. К.К.

Он прислал сохранившуюся открытку из Петербурга.

Сентябрь 1911 года. Уже на Кудашевскую улицу. «Дорогая Кларочка! Моя работа сейчас на прочтении у Воячека, по велению Симановского. Владимир Игнатьевич Воячек, 1876-1971 год. Генерал-лейтенант медицинской службы. В советское время академик. Окончил Военно-Медицинскую академию в 1899 году, работал на кафедре уха, горла, носа, которую впоследствии возглавлял. Николай Петрович Симановский, род. 1854 г. Профессор горловых, носовых и ушных болезней в Императорской Военно-Медицинской академии. Прим. К.К. Дня через два уеду. Посылаю вид Пушкинского домика (это знаменитый «нащокинский домик», прим Е.К.) с Царскосельской выставки Леночке. Миниатюрная копия домика пушкинской поры, выполненная по заказу Нащокина. Прим. К.К. Целую тебя и Леночку. От Вали Юлия в восторге. Я получаю письма. Ваш Зяма.»

3-го марта 1912 года.

Я шлю папе снова в Петербург открытку. Вот её адрес: Петербург, загородный проспект 21, кв. 46, Е.В.Б. Г-ну помощнику присяжного поверенного С.М. Компанейцу брат Семен Маркович. Прим. К.К. Для д-ра С.М. Компанейца.

«Дорогой папочка! (Уже не «папи» и не «бегемотик». Прим Е.К.) Только что получили ваше письмо из Харькова. Пять минут тому назад отправила письмо маме в Москву. У нас все по-старому. Что слышно с твоей работой? Когда будешь защищать? Несмотря на то, что мама себя хорошо чувствует, обязательно помести её в санаторий. Валя себя очень хорошо чувствует. Завтра получу сведения (из гимназии. Прим. Е.К. и пришлю копию из них в письме. Кланяюсь всем, пиши. Целую тебя Лена. Поклон от Анны Исаевны (домоправительница, прим. Е.К.). В начале апреля папа защищал (1912 год), мама была на защите; оттуда папа отвез ее в Берлин и поместил в санаторой под Берлином.

16 мая 1912 год. Она шлет в Екатеринослав открытку, написанную «не её» - каким-то дрожащим почерком. «Дорогой Зяма. Вместе с г-ном Евниным совершили прогулку в Никола, из этого можешь заключить, что чувствую себя хорошо». Дальше какие-то закорючки.

Приписка: Видите, как только Вы уехали я с безухом визитом, прим. К.К. к В/супруге. Привет. Подпись.

Смерть матери

В середине июня она вернулась домой. Врачи санатория писали папе, что мама здорова, может приехать поездом одна, что она и совершила. Она приехала странной. Странность была в том, что она приехала очень нарядной и привезла туалеты, чего раньше никогда не было. Мы обрадовались. Через несколько дней мы пообедали (часа в 2-3 дня) и после обеда, папа продолжал сидеть за столом, а мама села напротив стола на диван со спинкой, а я и Валя сели около нее с двух сторон и прижались к ней.

«Неужели тебе их не жалко?» - спросил папа. «Нет!», - ответила она.

Папа уехал к больным. Я и Валя ушли в свои комнаты, которые были рядом и очень далеко от спальни. Примерно через час вернулся папа. Он забежал в мою комнату с криком: «Где мама?» «Не знаю». «Дверь в спальню заперта с двух сторон». В спальне было две двери. Одна вела в кабинет, а другая в ванную комнату. В этой двери наверху было стекло. Папа взял стул, стал на спинку, (я села на стул), посмотрел в стекло и крикнул: «Висит». Он соскочил со стула и так дернул дверь, что она открылась, и папа забежал в спальню. Мама висела на папином галстуке на ручке двери, ведущей в кабинет. Хотя мама была мертва, не помню кто – я или папа вызвали скорую помощь.

Дом общества «Скорой помощи» на Проспекте. В 1910-х гг. здесь размещалась больница «Скорой помощи» со специальными ночными дежурствами врачей. Дежурных врачей в это время не было больше ни в одной больнице города. Больница включала амбулаторию, квартиры главных врачей больницы, зал собраний, квартиры низшего персонала. Общество имело всего две кареты и только незадолго до революции приняло решение о покупке медицинского автомобиля, но успело ли оно его купить, неизвестно. Особенностью работы «скорой помощи» было то, что выезды проводились только на несчастные случаи и попытки самоубийств. В это время была настоящая эпидемия самоубийств, причем очень часто самоубийства превращались в общественные акты. Валентин Старостин. Прим.К.К.

Приехала женщина-врач и очень недовольным голосом посетовала, зачем её вызвали к мертвой. Эта врач – была Ленуша. Елена Абрамовна Бердичевская, вторая жена С.М. Компанейца, моя бабушка. На вызов безусловно приехала Е.А. Бердичевская, в «Скорой помощи» было три врача, Бердичевская и двое мужчин – Гродненский и Бейнисович. По статистике 1911 года в Екатеринославе было 167 врачей из них 11 женщин. Е.А. Бердичевская не жила при больнице «Скорой помощи», хотя в здании были квартиры. Она снимала на Первозванной, 19. Прим. К.К. У меня никогда не хватало духу проверить это у папы. Я сидела в столовой, Валя была в своей комнате. Маму перенесли в гостиную и положили около рояля на пол. Этот рояль папа купил несколько лет назад в подарок маме, и она на нем играла. Пришел корреспондент из газеты всероссийской « Русское слово», стал расспрашивать, потом в «Русском слове» появилась корреспонденция из Екатеринослава, в которой мама была названа «известной в городе благотворительницей». У меня этой газеты нет. Дядя Самуил и другие родственники и знакомые из этой газеты узнали о маминой смерти.

Были похороны. Мы с Валей были, но к могиле нас не пустили. Мы обе стояли в стороне.

Трудно было потом прийти в гимназию.

Позднее папа поставил 2 памятника – маме и бабушке, и на квитанциях в приеме денег (в 1910 г. бабушке и в 1913 году маме) подпись Абрама Наумовича Бердичевского. В 1910 г. он еще не знал, что будет тестем папы. А.Н. Бердичевский, владелец похоронного бюро, мой прадед, дети его работали в смежной профессии врачей. В дальнейшем А.Н. заведовал конторой синагоги. Прим. К.К.

У евреев цветов не полагается, как, впрочем, и гроба. Но мама была в гробу. После похорон мы: папа, я и Валя без обуви, неделю сидели на ковре, и на нас ножницами надрезали одежду – вместо того, чтобы, как положено, разодрать ее в знак отчаяния. Шива – еврейская семидневная траурная церемония. Прим.К.К.

Елена Абрамовна Бердичевская – вторая жена

Вот и все. Начинается новая полоса жизни нашей семьи – полоса Ленуши, доктора Елены Абрамовны Бердичевской-Компанеец, как напечатано на ее визитной карточке. Елена Абрамовна Бердичевская, моя бабушка. Родилась в Бердянске в 1885 году, училась в гимназии, окончила гимназию уже в Берлине с серебряной медалью. Затем окончила медицинский факультет в Цюрихе. Мои знакомые, Ирина и Женя Гуткины, живя в Цюрихе, получили для меня копии документов. Оттуда я и узнала, что она училась в Берлине, по-видимому, чтобы освоиться с немецким языком перед Университетом. В Харькове прошла аттестацию на врача. Работала во время знакомства с С.М. Компанейцем врачом в больнице Скорой Помощи. Она была младшей в семье, где было еще два брата и две сестры. Оба брата были врачами. Елена Абрамовна была очень близка со своей семьей. Прим. К.К.

Лето после смерти мамы, я, Валя, папа и его сестра, тетя Бетя, провели в Берлине и курорте Висбадене близь Франкфурта на Майне. Очень скоро после смерти мамы, папа начал ухаживать за Ленушей. Папа был тем редчайшим мужем, который никогда не изменяет своей жене. При жизни мамы никогда никого не было, кроме неё. Теперь я ни в чем не виню папу. Ему во время болезни мамы было, вероятно, очень трудно, и неуютно и просто плохо. Очевидно, обратил внимание на Е.А. Бердичевскую в тот день, когда его первая жена покончила собой. Почти цитата из «Вдовы из Эфеса» Петрония. Прим. К.К.



Семья Компанейцев 1913 год.

1-й ряд, слева направо: Мария Оречкина, Валя и Лена Компанеец.

Сидят слева направо: Машенька - дочь Ионы, Лев Оречкин, Мария Ароновна - жена Симы, Сима (Семен), бабушка - Михла Ароновна,

Ася - Анна, дочь Симы, Тиля - Матильда, дочь Савелия, Сеня - Савелий, Клара его жена, Соломон.

Стоят: Бетя Лурье, Даня - Даниил, Роза - вдова Ионы, Володя - сын Ионы, Роза Лурье - Оречкина, Давид Лурье, Елена Бердичевская. Ф-фия подарена мне в 1973 году Марией Львовной Оречкиной



Но тогда было иначе. Тогда я страдала отчаянно. Как же так? Мама умерла, а папа хочет жениться на нашей мачехе? После смерти мамы я спала в спальне на маминой кровати, и папа, возвращаясь часов в десять от Ленуши, всегда приносил мне сладкое – апельсины, пирожные, очевидно, то, что он покупал Ленуше. Я всегда обожала отца и была с ним очень дружна. Уезжая на визиты к больным, на извозчике или на санях, папа, еще до моей гимназии сплошь и рядом брал меня с собой. Мы покупали «багдадские пирожки», своего рода пряники с повидлом (папа очень любил сладкое) и ели по дороге. Однажды мы чуть с ним не погибли. Больной, к которому папа ехал (дело было зимой) жил на очень крутой улице, спускавшейся прямо к Днепру, а внизу на реке была огромная прорубь. Вдруг лошади понесли. Нас ждала смерть в проруби. Папа встал на санях и крикнул мне: «прыгай». Но в этот момент кучеру удалось почти уже у реки, свернуть налево в узенький переулок, и лошади стали.

После смерти мамы меня мучила мысль о моей вине: я не уследила. Дело было в том, что утром этого дня мама вдруг позвала меня в спальню и сказала: «Лена, посмотри, чистая ли у меня шея?» Я ничего не поняла.

Близился день моего, а затем и Валиного рождения – мне 14, Вале 9 лет. Папа чувствовал свою «вину» перед нами и старался нас баловать. Мне, на день рождения, он обещал «голубой автомобиль» - это был золотой медальон с брильянтиками на очень красивой золотой цепочке (он виден на фотографии, которая висит у меня на стене. Впоследствии, в 1920 году, он был продан, когда я болела брюшным тифом). Валя получила роскошную куклу в розовом специально сшитом шелковом платье и кровать для куклы с полным приданным. Тетя Валя подарила мне кукольную кровать, когда мне исполнилось 4 или 5 лет, конечно, это была не та же, а новая купленная в магазине. Прим. К.К. Осенью Валя поступила в первый класс. С нами жила гувернантка Луиза Гергардовна. Папа все больше времени уделял Ленуше, я все больше отчаивалась. Лучшие папины друзья, доктор Берлинс с женой перестали с папой здороваться. Приближалось Рождество. Папа сказал, что на рождественские каникулы, я, Валя и Луиза Гергардовна поедем к бабушке в Кременчуг, а он (с Ленушей) уезжают в Москву.

Мы разъехались. В Кременчуге мы получили из Москвы телеграмму – папа обвенчался с Ленушей и остановились они в «Метрополе».

Гостиница Метрополь против Большого театра. Постройка была начата Саввой Ивановичем Мамонтовым по проекту Вильяма Валькота. Начато строительство в 1898 году и достроена только в 1905 году. Во время строительства Мамонтова судили за растрату денег, он был оправдан, но разорен. Продолжали строительство другие люди. Здание украшено майоликовыми панно Врубеля. Метрополь был самой современно уснащенной гостиницей России – с лифтами, телефонами, холодильными установками. Внутри располагался ресторан. Прим. К.К.

Мы послали в «Метрополь» телеграмму: «Москва Метрополь Компанейцу, Поздравляем дорогого сына, папочку, дядю желаем всего лучшего». Соломон Маркович женился через 6 месяцев после смерти жены, не выждав положенного годового траура. Прим. К.К. Здесь нет слова «брата». Тетя Бетя с мужем, вероятно, была тогда уже в Петербурге. Мы прожили у бабушки до конца школьных каникул. Что мы там делали – не помню. Помню только, как однажды я шла по улице со знакомым бабушкиной семьи – вольноопределяющимся Юзефовичем (впоследствии встречались в Харькове) вольноопределяющийся - военнослужащий русской или иностранной армии 19 – начала 20 века, добровольно поступивший на военную службу после получения высшего или среднего образования. В. нес военную службу на льготных основаниях. Михаил Самойлович Юзефович – юрист, библиофил. Родился в Полтаве. Прим К.К. и говорили о творчестве Гергарда Гауптмана, Гауптман - лауреат Нобелевской премии по литературе за 1912 год. Прим. К.К. в частности о его пьесе «Ткачи» и Юзефович поражался, что я в 14 лет знаю его произведения.

В положенный срок мы вернулись домой. Ленуша уже жила у нас. Сперва было неудобно, неловко, колюче, «притирались» друг к другу. Но не было ненависти, зла, недоброжелательства. Какой она была наша Ленуша? Полная противоположность маме. Она была высоко-порядочным, добрым человеком, но у неё не было «больной совести». Она очень любила папу, ценила его и следила за ним и его здоровьем. Это, ни в коем случае не был «брак по расчету». Но Ленуша любила и ценила комфорт, умела его создавать и перекроила весь стиль нашей жизни.

Сама она была 28-летняя, очень красивая, очень нарядная, благоухающая французскими духами, вся в шелках и кружевах, женщина (мы всегда смеялись, что на каждый случай жизни и на каждое время дня, у неё есть свои духи). Я помню лишь некоторые названия: … (пропуск)

Её белье – это сплошные кружева (трикотажного белья тогда не было). Её платья – это «туалеты». Прежде всего стал вопрос о перемене квартиры, но это удалось сделать лишь через год. Изменился стол: мы стали есть 5 раз в день (первый и второй завтрак, обед, чай и ужин): еда изысканная с вином и крахмальным столовым бельем. Для папы были немедленно заказаны визитка и смокинг, шуба и пальто и прекрасное белье и галстуки. Но несмотря на все эти «комфортабельные» нововведения, сама она работала врачом, Е.А. Бердичевская – Ленуша, была очень левых убеждений, как и вся её семья. Ездила в окрестные деревни принимать роды в любое время дня и ночи, совершенно бесплатно. В дождь на свои кружевные чулки натягивала резиновые сапоги. Несмотря на изысканные вкусы и любовь к роскоши, она работала и помогала неимущим, поэтому у нее не могло быть «больной совести». Прим. К.К. – до войны в «скорой помощи», с начала войны и до конца своих дней в госпиталях и клинике Медицинского института. Дело в том, что до замужества она была гинекологом, а папа сам обучил её своей специальности, и она стала отоларингологом. Жизнь в доме начала «склеиваться». Но не все шло гладко.

Александра Абрамовна Бердичевская-Лимбергер

У Ленуши была старшая сестра Александра Абрамовна, тетя Саша, которую Ленуша боготворила и очевидно, в ранней молодости считала оракулом. Жила эта «тетя Саша» в Александровке (ныне Запорожье), была замужем за мягким и добрым Яковом Исааковичем Лимбергером, врачом, Александровск, Екатеринославской губернии, родился в 1872 году (Венгеров). Приблизительно с 1923-го жил и работал главным врачом в больнице на Басманной в Москве. Умер до начала 40-х. Александра Абрамовна преподавала музыку. Прим.К.К. «мужем своей супруги», имела трех сыновей: Лелю Леонида. Прим. К.К., Валю и Толю. Абсолютно ничем не напоминала еврейку, а скорее женщину 60-х годов, но при том очень властную и крайне самоуверенную. И по фотографии в молодости красивую. Что касается замечания, что она не похожа была на еврейку, то здесь это явно отрицательное качество, хотя ранее упоминается, что отец был не похож на еврея, и это было положительным качество. Вообще, кто похож на еврея это интересный вопрос. На какого еврея, ведь есть разные типы. На карикатурного еврея? На Абрама и Сару из анекдота? Прим. К.К. Саша сообщила, что такого-то числа, часов в 5-6 вечера приезжает. Ленуша готовилась к приему и с папой поехала на вокзал встречать ее. Когда они приехали домой, на папу было страшно смотреть – он был раздавлен. Оказалось, что выйдя из вагона, Саша заявила папе: «Я приехала к Леночке, а до Вас и Ваших детей мне нет никакого дела».



Яков Лимбергер – студент

(из архива Анны Леонтьевны Бердичевской-Черномордик)

Ленуше было страшно неприятно, но перечить Саше она не смела – авторитет ее был непоколебим.

Впоследствии тетя Саша исковеркала мою и Валину жизнь; требовала от папы, чтобы он убрал куда угодно кроткую и безответную Валю. И когда папа говорил ей: «Помилуйте, это же моя дочь» - она отвечала, что это все равно. Валя обременяет Ленушу. Меня она терпеть не могла. Трудно измерить, сколько слез мы с Валей пролили из-за «тети Саши».

Как-то раз, когда мне было года четыре, папа взял меня навестить тетю Сашу. Она жила в Москве. По дороге папа купил мне шарик, чтобы я там не скучала, но велел в гостях у тети Саши ни в коем случае с ним не играть. Дорога к ней шла по старой улице с невысокими домами, жила она в комнате на первом этаже, уставленной старой мебелью. Комната была большая, или показалась мне большой. Папа и тетя Саша сидели за столом. Меня усадили на какой-то диванчик, с которого я осматривала мебель. Там было много привлекательного: этажерки, ширма, но бегать по комнате и осматривать было нельзя. Посидев и поскучав, я незаметно отпустила шарик, чтобы можно было, подскочив, его поймать. Папа немедленно заметил и велел прекратить. Но тетя Саша царственным жестом сказала: «Ничего, пускай играет».

Второй раз мы с папой поехали к тете Саше году в 58-м. Она жила тогда у младшего сына, Анатолия Лимбергера, и была старая и полулежачая. Папа вывел ее покатать по Москве на машине. Она сидела впереди, а я сзади. Тетя Саша говорила, что жизнь становится все интереснее, и интереснее. «Вот спутник запустили, умирать не хочется». Меня удивило, какое отношение имеет спутник к ее жизни. Почему от этого жизнь интереснее? Мне казалось, что то, что улица залита предвесенним солнечным светом – гораздо интереснее. Возможно, тут виной моя техническая тупость. Прим. К.К.

Даня Компанеец

В нашей семье стал жить еще один человек! Даня Компанеец, сын дяди Самуила, редкий красавец, по ком сходили с ума Екатеринославские барышни. Папа взял его к себе потому, что мачеха сживала его со свету, и он в Киеве – «дома» - не мог более оставаться. Он служил в «Соединенном банке» в какой-то жалкой должности.

Т.е. банк, возникший в результате слияния нескольких в один для увеличения капитала.

Так, в течение первого десятилетия XX века происходила массовая гибель мелких банков, главным образом провинциальных. За этот период было ликвидировано восемь кредитных учреждений, а создано всего два. Были ликвидированы: в 1901 г. - Харьковский Торговый, Екатеринославский Коммерческий, Петербургско-Азовский банки; в 1904 г. Петербургско-Московский, Костромской Коммерческий; в 1909 г. - Средне-Азиатский Коммерческий, Минский Коммерческий, Балтийский Торгово-Промышленный. Были созданы Северный и Самарский Купеческий банки. С 1900 по 1909 г. число провинциальных банков уменьшилось с 68,4% от общего их числа до 56,7% и продолжало падать вплоть до 1914 г. Еще более значительным было сокращение числа филиалов провинциальных банков: от 17% от общего числа филиалов в 1900 г. до 8,2% в 1914 г. В России в условиях ранней промышленной и банковской концентрации провинциальные банки не успели пустить глубоких корней. Попав в зависимое положение, они, как правило, быстро лишались своей самостоятельности и превращались в отделения столичных банков. Однако в то же время наиболее крупные провинциальные банки переносили резиденции своих правлений в финансовые центры страны - в Москву и Петербург. Прим.К.К.

Ленуша утверждала, что наша гувернантка Луиза Гергардовна к нему неравнодушна. Судьбы Дани была печальна: на первой войне он был ранен, за ним ухаживала «сестра милосердия» Катя: он женился на ней из благодарности, родилась дочь Вероника (его мать звали Вера, возможно, поэтому). Жили в Москве в Мертвом переулке, очень нуждались. Потом он бросил семью с какой-то Валей, обожавшей его, уехал в Сибирь и там умер от туберкулеза в конце 20-х годов.

Мы в целом, жили мирно. Учились в гимназии. Валя во второй городской в первом классе. Папа говорил, что ему надоел «степановский дух». Валя была тихой, хорошей девочкой, училась хорошо, мы обе рано вставали, завтракали и уходили, я - пешком в мою гимназию, что было очень близко, а маленькая Валя одна на трамвае, в свою гимназию, через весь город, Вероятно, это было не очень хорошо и правильно. Валя не ходила в Степановскую гимназию, потому что родители были разочарованы в образовании, которое она давала. Знаю это со слов моего отца. Прим. К.К.

Так мы дружили до весны 1913 года.

Дело Бейлиса

Ранней весной (я уже писала об этом) наша гимназия ездила в Киев и Полтаву. В Киеве в это время шел знаменитый на весь мир процесс Бейлиса. Процесс происходил осенью 1913 года. Прим. К.К. Я хочу написать немного об этом процессе – он стоит того. Бейлиса обвиняли в ритуальном убийстве христианского мальчика Сергея Андрея, прим. К.К. Ющинского, чтобы на пасху, для мацы, получить его кровь. Мальчик был товарищем сына Веры Чеберяк, профессиональной воровки скупщицы краденного, прим, К.К. Её сын, мальчик лет 10, услыхав, что мать и ее «друг» готовят какое-то, чуть ли не «мокрое» дело, сказал матери, что об этом проекте услыхал вместе с ним, бывший у него товарищ Сергей Ющинский, и что он донесет на нее, Тогда она с «другом» убила этого Ющинского. Чтобы свалить дело на евреев и превратить его в ритуальное убийство, они выцедили из трупа кровь мальчику было нанесено масса ножевых ранений, в результате чего он потерял очень много крови. Прим. К.К. В этом убийстве (не помню, почему именно он) был обвинен еврейский старик, Бейлису было 39 лет. Прим. К.К. – портной Бейлис, живший неподалеку на Лукьяновке в Киеве. Бейлис работал приказчиком на кирпичном заводе, куда Андрей Ющинский и другие дети ходили играть. Бейлис был какое-то время любовником Веры Чеберяк. Прим. К.К.

Такое «ритуальное» убийство было с восторгом подхвачено охранкой охранное отделение – орган полиции, ведавший политическим розыском. Прим. К.К, раздуто до всероссийского масштаба, и Бейлис был предан суду.

Была проведена экспертиза «ученых». Помню, что среди экспертов был ученый католический священник Пранайтис, профессор Косоротов – известный Черносотенец и кто-то еще. Все эксперты, ссылаясь на ученые религиозные христианские труды, дали заключение, что евреи, на пасху для выпечки мацы, употребляют христианскую кровь детей. Бейлиса защищали самые выдающиеся адвокаты России – Карабчевский, Грузенберг и другие. Перед присяжными были поставлены два вопроса:

1) Употребляют ли евреи в ритуальных целях христианскую кровь? – присяжные ответили «да».

2) Виновен ли Бейлис в убийстве Ющинского? Присяжные ответили: «нет».

Пункт о ритуальном убийстве был частью второго вопроса, и Бейлис не был в нем обвинен. Прим.К.К.

Бейлис был оправдан и еврейские общины немедленно отправили его на жительство в Америку. Дело было темное и неразгаданное, с гомосексуальным изнасилованием перед убийством, возможно, к нему был причастен муж Веры Чеберяк, но следствие по нему велось непрофессионально, а то, что вина была возложена на Бейлиса, только увело следствии в сторону. Бейлисы с пятью детьми уехали в Палестину и в 1920 году переехали в США. Прим. К.К.

Поездка в Европу

Наступило лето, и мы все: папа, Ленуша, я и Валя уехали за границу. Ленуша уже ждала Шурочку Александр Соломонович Компанеец, известный физик-теоретик мой отец. Прим. К.К., но ничего еще не было заметно. Сначала мы были в Берлине, Е.А. Бердичевская окончила гимназию в Берлине. Прим. К.К., оттуда, как всегда, поехали в Висбаден, где папа принимал углекислые ванны (от сердца), а потом совершили чудесное путешествие. Сели на пароход на Рейне (не помню точно где), спустились, или, вернее, поднялись до Шафгаузена в Швейцарии, где знаменитый Рейнский водопад; любовались водопадом – колоссальное впечатление. Оттуда поехали в Цюрих Е.А. Бердичевская кончила медицинский факультет университета в Цюрихе, там же жила её сестра, бывшая замужем за швейцарцем. Прим. К.К.; потом в итальянскую Швейцарию – в Локарно (?) на озеро Лаго Маджиоре, где два фантастических острова; оттуда поехали в Милан, Геную и божественную, единственную в мире – Венецию. Позвольте мне, в награду за мои труды, привести здесь отрывок из «Накануне» Тургенева, который я помню наизусть, т.к. читала на вечере в гимназии. Я тогда больше всех любила Тургенева и о нем писала «сочинение» на выпускном экзамене.

Тургенев «Накануне»

…Кто не видал Венецию в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города. Кротость и мягкость весны идут к Венеции, как яркое солнце лета к великолепной Генуе, как золото и пурпур осени – к великому старцу – Риму. Подобно весне, красота Венеции и трогает и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного счастья.

Все в ней светло, понятно, и все обвеяно дремотной дымкой какой-то влюбленной тишины: все в ней молчит и все приветно; все в ней женственно, начиная с самого имени: недаром ей одной дано название Прекрасной.

Громады дворцов и церквей стоят легко и чудесны, как стройный сон молодого бога; есть что-то сказочное, что-то пленительно-странное в зелено-сером блеске и шелковистых отливах немой волны каналов, в бесшумном беге гондол, в отсутствии грубых городских звуков, грубого стука, треска и гама.

«Венеция умирает», «Венеция опустела», говорят вам её жители, но, быть может, этой-то последней прелести, прелести увядания, в самой расцвете и торжестве красоты, недоставало ей.

Кто её не видел, тот её не знает, ни Каналетти, ни Гварди, (не говоря уже о новейших живописцах), не в силах передать этой серебристой нежности воздуха, этой улетающей и близкой дали, этого дивного созвучия изящнейших очертаний и тающих красок.

Отжившему, разбитому жизнью, не для чего посещать Венецию; она будет ему горька, как память о несбывшихся мечтах первоначальных дней; но сладка будет она тому, в ком кипят еще силы, кто чувствует себя благополучным; пусть он принесет свое счастье под её очарованные небеса, и как бы оно ни было лучезарно, она еще озолотит его неувядаемым сиянием.

Воспоминания моей тети Валентины Соломоновны, о Венеции более прозаические: утром она проснулась в гостинице, выглянула в окно на канал и увидела плывущий матрас, а за ним арбуз. Прим. К.К.

Из Венеции мы поехали домой через Вену, где остановились, и Ленуша купила себе несколько чудесных платьев (одно помню; какая-то тяжелая материя (платье летнее) белое с голубым, облито хрустальными колечками и у «солнечного сплетения» - большой бант из ленты черного бархата, пальцев 5 шириной. Помню черное панбархатное пальто свободного фасона – все отделанное мехом.

Квартира на Проспекте

В Екатеринославе наметилась новая квартира, нужно было подождать 3-4 месяца, пока она освободится. Как-то папа встретил на улице юриста Гуровича (его брат был очень известным актером – Борисовым). Борис Самойлович Борисов-Гурович, 1873-1939, получил юридическое образование, был в течение десятилетий премьером театра Корша. Мастер эстрады, неоднократно выступал с Есениным и Мариенгофом. Прим. К.К.

Гурович сказал, что должен переехать в Петербург, но колеблется – не может расстаться с той квартирой, в которой теперь живет на проспекте.

Екатерининском, единственном проспекте города, после революции переименованным в Карла Маркса, главной улице города, в середине его роскошная аллея, красивые дома, жители Екатеринослава очень гордились проспектом и считали одной из красивейших улиц мира. Прим. К.К.

Целый этаж в трехэтажном доме. В первом этаже клуб русских приказчиков – отдельный вход, никогда никто не бывает, второй этаж его, на третьем Горное Управление Юга России.

11 комнат, терраса огромная и балкон на улицу. Печное отопление. Цена две тысячи двести рублей в год.

Папа сказал, что ему подходит и они поладили, что после отъезда Гуровича квартира перейдет папе.

Так и случилось. Это была последняя наша в Екатеринославе, роскошная и любимая квартира. У моего отца о ней были ужасные воспоминания, после революции она сделалась коммуналкой, и холод стоял невообразимый, не было возможности отопить. Была там вселенная соседка, которая в голодное время кормила своего кота со словами: «Кушай деточка, надо кушать». Прим. К.К.

Рождение брата

А пока мы продолжали жить на Кудашевской, Кудашевская пересекала Екатерининский прос., после революции переименована в Баррикадную, так как в 1905 на ней была построена баррикада – то есть, навален мусор поперек дороги. Прим.К.К. где предстояло пережить много тяжкого. Наступил декабрь 1913 года. 19-го декабря у Ленуша начались роды, но ребенок не рождался. Невозможно было слушать ее стоны, а иногда и крики. Папа был в страшном отчаянии, приходили врачи – но безрезультатно. В ночь на 22–е меня отправили из дому в семью Люльки. Это была двоюродная сестра Ленуши, тоже Елена, но Марковна, и её муж Евгений Яковлевич, присяжный поверенный, Присяжный поверенный – в России в 1864-1917 гг. адвокат на государственной службе при окружном суде или судебной палате. Е.Я. Люльки крестился в лютеранство для получения должности. Прим. К.К. очень мягкий и добрый человек. Жили они на проспекте недалеко от нас. Я легла спать, а рано утром Евгений Яковлевич поздравил меня с рождением брата, и я побежала домой. В спальне лежала измученная Ленуша, и на вопрос мой «где братик» мне сказали, что в корзине. Стояла большая корзина с бельем. Я шарила и ничего не находила. «Где же он?» «В корзине». Наконец, под верхом белья показалось крошечное существо. Это был Шуринька. Я требовала, чтобы его назвали не то Леонард, не то Лоренцо – что-то в высшей степени изящное и поэтическое, но Ленуша сказала, что он будет Александром, а звать его будут Шура и «женщины будут его любить». Это я помню точно. Уже, будучи взрослым, Шурочка всегда говорил, что на самом деле он назван Александром в честь Александры Абрамовны, тети Саши, любимой сестры Ленуши. Мой отец, Александр Компанеец, родился 4 января 1914 года по новому стилю. Роды были с наложением щипцов, в результате правый глаз был поврежден и почти полностью потерял зрение. Прим. К.К.

Имена и традиция

Шуру вписали в метрику как Александра Зельмановича, и он уже юношей обратился в суд с просьбой называться Александром Соломоновичем. Напрасно судья его отговаривал от этого, убеждая, что «Зельманович» лучше «Соломоновича», убедить Шуру не удалось, и он получил имя Александра Соломоновича. Имя моего деда на его книгах и статьях Соломон Маркович, а не Зельман Мордкович, как звали его отца. Имена, Мордка, Зельман, Самул (Самуил)– это идишистские вариации на тему библейских имен. Мордка – вавилонское имя Мордехай, Зельман это Шломо.

Полное «еврейское» имя дедушки было Шнейер Залман, в честь основателя хабада. Имя несет в себе каббалистический смысл, ибо Шнейер это Вавилон, а Ир (ер) Шалаим (Залман) это Иерусалим, то есть два города, где был написан Талмуд. Возможен вариант два Иерусалима, земной и небесный, так как «шне» это два.

Отец знаменитого рабби Шнейера Залмана из Лядов (1747-1812), рабби Барух, утверждал, что ведет свое происхождение от Саула Валя. Возможно в выборе имени деда сыграло роль родство, но думаю гораздо больше популярность Хабада в Кременчуге. Ешива Хабада открылась в Кременчуге в 1844 году. Это была первая в Российской империи хасидская ешива. В Кременчуге в 1775 проживал сын рабби Шнейера Залмана рабби Дов-Бер, который отсюда перебрался в Любавичи. Он имел массу почитателей в Кременчуге, которые просили его остаться. Это не могло не оставить след в сознании жителей города. О почитании традиции, говорит и то, что моего деда прочили в раввины. Раввином был отец Михлы Ароновны. На основании имени моего деда, думаю, что его родители были сторонниками Хасидизма.

С другой стороны, почему надо было отговаривать от отчества Соломонович - перевод на русский язык вариантов этого имени на идише. Тем более, что и сама Е.С.Компанеец была Еленой Соломоновной. Исторически у евреев всегда была практика менять свои еврейские имена на имена народов, среди которых они жили. Еврейское имя, чтобы читать Тору в синагоге и иноязычное для бизнеса вне еврейской общины. Прим. К.К.

Послеродовой сепсис и кормилицы

Прошло 5-6 дней, все было благополучно. Явился врач, и Ленуша позволила ему обследовать её. Этот поступок ни тогда, ни потом никто, в том числе и она сама, понять не мог. Врач внес инфекцию, послеродовой сепсис, и Ленуша стала умирать. Папа сошел с ума. Он сидел в кресле в столовой и кричал: «зачем мне этот ребенок, мне нужна Леночка, а она умирает». Ведь антибиотиков тогда не было! Ей вливали физиологический раствор и делали многое другое. Врачи бывали постоянно.

И чудом и молитвами Ленуша была спасена и стала выздоравливать. Через 9 лет, когда она умирала от рака брюшины, папа говорил, что это результат всего, что было при родах. Теперь считается, что рак брюшины вызывается тем же геном, что и рак груди. Прим. К.К. Кормить Ленуша не могла – болезнь, вероятно, пропало молоко, и Шурочку стали вскармливать «бутылочками».

Взяли няню, очень авантажную, в кокошнике, но растяпу. Она упала с Шурой на руках с трех ступенек, которые вели из спальни в ванную. Потом была другая няня, без кокошника, хорошая, она задержалась года на полтора. Тогда нянь было сколько угодно и, Райкинский номер был бы невозможным. Была у них кормилица, которая связывала ребенка веревкой и щипала. Это видела Валя, пожаловалась родителям, но ей не поверили, только, когда старшая Лена увидела и подтвердила, кормилицу прогнали. В детстве я нашла на антресолях нашей квартиры в Москве кружевное белое платьице, и папа объяснил, что в этом платьице, кормилица выносила его показывать родителям. Из этого следует, что родители в комнату кормилицы не входили. Правда, они оба работали. Прим. К.К. Леночка выздоровела, а Шура стал с того времени и навсегда обожаемым, боготворимым, которым все мы гордились и поражались впоследствии его гениальности.

В это же время умирала от рака горла Михла Ароновна, мать С.М. Компанейца. Она как-то приехала в гости и пожаловалась, что болит горло. Соломон Маркович посмотрел и увидел картину рака, но побоявшись сам поставить диагноз, послал ее к другому врачу. Она умерла очень вскоре после рождения моего отца. Соломон Маркович приехал к ней, умирающей и сказал: «Мамаша, поздравляю Вас. У Вас родился внук». Но она уже не реагировала. Прим. К.К.

В новой квартире

Мы переехали на новую квартиру зимой, после её большого ремонта. Комнаты распределились так: приемная, где ожидали больные, кабинет – колоссальный, бывший зал квартиры, гостиная, спальня, Шурина комната, моя комната, Валина комната, буфетная, столовая, Ленушин кабинет. Кроме того, ванная комната метров на 15 с большим окном, где в голодные и холодные годы мы жили, т.к. там была колонка – печка; комната для прислуги, и огромная передняя метров на 20, а кухня метров на 30. Соответственно был увеличен штат прислуги. Была повариха Ксения, которая бы в самом лучшем ресторане не ударила в грязь лицом Моя бабушка, Елена Абрамовна, любила острую и пряную кухню, это передалось моему отцу, мне с братом и моим детям. Прим. К.К.; две горничные – прежняя Саша и новая Елена; прачка постоянная – Артемовна; истопник – одиннадцать печей; няня и гувернантка. Тетя Валя рассказала мне историю о няньке. Она, тогда девочка 10 лет играла в квартире в мячик, и он закатился под нянькину кровать, она полезла за ним и увидела под кроватью узлы в наворованными у семьи кружевами и столовым серебром. Она рассказала родителям, и няньку уволили, но наворованное не стали отнимать. Так она с вещами и ушла. Прим. К.К.

Из всего этого можете сделать вывод, что семья не нуждалась. Истопником был по совместительству дворник Петр или «терракотовый пейзанин», как мы его называли. У этого Петра был взрослый сын. После Октябрьской революции этот сын работал в Москве в Кремле и взял к себе отца, так что Петр из дворницкой попал в Кремль. Мы жили «не плохо».

Наступило лето 1914 года. Я перешла в последний класс. Нужно было папе снова ехать в Висбаден (?) принимать ванны; Ленуша из-за Шуры ехать не могла, и с папой поехала я, а Валя оставалась дома.

Поездка в Европу летом 1914 года

Мы приехали в Висбаден , папа принял курс ванн и предложил мне поехать в Англию (папа знал английский язык), но я убедила его почему-то поехать в Голландию, куда мы и направились. Сначала по Рейну, мимо старых замков, расположенных на гористых берегах, доехали до Кёльна. Посетили собор. Он был закрыт, папа дал привратнику «на чай», и он открыл собор, и мы очутились в нем вдвоем. Папа сказал мне: «Когда сидишь в таком соборе, нельзя не верить в Бога». Из Кёльна мы отправились в Бонн с его знаменитым университетом, в котором обучались все Гогенцоллерны, т.е. члены императорской фамилии.

Там, в Бонне, в котором в чердачной комнате с косым потолком родился Бетховен, а в нижних этажах его музей. Все это мы видели. Потом вся Голландия. Приехали в Гаагу, носильщик поставил вещи среди площади, и мы ушли за экипажем. Разумеется, вещи были в полной безопасности без охраны. Еще в поезде нам дали адрес частного, конечно, пансиона. У нас была комната в партере – дверь в сад и другая в коридор. Мы уходили и уезжали в другие города. Ничего не запиралось – даже замков не было – все было в порядке.

Были фантастически обильный завтраки в пансионе. Стояли горы еды и какой! И каждый ел то и сколько хотел, набирая еду на тарелку сам.

У меня 3 открытки от папы Ленуше.

I. – Подволочиск – граница. «Здоровы, кланяемся, целуем».

II. – Саардом 13/26 июня 1914 г. Дорогая Леночка, поклон, привет из Саардома, из домика Петра Великого, шлют отважные путешественники. Твой Зяма, Лена.

Ш – Дорогая Леночка, сегодня отправляемся в Амстердам, а завтра утром уже в Дрезден и домой. Здесь чудесная страна, и я страшно жалею, что ты не видишь её. Целую тебя и деток. Твой Зяма и Лена.

Но вышло иначе. Сначала мы поехали в Лейпциг на ежегодную Книжную ярмарку – нечто грандиозное. Видели под Лейпцигом знаменитый памятник «Битве народов» - Наполеона и его противников, а потом уже поехали в Дрезден, главным образом из-за его галереи.

Но когда мы были в Дрездене – в Сербии, в Сараево, раздался выстрел гимназиста Принципа, которым были убиты наследник австрийского престола Эрцгерцог и его жена. 28 июня они были смертельно ранены после нескольких неудачных попыток бросить в них бомбу. Прим К.К. «Никакой войны не будет», с большим апломбом заявила я. Но Австрия уже начала войну с Сербией, а по ночам под окнами гостиницы уже проходили зловещие немецкие демонстрации с шовинистским пылом что-то оравшие.

Однажды папа вошел в номер и сказал, что его только что остановил швейцар и сказал ему: « Что вы делаете? Не сегодня – завтра будет война и тогда вы будете интернированы. Немедленно уезжайте». И мы в тот же вечер уехали. Билеты у нас были до Екатеринослава, а плацкарты почему-то дали только до Варшавы. Наутро мы приехали в Варшаву. Поразило нас то, что на перроне не было ни одного человека. Папа пошел в кассу, чтобы взять плацкарты до Екатеринослава. Я стояла у окна. Первый звонок (ведь тогда звонили), второй звонок, третий звонок – папы нет. Я схожу с ума. Вдруг я вижу, как папа выскакивает из вокзала, отталкивает сильно часового и мчится к поезду. Успел вскочить в какой-то вагон, а потом рассказал, что на вокзале и на площади перед вокзалом, десятки тысяч людей, которым не продают билетов, говоря что в поездах не мест. Папа дал проводнику десять рублей и проводник открыл нам пустое купе первого класса, в котором мы доехали до дома. В этот день в России была объявлена всеобщая мобилизация. Первый указ о всеобщей мобилизации был подписан Николаем II 16 июля, затем отменен. 19 июля Германский посол вручил С.Д. Сазонову ноту с объявлением войны. Прим. К.К.

Первая мировая война

И вот мы дома, и началась война. Дня через два-три папа получил повестку – она лежит передо мной (слова, которые здесь будут зачеркнуты красным карандашом – были зачеркнуты тем же карандашом в повестке.) В моем тексте этого нет. Прим. К.К.

I экземпляр

Объявление

Врачу Зельману Мордковичу Компанейцу жившему живущему? Прим.К.К. в г. Екатеринославе.

Екатеринославское Уездное по воинской повинности Присутствие приглашает Вас явиться в Заседание Присутствия 21 августа 1914 года 10 часов утра для освидетельствования Вас в годности к военной службе, имеющее быть в помещении Уездного Съезда в г. Екатеринославе, на углу Александровской и Полицейской улиц в д. Грековой.

Примечание. Все без исключения лица, вызываемые в Присутствие для освидетельствования обязательно должны представлять при явке документы, удостоверяющие личность, а лица Иудейского вероисповедания, кроме того, должны представлять и свои фотографические карточки, засвидетельствованные полицией, без чего к освидетельствованию допущены не будут.

Секретарь (подпись)

Что было подчеркнуто? Наверное, насчет лиц Иудейского вероисповедания, так как это касалось моего деда. Прим.К.К.

Это что – красный карандаш – либерализм. Папа был взят и направлен сначала в Одесский военный округ, а оттуда папа получил назначение в г. Орел в 52-й военный сводный госпиталь, где пробыл до января 1918 года. За время войны только в Орле было организовано 33 госпиталя, в которых в 14-м году лечилось 114 300 раненых солдат и офицеров. В госпиталях не хватало перевязочных средств и хирургических инструментов. В августе 1915 года в Орле были заняты под госпитали все удобные казенные и учебные учреждения, а также частные дома. Прим. К.К.

Мы остались зимовать дома, потому что я к весне должна была кончить гимназию. Шурик, как я уже сказала, кормился «бутылочками», но быстро рос, был здоровеньким, крепким, очаровательным мальчиком. Ленуша заказала для него рубашечки точно такого фасона как мужские ночные, и он был в них невозможным симпатягой. Мои подруги приходили ко мне специально, чтобы с ним поиграть. Он был беленький, волосики вились и глазки голубые. Очень хорошенький. Он поразительно неправдоподобно рано начал говорить. Ему было немногим больше года – ну год и три месяца, он говорил разные слова. Папа тогда приезжал из Орла «на побывку», и Шура называл папу «Петька» и играл с папой так: прятался за сетку кроватки и выглядывал оттуда. Он спал уже не в коляске, а в кроватке. Когда он родился Ленуша послала папу купить для Шурика коляску. Пошли мы втроем – папа, Евгений Яковлевич Люльки и я. Тогда детские коляски, по сравнению с теперешними, были уродливые; плетеные из лозы с нелепым матерчатым цветным верхом и с помпонами вокруг верха. Весной Шуру выносили на балкон в одной «мужской» рубашечке и все приходили в восторг.

Абрам Наумович Бердичевский

Мы с Ленушей жили мирно и хорошо. Уже привыкли друг к другу и даже, я думаю, привязались. Но зимой был неприятный инцидент. Так как папа уехал, и приемная была совершенно не нужна, там поселился Абрам Наумович Бердичевский. Прим. К.К. – отец Ленуши, а Димин и Катин прадедушка. Он работал в какой-то еврейской организации Как я уже писала, он владел похоронным бюро, но, возможно в это время уже либо продал его, либо закрыл. По сведеньям «Шабат Шолом» Днепропетровская еврейская газета. N. 9 сентябрь 2000 года, «Духовенство г. Екатеринослава на 1914 год, А.Н. Бердичевский заведовал конторой Главной хоральной синагоги. Канцелярия казенного раввина М.Л. Бруштейна находилась на Кудашевской улице. Также в справочной книге «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К., уходил на работу, но был старик «ещё не старый», и мы с ним жили мирно. Я тогда увлекалась музыкой, по несколько часов в день играла, помню играла сонаты Моцарта, и как-то вечером Абрам Наумович сказал мне, что нынче я великолепно играла, и он с удовольствием слушал. Но вот однажды за ужином – не помню, что именно я сказала (или сделала) и Абрам Наумович мне сказал: «С Вами вместе жить невозможно», на что я ответила: «Можно и не жить». Боже! Что тут началось! Ленуша устроила мне сцену, написала папе об этом. Папа обрушился на меня в письме, сердился ужасно. Хотя с течением времени этот инцидент рассосался, но что-то все же осталось, какая-то «зазубрина». Тетя моя, Е.С. Компанеец, не была тактичным человеком. Любила читать нотации и легко обижалась. Прим. К.К.

В Екатеринославе во время войны

Шла война, Ленуша ходила в Земский военный госпиталь видимо, созданный на базе земского госпиталя военный. Прим. К.К.; ко второму завтраку – горячему всегда и с вином, неизменно приходил Евгений Яковлевич Люльки и всегда во фраке. Муж двоюродной сестры моей бабушки – Елены Марковны Кернер, ровесницы, жившей в детстве в доме моего прадеда в Бердянске, чтобы иметь возможность учиться в гимназии. Там, где Е.М. росла, в Гуляйполе, городе Махно, не было женской гимназии. Прим К.К. Не потому, что это был бал, а совсем по другой причине. Он был присяжным поверенным, т.е. адвокатом и выступал в суде. А в суде адвокаты могли быть одеты только во фраки. Окружной суд был напротив нашего дома – на противоположной стороне Проспекта. Вот почему – переходя лишь улицу Евгений Яковлевич приходил во фраке. Ко дню моего рождения папа прислал мне телеграмму: «Дорогая Леночка, поздравляю днем рождения в будущем году надеюсь встретить этот день вместе с тобой. Любящий тебя папа». Но ни в будущем, ни во многие, многие «будущие» годы, мы этот день вместе уже провести не могли. Зимой, около Рождества, должен был приехать в Екатеринослав Николай II. Это была война, и для поднятия патриотического духа, он объезжал страну. Готовился сводный хор учащихся всех учебных заведений города, от каждого по 5 человек … Таня, моя мать, прим. К.К. трепещите в пятёрке нашей гимназии была и я. Мы ходили на спевки в здание первого реального училища, которое находилось тоже напротив нашего дома, рядом с окружным судом.

Немного о Екатеринославе

Я скажу здесь несколько слов о городе Екатеринославе. Он находился на левом берегу Днепра. Город был основан на правом, высоком берегу Днепра, теперь находится на обоих берегах. В нем жило 200000 (двести тысяч) жителей: украинцы, русские, евреи. Евреев было много, т.к. город находился в так называемой «черте оседлости» т.е. там, где евреям разрешалось селиться. К началу 20-го века 36% населения было евреи, ¼ предприятий принадлежало евреям. В городе был активная еврейская культурная жизнь. Прим. К.К.

В городе была нижняя часть (вокзал, пристань, вся торговая и прочая). Евреи в массе жили здесь. И нагорная, «аристократическая» часть, где жили дворяне, русская и отчасти еврейская интеллигенция. Наша последняя квартира была уже в нагорной части города, а предыдущие (Александровская и Кудашевская улицы) у « подножья» горы. У моего деда была частная практика, которая приносила очень большой доход, хотя за визиты больных к врачу не было обязательной платы, за выезды была плата. Прим. К.К.

В городе издавна был трамвай – очень старый – Бельгийского общества. Один из первых в России. Третий, после Киева и Нижнего Новгорода, в 1897 году. Назывался Бельгийский трамвай. Прим. К.К. Объясняется это тем, что Екатеринослав и его ближайшие окрестности были местами нахождения крупной промышленности, главным образом металлургии - знаменитый Брянский завод, на территории которого находился образцовый городок для рабочих. Особнячки, построенные по новейшим западным образцам среди садов и газонов. Прим. К.К. и крупного машиностроения, заводы Шобуара, трубо- и рельсопрокатные заводы и многие другие. Было, как я уже писала, высшее учебное заведение: горный институт. Два театра. Очень интересный краеведческий и этнографический музей имени Поля. Был прекрасный дворец Потемкина, фаворита Екатерины II и при нем великолепный огромный Потемкинский парк, спускавшийся прямо к Днепру – на самой горе.

Бронзовая бабушка

Был очень красивый памятник Екатерине II, на горе, около Соборной площади. О нем стоит рассказать несколько подробнее.

Когда Пушкин посетил имение Гончаровых «Полотняный завод» - он увидел в подвале дома – лежащую огромную статую Екатерины. Тёща Пушкина не знала, что с ней делать. В свое время ее привезли из Германии, должны были поставить в имении, но этого не сделали, имение захирело и статуя стала только помехой. Её хотели чуть ли не расплавить (бронза). Но Пушкин оценил это произведение искусства и в конце концов, статуя была продана и установлена в Екатеринославе.

История была иная. Разорившиеся Гончаровы не смогли установить статую полученную в 1800 году. Кроме того, она была уродлива, и называлась «бронзовая бабушка» или «медная бабушка». Они пытались дать её Пушкину в качестве приданного, одно время, сильно проигравшись, он хлопотал у Николая I (статуя августейшей особы, нельзя было плавить без разрешения), но узнав, что много денег не получишь, бросил эту затею. Статуя была увезена во время войны в Германию и расплавлена, Её прозвище, подчеркивающее металлическую природу, предсказало её судьбу. Прим. К.К.

Орел

Это все еще 1914 год – декабрь. Приближались рождественские каникулы. И папа пригласил меня приехать к нему в Орел. Я пренебрегла ожидаемым приездом Николая II и поехала в Орел. Мне было 16 лет. Впервые в жизни я ехала на поезде одна. Была дана папе телеграмма с сообщением времени моего прибытия в Орел. Телеграмма запоздала, и меня никто не встретил. Я наняла извозчика, очень храбро, хотя очень трусила, и поехала на 3-ю Пушкарскую к папе домой.

Так как телеграмма запоздала – папы дома не было, и меня встретил папин денщик Яков Парчуков – извозчик из Вязьмы. Это был молодой, неглупый, добродушный парень. Папа занимал квартиру из 4-х комнат, размером, вероятно, квадратных метров не более 30 на все 4 комнаты. Когда я сидела в своей комнате на кровати – ноги мои были уже в гостиной.

Домик был, разумеется, одноэтажный, деревянный, слышимость была такая, что доктор Иносов, Аркадий Иосифович Иносов – врач по нервным болезням из Екатеринослава. Прим.К.К. идя в госпиталь, подходил к замазанному на зиму окну и, вовсе не крича, сообщал, что он здесь и ждал папу. Орел мне очень понравился – ведь это был город моего тогда самого любимого писателя Тургенева. Обедали мы с папой в ресторане гостиницы «Берлин», по случаю войны спешно переименованном в «Белград». Там играл оркестр, и все это мне было внове. Завтракали и ужинали мы дома, И я обнаружила, что мытую посуду Яков вытирает своим личным полотенцем. Папа попенял ему и сказал: «Как же ты Яков? Ведь ты санитар, а такое делаешь?» «Виноват, Ваше благородие», отвечал Яков, (Хочу обратить внимание на то, что в царской армии офицеры обязаны были говорить нижним чинам, т.е. солдатам – «ты»). В Орле мы с папой сфотографировались. Фотография есть. К.К. За время войны только в Орле было организовано 33 госпиталя, в которых лечилось 114300 раненых солдат и офицеров. Уже 9 октября 1914 года Орловская городская Дума отметила, что в Орле находилось 5000 раненых.

При приеме и эвакуации раненых возникали трудности. В августе 1914 года на станцию Брянска (находилась в составе Орловской губернии) ежедневно прибывало 1500-2000 раненых, они оставались в эшелонах без перевязок 6-7 суток, «большинство в том виде, как были подобраны на поле сражений... многие тяжело раненые. Это положение вызывало «среди раненых ропот и отчаяние, а у проезжающей публики и среди населения негодование» - так значится в одном из документов.

В Орле тоже была масса проблем. 17 октября 1914 года помощник орловского врачебного инспектора осмотрел несколько госпиталей и доложил, что перевязочных материалов недостаточно, наборы хирургических инструментов неполные, в одном из госпиталей они отсутствовали вообще. Госпитали в Орле укомплектовали всем необходимым «в полной мере» лишь к декабрю 1914 года. «Первая мировая» Ольга Трохина. Орловская правда. 23 июня 2004 года. Прим. К.К.

К весне я стала готовиться к выпускным экзаменам – к окончанию гимназии. Моя добросовестность дошла до такого уродства, что я, имея билет, не пошла на концерт Шаляпина, предпочитая готовиться к экзамену. Этого идиотизма я не прощаю себе всю жизнь. Сделала я это из-за моей любви к папе: я боялась, что не получу пятерки на экзамене, и огорчу папу. В середине мая гимназию я кончила и горько рыдала, получая аттестат. Это было для меня большим горем – завтра я уже не пойду в наше училище. Ранее писалось, что гимназия поменяла статус на училище, чтобы иметь больше автономии. Прим. К.К.

Переезд всей семьи в Орел

Дней через 10-15 мы, окончив укладку вещей, выехали в Орел, где прожили более трех лет. Мы взяли с собой только белье, постельное, столовое, личное: платья и пальто, кой-какие украшения для придания уюта квартиры в Орле, самовар, чайную посуду и всякие мелочи. Из мебели – только детскую кроватку и коляску для Шурочки. Всю мебель перенесли в остающиеся комнаты, заперли их – а три комнаты сдали семье (муж, жена, взрослая дочь) – какой-то богатый человек, почему-то не имевший квартиры (почему – не помню и фамилию их забыла). Забегая на 4 года вперед скажу вот что: когда мы в январе 1918 года вернулись домой, семья эта заблаговременно выехала и поселилась на одной из лучших улиц города – на Потемкинской. С ними жил какой-то их знакомый. В конце 1918 года бандиты, с целью грабежа, убили всех четырех, и хоронить несли 4 гроба.



Сидят: Соломон Маркович с Шурой на коленях, Елена Абрамовна, Валя. Стоит Лена. 1916 год

В Орле мы поселились на новой, снятой для нас папой квартире, на Карачевской улице N 23 – дом Алексеевых (он же дом Аверьяновых – замужней их дочери). В квартире было 5 больших комнат, передняя, ванная, уборная и кухня во дворе, соединенная с домом крытым деревянным ходом. Ехали Ленуша, Валя, я Шурочка, его няня Даша и наша неизменная горничная Саша Тюменева, или Александра Александровна.

Горничная Саша Тюменева

Саша прослужила у нас множество лет, сначала еще при маме, была нам близкой, родной – абсолютно честной, очень нами любимой. Она была родом из Симбирской губернии – на Волге – и хотя была русской, но у неё были развиты скулы, как у мордовки с тех краев. Она была грамотной и всегда работала на приеме больных у папы, т. е. сидела в передней, открывала больным дверь, принимала у них верхнее платье и помогала одеваться. За это она получала «на чай» и за много лет работы у нас скопила несколько тысяч рублей, которые хранила в банке, по совету папы.

Хотя она умела писать, но каждый месяц я, сперва девочка 6-7 лет, а потом и гимназистка, заполняла ей бланк перевода на 3 рубля, которые она посылала своей матери.

«Город Алатырь Симбирской губернии село Порецкое, Надежде Киреевне Тюменевой». Она была очень скромной, никаких романов не заводила. Тут я вспомнила, что когда была маленькой, у меня была няня – молодая девушка, за которой кто-то ухаживал. Однажды она получила от ухажера письмо и, не умея читать, дала его прочитать папе. В письме было: «Дорогая Настенька, никак я на Вас не надеялся, что Вы такая сволочь». Эта фраза была в нашей семье ходовой.

Папа выехал в Курск, чтобы нас встретить и там пересел в наш вагон. В Орел мы приехали бодрые и веселые, и началась наша орловская жизнь. Приехали мы в первый день Троицы.

Это лето мы провели в городе. Во дворе у нас был хороший и довольно большой сад и большая беседка, в которой мы часов в 5-6 вечера пили чай. Я должна сказать, что теперь, оглядываясь на нашу и Екатеринославскую и Орловскую жизнь – я не могу понять, как можно было так обильно (и так вкусно) есть. Я уже, кажется, упоминала, что ели мы 5 раз в день (2 завтрака, обед, чай и ужин), и все были очень худыми и стройными. В Орле готовила Саша. В уборке, топке печей, мытье посуды и прочем – Саше помогал денщик, По воспоминаниям моего отца денщиков был три в разное время, они полагались моему деду по званию. Он был подполковник медицинской службы, что равнялось генералу регулярной службы, т.к. высшим чином медицинской службы являлся полковник. Денщиков надо было занимать работой, один из них, Гриша, пас хозяйских гусей на берегу реки Орлика. К моему папе, трехлетнему, денщик обращался на Вы. Папе очень нравилось, как Гриша размахивал хворостиной, и он, пытаясь ему подражать, занозил глаз. Папу быстро повезли к врачу, он вырывался и не давал ничего сделать, но от слез заноза сама вышла, Прим. К.К., а прачка приходила время от времени.

Семья Камлюхиных

Дом, в котором мы поселились, был одноэтажный, каменный с двумя подъездами – слева к нам (5 комнат) – справа – вел в квартиру Камлюхиных – 7 комнат. В 60-х годах, проезжая через Орел, мы с родителями поехали посмотреть на этот дом. Улица называлась тогда Сакко и Ванцетти, вблизи реки Орлик, а в доме располагался детский сад. Прим. К.К.

Отец (Камлюхин) – Борис Владимирович был полковником кавалерийского Черниговского полка, Черниговский 17-й гусарский полк – сформирован в 1896 году, причем ему пожалованы штандарт и 7 серебряных труб бывшего Черниговского конно-егерского полка, с надписью: «За отличие против неприятеля в Кацбахе 14 августа 1813 года». Полк был сформирован в Орле. В 1911 году был под командой Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича. Прим. К.К. находившегося тогда на фронте; мать – Еликонида Михайловна – красавица, дочь священника из Таганрога, которую Камлюхин увез из родительского дома чуть ли не пятнадцатилетней. У них было пять душ детей: сыновья Жорж и Вадик – кадеты Орловского кадетского корпуса, Орловский кадетский корпус – высшее военно-учебное заведение для детей дворян, открытое в Орле в 1843 году. Полное название – Орловский Бахтина кадетский корпус. Курировал его Великий князь Константин Константинович, он же поэт КР. Великий князь был генералом-инспектором Военно-учебных заведений. В воспоминаниях Алексея Смирнова, опубликованных в «Зеркале» номер 33, написано, что Великий князь был педофилом, и из учеников кадетских училищ ему поставляли мальчиков. Факт его гомосексуализма известен. Прим. К.К. дочь Нина – девочка лет 12-ти, потом лучшая подруга нашей Вали, и два мальчика – друзья Шурочки – Вова и Миша. Миша был вылитый Николай II, а объяснялось это просто: Николай II был родным дядей Миши. Дело в том, что кавалерийским полком, который стоял в Орле, командовал брат государя Михаил Александрович. Его загнали в Орел потому, что он был женат морганатическим браком на дочери московского присяжного поверенного Шереметьевского (не графа Шереметьева). Такой брак при дворе не признавался, и Михаила услали в Орел. А там у него был роман с женой полковника полка – Камлюхиной. Великий князь Михаил обвенчался с Натальей Шереметьевской-Мамоновой-Вульферт в 1912 в Сербской православной церкви, ей был пожалован Николаем титул княгини Брасовой, так как брак пришлось признать. Михаил владел имением Брасово в Орловской губернии. После бракосочетания и до Первой мировой войны Михаилу не разрешалось возвращаться в Россию, видимо, его роман с Камлюхиной произошел в 11-12 году. По фотографии моего отца с детьми Камлюхиных ребенок Михаила немного старше, чем мой отец, то есть, 12-го года рождения. По сведениям моей тети Вали он умер в 31-м году от чахотки. Прим. К.К.

Во время войны Еликонида Михайловна выезжала только в церковь по воскресеньям в очередном умопомрачительном туалете. Не только дом, но и двор был разделен заборчиком на две части: левая наша, правая Камлюхиных. Мы с Валей и Шурочкой целый день проводили в саду. Я иногда ходила в библиотеку Потехина, на главную Болховскую улицу, очень недалеко от нас. Библиотека описана Буниным: «Я заходил в библиотеку – это была старая, редкая по богатству библиотека. Но как уныла была она, до чего никому не нужна!» Это к тому, что раньше мол все читали, а теперь нет. Прим.К.К. Ходила я, несмотря на довольно жаркое лето, помимо полотняного белья с длинной рубахой и панталонами, пошитого мне в Орловском женском монастыре и вышитого там гладью, в нижней юбке и в белом шевиотовом костюме, с блузкой. Жакет костюма был на шелковой подкладке. Шевиот – тонкая шерстяная ткань. Прим. К.К.

Взрослые женщины, например Ленуша, носили кроме всего подобного, еще корсет. И ничего. Не умирали от жары. Если бы на улице показалась полуголая женщина в сарафане, как сейчас, её сочли бы за сумасшедшую и немедленно забрали бы в полицию. Спасибо женскому освобождению! Как-то в центре Лос-Анджелеса я видела на улице совсем голую сумасшедшую, и ничего, большого ажиотажа не было. Прим.К.К. Я признаться, до сих пор не понимаю, как это все выдерживали, но, как видите, выдерживали, и юбки были до полу, а то и волочились по земле.

Так вот, непомерно тепло одетая, я важно шла в библиотеку – еще в шляпе и под зонтиком от солнца и меняла книги, Там я впервые прочла Жана Кристофа, Ромена Роллана. Дома мы с Валей ходили в простых летних платьях. Но, вот к 5-ти часам в беседку подавали самовар с вареньем, печеньем или пирожными и фруктами. И мы обязаны были переодеться, умыться и причесаться и к столу являться в «приличном виде». Вечером мы ужинали не поздно. Но вот, после ужина довольно часто заходили гости, как тогда говорили, «на огонек» - и тогда спешно резали утку и снова был горячий ужин с уткой и закусками. Мне нравилось разгуливать в вышеописанном наряде – ибо до того времени я ходила в коротких – до середины икры – платьях – в форме, и это были впервые «взрослые» платья. Откуда взялось выражение «на огонек»? Объясняют так: в 19 веке, в провинции, если хозяева были дома и ничего не имели против гостей, на окне в гостиной ставили зажженную лампочку или свечку – это было знаком того, что можно зайти в дом – в гости.

Я не могу не написать здесь о тех письмах, какие я получала в Орел от моей бывшей начальницы (гимназии) Софьи Ивановны (по прямой вине Абраши эти письма, как и все папины и другие дорогие для меня письма – были сожжены у Цукерников в кухне в плите. Этого я ему не простила и никогда не прощу). Абрам Львович Цукерник, экономист, второй муж тети Лены. Несмотря на переживания по поводу потери своих писем, тетя Лена сожгла личную переписку моего отца, найдя её в моей квартире и не спросив моего разрешения. Прим. К.К.

Софья Ивановна писала мне: «Мне очень грустно, что теперь я уже не увижу на последней парте твоего дорогого личика». Какие сафические слова, не Софья Ивановна, а Сафо Ивановна. Прим. К.К. И еще: «Я уверена, что ты будешь хорошим человеком – как ты была такой хорошей девочкой». Не думайте, что я хвастаю, мне это слишком дорого, чтобы об этом не вспоминать.

Поступление в Московский Коммерческий институт

Шло лето, и надо было подумать о вузе для меня. Я решила поступить в Московский Коммерческий институт – не потому, что что-нибудь о нем знала, а потому, что Соня Васюченко, моя школьная подруга, сказала, что мы выйдем оттуда фабричными инспекторами и будем приносить пользу народу. Скажу сразу – я не прогадала. Дальше я напишу об этом Институте.

Я подала в начале августа, как тогда говорили, прошение о зачислении и немедленно получила открытку, типографски отпечатанную с пропусками для фамилии, в которой стояло вот что: «Сообщаем, что Вы зачислены быть не можете, так как процентная норма для людей иудейского вероисповедания уже заполнена». Хотя бы честно, а не как в Советское время, когда евреям занижали оценки на приемных экзаменах. Прим. К.К. Вот так – черным по белому. Тогда папа написал заявление Министру Торговли и промышленности, в котором указал, что он полковник медицинской службы, призван на войну и считает несправедливым подобный отказ. И дней через 10-12 я получила из Института уведомление, что я зачислена и могу приехать слушать лекции. Эту историю я знала с детства и теперь думаю, что она вдохновила меня написать летом 1984 года письмо в Принстонскую комиссию по стипендиям и получить деньги для учёбы моей старшей дочки Лены в очень дорогой частной школе. Прим.К.К. И мы с папой поехали в Москву, мне было 16 лет (в октябре должно было исполниться 17). С тех пор я больше никогда постоянно в доме отца не жила. Я часто приезжала, два раза лето полностью проводила вместе с моей семьей – но в родительский дом приезжала только как гостья. Тогда я этого не знала – как не знала ничего о будущем. Два раза она еще жила в доме отца подолгу. Прим. К.К.

Валя осенью поступила в Орловскую частную гимназию Вильгельмины Вильгельмовны Гиттерман, Орловская частная гимназия М.В. Гиттерман, ранее Е.Н. Чибисовой, Ю.К. Остерид, А.А. Сухотиной, 1881 – 1919 годы. В ней училась актриса З.Н. Райх. Прим. К.К. в класс, в котором учились Нина Камлюхина, и дочь владелицы того дома, в котором мы жили, Мура Аверьянова – довольно некрасивая девочка с русой косой чуть ли не до пола.

Няня Настя

У Шурочки сменилась няня. Старая сухая няня Даша захотела на родину и уехала в Екатеринослав, а на ее место пришла совсем еще не старая, лет 32-33, очень полная няня Настя, которую Шурочка страстно обожал и взаимно. Няня Настя пробыла у нас до нашего отъезда в январе 1918 года. Она была замужем за очень красивым, бравым ефрейтором с большими черными усами. Он был на фронте, но несколько раз приезжал «на побывку» и жил у нас. У няни Насти был сын, лет 13 – он где-то служил «в мальчиках». Каждое воскресенье он приходил к матери и проводил у нас целый день.

Если Ленуша уезжала куда-нибудь с няней и Шурочкой – к знакомым или на елку – брали двух извозчиков – на одном рядом с няней поместиться никто не мог.

Года через два – неожиданно, без всякой просьбы – тетя Саша прислала из Александровска в Орел поездом – молодую бонну, кажется немку. Она, тетя Саша, решила, что Шура уже нуждается в чем-то «выше», чем няня. Шура эту бонну к себе не подпускал. Ленуша, рабски слушавшая тетю Сашу, объясняла Шурочке, что то, мол, простая няня, а это уже бонна. Шура ничего слушать не хотел, и по целым дням кричал: «Хочу простую, хочу толстую». А няня Настя, пока переселенная на кухню, старалась украдкой в окно увидеть Шурочку и рыдала. Папа рассказывал, что в окно он сказал няне: «У меня кашель, насморк и чихотка», - няня решила, что у него чахотка и ужасно перепугалась. Речь идет о времени, когда моему папе было два с половиной - три года. Прим. К.К.

Дело в том, что в детской, угловой комнате, на одной стене было нормальное окно, а на другой – очень низкое, так что и с улицы можно было увидеть комнату и даже Шура, стоя у подоконника, видел двор. Вот в это окно и смотрела няня Настя. Если Шура ее замечал – с ним творилось что-то ужасное.

В конце концов, как ни велик был авторитет « великой» тети Саши – бонне купили билет, посадили в поезд, и на ее место вернулась няня Настя к Шуриному и своему счастью.

Няня Настя каждый вечер молилась. В углу висела ее икона, она становилась перед ней на колени, отбрасывала вперед свой передник и клала земные поклоны. А рядом в кроватке на коленях стоял Шурик, отбрасывая, как няня, свою короткую рубашонку, и тоже клал земные поклоны. Так они и жили вместе эти два любящие существа. В детской кроме кровати няни и Шуры, стояла детская мебель, купленная папой в кустарном магазине в Москве на Леонтьевском переулке (где кустарный музей). Мы с ним вместе покупали. Был круглый белый столик, креслице, где обычно сидел Шурочка, и стульчик, на котором, насколько я помню, чудом помещалась няня. Дело в том, что Шурочка ел 3 раза в день только в детской, в столовой во время нашей еды, он не бывал никогда. Ленуша придумала для него специальное меню. Что именно он ел (завтрак и ужин, но всегда одно и то же), я точно не помню. А вот меню обедов знаю точно. Сначала куриный бульон, а потом литая куриная котлетка с «момовкой», так Шура называл морковку. На третье компот или кисель. И так из года в год! Папа вспоминал, как в его детстве, при его матери, готовили абрикосовый компот. Косточку вынимали, раскалывали, и ядро вкладывали назад в абрикос. Рассказывал он, как уже постарше, он с мальчиком насобирал шелковицу и отнес на кухню сделать кисель. А когда кисель был готов, папа съел весь, забыв про мальчика. Тот очень обиделся. Папа всю жизнь был очень рассеянный, но память у него была очень хорошая, и он любил рассказывать нам смешные и нелепые истории, которые с ним приключились. Прим. К.К.

Шура любил иногда попроказничать. Вообще он был на редкость дисциплинированным и хорошо воспитанным, послушным ребенком. Но иногда он проделывал вот что. В голландской печи в детской было поддувало, очень низкое, и там еще какое-то углубление. И вот Шурочка тайком любил туда бросать связку хозяйственных ключей, ножницы небольшие и другие предметы. Вдруг ключи исчезали. В конце концов лезли в поддувало и находили их там.

В детской висела большая трехэтажная полка, и на ней масса Шурочкиных игрушек. Интересно, что Шура никогда не ломал игрушек, я не помню ни одного такого случая. Был там паровоз, пароход «Полтава», слон, шатавший хоботом, собачка, кубики и многое другое. Но Шура особенно любил обезьянку и лисицу. Серую обезьянку с красной шапочкой Шурочке подарил Маркушевич, а с лисицей было вот что: лисица была рыжая, пушистая с большим хвостом, очень красивая. Был день рождения Стасика Винницкого, знакомого мальчика, и Шурочка пошел к нему, неся в подарок такую лисицу, но, придя к Стасику, ни за что не захотел отдавать ему этот подарок. Наконец, папа пообещал купить Шуре такую же лисицу, но в магазинах Орла второй такой не оказалось. Когда папа в очередной раз приехал в Москву, мы с ним, в первую очередь отправились в игрушечный магазин и, к счастью, купили точно такую лисицу. Была еще большая лошадь, на которой Шурочка любил кататься верхом.

Шурочку красиво одевали, не даром он был сыном Ленуши. Носил он часто матросские костюмы, купленные в хорошем магазине.

Так шла зима. Папа и Ленуша в своих госпиталях, Валя и гимназии, Шурочка с няней дома. В госпиталях раненые, операции, смерти, волнения врачей. Помню, что были случаи столбняка, в раны попадала земля – так заболевали столбняком. Тогда это было безнадежно. Зимой у нас в Орле гостили Абрам Наумович – отец Ленуши, тетя Бетя – папина сестра и Даня Компанеец.

Летом 1915 года, до Института, мне доктор Маркушевич, приятель семьи, привез из Москвы I том писем Чехова, изданный Марией Павловной и Михаилом Павловичем – с надписью: «Леночке – хорошей девочке». А папа купил мне все остальные 5 томов. С этого началась моя на всю жизнь любовь к Чехову и прежнему Художественному театру.

В Москве

Итак, я поступила в Институт, и мы с папой поехали в Москву. Заехали мы к тете Юлии - сестре бабушки Гени (Петровка, 25 – старинный дом, не доходя до улицы Москвина. Теперь там какой-то медицинский институт – фтизиатрии?) Сейчас Московский музей современного искусства. Прим. К.К.

На следующий день отправились на Петровку 17, дом во дворе, где у своей тетки жила та самая подруга Соня Васюченко, которая подбила меня поступить в Коммерческий институт. По-видимому, дочь коллежского советника Ивана Михайловича Васюченко. Работал в Екатеринославском Окружном суде, 2-ом гражданском отделении. Из книги «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К. Сама она туда поступила. Тетка эта – Валентина Александровна Мургузина, занимала квартиру из 4-х комнат и жила, как тогда говорили «на содержании» у Михаила Константиновича Миронова – адвоката из очень богатой старообрядческой семьи. По ее версии Миронов не может на ней жениться, так как она не старообрядка. Мироновы были старинной купеческой семьей, владели текстильными мануфактурами. В Москве в это время была фирма «Наследники М, Миронова и Ко». Мария Федоровна и Михаил Константинович Мироновы в 1915 году были кандидатами в директоры. Так что он был не только старообрядец, но и женат. Прим. К.К. Две комнаты занимала она со старухой – матерью, одну сдавала Соне Васюченко, а одну, весьма охотно, сдала мне, т.к. за комнату назначила 40 рублей в месяц, а за обеды – 20 рублей – итого 60 рублей. Это была неслыханная цена, но папа, чтобы я была в «надежной» квартире, согласился, Мы тотчас перевезли мои вещи: огромный сундук, в который можно было бы вложить трех 5-6 летних детей, одного на другом.

В Художественном театре

Папа поселился в трех шагах на Петровских линиях в Элит-Отеле, где потом всегда останавливался. Элит-Отель расположен был на месте бывшей усадьбы В.А. Нащекина. С 1909-1913 гостиница «Россия», 1914 - 1917 «Элит», с 1918 – до конца 40-х годов – «Аврора». Здесь также размещался «Петровский театр миниатюр». С 1956 года «Будапешт». Прим. К.К. А вечером мы с ним были в Художественном театре на «Месяце в деревне». Пьеса Тургенева. Прим К.К. Билетов в кассе, разумеется, не было (тогда их по пятницам целиком раскупали на неделю), и мы купили билеты у одного из множества перекупщиков, торговавших билетами у театров по повышенным ценам. Тогда в Художественном театре были такие цены: первые ряды – 5 рублей, дальше – 3 рубля и значительно выше - 1 рубль 50 копеек.

Я не берусь описывать свое благоговение. Вероятно, оно таково у правоверных евреев при въезде в Иерусалим или мусульман, достигших Мекки. Иерусалим – святыня трех религий, и могу заверить, что этот город вызывает трепет и благоговение не только у правоверных и ортодоксальных евреев, сама его испытала. Прим. К.К.

Я помню этот спектакль (как и все, виденные тогда в Художественном театре) так отчетливо, как будто видела его вчера.

Московский Коммерческий Институт

На следующий день папа проводил меня в Институт. Ему, вероятно, было приятно, что его дочь – студентка. Мне не было 17 лет. Я была тихая, чрезвычайно скромная, даже застенчивая и совершенно не признавала «двуногих» (по терминологии папы) Много, много лет спустя я узнала, что нравилась многим, но тогда это меня не касалось и не интересовало.

«В момент образования института, 19 февраля 1907 года, он именовался «Коммерческий институт московского общества распространения коммерческого образования». В тех условиях это было по существу первое высшее учебное заведение России, готовившее коммерсантов высокой квалификации для быстроразвивающихся отраслей народного хозяйства страны. Социально-экономическое развитие России в конце XIX — начала XX веков поставило в число первоочередных задач необходимость подготовки экономистов, финансистов, коммерсантов, товароведов, инженеров.» Википедия. Прим. К.К.

Я уже писала, что выбрав этот институт, не прогадала. Дело в том, что за два года до 1915 года, министр народного просвещения Кассо издал какой-то приказ, ущемлявший свободу в Московском университете, и, в знак протеста, цвет профессуры, все лучшие, имевшие (многие) мировые имена – все они покинули университет и перешли в коммерческий институт. В 1911 году в Московском Университете произошли студенческие волнения. Министром образования Кассо и губернатором Москвы были введены жандармы для подавления волнений. Ректор А.А. Мануйлов вместе с заместителями и 111 профессорами перешли у другие учебные заведения. Не точно, что все они перешли в Коммерческий Институт. Многие из них уже работали в нем с его создания в 1903 году. Прим. К.К.

Я хочу перечислить их имена: Новгородцев (стал директором Коммерческого Института), - П.И. Новгородцев был одним из лидеров конституционных демократов. Он стал директором 1906 году. Прим. К.К., Булгаков (тот самый!), - имеется в виду философ и теолог отец Сергей Николаевич Булгаков, арестованный и затем высланный в 1922 году. Прим. К.К. Богдан и Игорь Кистяковские, - Богдан Александрович Кистяковский, правовед, философ-неокантианец, социолог преподавал на Коммерческих курсах, впоследствии Институте с 1906 года, в 1917 переехал на Украину, в 1918 уже преподавал в Киеве в Униветситете святого Владимира. Умер в 1920 году. Сын Георгий иммигрировал, был профессором Принстона и Гарварда. Прим. К.К., Кизеветтер, - Александр Александрович Кизеветтер. Кадет и депутат II-й Думы. Ушел из Московского Университета в 1911 году в знак протеста. После Октябрьской революции в статьях выступал против политики и практики большевиков. После арестов, выслан в сентябре 1922 года. Преподавал русскую историю в Пражском Университете. Прим. К.К., Егоров, - Дмитрий Николаевич Егоров – историк. Преподавал в Московском Университете, вышел вслед за удалением Мануйлова. Прим К.К. Котляревский, - Сергей Андреевич Котляревский, профессор Московского Университета, доктор всеобщей истории. Прим К.К., Ильин, - Иван Алексеевич Ильин, преподавал философию права, выслан в 1922 году. Прим.К.К., Покровский, - Иосиф Алексеевич Покровский, написал труд по истории римского права. Умер от астмы в 1920 году. Принадлежал к группе философов, высланных в 1922 году. Прим. К.К., Гольштейн, - И.М. Гольдштейн? Экономист. Прим. К.К., Фортунатов, - Депутат 11-Й Государственной Думы. Прим. К.К., Мануйлов (может быть кого-нибудь я забыла). А.А.Мануйлов – член ЦК и автор аграрной программы. Прим.К.К.

Занятия происходили 2 раза в день – с утра и с 5 вечера, и я каждый день ездила II-м трамваем с Петровки, мимо Большого театра, городской Думы (музей В.И. Ленина), Красной площади, через Москворецкий мост и Пятницкую – на Зацепу в Стремянный переулок (теперь Институт им. Плеханова) делая в день 4 таких рейса.

Первый курс занимался в огромной, выстроенной амфитеатром в отдельном здании, «аудитории Марка». Эту аудиторию, т.е. все это здание, выстроил на свои средства купец Марк. Сведений о купце Марке нет, зато в 1919 Институту присвоено имя Московский институт народного хозяйства им. К.Маркса, хотя он вряд ли давал деньги на строительство. С 1903-1907 это были Коммерческие курсы. Уровень преподавания был очень высокий с самого начала, поэтому в 1907 году курсам было присвоено звание Института. Курсы были созданы по инициативе и на средства купца А.С. Вишнякова . Алексей Семенович Вишняков был представитель старинного рода кашинских купцов, известный благотворитель. Он собирал частные пожертвования, дали деньги Коноваловы, Морозовы, Рябушинские, Четвериковы, Сорокоумовские, Абрикосовы. В этот Институт принимались женщины и лица различного вероисповедания, правда, процентная норма была, как мы ранее читали. С 1924-1991 Плехановский Институт. Прим.К.К.

Я поступила на правовое отделение В Коммерческом Институте не было строгого разделения на гуманитарные, естественные и технические дисциплины, Прим.К.К., и начала самым добросовестным образом посещать лекции (мне кажется, что семинары начались со второго курса). Студентов на первом курсе было много – боюсь сказать, что человек 200.

Между прочим, напоминаю, что именно в этом институте зародилась студия Вахтангова, что тогда со мной (но я этого не знала), там учился Пильняк и многие впоследствии известные люди.

Во втором семестре к нам приезжала какая-то итальянская делегация, которую на хорошем французском языке приветствовала от имени студентов чуть рыжеватенькая студентка.

Через 10 лет – в 1925 году, я летом была в Сольвычегодске. В одном дворе со мной жил ссыльный церковник из Москвы, старик. К нему в гости приехала невестка с внучкой лет пяти. Я ее мигом узнала – это была та самая рыжеватая студенточка. Она вышла замуж за студента Татура (впоследствии профессора этого же института). Наверное, Татур Сергей Кузмич (1897-1974) специалист по экономике. Прим. К.К.. Мы с ней встретились и вспоминали старину. Прошло еще 3-4 года. Я была на Харьковском вокзале, кого-то встречала, поезд опаздывал. Напротив стоял пассажирский поезд и с нем товарный вагон. Около вагона стояла постаревшая студентка, а в вагоне гроб, ее дочери, умершей в Ялте от скарлатины.

На каникулы я поехала в Орел. Папа присылал мне 100 рублей в месяц, я копила деньги на подарки домой. Шуре я купила игрушку – пароход, Вале – книжку, Ленуше – великолепную ярочную, видимо, ярусную, прим. К.К., вазу для фруктов – стекло в металле, а папе роскошный из мягчайшей темно-вишневой кожи – бювар, папку, Прим. К.К..

Болезни отца

Во второй половине первого курса начались папины болезни, продолжавшиеся в следующем году. Началось с того, что извозчик вывалил папу на всем ходу из саней, и папа очень ушиб руку и плечо. Папа долго лечился, рука очень болела, мешала работать, и папа поехал в Москву к известному невропатологу профессору Минору Минор Лазар Соломонович, 1855 Вильно – 1942 Ташкент. Создатель научной школы невропатологов. Среди прочего занимался исследованием болезней, специфичных для евреев. Прим. К.К. Профессор разозлил и возмутил папу. Он сказал, что все, что было с рукой – это на нервной почве. Папа долго возмущался этими словами, говоря – «Я ведь вывалился из опрокинувшихся саней!» А что еще можно было ожидать от невропатолога? Возможно, выпадение из саней не было типично для евреев, у них все на нервной почве, от страха, что могут вывалить. Надо было ехать к простому костоправу. Прим.К.К. Болезни следующего, 1916 года, были гораздо серьезнее. Папа заболел двухсторонним крупозным воспалением легких. Хотя ему тогда было всего 44 года, н болезнь угрожала его жизни. Ведь антибиотиков не было, сердце у папы было больное, болезнь протекала трудно. Это было как раз на рождественские каникулы, и я была в Орле. Я просто с ума сходила от ужаса, И в это время ко мне из Екатеринослава приехала в гости моя лучшая подруга – Лиля Брюхачева. По-видимому, дочь Коллежского советника, Бориса Васильевича Брюхачева. Б.В. Брюхачев, работавшего В Екатеринославском Окружном суде 2-м уголовном отделении. Также был Гласным Екатеринославкой Городской Думы. «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К. Я просто не могла ей уделить никакого внимания, т. к. с утра до вечера, как и Ленуша и Валя, мучилась из-за папы. Слава Господу – он стал поправляться.

Но в следующем году (не помню, почему я была в Орле – может быть каникулы?) папа стал чувствовать ревматические боли в руках и прописал сам себе мазь «мезотан».

Мезотан—метоксиметиловый эфир салициловой к-ты, маслянистая жидкость, смешивающаяся с алкоголем и маслами; обладает слабым запахом. Легко всасывается кожей, к-рую более раздражает, чем предыдущий препарат, почему в чистом виде и крепких разведениях может применяться только в виде смазываний, а не втираний. Наружно—в чистом виде или в смеси с растительным маслом в равных частях. Также в виде мазей (10-30%) при остром и хрон. ревматизме, подагре, плеврите, ангине и пр. Место после смазывания или втирания мази остается неприкрытым. Медицинская Энциклопедия. Прим. К.К.

Ему в аптеке приготовили разложившуюся мазь, и когда он смазал особенно болевшую руку, на ней вскочили громадные кровавые пузыри, распространившиеся до локтя. Я помню, что рано утром меня разбудила Ленуша и сказала: «Вставай, у папы гангрена руки, рука черная, её придется ампутировать». Кажется, все орловские врачи были у папы, прикладывали к руке лёд, давали лекарства, не знаю, что еще делали, и рука постепенно стала светлеть, пузыри засыхать и лопаться, и появилась надежда на выздоровление.

Лето в Очакове

Наступило лето 1916 года. Брат Ленуши, Григорий Абрамович Бердичевский, чудеснейший человек чеховского типа и внешности, был как врач-хирург тоже мобилизован на войну и работал в крепости Очаков, на берегу Черного моря. Он написал Ленуше, что летом поселился на роскошном дачном участке, который можно сообща недорого купить и, чтобы мы все приехали.

Участок этот, очень большой, был расположен на довольно высокой горе, а в недрах этой горы были пороховые погреба. Когда с дачи спускались по тропинке к морю, то проходили мимо нескольких запертых дверей, ведущих в погреба, и у каждой такой двери стоял часовой.

Соседей не было, пляж был пустынен и кроме обитателей нашей дачи никого на пляже не было. Прямо напротив дачи был хорошо виден остров Березань Пушкинский Буян. Прим. К.К., на котором был расстрелян лейтенант Шмидт и матросы. Петр Петрович Шмидт один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года. Был канонизирован в Советское время. В «Золотом теленке» у Ильфа и Петрова фигурируют «сыновья лейтенанта Шмидта». Сын у лейтенанта Шмидта был от проститутки, на которой он женился в духе времени. Прим. К.К.

Повторяю, участок был огромным. На нем стояло 3 дома, т.е. один был настоящим домом в несколько комнат, с верандой, с вышкой. Два других были маленькими по 2 – 3 комнаты, очень «дачные». Конечно, не бревенчатые, какие бывают на Севере. Кроме домов была « людская», сарай простой и каретный и погреб со льдом. Был огромный плодоносящий виноградник на полторы тысячи лоз и вокруг крокетной площадки – роскошные абрикосовые деревья, так что играешь в крокет и ешь абрикосы. Дача продавалась. Она принадлежала отставному полковнику Станкевичу, уже немолодому человеку. Григорий Абрамович, папа и папин брат из Петербурга – дядя Сима, втроем купили эту дачу – за сколько – не помню. Но ни Сима, ни его жена, на даче ни разу не были.

По воспоминаниям Анны Семеновны Компанеец, дочери дяди Симы, они там бывали. Анна Семеновна (Ася) вспоминала, что «мальчиков было очень много. Вокруг имения были собственные виноградники, обсаженные ореховыми деревьями. Дети лазили на деревья и собирали орехи. Потом орехи складывали на какой-то башенке, и еще были беседки, в которых подвешивали виноград для сушки. Дача была на высоком берегу моря со своим собственным спуском, а кругом на несколько километров не было других построек. Город был тоже на каком-то расстоянии, а позади имения была старая разрушенная крепость – раздолье для игр». Прим. К.К.

Станкевич уехал, и дача стала заселяться родственниками Ленуши. В большом доме жили Григорий Абрамович с женой Марией Никаноровной и три мальчика: Лева, Юлик и Лео.

Мария Никаноровна Мальцева происходила из семьи столбовых дворян по сведениям Валентины Соломоновны.

Столбовое дворянство — в дореволюционной России представители дворянских родов, относившиеся к древним потомственным дворянским родам. Название происходит от так называемых Столбцов — средневековых списков о предоставлении представителям служилого сословия поместий на время их службы. В дальнейшем поместья стали наследственными. В XVII - начале XVIII века основными документами ежегодной записи служилых людей по московскому списку были боярские списки, которые в 1667-1719 гг. велись в форме книг, повторявших по назначению и структуре боярские списки-столбцы. Поскольку для действительно древних русских дворянских родов основным доказательством их древности являлось упоминание в этих столбцах — то такие дворяне назывались столбовыми.

Григорий Абрамович был в семье репетитором, он и Мария Никаноровна влюбились друг в друга, и им пришлось сбежать, так как семья не позволила бы им жениться. Родились два мальчика, оба получили фамилию Мальцев. Григорию Абрамовичу пришлось креститься, чтобы жениться и усыновить своих детей. Прим.К.К.

Кроме этой семьи в большом доме жила тетя Саша с мужем и тремя сыновьями (о них я уже писала), и c горничной Марфушей.

Лео Бердичевский – Вронский

Лео был круглым сиротой, сыном, умершего в Париже ленушиного брата Наума Абрамовича Бердичевского, врача, политического эмигранта. Сперва умерла мать Лео, а потом, в 1913 году, отец, и тетя Саша ездила в Париж и привезла Лео, не знавшего ни слова по-русски и бывшего французским подданным. Ему в 1913 году было лет 9.

Тетя Саша и ее брат Григорий Абрамович воспитывали сына рано умершего брата Наума. Он жил во Франции в эмиграции из-за своих левых убеждений. Наум Абрамович Бердичевский и его жена, кажется, тоже врач, умерли от туберкулёза.

Вот, что я нашла о Науме.

Деятели революционного движения в России

Бердичевский, Наум-Нахман Абрамович, еврей, мещанин г. Бердянска, сын купца (Таврич. губ.). Род. 22 авг. 1869 г. в с. Берестовом (Бердянск. у., Таврическ. губ.). Учился в Бердянск. гимназии; оставил ее в 1887 г., не выдержав выпускного экзамена. В 1886 г. учеником 7-го класса заведовал тайн. библиотекой для самообразования, хранившейся на квартире М. Энгеля. С 1889 г. жил в Париже, где слушал лекции по медицине, жил на одной квартире с Дав. Гурари. Обыскан 17 (29) мая 1890 г., арестован и привлечен французскими властями к дознанию по делу о приготовлении в Париже разрывных снарядов; за отсутствием улик освобожден из тюрьмы и от ответственности. Переехал из Парижа в Лион. Должен был быть привлеченным к дознанию при Петерб. ж. у. по делу Н. Истоминой и друг. Разыскивался по циркуляру деп. пол. от 28 мая 1890 г. По соглашению м-ров вн. дел и юст. (от 23 янв. 1892 г.) дело о нем приостановлено впредь до явки или задержания. В нач. 1895 г. ходатайствовал о разрешении на основании манифеста 14 ноября 1894 г. возвратиться в Россию. По выс. пов. от 27 апр. 1895 г. ходатайство его удовлетворено с подчинением гласн. надзору на родине, в Бердянске, на три года, и с тем, что возбужденное о нем в 1890 г. дознание должно быть прекращено. Вернулся 19 июля 1895 г. в Россию. Жил в Бердянске, откуда выбыл 9 янв. 1896 г. с разрешения Таврическ. губ-ра в Мелитополь, а затем скрылся за границу.



Сидят слева направо Абрам Наумович, Елена Абрамовна. Стоят Валя Компанеец, Даниил Компанеец

С Давидом Гурари Наум был знаком еще по гимназии. Оба они были в одно время исключены из гимназии. И оба вместе в Париже обучались медицине. М. Энгель, у которого хранилась нелегальная литература, был дедом Наума и отцом Юлия Энгеля – Менахемом-Менделем Энгелем.

Неонила Истомина, упомянутая в деле Наума Бердичевского училась в Петербурге на Бестужевских курсах. Принадлежала к группе народовольцев. Одна из членов кружка была Вера Гурари, возможно сестра Давида. Петербургский кружок имел связь с иммигрантами в Париже. Связная Гинсбург забыла в лавке свой кошелек с именами, и эта группа была арестована. Неонила Истомина выдала все имена.

Тетя Саша перевезла сына Наума в Россию. Лео привез из Франции карнавальный костюм индейца, он в 30-х годах перешел к моей двоюродной сестре Нине Гинзбург, дочке Валентины Соломоновны. Костюмы индейцев популярны во Франции и теперь. Три года назад я попала на костюмированный бал в Дижоне, все французы изображали индейцев. Лео, как и все дети в семьях Лимбергеров и Бердичевских, рос чрезвычайно революционно настроенным. Фамилия Бердичевский не соответствовала его умонастроениям, и он взял себе псевдоним Вронский (!), наверное, по созвучию с Троцкий, и по малому знакомству с русской литературой. В 37 году его арестовали как французского шпиона, в 1913 никому не пришло в голову поменять его подданство. Тетя Саша добилась свидания со следователем, получила протоколы допросов, все подписанные Лео, убедила следователя, что они подписаны «вранье» и выручила Лео из тюрьмы, Случай уникальный, я привожу его, как пример энергии и силы убеждения тети Саши. Лео воевал во Вторую Отечественную и потерял руку. В Москве живет его дочь – Карина Вронская. Прим. К.К.

Юлий Дмитриевич Энгель и его семья

В одном из маленьких домов жила наша семья с няней, а в другом маленьком доме семья родственника, очень известного музыковеда, Юлия Дмитриевича Энгеля, его жены – пианистки – Антонины Константиновны А.К. Хейфец. Прим. К.К., и двух дочерей. Веры – красивой, гордой брюнетки и младшей Ады – художницы.

Моя тетя Валя однажды подслушала их разговор. Вера выговаривала Аде: «Ада, ну, зачем тебе кузен Лева, ведь за тобой ухаживает Рахманинов?» Но, во-первых, Рахманинов был женат, и у него было две дочери, а во-вторых, ему было под сорок. Через три года Юлий Дмитриевич с женой уехали в Палестину через Германию. Юлий Дмитриевич Энгель, знаменитый собиратель еврейской народной музыки и композитор родился в Бердянске в 1868 году. Мой папа называл его «дядя», на самом деле он был дядей Елены Абрамовны Бердической, а так же Григория Абрамовича и Александры Абрамовны Лимбергер и младшим братом их матери.

Другая сестра Юлия Энгеля была замужем за Кернером в Гуляй-Поле. Ее правправнучка, моя племянница – Лена Бурышева, помогла мне с выяснением степени родства с Энгелями. Юлий Энгель описал свое детство в многодетной и довольно бедной семье, очень русифицированной. Отец Менахем-Мендель Энгель был торговец мясом, может быть и резником. Юлий Энгель почти не знал идиша и выучил его, когда стал собирать еврейскую народную музыку. Энгель работал перед отъездом в еврейском приюте в Малаховке, забавный каламбур, ведь Энгель – Ангел, по-еврейки Малах. Есть версия, что эта фамилия известная в западной Европе уже в 14 веке, означала человека, работающего при королевском дворе по поручениям, по аналогии с ангелами исполняющими поручения Бога.

Энгели были столичной интеллигенцией, дружили с Пастернаками, Рахманиновым, Танеевым. Как-то я читала о встрече Юлия Энгеля с Рахманиновым в доме Танеева и, вдруг, поняла, что этот дом я хорошо знаю, И его маленькие темные сени, и большую комнату на втором этаже во много окон с низкими подоконниками, где они беседуют. Дом этот находился в переулке рядом с Пречистенкой, принадлежал музыкальной школе, которая располагалась в здании бывшей Поливановской гимназии. В этом доме Танеева, на втором этаже мой сын, Марк, брал уроки флейты у учителя Сергея Ивановича. Фамилию, к сожалению, забыла.

Мать Энгелей была Лея Губергриц, папа дружил с Марком Губергрицем. Он, Юра Кофман, родственник Елены Абрамовны, и мой папа вместе росли и учились, вместо школы, у частного учителя Орлова. У нас в семейных архивах сохранились фотографии семьи Энгеля. Папа рассказывал мне, что Энгель, живя в Тель-Авиве, году в 24-м, писал моему деду Соломону Марковичу Компанейцу. Он звал моего деда переехать в Палестину, бабушка Елена Абрамовна к этому времени умерла. Моему деду предлагали возглавить кафедру уха, горла, носа в Университете в Яффо. Не знаю, устраивал ли это Энгель. Мой дед писал, что благодарен большевикам за то, что они уничтожили антисемитизм. К счастью, он не дожил до звериного послевоенного антисемитизма. Но это сильно отразилось на отношении к его заслугам, о чем речь пойдет в главе об увековечении его памяти.



Сидят: Юлий Дмитриевич Энгель, Антонина Константиновна Хейфец. Стоят: Вера Энгель, служанка, Ада Энгель, Соломон Маркович Компанеец. "Изобилие" 1917 год

Энгель писал о своей жизни в Палестине: «мы одной рукой пашем землю, а другой защищаемся от врагов», намек на слова пророка Исаи, - «перекуем мечи на орала». Энгель участвовал в экспедициях Ан-ского по собиранию еврейского фольклора, он собирал и записывал музыку, и через эти культурные интересы пришел к сионизму. К сожалению, весь архив моего деда погиб в Харькове во время войны.

Обе дочери Энгеля остались в Москве. Они были близки с семьей Пастернаков, Юлий Дмитриевич учил Бориса музыке, и был своим человеком в доме его родителей. Ада дружила с Женей Лурье, тоже художницей. Ада оформляла некоторые павильоны ВДНХ, тогда называлась ВСХВ или Всесоюзная СельскоХозяйственная Выставка. Ада покончила собой в конце тридцатых годов. Вера тоже покончила собой, дожив до преклонных лет.

Юлий Дмитриевич Энгель (16 (28) апреля 1868, Бердянск Таврической губернии — 11 февраля 1927, Тель-Авив) — музыкальный критик, композитор, журналист, литератор, фольклорист.

Окончил юридический факультет Харьковского университета, Московскую консерваторию (1897) по классам композиции (педагоги — Танеев и Ипполитов-Иванов). С 1897 г. до 1918 г. заведовал музыкальным отделом в московской газете «Русские ведомости». Является редактором музыкальных статей в Энциклопедическом словаре Граната, редактором перевода музыкального словаря Римана и переводчиком специальных книг по музыке. Перевел с немецкого музыкальный словарь (Musiklexikon) Х. Римана и добавил к нему русский отдел. Один из основателей народной консерватории в Москве (1906 год). Автор статей о Н.А. Римском-Корсакове, П.И. Чайковском, С.И. Танееве и о др. композиторах. Автор огромного количества музыкальных статей, позднее неоднократно издававшихся книгами.

Сочинил множество музыкальных произведений (романсы, фортепианные пьесы и прочее).

Известный пропагандист еврейской народной песни. Музыкально обработал много еврейских песен. В 1900 г. он прочитал в Московском Императорском этнографическом обществе доклад об еврейской народной песне, иллюстрируя его вокальным исполнением народных песен в собственной обработке. Этот вечер вызвал целое движение среди еврейской музыкальной молодежи. В результате основалось Общество еврейской народной музыки в Петербурге. Читал цикл лекций по этой же тематике в различных городах России в сопровождении музыкальных иллюстраций. Совместно с С.А. Ан-ским предпринял ряд поездок, преимущественно на юг России, для записи народных еврейских мелодий.

Издал три выпуска «Еврейских народных песен» в собственной обработке. Между ними выдаются: «Ahawath rajah», «Sol ich sein а Row», «Ach nit gut», «Blaibt gesund», «Wi wer singt», «As ich wolt gehat», «Anhadal», «Er hot mir zugesogt» и мн. др.

После Октябрьской революции 1917 сотрудничал в Музыкальном отделе Наркомпроса РСФСР. С 1922 жил за рубежом.

Юлий (Йоэль) Дмитриевич Энгель писал о себе: «В детстве, если мне и пришлось слышать некоторые прекрасные еврейские напевы, то главным образом только в инструментальном исполнении отца, игравшего на гитаре, настоящей же еврейской песни со словами, в ее настоящей тихой среде мне слышать почти не приходилось. Да и вообще, в том городе Таврической губернии, где я вырос, строго патриархальной еврейской руки почти не было, или, по крайней мере, я ее не видел. Я даже никогда не говорил в детстве на еврейском языке, ни в семье, ни вне ее, — хотя, слыша язык вокруг себя, понимал его». «Генеалогия семей Губергриц и Энгель.» Ада Рогинская Энгель, автор воспоминаний об отце. « Интернетные сайты».

Обращение к национальным культурам было одной из форм романтизма, сравни Гоген и его Таити. Так Диего Ривера создал Мексиканскую культуру из элементов местной традиции, замешанных на экспрессионизме. Цивилизация индустриализировалась и глобализировалась, а художники поворачивались в сторону местных «национальных» корней, ими же отчасти и сочиненных.

На эти мысли навело меня посещение города Санта Фе в Нью Мексике. Город построен в стиле «пуэбло», глинобитные домики с торчащими деревянными балками. В двадцатых – тридцатых годах город «отчистили» от всех англокультурных наслоений и постановили строить дома в испано-индейском стиле, что является искусственным культурным мифом. Прим.К.К.

Григорий Абрамович Бердичевский и его сын Лева Мальцев

Григорий Абрамович Бердичевский приехал к нам в гости, когда мне было пять лет, и я с родителями и братом проводила лето в Рыбачьей Слободке около Бердянска. Это было к концу августа или даже в начале сентября. Моему брату в это время исполнилось три года. Нам Григория Абрамовича представили как дедушку Гришу, хотя он не выглядел как дедушка, а был совсем отдельный старый человек. Лицо у него было, как свернувшийся сухой лист, и множество темных пятен на руках, которые мне понравились. На меня он не посмотрел, тихо разговаривал с моим папой и, сидя на стуле, смотрел, как Дима играет двухъярусной дорогой, которую он привез в подарок. Машинка скатывалась вниз, инерцией взбегала наверх, опять вниз и опять вверх.



Григорий Бердичевский – студент.

(Из архива А.Л. Бердичевской-Черномордик)



Он уезжал, наверное, в тот же день, к вечеру, и я уговорила родителей отпустить меня проводить его до шлагбаума, метров триста от дома. Мы вышли вдвоем на дорогу, с одной стороны море до горизонта, а с другой степь до горизонта, и в этот момент я поняла конечность времени. Времени отпущенного мне с дедушкой Гришей, которое кончалось у стрелки шлагбаума на железной дороге. Степь цикадами отщелкивала секунды. Я что-то быстро рассказывала, надеясь, что он заметит меня. Я была в эйфории, не помню, что я бормотала, я хотела только, чтобы он посмотрел на меня. Всю следующую зиму я мечтала заболеть, чтобы дедушка Гриша приехал меня лечить.

Мой папа в Бердянске купил дедушке Грише серую фетровую шляпу, взамен утопленной им в детстве в бочке с водой, пока тот беседовал с его матерью. Он был явно рад приезду своего дяди и готовился к нему. Дима утащил новую шляпу, чтобы с ней поиграть, кажется, даже собирался в нее налить воду, был быстро пойман, и взрослые ощутили умиление. История дважды повторилась с небольшим вариантом.



Григорий Абрамович Бердичевский в 1950 годах

Кузен Лева, соперник Рахманинова, которого я видела в Киеве, был жовиальный красавец, даже со мной 12-ти летней кокетничал. Лев Григорьевич Мальцев, у которого доживал свой век его отец, Григорий Абрамович Бердичевский, был смолоду очень революционно настроен, рано вступил в Коммунистическую партию и женился, по тогдашней моде, на производственнице, Зине. Зина была грубоватая тетка, с Григорием Абрамовичем они взаимно друг друга недолюбливали. Лев Григорьевич когда-то работал прокурором на Украине. Наверное, на его совести было много темного. Однажды, он присудил уголовника к смертной казни, мать осужденного нашла маленького сына Льва Григорьевича и Зины, игравшего во дворе, и угостила его отравленными конфетами. Юра Мальцев выжил, но какие-то яды отравили его душу, он работал в Москве в ЦК партии. Я его никогда не встречала. В конце 50-х я с родителями была в Киеве. Мы пришли в большую, шикарную квартиру, где жил, вернее, лежал в своей спальне Лев Григорьевич Мальцев. Дедушка Гриша вышел из своей спальни поздороваться. Дядя Лева почти не вставал, он был болен почками и вскоре умер. Тетя Зина лежала не от болезни, а за компанию, в своей спальне.

В двадцать лет я узнала, что Григорий Абрамович Бердичевский перед смертью написал воспоминания. Я поехала в Киев, чтобы их найти. Было лето 68-го года, лето вторжения в Чехословакию. Весь город стоял в очередях за мылом и спичками, почему-то они быстрее всего исчезают во время войны. Тетя Зина переехала из большой квартиры в однокомнатную, она по привычке лежала в постели. Рукописи воспоминаний у неё не было, как она мне объяснила, пришлось избавиться от всего лишнего при переезде. Мои родители решили, что она их выбросила из нелюбви к свекру, и боязни за карьеру сына.

Второй сын Григория Абрамовича, рано умерший, Юлий, был женат на женщине по фамилии Шерудило. Она была в Москве директрисой школы. Когда мой брат был в старших классах, и у него были проблемы с поведением и успеваемостью, мой отец отвел его в школу Шерудило. Она моего брата сразу полюбила, потому что он напоминал ей покойного мужа. По-видимому, ее сыном был Феликс, а у Феликса сын Юлий. Он был старше меня года на четыре. Когда ему было 14 лет, он покончил собой. Лег под родительскую кровать и поставил ножку себе на горло. Родители легли спать и убили его. Вставка К.К.

Анатолий Яковлевич Лимбергер и другие потомки тети Саши

А.Я. Лимбергер или дядя Толя, как я его называла, был младшим сыном А.А. Бердичевской – тети Саши. Он был по возрасту ближе других кузенов к моему отцу и иногда у нас бывал. Первую жену его звали Юлия, и она рано умерла от рака груди, мне тогда было два или три года. Почему-то я помню сцену: я сижу в кроватке, еще с сеткой, а она сидит на стуле, по бокам стоят Юра и Неля, ее дети. Это они принесли мне в подарок большого серого мишку. Мама с ней дружила, и говорила, что она была очень добрым человеком. Дети ее, однажды, жили в нами в Бердянске летом.

Дядя Толя был веселым, разговорчивым человеком. Он преподавал философию в юридическом институте, где работала и тетя Лена. Какая философская школа тогда в России доминировала, известно. Так что он был преподавателем марксизма. Однажды, уже в 60-ых он появился с новой женой, сильно моложе, накрашенной и грубоватой. Разговор шел о детстве в Очакове. Вдруг новая жена сказала: «Да, вы же, Лимбергеры, были буржуи. Вы ж богатые были». «Нет-нет», - смеялся дядя Толя, - «вот Компанейцы были действительно богатыми».

Почему врачи считались буржуями, непонятно. У кого они отбирали прибавочную стоимость? Они работали и зарабатывали себе на жизнь. А те кто законно унаследовал деньги, тоже буржуи? Вообще в русском народе укорено мнение, что деньги честно нельзя заработать. «Трудом праведным, не наживешь палат каменных». Отсюда популярный лозунг «Грабь награбленное», правда, напоминающий и талмудическое «Укравший у вора не вор» (hагойнеф мин hаганеф путл).

Году в 69 я была около Московской синагоги, там тогда модно было собираться. К мне привязался довольно красивый мальчик и пошел провожать домой. Он много о чем-то рассказывал, но был мне не интересен, и, видимо, заметил это. Тогда он стал рассказывать, какой в его институте есть потрясающий профессор, очень знающий. И как этот профессор его выделяет и любит. «Как его зовут?» «Анатолий Яковлевич Лимбергер» - «Это мой дядя». Тут бедняга понял, что его последний козырь бит и ушел, не спросив телефона.

Сын дяди Толи, Юрий Лимбергер живет в Москве, он профессор геологии.

Да, еще журналист Анатолий Валентинович Лимбергер, который в 80-х и 90-х работал на радио Свобода, тоже внук тети Саши. Он вел общественно-политические программы. Его сын священник в Штутгарте о. Илья Лимбергер.

Фамилия Лимбергер происходит от названия города Лемберг, то есть Львов, по-нынешнему. Иногда эта же фамилия пишется Лембергер. Говорит она о том, что семья эта жила в Лемберге, то есть, они выходцы из Галиции. Вставка К.К.

В Очакове. Смерть Абрама Наумовича Бердичевского

Жили мы дружно и довольно шумно. Шесть мальчиков (не считая маленького Шуры) и четыре девицы: мы с Валей и Энгели. Мальчики ежедневно удили и приносили ведро скумбрии. У Григория Абрамовича денщик был грузин, и отлично готовил. Играли в крокет, а часов в шесть вечера брали корзину и ножницы и шли срезать кисти роскошного винограда. Ежедневно купались в море, причем, когда в воду входила няня Настя – папа уверял, что море вышло из берегов. Откармливали поросенка и ели мороженое – сразу 20 человек.

Поехали туда (в Очаков) Ленуша с Валей и Шурой, причем Ленуша оттуда ездила навестить больного отца (рак горла). Абрам Наумович Бердичевский в последние годы заведовал конторой Большой Хоральной Синагоги в Екатеринославе, об этом я писала выше. Я нашла его имя в списке «Духовенство Екатеринослава», а найдя, вспомнила, что папа мне когда-то об этом рассказал, но я не знала, о каком дедушке идет речь. Прим. К.К.

Я перепишу сейчас все папины письма к Ленуше (мы с ним сначала оставались в Орле). Это много, но лучше всего расскажет о нашей жизни тогда. (Может быть, будут незначительные сокращения.)

Орел, 29/V, 1916 год. Письмо I.

Только что получил твою открытку из Харькова. Сегодня я получил из Очакова телеграмму с запросом о дне твоего приезда, т.к. она, очевидно, разминулась с моей телеграммой о твоем отъезде... Очень рад, что Шурочка ведет себя молодцом. Как здоровье Вали?.. Напиши мне подробно об Абрам. Наум. Как глотает? Лежит или ходит? Одним словом обо всем подробно. Кланяйся всем. Твой Зяма. Целую тебя и деток.

Орел, 30/V, 1916 г. Письмо II.

Дорогая Ленуша, ты очевидно приедешь в Очаков в весьма тяжелую минуту, и я страшно скорблю, что ты, хотя и против своего желания, так отложила свою поездку. Хотелось бы в такую горестную полосу быть поближе к тебе, чтобы хоть чем-нибудь облегчить твое большое горе. Но, к сожалению, я связан по рукам и по ногам и сдвинуться с места никак не возможно... полагаю, что ты уже в Очакове. Здесь все по-старому. Твой Зяма. Кланяйся всем. Целую тебя и деток.

Еще письма из Орла.

Орел, 1/VI. Письмо III.

Дорогая Ленуша. Сегодня весь день жду не дождусь от тебя телеграммы... Вчера у меня был плохой день, пришлось решиться на экстракцию зуба... Анестезии я боялся, и мне сделали эту маленькую операцию без всякого обезболивания. Я так адски страдал, что потом весь день чувствовал большую слабость, к тому же десна не переставала болеть и после экстракции. Сегодня все прошло, и чувствую себя хорошо. Боюсь задавать тебе вопросы про то, что ты нашла в Очакове, пиши сама. Целую тебя и детей крепко. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Письмо IV.

Дорогая Леночка... сегодня к вечеру надеюсь получить от тебя весточку. Что детки, как они поживают? Смотри за Шуриным желудком... Портниха вчера закончила Леночкино шитье, кажется все вышло удачно. Дома страшно уныло и пусто, особенно неприятно видеть пустую комнату Шурочки, его стульчик, мебель... Любящий тебя крепко Зяма. Целуй деток. Кланяйся всем.

Письмо V, 7/VI.

Вчера неожиданно мне с вокзала позвонил Яков Исаакович (муж тети Саши, Я.И. Лимбергер. Е.К.). От него я узнал все интересовавшие меня подробности... Напиши мне точно, сколько ты думаешь пробыть в Очакове?.. Здесь смертная тоска без тебя, и я больше никогда тебя не отпущу одну, жизнь так коротка! У нас теперь страшный наплыв раненных, и, конечно, отпуска я никак не получу, ибо каждый врач теперь очень нужен. У нас в госпитале ежедневно по несколько перевязок артерий... Яков Исаакович в восторге от Шуры и Вали. У него бодрый вид, но только уезжать, видно крепко не хотелось. Целую крепко тебя и деток. Кланяйся. Леночка целует. Твой Зяма.

Письмо VI, 10/VI

Дорогая Ленуша, только что причел в «Русских Ведомостях» про катастрофу с «Меркурием» Возможно крейсер «Память Меркурия», который участвовал в военных действиях в Черном море. Прим. К.К. Умоляю тебя не ездить морем в Одессу (война, Е.К.), ни в коем случае! Съездишь как-нибудь в другой раз... Другой возможности уже не представилось: война, революция, гражданская война, а вскоре после этого Е.А. Бердичевская умерла. Прим. К.К. Я полагаю, что ты пробудешь в Очакове до первых чисел июля. Постарайся отдохнуть хорошенько и набраться сил, ибо по возвращении тебя ждет здесь большая и тяжелая работа. Целую тебя и деток крепко, прекрепко. Твой Зяма. Сегодня был в фотографии – Шура опять не вышел, просили переснять.

Это были открытки. Теперь закрытое письмо.

Письмо VII. Орел, 8/VII 1916 года.

Дорогая, золотая моя Леночка!

Наконец-то я сегодня получил от тебя первое закрытое письмо. Ты не можешь себе представить, как здесь дико и пусто без тебя, как на душе скверно! Без тебя и вдали от тебя жизнь не представляет для меня никакого интереса и, если ты решила еще месяц посидеть в Очакове, то я буду считать каждую минуту, которая остается до твоего приезда. Как все печально и тяжело сложилось в твоей поездке. Но остается чувство удовлетворения, что все сложилось после смерти Абрама Наумовича так, как он желал при жизни, это должно для тебя и всех вас служить большим утешением. Особенно трудно было рассчитывать на выполнимость всего этого в такое тяжелое время, когда переезды с места на место удаются с таким большим трудом. Но, кроме того, не надо еще забывать и того обстоятельства, что Абрам Наумович хотя и прожил тяжелую жизнь, но все же долгую, и если он видел в своей жизни много невзгод, то вероятно, видел и не мало радостей от своих детей и внуков. Одно только скверно, что нельзя умереть без мучений, а сама смерть не так уж страшна, когда остаются близкие люди, которые могут позаботиться о том, о чем надо позаботиться после смерти. Теперь я особенно хотел бы быть с тобою и возле тебя, может быть, тебе было бы хоть немного легче.

Ты пишешь, что не получила от меня ни одного письма, а только телеграмму. Со времени твоего отъезда прошло уже 13 дней, и я пропустил только один день... теперь в госпитале творится нечто невероятное. У нас переполнено ранеными, ушные больные испарились, как дым, у меня осталось только 7 человек, а было 110. Эвакуация из нашего госпиталя приняла небывалые размеры. Сегодня, например, эвакуировано 108 человек. Ты можешь себе представить, как это необычно для нашего госпиталя! Взамен убывающих непрерывно подвозят новых. У нас (вас?) в 17-ом госпитале дело обстоит не лучше, и, так как твоим заместителем там не особенно довольны, то мне думается, Ленуша, что ты не должна оставаться в Очакова позже 1-го июля. Во всяком случае, напиши мне точно, когда ты думаешь вернуться, так как у меня уже осведомлялись об этом из вашего госпиталя.

С одной стороны я доволен, что тебя нет в такое время, когда у нас особенно сильная работы, с другой стороны, это возможно только до определенных пределов. Во всяком случае рассуди сама и напиши мне точно про свои намерения, чтобы я с точностью мог сказать, когда ты вернешься.

Леночка по целым дням одна. Я с ней ходил к Винницким, Фельдманам и Бавли, но она не такой человек, чтобы завязывать знакомства и поддерживать их. Кроме Художественного театра и 2-ух подруг, она никого знать не хочет. Пока все же живем мирно, не ссоримся. Страшно хотел бы видеть тебя, Валюшу и Шурочку. Каково им там живется, деточкам? Пиши обо всем подробно. Любящий тебя Зяма. Целую крепко, прекрепко. Кланяйся всем.

Орел. Письмо VIII. 12/VI 1916 год.

Дорогая Ленуша! История с твоим заместительством окончательно уладилась: «Вова приспособился» (Во время войны шла сатирическая пьеса «Вова приспособился». Е.К.) Это была двухактная миниатюра драматурга Мироновича о мобилизованном буржуазном сынке, он устраивает в бараке уютную спальню и получает домашние обеды. Тогда же был снят фильм с этим же названием, а потом к нему вторая серия «Вова на войне». Прим. К.К., и ты можешь быть совершенно спокойна. Все же я прошу написать мне точно о своих намерениях. Я думаю, что с северного полюса я получал бы от тебя известия столь же аккуратно, как из Очакова. Вчера Раиса Львовна пригласила нас к себе. Леночка, как водится, не захотела пойти, и я оставил ее одну дома. Там было много народу – все наши общие знакомые, и произошло это без всякого случая, а, по-видимому, по той причине, что Фельдманы захотели ей отдать визит. От сегодняшнего дня, слава Богу, остается уже значительно меньше до твоего приезда. Целую тебя и деток. Напиши мне о них подробно. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Далее печатаю без комментариев.

Письмо IX, 12/VI 1916 год.

Дорогая Ленуша! Пишу тебе как в пустое пространство, ибо нет уверенности, что письма мои доходят по назначению. Для разнообразия видоизменил адрес, от тебя из Очакова, но не имею ни единого письма... Здесь (все) обстоит по старому. У меня в госпитале почти нет ушных, а вместо них раненые. Целую крепко тебя и деток. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Письмо X, 14/VI, 1916 год.

Дорогая Леночка! Неожиданно получил отпуск на один месяц на свой счет, ехать – куда угодно, сейчас тебе телеграфирую и жду от тебя ответа. Во всяком случае сначала поеду к тебе, и там обсудим все насчет кавказского лечения. Беру с собой Леночку, хотя она по обыкновению капризничает. Поехать могу только после 20-го, так обусловлен мой отпуск, здесь на пункте ликвидирую все свои дела и к 20-му буду во всеоружии. Горю нетерпением повидаться с тобой и детьми. Целую крепко, прекрепко. Твой Зяма.

А это письмо от нашей горничной Саши.

24/VII, 1917 года.

Дорогие барыня и барин. Дорогие деточки. Целую вас всех тысячу раз. Письмо ваше я получила сигодни, и была очень рада вашему письму. Я очень бизпокоилась о том, что вы поехали бизняни. (Няня почему-то не могла поехать. Е.К.) Как здоровье Дорогого бобочки (Шуры. Е.К.). Я поним очень скучаю. Дома унас все благополучно слава Богу точно вы писали все будет исполнино погода здесь очень плохая как вы уехали все время дожди и дожди. Целую всех крепко накрепко Саша. Херсонской губ. 2 Очаков доктору Бердичевскому для доктора Компанеец.

(продолжение следует)(продолжение. Начало в №1/2013)

Погромы 1905 года.

Никогда не забуду вот чего. Было лето, часов 6 вечера, мы жили еще на Казачьей улице, сидели на балконе и увидели, как по противоположному тротуару бежал старик-еврей, а за ним гналась озверелая толпа. Старик забежал в подъезд – толпа за ним. Я кричала «спасите его», понимая, что его там убивают. Никогда этого не забуду. Потом ближе к осени, начались еврейские погромы, в октябре 1905 67 человек погибло и 100 было ранено. Была организована группа еврейской самообороны. Прим.К.К. мы уже жили на другой, гораздо большей квартире. Папа спрятал нас, т.е. маму, бабушку, меня и Валю в пустовавшей тогда частной лечебнице докторов Эзау и Вебера. Городская амбулаторная и глазная лечебницы Я.Я. Эзау и Р.Ю. Вебера, угол Петербургской и Фабричной. «Весь Екатеринослав, 1913 год.» Прим. К.К.

Погромы начинались часов в 11 утра. До этого было все спокойно, так как в церквах шли молебны о даровании успехов погромщикам. После молебна в церкви начинался крестный ход вокруг церкви. Впереди шло духовенство с крестами и хоругвями, а за ними молящиеся, т.е. погромщики. По окончании молебнов начинался погром. Громили только в кварталах еврейской бедноты в нижних кварталах города. В нагорной «аристократической» части города евреев (их там было сравнительно мало) не громили. Папа не был абсолютно похож на еврея. Он надевал фуражку с кокардой и отправлялся оказывать помощь пострадавшим. Места грабежей и убийств были оцеплены казаками (как все вообще казаки – конными). Они говорили папе: «Ваше благородие – куда Вы? Там такое! – Вас там убьют». Но папа шел помогать тем, кто был еще жив. Много лет спустя мы куда-то ехали вдвоем с папой на поезде и гуляли по платформе на остановке с кем-то знакомым и папа говорил, что на войне 14-18 годов он не видел таких страшных ран, какие он видел на погроме.

В период погромов, но когда мы еще или уже не были в лечебнице, однажды рано утром, час в 9 утра раздался звонок, дверь открыли и за дверью стояла бабушка Миля, папина мать, приехавшая к нам в гости и проехавшая на открытом извозчике от пристани к нам через весь город. Папа закричал: «Мамаша, разве Вы не знаете, что делается, как Вы могли так рисковать?» Бабушка ответила: «Сын мой, все зависит от Бога. Если он захочет, меня всегда могут убить, а если он не захочет – меня и тут не убьют».

Мюнхен

После погромов, когда еще все бурлило, папа решил отправить нас, т.е. маму, бабушку Геню, меня и Валю за границу, и мы поехали почти на целый год в Мюнхен. Мюнхен был выбран по совету наших друзей Тарнопольских, ехавших туда же. Мы проезжали поездом через Галицию (Австрия), где на платформах было обычно много евреев в лапсердаках – длинных сюртуках – с пейсами и в ермолках. Увидя их в окно вагона, Валя (2 года) – закричала: «Мама, смотри, вот японцы!» В Мюнхене мы наняли комнату на Дахауэрстрассе. Не успели мы внести в дом вещи, как Валя исчезла. Напрасно мама бегала по улице, ища ее. Но вскоре явилась хозяйка и принесла Валю подмышкой в ротонде. У Вали была привычка убегать из дома. Лет 2-х она и такой же сын дворника Костя – оба исчезли на несколько часов – стояли перед витриной мехового магазина, где были чучела зверей.

В Мюнхене мне шел 8-ой год, и меня отдали учиться в частный немецкий пансион. Чему я там училась я не помню, но, как всегда, вела себя довольно агрессивно, и потому в характеристике за четверть у меня было написано Пропущен немецкий текст. Прим. К.К. –«должна стать более спокойной». Дело усугублялось тем, что я была страшно революционно настроенной. По вечерам, прийдя из пансиона, я становилась на стол и произносила пылкие революционные речи. «Товарищи!», кричала я. Здесь, несомненно, огромное влияние на меня оказывала мама. Будь она жива в 1917 году, она несомненно была бы в партии большевиков.

Моя мать

Я хочу сказать несколько слов о моей матери. Она была одного человеческого типа, как Гаршин. Всеволод Михайлович Гаршин, 1855 – 1888 г. Всю жизнь терзался от сознания социальной несправедливости. Покончил собой, бросившись в пролет лестницы. Ср. также Кириллов в «Бесах» Достоевского. Прим. К.К. Я не сравниваю её с талантливым писателем Гаршиным, а только с ним как человеком. Было такое, по моему – Надсона стихотворение, посвященное Гаршину:

«Ты грустно прожил жизнь,

Больная совесть века,

Тебя наметила глашатаем своим…»

(Николай Минский

Над могилой В. Гаршина

Ты грустно прожил жизнь,

Больная совесть века

Тебя отметила глашатаем своим;

В дни злобы ты любил

Людей и человека

И жаждал веровать,

Безверием томим. Прим. К.К.)









Слева стоят Соломон Маркович, Клара Эпштейн. Сидит слева Лена Компанеец

Так вот у мамы была больная совесть – она считала себя и всех сытых виновными в том, что другие голодали, и это не давало ей спокойно жить. Гораздо более того, что она могла, - она раздавала нуждающимся и часто без разбору. К ней подходили на улице разные люди и просили о помощи и всегда получали её. Нередко среди просящих бывали и жулики. Подходит юноша и говорит, что он бывший студент, исключенный за участие в беспорядках. Просит на билет, чтобы поехать к родным. Получает нужную сумму. Через несколько дней мама видит его на улице пьяного. Мама учредила приют для еврейских детей – сирот. В Екатеринославе существовал еврейский сиротский дом на улице Философской, 29. При этом доме существовало начальное училище, Философская, 31. Оба были открыты в 1909 году на средства М.Ю. Карпаса. Из статьи Александра Быстрякова «Благотворительность в Екатеринослава». М.Ю. Карпас. Вероятно, Клара в нем работала, так как данных о других приютах я не нашла. Прим. К.К. Для еврейских потому, что их участь была особенно печальная. Она была (разумеется бесплатно) директором этого приюта и у нас долго была эта фотография: мама среди всех детей и персонала этого приюта. Она брала нам с Валей учителей, выбирая их не по квалификации, а по нуждаемости, и папа всегда страшно возражал ей в этом, говоря, что нельзя жертвовать детьми. По воспоминаниям моей двоюродной сестры Нины Гинзбург, дочери Валентины Соломоновны (Вали), она наняла репетиторшу для Вали, чтобы подготовить ее к гимназии. Пришли мать и дочь с плачем и просьбой взять дочь в репетиторы. Она взяла. Та казалась совершенно негодной, и Валя на экзаменах в гимназию провалилась. Видимо, поэтому Валя не училась в Степановской гимназии. Прим.К.К. Вышедшие из тюрем и не имеющие пристанища – политические селились у нас в доме, против чего папа тоже возражал. Когда мама умерла – её в газете назвали «известной в городе благотворительницей». Она придерживалась крайних политических убеждений и заразила меня этим.

Стоя на столе я кричала: «Долой самодержавие!», мне было 7 лет.

Страдали профессиональные страдальцы за народ, а не народ. Большевики с этим справились, запретили страдать.

Утопическое мышление, типа того, что в США, не предполагает страданий. В случае экзистенциального недовольства, дается совет «Think positive!», то-есть, не жизнь меняй, а мысли по поводу нее.

В СССР настоящее не должно было играть большой роли при всеобщем стремлении к светлому будущему. Люди не могли открыто переживать гибель членов своей семьи. «врагов народа». Запрет на страдание вызывал тяжелые психологические нарушения, и отражался на динамике отношений в семье и обществе.

Для страданий позднее был отведен эпос Отечественной войны, всегда можно было пойти в кино, и легально поплакать, а заодно почувствовать, что для «отечества» своей частной жизни не жалко. Прим. К.К.

Еще о Мюнхене

Мюнхен – город художников. Там есть две картинные галереи: старая и новая Пинакотека.

«Старая пинакотека» (нем. Alte Pinakothek) — картинная галерея в Мюнхене. Является одной из самых известных галерей мира. В ней представлены произведения мастеров Средневековья до середины XVIII столетия. Напротив Старой пинакотеки находится Новая пинакотека с работами художников XIX — начала XX веков. В третьей пинакотеке Мюнхена — Пинакотеке современности — представлено искусство XX и XXI столетий. Прим. К.К.

Они по своим коллекциям равны Дрездену, Лувру, Прадо, Эрмитажу. Мы часто посещали их, особенно когда к нам «на побывку» приезжал папа.

Мюнхен, кроме того, город пивоварения и там были десятки пивных погребов, в которых устраивались различные развлечения и все гости сидели в бумажных колпачках. У нас была фотография: папа в таком колпачке в погребке – всюду огромные пивные бочки и горят свечи, отнюдь не электричество.

А на масленице в Мюнхене устраивался грандиозный карнавал и неделю город сходил с ума (сохранилась открытка).

Тетя Юлия (сестра бабушки) прислала открытку из Франции – Канны:

«Дорогая Клара пишу тебе из Канн, куда приехала на несколько часов из Ниццы. Пожалуйста, напиши о своем здоровье. Жду с нетерпением Ленусенькиного письма. Целую ее и Валечку. Привет маме. Любящая вас Юлия».

Много лет спустя Мюнхен сыграл печальную роль в развитии фашизма, а Дахау – место близ Мюнхена, был страшным концентрационным лагерем, Чего мы не могли знать, живя на Дахауэштрассе (улица Дахау).

Жизнь в Екатеринославе

Через год, осенью 1906 года мы вернулись домой. К этому времени мы жили уже в большой шестикомнатной квартире на углу Александровской улицы и проспекта – главной улицы Екатеринослава. У папы была огромная практика, он принимал ежедневно (кроме воскресенья) от 9 до 11 и от 5 до 7 вечера. Насколько я понимаю, материальные затруднения ушли в прошлое, и папа много зарабатывал, хотя никогда никакой таксы у него не было. Каждый платил сколько хотел, и очень большое количество людей папа лечил бесплатно. Обычно за визит (насколько я помню) платили 50 копеек, а за курс лечения и того меньше, но было очень много больных.



Соломон Маркович, ингаляторий

У нас была кухарка и горничная, а у детей была гувернантка. Мебель была скромная. В гостиной, где ожидали больные, чуть получше, а в остальных комнатах – похуже. Т.к. дедушка помочь папе в 1900 году устроиться не мог – может возникнуть вопрос – как же папе это удалось – т.е. снять (сперва) скромную квартиру и купить мебель. Этим папа обязан доброму человеку, Давиду Аншелевичу Когану Д. А. Коган назван в списке людей связанных с Волжско-Камским коммерческим банком. Он упоминается как кандидат. Не знаю, дал ли он в долг свои деньги или ссуду через банк. Екатеринослав в это время был богатейшим город с очень развитой филантропией. Было огромное количество бесплатных услуг и учреждений для бедных. Он был самый передовой город на Украине: электрическое освещение улиц, городской трамвай, телефоны, сервисы «Весь Екатеринослав, 1913 год. Прим. К.К., очень богатому кременчужанину, жившему в Екатеринославе. Он знал дедушку и семью, верил в честность папы и предложил ему одолжить довольно значительную сумму для обзаведения. И папа в течении первых 2-х лет с великой благодарностью частями вернул эту сумму.

Честность моего отца была безупречной. В дополнение к частной практике, в эти годы, папа и ларинголог д-р Болоховский открыли ингаляторий. Была снята большая квартира, куплена аппаратура и ингаляторий был открыт. У меня есть 2 карточки такого содержания:

«Многоуважаемый товарищ! Не откажите пожаловать на открытие и осмотр устроенного нами ингалятория в субботу 1-го декабря в 8 ½ часов вечера.

М.И. Болоховский

С.М. Компаниец

Харьковская ул. (угол Гостинной) д. Джигита. Специальная лечебница болезни: уха, горла, носа, д-ра М.И.Болоховского и д-ра С.М.Компанейца. Харьковская улица, дом Шифрина. С.М. Компанеец преподавал в Екатеринославской зубоврачебной школе врача Р.Ю. Вебера, курс 2 1/2 года, 5 семестров. Общество Екатеринославских врачей, Харьковская улица, дом Топоровского, С.М. Компанеец – библиотекарь. Думаю, что эта работа была бесплатная. В этом обществе работали и многие другие врачи. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Прим. К.К.

Я этот ингаляторий хорошо помню. Есть фотография: я сижу там как пациентка в белом халатике, рядом – стоит папа. Ингаляторий просуществовал недолго – года 2-3, потом совладельцы не ужились, и его ликвидировали. В октябре 1906 г. мне исполнилось 8 лет. Встал вопрос о гимназии. Но дело осложнялось тем, что с 1903 года, когда мне было 5 лет – заболела сердцем: задыхалась. Меня повезли все в ту же Вену Из Екатеринослава в Вену ходили пассажирский и скорый поезд, «Весь Екатеринослав 1913 год. Прим. К.К. к всемирно знаменитому кардиологу Штрюмпелю Адольф Штрюмпель, 1853 – 1925, занимался неврологией и ревматическими заболеваниями. Прим.К.К., и он сказал, что у меня врожденный порок сердца. Сперва меня в буквальном смысле носили на руках, не давали двигаться, потом этот режим понемногу ослабевал. Правда детство было у меня печальное: Я не бегала, не танцевала, не играла с детьми. Меня брали в гости на детские праздники, и я всегда там сидела одна в углу, и праздники всегда кончались слезами. Но я все же жила и жила и жизнь «брала свое», И волей – неволей перед родителями встал вопрос – что делать? Нужно меня учить. Я уже такую просьбу сделала в Мюнхене и ничего – испытание прошло благополучно.

Степановская гимназия

В Екатеринославе было довольно много женских и мужских учебных заведений, было и высшее учебное заведение – горный институт (таких институтов было 2 на всю страну) в Петербурге и в Екатеринославе. Выбор моих родителей пал на частную женскую гимназию С.И. Степановой. Здесь будет небольшое отступление. В начале семидесятых годов «Степановки» в Москве, собравшись, решили написать воспоминания о нашей гимназии. Потом кто-то сказал, что наша начальница «не приняла Октябрьский революции», все бывшие ученицы насмерть перепугались «как бы чего не вышло» и никто, кроме меня, ничего не написал. Я отнесла написанное в Академию Педагогических наук и передала им написанное мною. Что они с этим сделали – не знаю. Вероятно ничего. Вот копия этих воспоминаний – (в сокращенном виде).

Копия моих записок об училище С.И.Степановой

Почти 55 лет тому назад (теперь 67 лет) я окончила училище Софьи Ивановны Степановой в Екатеринославе. Было это весной 1915 года. Шла война. На протяжении этих лет я неизменно хотела записать то, что было это училище не только для меня, но для всех, учившихся в нем. Вот, что я могу вспомнить и сказать о нем. У нас часто принято изображать дореволюционные гимназии как очаги мракобесия и ретроградства. Спору нет большинство из них, быть может, и было таково. Но вовсе не все. Училище С.И. Степановой было удивительным учебным заведением, воспитавшим сотни девушек, очень, разумеется, разных по своей натуре, но навсегда сохранивших что-то общее, определяемое словом: «степановка». Очевидно, советское перевоспитание вытравило из бывших учениц «степановский дух» и, они струсили написать об училище. Прим.К.К.

Вначале, когда я только начала учиться, это была гимназия, частная гимназия коллектива преподавателей, во главе которого стояла учредительница и начальница этой гимназии – Софья Ивановна Степанова.

Одно время директором этой гимназии был В.П. Потемкин, впоследствии, после Октябрьской революции, нарком народного просвещения РСФСР.

Через несколько лет, в эту особенную, удивительную гимназию, Министерство народного образования решило назначить такого директора, который повел бы дело в угодном министерству направлении, дабы вытравить «степановский дух», Был назначен некто Бокалов. Эта кандидатура для всего коллектива преподавателей была абсолютно неприемлемой – и вот перед Софьей Ивановной встала дилемма: либо закрыть гимназию, либо переименовать её в коммерческое училище. Дело в том, что тогда она вышла бы из подчинения Министерству народного образования и вошла бы в систему Министерства торговли и промышленности. А это означало возможность сохранения прежнего курса, ибо учебные заведения были для этого министерства «делом десятым» и тотальной опеки здесь не предвиделось. Так и сделали.

Многие родители забрали своих дочерей. Остались самые «верные». Укомплектовали 4 класса, а затем каждый год их число возрастало, пока не достигло нормы. В чем же была особенность этого училища? Что же такое «Степановский дух»?

1) Прежде всего – это подбор преподавателей. Все они были людьми, для своего времени, передовыми, высоко интеллигентными, считавшими свою деятельность не просто профессией, а служением делу просвещения и воспитания молодежи. Это был коллектив, объединенный общими целями, общим подходом к своим задачам, коллектив идейный, в котором царили духовное единение и глубокое взаимное уважение. Не могло быть и речи о каких-либо неблаговидных поступках по отношению друг к другу и к учащимся.

2) Второй отличительной чертой было то, что во главу угла ставилось не столько обучение, сколько воспитание детей. Обучение рассматривалось как одно из средств этого воспитания. Обучение, разумеется, играло большую роль, но не меньшую роль играл весь строй, весь «дух» училища, и, конечно, прежде всего личный пример учителей.

3) Третьей особенностью, и это нужно подчеркнуть, было то, что никогда в этой системе воспитания не было голой дидактики. Ни на уроках, ни в личных беседах, ни в общении с ученицами учителя ничего не навязывали, не «давили», ничего не запрещали. Несколько как бы случайно сказанных слов, и иногда легкая, едва заметная ирония при не надлежащем поведении или поступке, и ребенок или подросток чувствовал и понимал, что это не хорошо, что этого не должно быть.

Училище воспитывало нас не навязчиво, незаметно, но повседневно.

4) Четвертой особенностью было то, что процесс воспитания и обучения строился на стремлении заинтересовать ученика. Разумеется, интересы у детей были различными, но в этом не было беды: каждый мог найти для себя то, что его интересует. Не следует думать, что все учились великолепно, были и отстающие, но общий уровень был высок.

5) Пятой особенностью являлось то, что в системе воспитания и обучения упор делался не столько на непременное усвоение «программы», сколько на общее развитие учащихся. Этому служили разные пути: беседы, общение с учениками, товарищеские отношения и ряд специальных приемов.

К ним, в первую очередь, следует причислить вот что: … (пропуск в тексте).

Ежедневно утром, после общей молитвы...

Вот текст этой молитвы:

Преблагий Господи!

Ниспошли нам благодать Духа твоего святого, дарствующего и укрепляющего душевные наши силы.

Дабы, внимая преподаваемому нам учению, возросли мы нашим наставникам на славу, родителям нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу.

Ежедневно утром, после общей молитвы, обязательной в то время для любого учебного заведения, учащиеся оставались в зале – и одна из учениц делала небольшой доклад, связанный с датой данного дня. Это могло быть какое-нибудь историческое событие, например, война 1812 года, «Юрьев день», восстание декабристов и т.п.: либо открытие университета, музея; техническое или неогеографическое открытие; либо какая-нибудь дата, связанная с именами деятелей литературы, искусства или науки. Доклад обязательно сопровождался иллюстрациями, специально подобранными докладчиком из огромных и постоянно наполняемых фондов училища. Для этого докладчик должен был оборудовать специальный стенд. Затем нас водили и возили на экскурсии. Помню такую экскурсию в Киев и Полтаву, где нас знакомили с историей и с художественной стариной, и с современным искусством.

Так в Киеве мы посетили знаменитую Кирилловскую церковь с фресками Врубеля, Кирилловская церковь основана в XII веке в Дорожичах. Служила загородной резиденцией и усыпальницей киевским князьям. Здесь погребен князь Святослав – герой «Слова о полку Игореве». В 1748 -1760 перестроена. В 60-е году XIX века под штукатуркой обнаружены фрески XII века. В 1884 году древние фрески переписаны Врубелем масляными красками. Работы Врубеля в стиле Бугро, сладкие и академические. Прим. К.К. и, вернувшись, я, девочка 13 лет, написала о них «сочинение». В училище царил дух гуманизма и свободомыслия. Какие бы то ни было сословные или национальные предрассудки были здесь немыслимы.

Приведу лишь два примера:

1) В нашем классе училась дочь кадрового рабочего одного из Екатеринославских заводов – Лида Ф. Отец её за политическую деятельность был сослан в Сибирь на много лет. Коллектив учителей немедленно взял её на свое полное иждивение: она была освобождена от платы за учение, ей давали бесплатно горячие завтраки: за три рубля в месяц нас ежедневно кормили горячими, очень вкусными завтраками, покупалась форма, ношение формы у нас не было обязательным, но практически все её носили (учителя никакой формы не носили) и учебники. Возможно, некоторые его ученицы также получали стипендию Мизко. Мизко были богатые филантропы, в доме которых помещалось училище. После смерти Николай Мизко оставил средства для стипендий воспитанникам екатеринославских гимназии, неимущим и сиротам. Наталия Рекуненко. Провинциальные истории. Прим. К.К.

2) Второй пример: когда в 1915 году во время войны, Николай Второй посетил Екатеринослав, этому предшествовала репетиция встречи. Всех учащихся города выстроили вдоль главной улицы. Стоял свирепый мороз. Репетиция очень затянулась, и Софья Ивановна увела всех учениц нашего училища, сказав, что из-за Николая Второго она не намерена простуживать детей.

Из дневника Николая II.

31-го января. Суббота.

«Встал в 8 час., проехав Синельникове. Был небольшой мороз с туманом, кот. позже рассеялся. В 9 час. приехал в Екатеринослав — в первый раз. На станции ген. Никитин и начальство, а внутри военные и гражданские чины и депутации. Как и в других городах было много денежных пожертвований на нужды войны. До собора ехал 5 верст широкими бульварами и улицами. Посетил лазарет в дворянском доме, бывшем дворце Потемкина, лазарет имени Алексея и местный исторический и естеств. музей. Завтракал с высш. чинами. Поезд подошел к Брянскому Александровскому Южно-Российскому заводу, кот. я осмотрел не торопясь и с большим вниманием; видел действие доменных печей и производство рельс, стальных листов, брони и проволоки. Рабочих 9500 чел. — все делается из наших материалов и вообще производит прекрасное впечатление. В 5 1/2 уехал через Екатеринослав на Синельникове на север. Порядок в городе и на заводе был образцовый».

Чтение дневников Николая II за 15-ый года вызывало у меня отвращение. Страна ввязана в ужасную войну, госпиталя завалены раненными, а он в основном пишет: «Напился чаю, хорошо погулял». Полный отрыв от страны. Эта бездушная монархия была несчастьем России. Она оттолкнула от себя интеллигенцию и еврейство и была причиной собственной гибели.

Вероятно в это же время Николай II заезжал в Орел и посещал военный госпиталь. Мой дед отказался дежурить во время его посещения, не хотел с ним встречаться и беседовать. Прим. К.К.

Софья Ивановна преподавала у нас географию, а позже и французский язык. Зная язык в совершенстве, она, все же, каждое лето ездила во Францию для усовершенствования в языке. Почти все наши преподаватели ежегодно уезжали летом за границу. В то время для учителей устраивались экскурсии по очень доступным ценам и многие из наших учителей объездили всю нашу страну и всю Европу. Помню восторженные уроки по истории Греции после того, как наша учительница побывала там летом.

Уроки Софьи Ивановны были прекрасны. Так же великолепны были уроки истории, математики, и, особенно, литературы. Задачей преподавания литературы было научить любить литературу, привить привычку к чтению.

Отметок нам в течение года не ставили, их выводили только в конце каждой «четверти», а в ведомости об успеваемости писали «успевает», «не успевает».

В семье Софьи Ивановны (её муж был профессором горного института) по четвергам давались концерты. Часто на них присутствовали и приглашенные ученицы. Устраивались вечера, на которых ученицы читали стихи и прозу или играли произведения тех композиторов, памяти которых был посвящен вечер. Нам прививали любовь к скромности, простоте и человеческому достоинству и отвращение к мещанству. То есть, свойственное нигилизму отвращение к вещам и быту. Прим. К.К. В 1919 году Махно расстрелял Софью Ивановну по доносу одной сумасшедшей.

Уже с 1900 г. в здании размещалось женское училище 1-го разряда С.И. Степановой. Училище занимало отдельный корпус по Казанской, который строился Мизко (богатая аристократическая семья) как собственный городской особняк, но так никогда и не был использован по назначению. С 1905 года оно получило права гимназии, а в 1909 г. стало женским коммерческим училищем. Это было одно из частных учебных заведений города с очень высоким уровнем обучения. На 1910 г. в училище обучалось 550 учениц, имелись крупная библиотека, музей наглядных пособий, педагогические курсы. Валентин Старостин.

Время занятий 9-15 дня. Предметы, которые преподавались в училище: русский язык, арифметика, математика, черчение, естествоведение и физика, товароведение, история, физика 6,7 классы, бухгалтерия, законоведение, гимнастика, танцы, французский язык, немецкий язык, рисование, пение, рукоделие, фребеличка. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Воспитание велось по методу Фрёбеля. Фридрих Вильгельм Август Фрёбель, 1782-1852 , великий немецкий педагог, основоположник современной педагогики, он придумал понятие «детский сад», сравнивая воспитание с уходом за садом. Мой отец рассказывал, что его родители были не целиком довольны системой и образованием в училище, поэтому младшую дочь Валю отдали в обычную гимназию. По описанию эта система похожа на американские школы, которые следуют системе Штейнера-Вальдорфа.

Фребелевские курсы (Фребелевский педагогический институт).

Это высшее учебное заведение было основано в 1908 году при обществе, получившем свое название в честь немецкого педагога, теоретика и практика дошкольного воспитания Ф.Фребеля. Институт готовил воспитательниц детей дошкольного возраста, а фундаментальный курс обучения продолжался три года. Студенткам преподавали биологию и физиологию человека, психологию, общую гигиену, педагогику, детскую литературу, игры, ручной труд. При институте действовали многочисленные педагогические лаборатории и детские сады, в которых студентки могли пройти практическую подготовку работы с детьми.

Некоторое время Фребелевские курсы действовали по ул. Большой Житомирской, № 34, а с 1914 года переехали на ул. Фундуклеевскую, № 51, где до этого располагались Высшие женские курсы.

Фребелевский институт прекратил свое существование в 1920 году, когда его структуры были инкорпорированы и попали под суровый контроль Института народного образования. Тем не менее, очень многие советские и партийные работники предпочитали нанимать нянь и бонн – воспитательниц из числа бывших выпускниц курсов и института Фребелевского общества – те пользовались вполне заслуженной славой лучших воспитательниц для малолетних детей. Со временем эти мастера педагогики практически навсегда исчезли из повседневной жизни Киева, оставив после себя лишь иронично-ласкательное название – «фребелички», – которое надолго и не всегда по праву прицепилось ко всем выпускницам киевских педагогических вузов. Из истории учебных заведений Киева. Эта система заменилась системой Макаренко и воспитательной колонией. Прим.К.К.

Болезни

В 1907 г. я поступила в гимназию, и начались мои болезни. Примерно до 4-го класса я перенесла все детские болезни. Валю отделяли от меня к старичкам – дальним родственникам, а мама ухаживала за мной и, сидя у моей кровати пела мне всегда. Странно, что я тогда не знала, что мама - певица. Она пела мне «Песню о Еремушке» и «Что так жадно глядишь на дорогу?» - Некрасова, «Мой костер в тумане светит» и много немецких песен. Я помню и сейчас две из них.

Вероятно в году 1909 я заболела смертельно. Стрептококковая ангина, гнойный плеврит, общий сепсис, температура ниже 40 градусов не опускалась. Папа, сидя ночью с мамой у моей кровати, говорил: «Мы ее теряем». Решились на операцию. Из столовой, которая всегда была покрашена масляной краской, вынесли все, помыли стены и пол сулемой, привезли оборудование операционной и меня положили там на стол. Я все это помню отчетливо, даже освещение в комнате и где стоял стол у окна. Папа присутствовал при операции, я с ним попрощалась и поцеловала его. Мне сперва удалили (под хлороформом) два ребра и вылили из меня таз гноя. С этого дня я быстро стала выздоравливать. Оперировал меня хирург Брейтман. Г.И.Брейтман, заведующий хирургическим отделением Екатеринославской Еврейской больницы. «Весь Екатеринослав, 1913 год». Прим. К.К.

Летом мы все ездили опять в Вену и поселились под Веной в дачной местности. Возможно в Бадене, так как он сочетает в себе лечебные источники и музыкальную жизнь. Прим. К.К.

Защита диссертации

Еще до этой моей болезни папа решил писать докторскую диссертацию, теперь уже на тему по своей специальности – отоларингологии. Он уехал в Петербург в Военно-Медицинскую Академию для выбора и утверждения темы. Я писала ему туда на адрес дяди Симы, у которого папа жил. Вот несколько моих открыток папа: (извлечение)

I. Дорогой, милый мопсик бигимот. Ты мне снился всю ночь, я за тобой скучаю. Сообщаю тебе новость, которая тебя наверно обрадует – сегодня получила анализ, он очень хороший (болела после скарлатины, Е.К.) Я так благодарна коровушке за молочко и желаю ей жить 188 лет, 88 дней и 88 минут (пила молоко от почек, Е.К.) Кто тебя встречал в Москве? (Там у тёти Юлии папа оставил Валю, Е.К.)

II. Дорогой золотой ослик! Поздравляю тебя с именинами, желаю тебе их праздновать 10000000 лет. Журнал, который ты хочешь мне выписать, называется «Детский мир»…, Если хочешь привезти Валеньке что-нибудь – привези музыкальный ящик…. Пиши нам каждый день закрытые письма и я тоже буду каждый день писать….

Ш. Дорогой папочка – мопсик…. Какой у Вас был концерт, какой ужин? Милый папуся, приезжай скорее. Я прочла вчера страшный рассказ и всю ночь не могла заснуть, мне было до того страшно, что я лежала и не двигалась…. Я даже мамы боялась и думала, что она сейчас на меня накинется и съест…. Твоя дочь Лена.

Папа избрал такую тему для диссертации; «О частоте притворной глухоты среди заболеваний от несчастных случаев и «о методах ее обнаружения». Мама встретила эту тему в штыки и стала всячески обвинять папу в жестокости и в чем угодно еще. Дело в том, что эта работа могла быть написана на материале обследования всех рабочих, многочисленных предприятий Екатеринослава, заявивших, что они оглохли в результате несчастного случая, и требовавших возмещения причиненного им вреда. А папа, обследуя таких рабочих, выявлял, пользуясь различными методами, где есть глухота, а где ее нет, т.е. выявлял симулянтов.

С мамой творилось что-то ужасное. Папа должен был представить к защите работу, отпечатанную типографским способом тиражом в 300 экземпляров. Я проверяла в Ленинской библиотеке в Москве есть этот том, я его держала в руках. В книге 40 печатных листов или что-то около этого. У меня этой книги нет. Я просила ее у Мани дочь сестры С.М. Компанейца, Берты. Прим. К.К. в Ленинграде, она мне не дала, а потом у них во время капитального ремонта дома – книга эта пропала.

Папа писал работу около 3-х лет. Оппонентами у него в Ленинграде были выдающиеся ларингологи России – профессора Симоновский и Воячек Владимир Игнатьевич Воячек, 1876-1971. «Отец» военной отоларингологии, академик АМН. Прим. К.К.

Защитил папа ее блестяще, как все, что он делал в науке и, даже мама ездила с ним в Петербург на защиту. Не следует судить о значении и числе докторских диссертаций по тем представлениям, какие существуют у нас сейчас на этот счет. Теперь их пишут и защищают сотнями. Тогда на всю Россию единицами. «Доктор медицины» была редчайшая научная степень, а для практикующего врача почти неслыханная. За весь 19-ый и начало 20-го века в царской России было защищено 8 тысяч магистерских и докторских диссертаций по фундаментальным наукам, богословию, медицине включая фармацею и ветеринарию. Из статьи проф. С.Г. Селеткова. «Наука как социальный институт». Прим. К.К.

Вот копия диплома:

Типографским способом.

ДИПЛОМ

Конференция Императорской военно-медицинской академии, постановлением, состоявшимся 7-го апреля 1912 года, «лекаря с отличием» Зельмана Мордковича Компанейца, выдержавшего и защитившего представленное им рассуждение под заглавием: «К вопросу о частоте притворной глухоты среди пострадавших от несчастных случаев и о методах ее обнаружения», удостоила степени ДОКТОРА МЕДИЦИНЫ, в удостоверение чего и дан ему настоящий диплом за надлежащим подписанием и с приложением печати - С.Петербург «25» мая 1912 года.

Начальник академии, лейб-хирург Двора Его Величества тайный советник (подпись)

Ученый секретарь, экстраординарный профессор статский советник (подпись)

Громадная выдавленная печать

По диплом. книге № 45

По исходящ. журн. № 4479

Принимая с горячей признательностью даруемые мне наукой права врача, и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны, не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми своими силами ея процветанию, сообщая ученому свету все, что я открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам – врачам и не оскорблять их личности: однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду прямо и без лицеприятия. В важных случаях обещаю прибегать к советам врачей, более меня сведущих и опытных; когда же сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость их заслугам и стараниям.

Защита диссертации состоялась в 1912 году, мы же, пока, в 1909 году. Когда я стала выздоравливать после операции – мне мама и папа стали дарить подарки: чудесного мишку – « Маутса», многое другое и устроили в той комнате, где я лежала, великолепную ёлку. Бедной маленькой Вале очень хотелось посмотреть, даже не поиграть моими сокровищами, полюбоваться ёлкой, а я, дрянь такая, не позволила ей этого. И только, когда я днем засыпала, бедную Валю тихонько вводили в мою комнату, и она с восхищением любовалась виденным. Я смело могу сказать, что в дальнейшем, когда стала взрослой – мне нечего краснеть перед Валей, но того, что я с нею делала в детстве, ни я себе, ни она мне – не прощаем. Правда, и в то время, мы начинали нередко дружить, вместе играли, любили даже, в припадках любви, есть из одной тарелки, но это не было правилом, а было исключением.

Лето в Вене

Летом 1908 года мы с папой и мамой опять поехали в Вену. Вот копии трех открыток, посланных домой оттуда. Но прежде о том, как я себя вела в то время, а скорее летом 1906 года! Я точно забыла. Возможно, что ввиду порока сердца Обе сестры говорили, что у них в детстве был порок сердца, возможно, это был в то время «модный» диагноз. Во взрослом состоянии они сердцем не страдали. Прим. К.К. мне многое прощалось и я стала балованной и даже, как я теперь понимаю, распущенной.

В Вене, пока мы не сняли дачу, мы жили в гостинице. Однажды мы с мамой вернулись в гостиницу (папы и Вали не было) мама помыла мне в стакане вишни, я их съела, а грязную воду с косточками и хвостиками вылила в окно. Раздался стук в дверь, служащий гостиницы, извинившись, сказал, что из нашего окна вылили воду и облили новую шляпу проходившей дамы. Если вспомнить, какого размера тогда были модные шляпы, трудно было промахнуться. Прим. К.К. Она внизу у директора. Мама подтвердила и предложила уплатить за шляпу, сказав, что это сделала дочка. Служащий ушел, вернулся и сказал, что в виду того, что это сделал ребенок, она от уплаты отказывается.

Назавтра я облила шкуру белого медведя, лежавшую на полу, чернилами. За это заплатили. Хозяйка нанятой дачи предупредила, что у неё взрослый больной сын, и что за каждый сорванный цветок придется купить цветок в горшке. Я сделала так, что когда мы уезжали – во дворе была новая клумба из горшков с цветами. Вот выдержки из писем того лета (1910 года).

I. Дорогая мама, мы смотрели Баден и Феслау, курорты с горячими источниками. Прим. К.К. но не нашли подходящей комнаты. Завтра едем в Земмерлинг. Зяма пробудет здесь еще 2 недели. Кланяются тебе Зяма, Леночка и Валечка. Твоя Клара. Дорогая бабушка, сохрани для меня эту открытку. Леня, Валя.

II. Дорогой папи! Как ты доехал? Мама больна 37,3. У меня ужасное самочувствие, я за тобой очень скучаю (Валя, по обыкновению, забыла о твоем отъезде.) Как поживает бабушка? Прости папа, что у меня неправильные переносы, я хотела, чтобы все, что я хотела написать – поместилось на одной открытке. Лена.

III. Дорогой папи! Маме сегодня хуже, у нее 37,7. У мамы был доктор, он нашел, что у мамы бронхит и прописал ей аспирин 0,50. Не находишь ли ты, что это слишком большая доза? Он велел как можно больше пропотеть, закрывшись одеялом.

Я с Валенькой обедали сегодня в ресторане одни. У нас все время льют дожди. Как ты себя чувствуешь после дороги? Как ты нашел бабушку? Пишу тебе на такой открытке потому, что не успела купить другую благодаря плохой погоды. Лена. Я обижена за то, что ты не написал на открытке «от бегемота».

Целую тебя, Лена.

Жили мы не в Земмеринге, а в Хинтенбрюлле. Курортное место с озером в нижней Австрии. К этому времени, относятся воспоминания тети Лены , что гуляя по городу, они встречали на улице императора Франца Иосифа – «Такой милый старичок». Он любил прогуливаться по Вене, чехи называли его «старик Прохазка», то есть, старик Прогулка. Прим. К.К.

Смерть бабушки. Болезнь матери

Наступил 1910 год, с которого начались несчастья в нашей семье. С нами жила бабушка, мамина мама. В 1910 году ей было 55 лет. Она вела в доме хозяйство, смотрела за детьми. Она была вполне грамотным человеком по-русски и по-немецки, в синагогу никогда не ходила, ела то же, что и мы. Мама ее очень любила. Так как сын ее, Яша, уже давно уехал в Америку, то мама и мы с Валей были единственной ее привязанностью. Она болела сердцем и иногда ездила в Германию, на курорт, лечиться.

Я лежала в кровати – простуда . Мама вышла в соседнюю комнату, чтобы нагреть мне на спиртовке молоко, и, вдруг, я услышала страшный нечеловеческий крик мамы. Бабушка вошла в комнату и упала на кушетку, стоявшую у самой двери, и в эту же секунду умерла. Эта минута была рубежом в маминой жизни. Потрясение от смерти матери привело ее к шизофрении, а эта болезнь у нее выразилась в беспрерывных попытках к самоубийству. У нее была суицидальная депрессия, слышала, что и до этого она часто «грустила». Прим. К.К. Похороны бабушки я почти не помню. Возможно, что нас детей отвлекли от этого или даже увели из дому. Не помню. Это было в ноябре 1910 г. Болезнь мамы развивалась постепенно. Сначала она ни в чем себя не проявляла. Мама была печальна, нелюдима. Папа решил, что маме нужна перемена окружения. Он снял другую квартиру, на Кудашевской улице N 6 – большую, и купил заново новую обстановку всей квартиры. Старого не осталось ничего. Обстановку купили, как теперь говорят, «импортную», а тогда говорили «заграничную», очень дорогую и очень красивую. Гостиную, приемную, спальню и еще отдельные вещи. Папа и мама считали, что у меня хороший вкус и потому в магазин Богданова, помещался на Екатерининском проспекте, дом 80, то есть, в дорогом месте. Прим. К.К., где все это покупали, брали всегда меня и покупали то, что я одобряла. Обстановка кабинета и детских осталась прежней (кабинет был очень хорош). Кроме того купили 2 гобелена, 2 больших ковра, безделушки, посуду и обставили заново новую квартиру. Мама как будто стала приходить в себя, принимала во всем этом участие. Прошла зима, наступил март. После обеда все были дома – вдруг мама вышла из кабинета и спокойно сказала папе, что она выпила бутылочку кокаина и тут же упала на пол. Папа крикнул мне: «скорее беги за врачем» и назвал его фамилию. Я забыла её. Мама подняла голову и сказала мне: «сейчас мокро и сыро, непременно надень галоши». Я побежала. Врач этот принимал и очень неохотно пошел со мной. Маме промыли желудок и спасли ей жизнь. После этого дня жизнь наша стала тяжелой и неопределенной. Маме становилось то лучше, то хуже. Было еще несколько подобных попыток, её нельзя было оставлять одну, и я ходила за ней по пятам, пропуская уроки в гимназии, но, учась, все же, очень хорошо. Дети перестали интересовать маму. Она о нас не думала, не заботилась совершенно, и когда я однажды упрекнула ее в том, что у Вали мало белья, а она этим не интересуется, она повалила меня на диван и начала душить. Не знаю, как я осталась жива. Детство мое кончилось. Это может показаться странным, мне было 12 и 13 лет, но я постарела.

Папа жил своей занятой жизнью, писал диссертацию; болезнь мамы выбивала его из колеи, он, вероятно, нервничал, и мама, вероятно, это чувствовала. Было трудно. Папа ездил в Петербург по делам диссертации, брал с собой Валю и оставлял её в Москве у тети Юлии.

О С.М. Компанейце мой отец как-то сказал: «Он не умел жить для других, он жил только для себя». Этим объясняется его успешность, несмотря на все обстоятельства. Прим. К.К.

Он прислал сохранившуюся открытку из Петербурга.

Сентябрь 1911 года. Уже на Кудашевскую улицу. «Дорогая Кларочка! Моя работа сейчас на прочтении у Воячека, по велению Симановского. Владимир Игнатьевич Воячек, 1876-1971 год. Генерал-лейтенант медицинской службы. В советское время академик. Окончил Военно-Медицинскую академию в 1899 году, работал на кафедре уха, горла, носа, которую впоследствии возглавлял. Николай Петрович Симановский, род. 1854 г. Профессор горловых, носовых и ушных болезней в Императорской Военно-Медицинской академии. Прим. К.К. Дня через два уеду. Посылаю вид Пушкинского домика (это знаменитый «нащокинский домик», прим Е.К.) с Царскосельской выставки Леночке. Миниатюрная копия домика пушкинской поры, выполненная по заказу Нащокина. Прим. К.К. Целую тебя и Леночку. От Вали Юлия в восторге. Я получаю письма. Ваш Зяма.»

3-го марта 1912 года.

Я шлю папе снова в Петербург открытку. Вот её адрес: Петербург, загородный проспект 21, кв. 46, Е.В.Б. Г-ну помощнику присяжного поверенного С.М. Компанейцу брат Семен Маркович. Прим. К.К. Для д-ра С.М. Компанейца.

«Дорогой папочка! (Уже не «папи» и не «бегемотик». Прим Е.К.) Только что получили ваше письмо из Харькова. Пять минут тому назад отправила письмо маме в Москву. У нас все по-старому. Что слышно с твоей работой? Когда будешь защищать? Несмотря на то, что мама себя хорошо чувствует, обязательно помести её в санаторий. Валя себя очень хорошо чувствует. Завтра получу сведения (из гимназии. Прим. Е.К. и пришлю копию из них в письме. Кланяюсь всем, пиши. Целую тебя Лена. Поклон от Анны Исаевны (домоправительница, прим. Е.К.). В начале апреля папа защищал (1912 год), мама была на защите; оттуда папа отвез ее в Берлин и поместил в санаторой под Берлином.

16 мая 1912 год. Она шлет в Екатеринослав открытку, написанную «не её» - каким-то дрожащим почерком. «Дорогой Зяма. Вместе с г-ном Евниным совершили прогулку в Никола, из этого можешь заключить, что чувствую себя хорошо». Дальше какие-то закорючки.

Приписка: Видите, как только Вы уехали я с безухом визитом, прим. К.К. к В/супруге. Привет. Подпись.

Смерть матери

В середине июня она вернулась домой. Врачи санатория писали папе, что мама здорова, может приехать поездом одна, что она и совершила. Она приехала странной. Странность была в том, что она приехала очень нарядной и привезла туалеты, чего раньше никогда не было. Мы обрадовались. Через несколько дней мы пообедали (часа в 2-3 дня) и после обеда, папа продолжал сидеть за столом, а мама села напротив стола на диван со спинкой, а я и Валя сели около нее с двух сторон и прижались к ней.

«Неужели тебе их не жалко?» - спросил папа. «Нет!», - ответила она.

Папа уехал к больным. Я и Валя ушли в свои комнаты, которые были рядом и очень далеко от спальни. Примерно через час вернулся папа. Он забежал в мою комнату с криком: «Где мама?» «Не знаю». «Дверь в спальню заперта с двух сторон». В спальне было две двери. Одна вела в кабинет, а другая в ванную комнату. В этой двери наверху было стекло. Папа взял стул, стал на спинку, (я села на стул), посмотрел в стекло и крикнул: «Висит». Он соскочил со стула и так дернул дверь, что она открылась, и папа забежал в спальню. Мама висела на папином галстуке на ручке двери, ведущей в кабинет. Хотя мама была мертва, не помню кто – я или папа вызвали скорую помощь.

Дом общества «Скорой помощи» на Проспекте. В 1910-х гг. здесь размещалась больница «Скорой помощи» со специальными ночными дежурствами врачей. Дежурных врачей в это время не было больше ни в одной больнице города. Больница включала амбулаторию, квартиры главных врачей больницы, зал собраний, квартиры низшего персонала. Общество имело всего две кареты и только незадолго до революции приняло решение о покупке медицинского автомобиля, но успело ли оно его купить, неизвестно. Особенностью работы «скорой помощи» было то, что выезды проводились только на несчастные случаи и попытки самоубийств. В это время была настоящая эпидемия самоубийств, причем очень часто самоубийства превращались в общественные акты. Валентин Старостин. Прим.К.К.

Приехала женщина-врач и очень недовольным голосом посетовала, зачем её вызвали к мертвой. Эта врач – была Ленуша. Елена Абрамовна Бердичевская, вторая жена С.М. Компанейца, моя бабушка. На вызов безусловно приехала Е.А. Бердичевская, в «Скорой помощи» было три врача, Бердичевская и двое мужчин – Гродненский и Бейнисович. По статистике 1911 года в Екатеринославе было 167 врачей из них 11 женщин. Е.А. Бердичевская не жила при больнице «Скорой помощи», хотя в здании были квартиры. Она снимала на Первозванной, 19. Прим. К.К. У меня никогда не хватало духу проверить это у папы. Я сидела в столовой, Валя была в своей комнате. Маму перенесли в гостиную и положили около рояля на пол. Этот рояль папа купил несколько лет назад в подарок маме, и она на нем играла. Пришел корреспондент из газеты всероссийской « Русское слово», стал расспрашивать, потом в «Русском слове» появилась корреспонденция из Екатеринослава, в которой мама была названа «известной в городе благотворительницей». У меня этой газеты нет. Дядя Самуил и другие родственники и знакомые из этой газеты узнали о маминой смерти.

Были похороны. Мы с Валей были, но к могиле нас не пустили. Мы обе стояли в стороне.

Трудно было потом прийти в гимназию.

Позднее папа поставил 2 памятника – маме и бабушке, и на квитанциях в приеме денег (в 1910 г. бабушке и в 1913 году маме) подпись Абрама Наумовича Бердичевского. В 1910 г. он еще не знал, что будет тестем папы. А.Н. Бердичевский, владелец похоронного бюро, мой прадед, дети его работали в смежной профессии врачей. В дальнейшем А.Н. заведовал конторой синагоги. Прим. К.К.

У евреев цветов не полагается, как, впрочем, и гроба. Но мама была в гробу. После похорон мы: папа, я и Валя без обуви, неделю сидели на ковре, и на нас ножницами надрезали одежду – вместо того, чтобы, как положено, разодрать ее в знак отчаяния. Шива – еврейская семидневная траурная церемония. Прим.К.К.

Елена Абрамовна Бердичевская – вторая жена

Вот и все. Начинается новая полоса жизни нашей семьи – полоса Ленуши, доктора Елены Абрамовны Бердичевской-Компанеец, как напечатано на ее визитной карточке. Елена Абрамовна Бердичевская, моя бабушка. Родилась в Бердянске в 1885 году, училась в гимназии, окончила гимназию уже в Берлине с серебряной медалью. Затем окончила медицинский факультет в Цюрихе. Мои знакомые, Ирина и Женя Гуткины, живя в Цюрихе, получили для меня копии документов. Оттуда я и узнала, что она училась в Берлине, по-видимому, чтобы освоиться с немецким языком перед Университетом. В Харькове прошла аттестацию на врача. Работала во время знакомства с С.М. Компанейцем врачом в больнице Скорой Помощи. Она была младшей в семье, где было еще два брата и две сестры. Оба брата были врачами. Елена Абрамовна была очень близка со своей семьей. Прим. К.К.

Лето после смерти мамы, я, Валя, папа и его сестра, тетя Бетя, провели в Берлине и курорте Висбадене близь Франкфурта на Майне. Очень скоро после смерти мамы, папа начал ухаживать за Ленушей. Папа был тем редчайшим мужем, который никогда не изменяет своей жене. При жизни мамы никогда никого не было, кроме неё. Теперь я ни в чем не виню папу. Ему во время болезни мамы было, вероятно, очень трудно, и неуютно и просто плохо. Очевидно, обратил внимание на Е.А. Бердичевскую в тот день, когда его первая жена покончила собой. Почти цитата из «Вдовы из Эфеса» Петрония. Прим. К.К.



Семья Компанейцев 1913 год.

1-й ряд, слева направо: Мария Оречкина, Валя и Лена Компанеец.

Сидят слева направо: Машенька - дочь Ионы, Лев Оречкин, Мария Ароновна - жена Симы, Сима (Семен), бабушка - Михла Ароновна,

Ася - Анна, дочь Симы, Тиля - Матильда, дочь Савелия, Сеня - Савелий, Клара его жена, Соломон.

Стоят: Бетя Лурье, Даня - Даниил, Роза - вдова Ионы, Володя - сын Ионы, Роза Лурье - Оречкина, Давид Лурье, Елена Бердичевская. Ф-фия подарена мне в 1973 году Марией Львовной Оречкиной



Но тогда было иначе. Тогда я страдала отчаянно. Как же так? Мама умерла, а папа хочет жениться на нашей мачехе? После смерти мамы я спала в спальне на маминой кровати, и папа, возвращаясь часов в десять от Ленуши, всегда приносил мне сладкое – апельсины, пирожные, очевидно, то, что он покупал Ленуше. Я всегда обожала отца и была с ним очень дружна. Уезжая на визиты к больным, на извозчике или на санях, папа, еще до моей гимназии сплошь и рядом брал меня с собой. Мы покупали «багдадские пирожки», своего рода пряники с повидлом (папа очень любил сладкое) и ели по дороге. Однажды мы чуть с ним не погибли. Больной, к которому папа ехал (дело было зимой) жил на очень крутой улице, спускавшейся прямо к Днепру, а внизу на реке была огромная прорубь. Вдруг лошади понесли. Нас ждала смерть в проруби. Папа встал на санях и крикнул мне: «прыгай». Но в этот момент кучеру удалось почти уже у реки, свернуть налево в узенький переулок, и лошади стали.

После смерти мамы меня мучила мысль о моей вине: я не уследила. Дело было в том, что утром этого дня мама вдруг позвала меня в спальню и сказала: «Лена, посмотри, чистая ли у меня шея?» Я ничего не поняла.

Близился день моего, а затем и Валиного рождения – мне 14, Вале 9 лет. Папа чувствовал свою «вину» перед нами и старался нас баловать. Мне, на день рождения, он обещал «голубой автомобиль» - это был золотой медальон с брильянтиками на очень красивой золотой цепочке (он виден на фотографии, которая висит у меня на стене. Впоследствии, в 1920 году, он был продан, когда я болела брюшным тифом). Валя получила роскошную куклу в розовом специально сшитом шелковом платье и кровать для куклы с полным приданным. Тетя Валя подарила мне кукольную кровать, когда мне исполнилось 4 или 5 лет, конечно, это была не та же, а новая купленная в магазине. Прим. К.К. Осенью Валя поступила в первый класс. С нами жила гувернантка Луиза Гергардовна. Папа все больше времени уделял Ленуше, я все больше отчаивалась. Лучшие папины друзья, доктор Берлинс с женой перестали с папой здороваться. Приближалось Рождество. Папа сказал, что на рождественские каникулы, я, Валя и Луиза Гергардовна поедем к бабушке в Кременчуг, а он (с Ленушей) уезжают в Москву.

Мы разъехались. В Кременчуге мы получили из Москвы телеграмму – папа обвенчался с Ленушей и остановились они в «Метрополе».

Гостиница Метрополь против Большого театра. Постройка была начата Саввой Ивановичем Мамонтовым по проекту Вильяма Валькота. Начато строительство в 1898 году и достроена только в 1905 году. Во время строительства Мамонтова судили за растрату денег, он был оправдан, но разорен. Продолжали строительство другие люди. Здание украшено майоликовыми панно Врубеля. Метрополь был самой современно уснащенной гостиницей России – с лифтами, телефонами, холодильными установками. Внутри располагался ресторан. Прим. К.К.

Мы послали в «Метрополь» телеграмму: «Москва Метрополь Компанейцу, Поздравляем дорогого сына, папочку, дядю желаем всего лучшего». Соломон Маркович женился через 6 месяцев после смерти жены, не выждав положенного годового траура. Прим. К.К. Здесь нет слова «брата». Тетя Бетя с мужем, вероятно, была тогда уже в Петербурге. Мы прожили у бабушки до конца школьных каникул. Что мы там делали – не помню. Помню только, как однажды я шла по улице со знакомым бабушкиной семьи – вольноопределяющимся Юзефовичем (впоследствии встречались в Харькове) вольноопределяющийся - военнослужащий русской или иностранной армии 19 – начала 20 века, добровольно поступивший на военную службу после получения высшего или среднего образования. В. нес военную службу на льготных основаниях. Михаил Самойлович Юзефович – юрист, библиофил. Родился в Полтаве. Прим К.К. и говорили о творчестве Гергарда Гауптмана, Гауптман - лауреат Нобелевской премии по литературе за 1912 год. Прим. К.К. в частности о его пьесе «Ткачи» и Юзефович поражался, что я в 14 лет знаю его произведения.

В положенный срок мы вернулись домой. Ленуша уже жила у нас. Сперва было неудобно, неловко, колюче, «притирались» друг к другу. Но не было ненависти, зла, недоброжелательства. Какой она была наша Ленуша? Полная противоположность маме. Она была высоко-порядочным, добрым человеком, но у неё не было «больной совести». Она очень любила папу, ценила его и следила за ним и его здоровьем. Это, ни в коем случае не был «брак по расчету». Но Ленуша любила и ценила комфорт, умела его создавать и перекроила весь стиль нашей жизни.

Сама она была 28-летняя, очень красивая, очень нарядная, благоухающая французскими духами, вся в шелках и кружевах, женщина (мы всегда смеялись, что на каждый случай жизни и на каждое время дня, у неё есть свои духи). Я помню лишь некоторые названия: … (пропуск)

Её белье – это сплошные кружева (трикотажного белья тогда не было). Её платья – это «туалеты». Прежде всего стал вопрос о перемене квартиры, но это удалось сделать лишь через год. Изменился стол: мы стали есть 5 раз в день (первый и второй завтрак, обед, чай и ужин): еда изысканная с вином и крахмальным столовым бельем. Для папы были немедленно заказаны визитка и смокинг, шуба и пальто и прекрасное белье и галстуки. Но несмотря на все эти «комфортабельные» нововведения, сама она работала врачом, Е.А. Бердичевская – Ленуша, была очень левых убеждений, как и вся её семья. Ездила в окрестные деревни принимать роды в любое время дня и ночи, совершенно бесплатно. В дождь на свои кружевные чулки натягивала резиновые сапоги. Несмотря на изысканные вкусы и любовь к роскоши, она работала и помогала неимущим, поэтому у нее не могло быть «больной совести». Прим. К.К. – до войны в «скорой помощи», с начала войны и до конца своих дней в госпиталях и клинике Медицинского института. Дело в том, что до замужества она была гинекологом, а папа сам обучил её своей специальности, и она стала отоларингологом. Жизнь в доме начала «склеиваться». Но не все шло гладко.

Александра Абрамовна Бердичевская-Лимбергер

У Ленуши была старшая сестра Александра Абрамовна, тетя Саша, которую Ленуша боготворила и очевидно, в ранней молодости считала оракулом. Жила эта «тетя Саша» в Александровке (ныне Запорожье), была замужем за мягким и добрым Яковом Исааковичем Лимбергером, врачом, Александровск, Екатеринославской губернии, родился в 1872 году (Венгеров). Приблизительно с 1923-го жил и работал главным врачом в больнице на Басманной в Москве. Умер до начала 40-х. Александра Абрамовна преподавала музыку. Прим.К.К. «мужем своей супруги», имела трех сыновей: Лелю Леонида. Прим. К.К., Валю и Толю. Абсолютно ничем не напоминала еврейку, а скорее женщину 60-х годов, но при том очень властную и крайне самоуверенную. И по фотографии в молодости красивую. Что касается замечания, что она не похожа была на еврейку, то здесь это явно отрицательное качество, хотя ранее упоминается, что отец был не похож на еврея, и это было положительным качество. Вообще, кто похож на еврея это интересный вопрос. На какого еврея, ведь есть разные типы. На карикатурного еврея? На Абрама и Сару из анекдота? Прим. К.К. Саша сообщила, что такого-то числа, часов в 5-6 вечера приезжает. Ленуша готовилась к приему и с папой поехала на вокзал встречать ее. Когда они приехали домой, на папу было страшно смотреть – он был раздавлен. Оказалось, что выйдя из вагона, Саша заявила папе: «Я приехала к Леночке, а до Вас и Ваших детей мне нет никакого дела».



Яков Лимбергер – студент

(из архива Анны Леонтьевны Бердичевской-Черномордик)

Ленуше было страшно неприятно, но перечить Саше она не смела – авторитет ее был непоколебим.

Впоследствии тетя Саша исковеркала мою и Валину жизнь; требовала от папы, чтобы он убрал куда угодно кроткую и безответную Валю. И когда папа говорил ей: «Помилуйте, это же моя дочь» - она отвечала, что это все равно. Валя обременяет Ленушу. Меня она терпеть не могла. Трудно измерить, сколько слез мы с Валей пролили из-за «тети Саши».

Как-то раз, когда мне было года четыре, папа взял меня навестить тетю Сашу. Она жила в Москве. По дороге папа купил мне шарик, чтобы я там не скучала, но велел в гостях у тети Саши ни в коем случае с ним не играть. Дорога к ней шла по старой улице с невысокими домами, жила она в комнате на первом этаже, уставленной старой мебелью. Комната была большая, или показалась мне большой. Папа и тетя Саша сидели за столом. Меня усадили на какой-то диванчик, с которого я осматривала мебель. Там было много привлекательного: этажерки, ширма, но бегать по комнате и осматривать было нельзя. Посидев и поскучав, я незаметно отпустила шарик, чтобы можно было, подскочив, его поймать. Папа немедленно заметил и велел прекратить. Но тетя Саша царственным жестом сказала: «Ничего, пускай играет».

Второй раз мы с папой поехали к тете Саше году в 58-м. Она жила тогда у младшего сына, Анатолия Лимбергера, и была старая и полулежачая. Папа вывел ее покатать по Москве на машине. Она сидела впереди, а я сзади. Тетя Саша говорила, что жизнь становится все интереснее, и интереснее. «Вот спутник запустили, умирать не хочется». Меня удивило, какое отношение имеет спутник к ее жизни. Почему от этого жизнь интереснее? Мне казалось, что то, что улица залита предвесенним солнечным светом – гораздо интереснее. Возможно, тут виной моя техническая тупость. Прим. К.К.

Даня Компанеец

В нашей семье стал жить еще один человек! Даня Компанеец, сын дяди Самуила, редкий красавец, по ком сходили с ума Екатеринославские барышни. Папа взял его к себе потому, что мачеха сживала его со свету, и он в Киеве – «дома» - не мог более оставаться. Он служил в «Соединенном банке» в какой-то жалкой должности.

Т.е. банк, возникший в результате слияния нескольких в один для увеличения капитала.

Так, в течение первого десятилетия XX века происходила массовая гибель мелких банков, главным образом провинциальных. За этот период было ликвидировано восемь кредитных учреждений, а создано всего два. Были ликвидированы: в 1901 г. - Харьковский Торговый, Екатеринославский Коммерческий, Петербургско-Азовский банки; в 1904 г. Петербургско-Московский, Костромской Коммерческий; в 1909 г. - Средне-Азиатский Коммерческий, Минский Коммерческий, Балтийский Торгово-Промышленный. Были созданы Северный и Самарский Купеческий банки. С 1900 по 1909 г. число провинциальных банков уменьшилось с 68,4% от общего их числа до 56,7% и продолжало падать вплоть до 1914 г. Еще более значительным было сокращение числа филиалов провинциальных банков: от 17% от общего числа филиалов в 1900 г. до 8,2% в 1914 г. В России в условиях ранней промышленной и банковской концентрации провинциальные банки не успели пустить глубоких корней. Попав в зависимое положение, они, как правило, быстро лишались своей самостоятельности и превращались в отделения столичных банков. Однако в то же время наиболее крупные провинциальные банки переносили резиденции своих правлений в финансовые центры страны - в Москву и Петербург. Прим.К.К.

Ленуша утверждала, что наша гувернантка Луиза Гергардовна к нему неравнодушна. Судьбы Дани была печальна: на первой войне он был ранен, за ним ухаживала «сестра милосердия» Катя: он женился на ней из благодарности, родилась дочь Вероника (его мать звали Вера, возможно, поэтому). Жили в Москве в Мертвом переулке, очень нуждались. Потом он бросил семью с какой-то Валей, обожавшей его, уехал в Сибирь и там умер от туберкулеза в конце 20-х годов.

Мы в целом, жили мирно. Учились в гимназии. Валя во второй городской в первом классе. Папа говорил, что ему надоел «степановский дух». Валя была тихой, хорошей девочкой, училась хорошо, мы обе рано вставали, завтракали и уходили, я - пешком в мою гимназию, что было очень близко, а маленькая Валя одна на трамвае, в свою гимназию, через весь город, Вероятно, это было не очень хорошо и правильно. Валя не ходила в Степановскую гимназию, потому что родители были разочарованы в образовании, которое она давала. Знаю это со слов моего отца. Прим. К.К.

Так мы дружили до весны 1913 года.

Дело Бейлиса

Ранней весной (я уже писала об этом) наша гимназия ездила в Киев и Полтаву. В Киеве в это время шел знаменитый на весь мир процесс Бейлиса. Процесс происходил осенью 1913 года. Прим. К.К. Я хочу написать немного об этом процессе – он стоит того. Бейлиса обвиняли в ритуальном убийстве христианского мальчика Сергея Андрея, прим. К.К. Ющинского, чтобы на пасху, для мацы, получить его кровь. Мальчик был товарищем сына Веры Чеберяк, профессиональной воровки скупщицы краденного, прим, К.К. Её сын, мальчик лет 10, услыхав, что мать и ее «друг» готовят какое-то, чуть ли не «мокрое» дело, сказал матери, что об этом проекте услыхал вместе с ним, бывший у него товарищ Сергей Ющинский, и что он донесет на нее, Тогда она с «другом» убила этого Ющинского. Чтобы свалить дело на евреев и превратить его в ритуальное убийство, они выцедили из трупа кровь мальчику было нанесено масса ножевых ранений, в результате чего он потерял очень много крови. Прим. К.К. В этом убийстве (не помню, почему именно он) был обвинен еврейский старик, Бейлису было 39 лет. Прим. К.К. – портной Бейлис, живший неподалеку на Лукьяновке в Киеве. Бейлис работал приказчиком на кирпичном заводе, куда Андрей Ющинский и другие дети ходили играть. Бейлис был какое-то время любовником Веры Чеберяк. Прим. К.К.

Такое «ритуальное» убийство было с восторгом подхвачено охранкой охранное отделение – орган полиции, ведавший политическим розыском. Прим. К.К, раздуто до всероссийского масштаба, и Бейлис был предан суду.

Была проведена экспертиза «ученых». Помню, что среди экспертов был ученый католический священник Пранайтис, профессор Косоротов – известный Черносотенец и кто-то еще. Все эксперты, ссылаясь на ученые религиозные христианские труды, дали заключение, что евреи, на пасху для выпечки мацы, употребляют христианскую кровь детей. Бейлиса защищали самые выдающиеся адвокаты России – Карабчевский, Грузенберг и другие. Перед присяжными были поставлены два вопроса:

1) Употребляют ли евреи в ритуальных целях христианскую кровь? – присяжные ответили «да».

2) Виновен ли Бейлис в убийстве Ющинского? Присяжные ответили: «нет».

Пункт о ритуальном убийстве был частью второго вопроса, и Бейлис не был в нем обвинен. Прим.К.К.

Бейлис был оправдан и еврейские общины немедленно отправили его на жительство в Америку. Дело было темное и неразгаданное, с гомосексуальным изнасилованием перед убийством, возможно, к нему был причастен муж Веры Чеберяк, но следствие по нему велось непрофессионально, а то, что вина была возложена на Бейлиса, только увело следствии в сторону. Бейлисы с пятью детьми уехали в Палестину и в 1920 году переехали в США. Прим. К.К.

Поездка в Европу

Наступило лето, и мы все: папа, Ленуша, я и Валя уехали за границу. Ленуша уже ждала Шурочку Александр Соломонович Компанеец, известный физик-теоретик мой отец. Прим. К.К., но ничего еще не было заметно. Сначала мы были в Берлине, Е.А. Бердичевская окончила гимназию в Берлине. Прим. К.К., оттуда, как всегда, поехали в Висбаден, где папа принимал углекислые ванны (от сердца), а потом совершили чудесное путешествие. Сели на пароход на Рейне (не помню точно где), спустились, или, вернее, поднялись до Шафгаузена в Швейцарии, где знаменитый Рейнский водопад; любовались водопадом – колоссальное впечатление. Оттуда поехали в Цюрих Е.А. Бердичевская кончила медицинский факультет университета в Цюрихе, там же жила её сестра, бывшая замужем за швейцарцем. Прим. К.К.; потом в итальянскую Швейцарию – в Локарно (?) на озеро Лаго Маджиоре, где два фантастических острова; оттуда поехали в Милан, Геную и божественную, единственную в мире – Венецию. Позвольте мне, в награду за мои труды, привести здесь отрывок из «Накануне» Тургенева, который я помню наизусть, т.к. читала на вечере в гимназии. Я тогда больше всех любила Тургенева и о нем писала «сочинение» на выпускном экзамене.

Тургенев «Накануне»

…Кто не видал Венецию в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города. Кротость и мягкость весны идут к Венеции, как яркое солнце лета к великолепной Генуе, как золото и пурпур осени – к великому старцу – Риму. Подобно весне, красота Венеции и трогает и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного счастья.

Все в ней светло, понятно, и все обвеяно дремотной дымкой какой-то влюбленной тишины: все в ней молчит и все приветно; все в ней женственно, начиная с самого имени: недаром ей одной дано название Прекрасной.

Громады дворцов и церквей стоят легко и чудесны, как стройный сон молодого бога; есть что-то сказочное, что-то пленительно-странное в зелено-сером блеске и шелковистых отливах немой волны каналов, в бесшумном беге гондол, в отсутствии грубых городских звуков, грубого стука, треска и гама.

«Венеция умирает», «Венеция опустела», говорят вам её жители, но, быть может, этой-то последней прелести, прелести увядания, в самой расцвете и торжестве красоты, недоставало ей.

Кто её не видел, тот её не знает, ни Каналетти, ни Гварди, (не говоря уже о новейших живописцах), не в силах передать этой серебристой нежности воздуха, этой улетающей и близкой дали, этого дивного созвучия изящнейших очертаний и тающих красок.

Отжившему, разбитому жизнью, не для чего посещать Венецию; она будет ему горька, как память о несбывшихся мечтах первоначальных дней; но сладка будет она тому, в ком кипят еще силы, кто чувствует себя благополучным; пусть он принесет свое счастье под её очарованные небеса, и как бы оно ни было лучезарно, она еще озолотит его неувядаемым сиянием.

Воспоминания моей тети Валентины Соломоновны, о Венеции более прозаические: утром она проснулась в гостинице, выглянула в окно на канал и увидела плывущий матрас, а за ним арбуз. Прим. К.К.

Из Венеции мы поехали домой через Вену, где остановились, и Ленуша купила себе несколько чудесных платьев (одно помню; какая-то тяжелая материя (платье летнее) белое с голубым, облито хрустальными колечками и у «солнечного сплетения» - большой бант из ленты черного бархата, пальцев 5 шириной. Помню черное панбархатное пальто свободного фасона – все отделанное мехом.

Квартира на Проспекте

В Екатеринославе наметилась новая квартира, нужно было подождать 3-4 месяца, пока она освободится. Как-то папа встретил на улице юриста Гуровича (его брат был очень известным актером – Борисовым). Борис Самойлович Борисов-Гурович, 1873-1939, получил юридическое образование, был в течение десятилетий премьером театра Корша. Мастер эстрады, неоднократно выступал с Есениным и Мариенгофом. Прим. К.К.

Гурович сказал, что должен переехать в Петербург, но колеблется – не может расстаться с той квартирой, в которой теперь живет на проспекте.

Екатерининском, единственном проспекте города, после революции переименованным в Карла Маркса, главной улице города, в середине его роскошная аллея, красивые дома, жители Екатеринослава очень гордились проспектом и считали одной из красивейших улиц мира. Прим. К.К.

Целый этаж в трехэтажном доме. В первом этаже клуб русских приказчиков – отдельный вход, никогда никто не бывает, второй этаж его, на третьем Горное Управление Юга России.

11 комнат, терраса огромная и балкон на улицу. Печное отопление. Цена две тысячи двести рублей в год.

Папа сказал, что ему подходит и они поладили, что после отъезда Гуровича квартира перейдет папе.

Так и случилось. Это была последняя наша в Екатеринославе, роскошная и любимая квартира. У моего отца о ней были ужасные воспоминания, после революции она сделалась коммуналкой, и холод стоял невообразимый, не было возможности отопить. Была там вселенная соседка, которая в голодное время кормила своего кота со словами: «Кушай деточка, надо кушать». Прим. К.К.

Рождение брата

А пока мы продолжали жить на Кудашевской, Кудашевская пересекала Екатерининский прос., после революции переименована в Баррикадную, так как в 1905 на ней была построена баррикада – то есть, навален мусор поперек дороги. Прим.К.К. где предстояло пережить много тяжкого. Наступил декабрь 1913 года. 19-го декабря у Ленуша начались роды, но ребенок не рождался. Невозможно было слушать ее стоны, а иногда и крики. Папа был в страшном отчаянии, приходили врачи – но безрезультатно. В ночь на 22–е меня отправили из дому в семью Люльки. Это была двоюродная сестра Ленуши, тоже Елена, но Марковна, и её муж Евгений Яковлевич, присяжный поверенный, Присяжный поверенный – в России в 1864-1917 гг. адвокат на государственной службе при окружном суде или судебной палате. Е.Я. Люльки крестился в лютеранство для получения должности. Прим. К.К. очень мягкий и добрый человек. Жили они на проспекте недалеко от нас. Я легла спать, а рано утром Евгений Яковлевич поздравил меня с рождением брата, и я побежала домой. В спальне лежала измученная Ленуша, и на вопрос мой «где братик» мне сказали, что в корзине. Стояла большая корзина с бельем. Я шарила и ничего не находила. «Где же он?» «В корзине». Наконец, под верхом белья показалось крошечное существо. Это был Шуринька. Я требовала, чтобы его назвали не то Леонард, не то Лоренцо – что-то в высшей степени изящное и поэтическое, но Ленуша сказала, что он будет Александром, а звать его будут Шура и «женщины будут его любить». Это я помню точно. Уже, будучи взрослым, Шурочка всегда говорил, что на самом деле он назван Александром в честь Александры Абрамовны, тети Саши, любимой сестры Ленуши. Мой отец, Александр Компанеец, родился 4 января 1914 года по новому стилю. Роды были с наложением щипцов, в результате правый глаз был поврежден и почти полностью потерял зрение. Прим. К.К.

Имена и традиция

Шуру вписали в метрику как Александра Зельмановича, и он уже юношей обратился в суд с просьбой называться Александром Соломоновичем. Напрасно судья его отговаривал от этого, убеждая, что «Зельманович» лучше «Соломоновича», убедить Шуру не удалось, и он получил имя Александра Соломоновича. Имя моего деда на его книгах и статьях Соломон Маркович, а не Зельман Мордкович, как звали его отца. Имена, Мордка, Зельман, Самул (Самуил)– это идишистские вариации на тему библейских имен. Мордка – вавилонское имя Мордехай, Зельман это Шломо.

Полное «еврейское» имя дедушки было Шнейер Залман, в честь основателя хабада. Имя несет в себе каббалистический смысл, ибо Шнейер это Вавилон, а Ир (ер) Шалаим (Залман) это Иерусалим, то есть два города, где был написан Талмуд. Возможен вариант два Иерусалима, земной и небесный, так как «шне» это два.

Отец знаменитого рабби Шнейера Залмана из Лядов (1747-1812), рабби Барух, утверждал, что ведет свое происхождение от Саула Валя. Возможно в выборе имени деда сыграло роль родство, но думаю гораздо больше популярность Хабада в Кременчуге. Ешива Хабада открылась в Кременчуге в 1844 году. Это была первая в Российской империи хасидская ешива. В Кременчуге в 1775 проживал сын рабби Шнейера Залмана рабби Дов-Бер, который отсюда перебрался в Любавичи. Он имел массу почитателей в Кременчуге, которые просили его остаться. Это не могло не оставить след в сознании жителей города. О почитании традиции, говорит и то, что моего деда прочили в раввины. Раввином был отец Михлы Ароновны. На основании имени моего деда, думаю, что его родители были сторонниками Хасидизма.

С другой стороны, почему надо было отговаривать от отчества Соломонович - перевод на русский язык вариантов этого имени на идише. Тем более, что и сама Е.С.Компанеец была Еленой Соломоновной. Исторически у евреев всегда была практика менять свои еврейские имена на имена народов, среди которых они жили. Еврейское имя, чтобы читать Тору в синагоге и иноязычное для бизнеса вне еврейской общины. Прим. К.К.

Послеродовой сепсис и кормилицы

Прошло 5-6 дней, все было благополучно. Явился врач, и Ленуша позволила ему обследовать её. Этот поступок ни тогда, ни потом никто, в том числе и она сама, понять не мог. Врач внес инфекцию, послеродовой сепсис, и Ленуша стала умирать. Папа сошел с ума. Он сидел в кресле в столовой и кричал: «зачем мне этот ребенок, мне нужна Леночка, а она умирает». Ведь антибиотиков тогда не было! Ей вливали физиологический раствор и делали многое другое. Врачи бывали постоянно.

И чудом и молитвами Ленуша была спасена и стала выздоравливать. Через 9 лет, когда она умирала от рака брюшины, папа говорил, что это результат всего, что было при родах. Теперь считается, что рак брюшины вызывается тем же геном, что и рак груди. Прим. К.К. Кормить Ленуша не могла – болезнь, вероятно, пропало молоко, и Шурочку стали вскармливать «бутылочками».

Взяли няню, очень авантажную, в кокошнике, но растяпу. Она упала с Шурой на руках с трех ступенек, которые вели из спальни в ванную. Потом была другая няня, без кокошника, хорошая, она задержалась года на полтора. Тогда нянь было сколько угодно и, Райкинский номер был бы невозможным. Была у них кормилица, которая связывала ребенка веревкой и щипала. Это видела Валя, пожаловалась родителям, но ей не поверили, только, когда старшая Лена увидела и подтвердила, кормилицу прогнали. В детстве я нашла на антресолях нашей квартиры в Москве кружевное белое платьице, и папа объяснил, что в этом платьице, кормилица выносила его показывать родителям. Из этого следует, что родители в комнату кормилицы не входили. Правда, они оба работали. Прим. К.К. Леночка выздоровела, а Шура стал с того времени и навсегда обожаемым, боготворимым, которым все мы гордились и поражались впоследствии его гениальности.

В это же время умирала от рака горла Михла Ароновна, мать С.М. Компанейца. Она как-то приехала в гости и пожаловалась, что болит горло. Соломон Маркович посмотрел и увидел картину рака, но побоявшись сам поставить диагноз, послал ее к другому врачу. Она умерла очень вскоре после рождения моего отца. Соломон Маркович приехал к ней, умирающей и сказал: «Мамаша, поздравляю Вас. У Вас родился внук». Но она уже не реагировала. Прим. К.К.

В новой квартире

Мы переехали на новую квартиру зимой, после её большого ремонта. Комнаты распределились так: приемная, где ожидали больные, кабинет – колоссальный, бывший зал квартиры, гостиная, спальня, Шурина комната, моя комната, Валина комната, буфетная, столовая, Ленушин кабинет. Кроме того, ванная комната метров на 15 с большим окном, где в голодные и холодные годы мы жили, т.к. там была колонка – печка; комната для прислуги, и огромная передняя метров на 20, а кухня метров на 30. Соответственно был увеличен штат прислуги. Была повариха Ксения, которая бы в самом лучшем ресторане не ударила в грязь лицом Моя бабушка, Елена Абрамовна, любила острую и пряную кухню, это передалось моему отцу, мне с братом и моим детям. Прим. К.К.; две горничные – прежняя Саша и новая Елена; прачка постоянная – Артемовна; истопник – одиннадцать печей; няня и гувернантка. Тетя Валя рассказала мне историю о няньке. Она, тогда девочка 10 лет играла в квартире в мячик, и он закатился под нянькину кровать, она полезла за ним и увидела под кроватью узлы в наворованными у семьи кружевами и столовым серебром. Она рассказала родителям, и няньку уволили, но наворованное не стали отнимать. Так она с вещами и ушла. Прим. К.К.

Из всего этого можете сделать вывод, что семья не нуждалась. Истопником был по совместительству дворник Петр или «терракотовый пейзанин», как мы его называли. У этого Петра был взрослый сын. После Октябрьской революции этот сын работал в Москве в Кремле и взял к себе отца, так что Петр из дворницкой попал в Кремль. Мы жили «не плохо».

Наступило лето 1914 года. Я перешла в последний класс. Нужно было папе снова ехать в Висбаден (?) принимать ванны; Ленуша из-за Шуры ехать не могла, и с папой поехала я, а Валя оставалась дома.

Поездка в Европу летом 1914 года

Мы приехали в Висбаден , папа принял курс ванн и предложил мне поехать в Англию (папа знал английский язык), но я убедила его почему-то поехать в Голландию, куда мы и направились. Сначала по Рейну, мимо старых замков, расположенных на гористых берегах, доехали до Кёльна. Посетили собор. Он был закрыт, папа дал привратнику «на чай», и он открыл собор, и мы очутились в нем вдвоем. Папа сказал мне: «Когда сидишь в таком соборе, нельзя не верить в Бога». Из Кёльна мы отправились в Бонн с его знаменитым университетом, в котором обучались все Гогенцоллерны, т.е. члены императорской фамилии.

Там, в Бонне, в котором в чердачной комнате с косым потолком родился Бетховен, а в нижних этажах его музей. Все это мы видели. Потом вся Голландия. Приехали в Гаагу, носильщик поставил вещи среди площади, и мы ушли за экипажем. Разумеется, вещи были в полной безопасности без охраны. Еще в поезде нам дали адрес частного, конечно, пансиона. У нас была комната в партере – дверь в сад и другая в коридор. Мы уходили и уезжали в другие города. Ничего не запиралось – даже замков не было – все было в порядке.

Были фантастически обильный завтраки в пансионе. Стояли горы еды и какой! И каждый ел то и сколько хотел, набирая еду на тарелку сам.

У меня 3 открытки от папы Ленуше.

I. – Подволочиск – граница. «Здоровы, кланяемся, целуем».

II. – Саардом 13/26 июня 1914 г. Дорогая Леночка, поклон, привет из Саардома, из домика Петра Великого, шлют отважные путешественники. Твой Зяма, Лена.

Ш – Дорогая Леночка, сегодня отправляемся в Амстердам, а завтра утром уже в Дрезден и домой. Здесь чудесная страна, и я страшно жалею, что ты не видишь её. Целую тебя и деток. Твой Зяма и Лена.

Но вышло иначе. Сначала мы поехали в Лейпциг на ежегодную Книжную ярмарку – нечто грандиозное. Видели под Лейпцигом знаменитый памятник «Битве народов» - Наполеона и его противников, а потом уже поехали в Дрезден, главным образом из-за его галереи.

Но когда мы были в Дрездене – в Сербии, в Сараево, раздался выстрел гимназиста Принципа, которым были убиты наследник австрийского престола Эрцгерцог и его жена. 28 июня они были смертельно ранены после нескольких неудачных попыток бросить в них бомбу. Прим К.К. «Никакой войны не будет», с большим апломбом заявила я. Но Австрия уже начала войну с Сербией, а по ночам под окнами гостиницы уже проходили зловещие немецкие демонстрации с шовинистским пылом что-то оравшие.

Однажды папа вошел в номер и сказал, что его только что остановил швейцар и сказал ему: « Что вы делаете? Не сегодня – завтра будет война и тогда вы будете интернированы. Немедленно уезжайте». И мы в тот же вечер уехали. Билеты у нас были до Екатеринослава, а плацкарты почему-то дали только до Варшавы. Наутро мы приехали в Варшаву. Поразило нас то, что на перроне не было ни одного человека. Папа пошел в кассу, чтобы взять плацкарты до Екатеринослава. Я стояла у окна. Первый звонок (ведь тогда звонили), второй звонок, третий звонок – папы нет. Я схожу с ума. Вдруг я вижу, как папа выскакивает из вокзала, отталкивает сильно часового и мчится к поезду. Успел вскочить в какой-то вагон, а потом рассказал, что на вокзале и на площади перед вокзалом, десятки тысяч людей, которым не продают билетов, говоря что в поездах не мест. Папа дал проводнику десять рублей и проводник открыл нам пустое купе первого класса, в котором мы доехали до дома. В этот день в России была объявлена всеобщая мобилизация. Первый указ о всеобщей мобилизации был подписан Николаем II 16 июля, затем отменен. 19 июля Германский посол вручил С.Д. Сазонову ноту с объявлением войны. Прим. К.К.

Первая мировая война

И вот мы дома, и началась война. Дня через два-три папа получил повестку – она лежит передо мной (слова, которые здесь будут зачеркнуты красным карандашом – были зачеркнуты тем же карандашом в повестке.) В моем тексте этого нет. Прим. К.К.

I экземпляр

Объявление

Врачу Зельману Мордковичу Компанейцу жившему живущему? Прим.К.К. в г. Екатеринославе.

Екатеринославское Уездное по воинской повинности Присутствие приглашает Вас явиться в Заседание Присутствия 21 августа 1914 года 10 часов утра для освидетельствования Вас в годности к военной службе, имеющее быть в помещении Уездного Съезда в г. Екатеринославе, на углу Александровской и Полицейской улиц в д. Грековой.

Примечание. Все без исключения лица, вызываемые в Присутствие для освидетельствования обязательно должны представлять при явке документы, удостоверяющие личность, а лица Иудейского вероисповедания, кроме того, должны представлять и свои фотографические карточки, засвидетельствованные полицией, без чего к освидетельствованию допущены не будут.

Секретарь (подпись)

Что было подчеркнуто? Наверное, насчет лиц Иудейского вероисповедания, так как это касалось моего деда. Прим.К.К.

Это что – красный карандаш – либерализм. Папа был взят и направлен сначала в Одесский военный округ, а оттуда папа получил назначение в г. Орел в 52-й военный сводный госпиталь, где пробыл до января 1918 года. За время войны только в Орле было организовано 33 госпиталя, в которых в 14-м году лечилось 114 300 раненых солдат и офицеров. В госпиталях не хватало перевязочных средств и хирургических инструментов. В августе 1915 года в Орле были заняты под госпитали все удобные казенные и учебные учреждения, а также частные дома. Прим. К.К.

Мы остались зимовать дома, потому что я к весне должна была кончить гимназию. Шурик, как я уже сказала, кормился «бутылочками», но быстро рос, был здоровеньким, крепким, очаровательным мальчиком. Ленуша заказала для него рубашечки точно такого фасона как мужские ночные, и он был в них невозможным симпатягой. Мои подруги приходили ко мне специально, чтобы с ним поиграть. Он был беленький, волосики вились и глазки голубые. Очень хорошенький. Он поразительно неправдоподобно рано начал говорить. Ему было немногим больше года – ну год и три месяца, он говорил разные слова. Папа тогда приезжал из Орла «на побывку», и Шура называл папу «Петька» и играл с папой так: прятался за сетку кроватки и выглядывал оттуда. Он спал уже не в коляске, а в кроватке. Когда он родился Ленуша послала папу купить для Шурика коляску. Пошли мы втроем – папа, Евгений Яковлевич Люльки и я. Тогда детские коляски, по сравнению с теперешними, были уродливые; плетеные из лозы с нелепым матерчатым цветным верхом и с помпонами вокруг верха. Весной Шуру выносили на балкон в одной «мужской» рубашечке и все приходили в восторг.

Абрам Наумович Бердичевский

Мы с Ленушей жили мирно и хорошо. Уже привыкли друг к другу и даже, я думаю, привязались. Но зимой был неприятный инцидент. Так как папа уехал, и приемная была совершенно не нужна, там поселился Абрам Наумович Бердичевский. Прим. К.К. – отец Ленуши, а Димин и Катин прадедушка. Он работал в какой-то еврейской организации Как я уже писала, он владел похоронным бюро, но, возможно в это время уже либо продал его, либо закрыл. По сведеньям «Шабат Шолом» Днепропетровская еврейская газета. N. 9 сентябрь 2000 года, «Духовенство г. Екатеринослава на 1914 год, А.Н. Бердичевский заведовал конторой Главной хоральной синагоги. Канцелярия казенного раввина М.Л. Бруштейна находилась на Кудашевской улице. Также в справочной книге «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К., уходил на работу, но был старик «ещё не старый», и мы с ним жили мирно. Я тогда увлекалась музыкой, по несколько часов в день играла, помню играла сонаты Моцарта, и как-то вечером Абрам Наумович сказал мне, что нынче я великолепно играла, и он с удовольствием слушал. Но вот однажды за ужином – не помню, что именно я сказала (или сделала) и Абрам Наумович мне сказал: «С Вами вместе жить невозможно», на что я ответила: «Можно и не жить». Боже! Что тут началось! Ленуша устроила мне сцену, написала папе об этом. Папа обрушился на меня в письме, сердился ужасно. Хотя с течением времени этот инцидент рассосался, но что-то все же осталось, какая-то «зазубрина». Тетя моя, Е.С. Компанеец, не была тактичным человеком. Любила читать нотации и легко обижалась. Прим. К.К.

В Екатеринославе во время войны

Шла война, Ленуша ходила в Земский военный госпиталь видимо, созданный на базе земского госпиталя военный. Прим. К.К.; ко второму завтраку – горячему всегда и с вином, неизменно приходил Евгений Яковлевич Люльки и всегда во фраке. Муж двоюродной сестры моей бабушки – Елены Марковны Кернер, ровесницы, жившей в детстве в доме моего прадеда в Бердянске, чтобы иметь возможность учиться в гимназии. Там, где Е.М. росла, в Гуляйполе, городе Махно, не было женской гимназии. Прим К.К. Не потому, что это был бал, а совсем по другой причине. Он был присяжным поверенным, т.е. адвокатом и выступал в суде. А в суде адвокаты могли быть одеты только во фраки. Окружной суд был напротив нашего дома – на противоположной стороне Проспекта. Вот почему – переходя лишь улицу Евгений Яковлевич приходил во фраке. Ко дню моего рождения папа прислал мне телеграмму: «Дорогая Леночка, поздравляю днем рождения в будущем году надеюсь встретить этот день вместе с тобой. Любящий тебя папа». Но ни в будущем, ни во многие, многие «будущие» годы, мы этот день вместе уже провести не могли. Зимой, около Рождества, должен был приехать в Екатеринослав Николай II. Это была война, и для поднятия патриотического духа, он объезжал страну. Готовился сводный хор учащихся всех учебных заведений города, от каждого по 5 человек … Таня, моя мать, прим. К.К. трепещите в пятёрке нашей гимназии была и я. Мы ходили на спевки в здание первого реального училища, которое находилось тоже напротив нашего дома, рядом с окружным судом.

Немного о Екатеринославе

Я скажу здесь несколько слов о городе Екатеринославе. Он находился на левом берегу Днепра. Город был основан на правом, высоком берегу Днепра, теперь находится на обоих берегах. В нем жило 200000 (двести тысяч) жителей: украинцы, русские, евреи. Евреев было много, т.к. город находился в так называемой «черте оседлости» т.е. там, где евреям разрешалось селиться. К началу 20-го века 36% населения было евреи, ¼ предприятий принадлежало евреям. В городе был активная еврейская культурная жизнь. Прим. К.К.

В городе была нижняя часть (вокзал, пристань, вся торговая и прочая). Евреи в массе жили здесь. И нагорная, «аристократическая» часть, где жили дворяне, русская и отчасти еврейская интеллигенция. Наша последняя квартира была уже в нагорной части города, а предыдущие (Александровская и Кудашевская улицы) у « подножья» горы. У моего деда была частная практика, которая приносила очень большой доход, хотя за визиты больных к врачу не было обязательной платы, за выезды была плата. Прим. К.К.

В городе издавна был трамвай – очень старый – Бельгийского общества. Один из первых в России. Третий, после Киева и Нижнего Новгорода, в 1897 году. Назывался Бельгийский трамвай. Прим. К.К. Объясняется это тем, что Екатеринослав и его ближайшие окрестности были местами нахождения крупной промышленности, главным образом металлургии - знаменитый Брянский завод, на территории которого находился образцовый городок для рабочих. Особнячки, построенные по новейшим западным образцам среди садов и газонов. Прим. К.К. и крупного машиностроения, заводы Шобуара, трубо- и рельсопрокатные заводы и многие другие. Было, как я уже писала, высшее учебное заведение: горный институт. Два театра. Очень интересный краеведческий и этнографический музей имени Поля. Был прекрасный дворец Потемкина, фаворита Екатерины II и при нем великолепный огромный Потемкинский парк, спускавшийся прямо к Днепру – на самой горе.

Бронзовая бабушка

Был очень красивый памятник Екатерине II, на горе, около Соборной площади. О нем стоит рассказать несколько подробнее.

Когда Пушкин посетил имение Гончаровых «Полотняный завод» - он увидел в подвале дома – лежащую огромную статую Екатерины. Тёща Пушкина не знала, что с ней делать. В свое время ее привезли из Германии, должны были поставить в имении, но этого не сделали, имение захирело и статуя стала только помехой. Её хотели чуть ли не расплавить (бронза). Но Пушкин оценил это произведение искусства и в конце концов, статуя была продана и установлена в Екатеринославе.

История была иная. Разорившиеся Гончаровы не смогли установить статую полученную в 1800 году. Кроме того, она была уродлива, и называлась «бронзовая бабушка» или «медная бабушка». Они пытались дать её Пушкину в качестве приданного, одно время, сильно проигравшись, он хлопотал у Николая I (статуя августейшей особы, нельзя было плавить без разрешения), но узнав, что много денег не получишь, бросил эту затею. Статуя была увезена во время войны в Германию и расплавлена, Её прозвище, подчеркивающее металлическую природу, предсказало её судьбу. Прим. К.К.

Орел

Это все еще 1914 год – декабрь. Приближались рождественские каникулы. И папа пригласил меня приехать к нему в Орел. Я пренебрегла ожидаемым приездом Николая II и поехала в Орел. Мне было 16 лет. Впервые в жизни я ехала на поезде одна. Была дана папе телеграмма с сообщением времени моего прибытия в Орел. Телеграмма запоздала, и меня никто не встретил. Я наняла извозчика, очень храбро, хотя очень трусила, и поехала на 3-ю Пушкарскую к папе домой.

Так как телеграмма запоздала – папы дома не было, и меня встретил папин денщик Яков Парчуков – извозчик из Вязьмы. Это был молодой, неглупый, добродушный парень. Папа занимал квартиру из 4-х комнат, размером, вероятно, квадратных метров не более 30 на все 4 комнаты. Когда я сидела в своей комнате на кровати – ноги мои были уже в гостиной.

Домик был, разумеется, одноэтажный, деревянный, слышимость была такая, что доктор Иносов, Аркадий Иосифович Иносов – врач по нервным болезням из Екатеринослава. Прим.К.К. идя в госпиталь, подходил к замазанному на зиму окну и, вовсе не крича, сообщал, что он здесь и ждал папу. Орел мне очень понравился – ведь это был город моего тогда самого любимого писателя Тургенева. Обедали мы с папой в ресторане гостиницы «Берлин», по случаю войны спешно переименованном в «Белград». Там играл оркестр, и все это мне было внове. Завтракали и ужинали мы дома, И я обнаружила, что мытую посуду Яков вытирает своим личным полотенцем. Папа попенял ему и сказал: «Как же ты Яков? Ведь ты санитар, а такое делаешь?» «Виноват, Ваше благородие», отвечал Яков, (Хочу обратить внимание на то, что в царской армии офицеры обязаны были говорить нижним чинам, т.е. солдатам – «ты»). В Орле мы с папой сфотографировались. Фотография есть. К.К. За время войны только в Орле было организовано 33 госпиталя, в которых лечилось 114300 раненых солдат и офицеров. Уже 9 октября 1914 года Орловская городская Дума отметила, что в Орле находилось 5000 раненых.

При приеме и эвакуации раненых возникали трудности. В августе 1914 года на станцию Брянска (находилась в составе Орловской губернии) ежедневно прибывало 1500-2000 раненых, они оставались в эшелонах без перевязок 6-7 суток, «большинство в том виде, как были подобраны на поле сражений... многие тяжело раненые. Это положение вызывало «среди раненых ропот и отчаяние, а у проезжающей публики и среди населения негодование» - так значится в одном из документов.

В Орле тоже была масса проблем. 17 октября 1914 года помощник орловского врачебного инспектора осмотрел несколько госпиталей и доложил, что перевязочных материалов недостаточно, наборы хирургических инструментов неполные, в одном из госпиталей они отсутствовали вообще. Госпитали в Орле укомплектовали всем необходимым «в полной мере» лишь к декабрю 1914 года. «Первая мировая» Ольга Трохина. Орловская правда. 23 июня 2004 года. Прим. К.К.

К весне я стала готовиться к выпускным экзаменам – к окончанию гимназии. Моя добросовестность дошла до такого уродства, что я, имея билет, не пошла на концерт Шаляпина, предпочитая готовиться к экзамену. Этого идиотизма я не прощаю себе всю жизнь. Сделала я это из-за моей любви к папе: я боялась, что не получу пятерки на экзамене, и огорчу папу. В середине мая гимназию я кончила и горько рыдала, получая аттестат. Это было для меня большим горем – завтра я уже не пойду в наше училище. Ранее писалось, что гимназия поменяла статус на училище, чтобы иметь больше автономии. Прим. К.К.

Переезд всей семьи в Орел

Дней через 10-15 мы, окончив укладку вещей, выехали в Орел, где прожили более трех лет. Мы взяли с собой только белье, постельное, столовое, личное: платья и пальто, кой-какие украшения для придания уюта квартиры в Орле, самовар, чайную посуду и всякие мелочи. Из мебели – только детскую кроватку и коляску для Шурочки. Всю мебель перенесли в остающиеся комнаты, заперли их – а три комнаты сдали семье (муж, жена, взрослая дочь) – какой-то богатый человек, почему-то не имевший квартиры (почему – не помню и фамилию их забыла). Забегая на 4 года вперед скажу вот что: когда мы в январе 1918 года вернулись домой, семья эта заблаговременно выехала и поселилась на одной из лучших улиц города – на Потемкинской. С ними жил какой-то их знакомый. В конце 1918 года бандиты, с целью грабежа, убили всех четырех, и хоронить несли 4 гроба.



Сидят: Соломон Маркович с Шурой на коленях, Елена Абрамовна, Валя. Стоит Лена. 1916 год

В Орле мы поселились на новой, снятой для нас папой квартире, на Карачевской улице N 23 – дом Алексеевых (он же дом Аверьяновых – замужней их дочери). В квартире было 5 больших комнат, передняя, ванная, уборная и кухня во дворе, соединенная с домом крытым деревянным ходом. Ехали Ленуша, Валя, я Шурочка, его няня Даша и наша неизменная горничная Саша Тюменева, или Александра Александровна.

Горничная Саша Тюменева

Саша прослужила у нас множество лет, сначала еще при маме, была нам близкой, родной – абсолютно честной, очень нами любимой. Она была родом из Симбирской губернии – на Волге – и хотя была русской, но у неё были развиты скулы, как у мордовки с тех краев. Она была грамотной и всегда работала на приеме больных у папы, т. е. сидела в передней, открывала больным дверь, принимала у них верхнее платье и помогала одеваться. За это она получала «на чай» и за много лет работы у нас скопила несколько тысяч рублей, которые хранила в банке, по совету папы.

Хотя она умела писать, но каждый месяц я, сперва девочка 6-7 лет, а потом и гимназистка, заполняла ей бланк перевода на 3 рубля, которые она посылала своей матери.

«Город Алатырь Симбирской губернии село Порецкое, Надежде Киреевне Тюменевой». Она была очень скромной, никаких романов не заводила. Тут я вспомнила, что когда была маленькой, у меня была няня – молодая девушка, за которой кто-то ухаживал. Однажды она получила от ухажера письмо и, не умея читать, дала его прочитать папе. В письме было: «Дорогая Настенька, никак я на Вас не надеялся, что Вы такая сволочь». Эта фраза была в нашей семье ходовой.

Папа выехал в Курск, чтобы нас встретить и там пересел в наш вагон. В Орел мы приехали бодрые и веселые, и началась наша орловская жизнь. Приехали мы в первый день Троицы.

Это лето мы провели в городе. Во дворе у нас был хороший и довольно большой сад и большая беседка, в которой мы часов в 5-6 вечера пили чай. Я должна сказать, что теперь, оглядываясь на нашу и Екатеринославскую и Орловскую жизнь – я не могу понять, как можно было так обильно (и так вкусно) есть. Я уже, кажется, упоминала, что ели мы 5 раз в день (2 завтрака, обед, чай и ужин), и все были очень худыми и стройными. В Орле готовила Саша. В уборке, топке печей, мытье посуды и прочем – Саше помогал денщик, По воспоминаниям моего отца денщиков был три в разное время, они полагались моему деду по званию. Он был подполковник медицинской службы, что равнялось генералу регулярной службы, т.к. высшим чином медицинской службы являлся полковник. Денщиков надо было занимать работой, один из них, Гриша, пас хозяйских гусей на берегу реки Орлика. К моему папе, трехлетнему, денщик обращался на Вы. Папе очень нравилось, как Гриша размахивал хворостиной, и он, пытаясь ему подражать, занозил глаз. Папу быстро повезли к врачу, он вырывался и не давал ничего сделать, но от слез заноза сама вышла, Прим. К.К., а прачка приходила время от времени.

Семья Камлюхиных

Дом, в котором мы поселились, был одноэтажный, каменный с двумя подъездами – слева к нам (5 комнат) – справа – вел в квартиру Камлюхиных – 7 комнат. В 60-х годах, проезжая через Орел, мы с родителями поехали посмотреть на этот дом. Улица называлась тогда Сакко и Ванцетти, вблизи реки Орлик, а в доме располагался детский сад. Прим. К.К.

Отец (Камлюхин) – Борис Владимирович был полковником кавалерийского Черниговского полка, Черниговский 17-й гусарский полк – сформирован в 1896 году, причем ему пожалованы штандарт и 7 серебряных труб бывшего Черниговского конно-егерского полка, с надписью: «За отличие против неприятеля в Кацбахе 14 августа 1813 года». Полк был сформирован в Орле. В 1911 году был под командой Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича. Прим. К.К. находившегося тогда на фронте; мать – Еликонида Михайловна – красавица, дочь священника из Таганрога, которую Камлюхин увез из родительского дома чуть ли не пятнадцатилетней. У них было пять душ детей: сыновья Жорж и Вадик – кадеты Орловского кадетского корпуса, Орловский кадетский корпус – высшее военно-учебное заведение для детей дворян, открытое в Орле в 1843 году. Полное название – Орловский Бахтина кадетский корпус. Курировал его Великий князь Константин Константинович, он же поэт КР. Великий князь был генералом-инспектором Военно-учебных заведений. В воспоминаниях Алексея Смирнова, опубликованных в «Зеркале» номер 33, написано, что Великий князь был педофилом, и из учеников кадетских училищ ему поставляли мальчиков. Факт его гомосексуализма известен. Прим. К.К. дочь Нина – девочка лет 12-ти, потом лучшая подруга нашей Вали, и два мальчика – друзья Шурочки – Вова и Миша. Миша был вылитый Николай II, а объяснялось это просто: Николай II был родным дядей Миши. Дело в том, что кавалерийским полком, который стоял в Орле, командовал брат государя Михаил Александрович. Его загнали в Орел потому, что он был женат морганатическим браком на дочери московского присяжного поверенного Шереметьевского (не графа Шереметьева). Такой брак при дворе не признавался, и Михаила услали в Орел. А там у него был роман с женой полковника полка – Камлюхиной. Великий князь Михаил обвенчался с Натальей Шереметьевской-Мамоновой-Вульферт в 1912 в Сербской православной церкви, ей был пожалован Николаем титул княгини Брасовой, так как брак пришлось признать. Михаил владел имением Брасово в Орловской губернии. После бракосочетания и до Первой мировой войны Михаилу не разрешалось возвращаться в Россию, видимо, его роман с Камлюхиной произошел в 11-12 году. По фотографии моего отца с детьми Камлюхиных ребенок Михаила немного старше, чем мой отец, то есть, 12-го года рождения. По сведениям моей тети Вали он умер в 31-м году от чахотки. Прим. К.К.

Во время войны Еликонида Михайловна выезжала только в церковь по воскресеньям в очередном умопомрачительном туалете. Не только дом, но и двор был разделен заборчиком на две части: левая наша, правая Камлюхиных. Мы с Валей и Шурочкой целый день проводили в саду. Я иногда ходила в библиотеку Потехина, на главную Болховскую улицу, очень недалеко от нас. Библиотека описана Буниным: «Я заходил в библиотеку – это была старая, редкая по богатству библиотека. Но как уныла была она, до чего никому не нужна!» Это к тому, что раньше мол все читали, а теперь нет. Прим.К.К. Ходила я, несмотря на довольно жаркое лето, помимо полотняного белья с длинной рубахой и панталонами, пошитого мне в Орловском женском монастыре и вышитого там гладью, в нижней юбке и в белом шевиотовом костюме, с блузкой. Жакет костюма был на шелковой подкладке. Шевиот – тонкая шерстяная ткань. Прим. К.К.

Взрослые женщины, например Ленуша, носили кроме всего подобного, еще корсет. И ничего. Не умирали от жары. Если бы на улице показалась полуголая женщина в сарафане, как сейчас, её сочли бы за сумасшедшую и немедленно забрали бы в полицию. Спасибо женскому освобождению! Как-то в центре Лос-Анджелеса я видела на улице совсем голую сумасшедшую, и ничего, большого ажиотажа не было. Прим.К.К. Я признаться, до сих пор не понимаю, как это все выдерживали, но, как видите, выдерживали, и юбки были до полу, а то и волочились по земле.

Так вот, непомерно тепло одетая, я важно шла в библиотеку – еще в шляпе и под зонтиком от солнца и меняла книги, Там я впервые прочла Жана Кристофа, Ромена Роллана. Дома мы с Валей ходили в простых летних платьях. Но, вот к 5-ти часам в беседку подавали самовар с вареньем, печеньем или пирожными и фруктами. И мы обязаны были переодеться, умыться и причесаться и к столу являться в «приличном виде». Вечером мы ужинали не поздно. Но вот, после ужина довольно часто заходили гости, как тогда говорили, «на огонек» - и тогда спешно резали утку и снова был горячий ужин с уткой и закусками. Мне нравилось разгуливать в вышеописанном наряде – ибо до того времени я ходила в коротких – до середины икры – платьях – в форме, и это были впервые «взрослые» платья. Откуда взялось выражение «на огонек»? Объясняют так: в 19 веке, в провинции, если хозяева были дома и ничего не имели против гостей, на окне в гостиной ставили зажженную лампочку или свечку – это было знаком того, что можно зайти в дом – в гости.

Я не могу не написать здесь о тех письмах, какие я получала в Орел от моей бывшей начальницы (гимназии) Софьи Ивановны (по прямой вине Абраши эти письма, как и все папины и другие дорогие для меня письма – были сожжены у Цукерников в кухне в плите. Этого я ему не простила и никогда не прощу). Абрам Львович Цукерник, экономист, второй муж тети Лены. Несмотря на переживания по поводу потери своих писем, тетя Лена сожгла личную переписку моего отца, найдя её в моей квартире и не спросив моего разрешения. Прим. К.К.

Софья Ивановна писала мне: «Мне очень грустно, что теперь я уже не увижу на последней парте твоего дорогого личика». Какие сафические слова, не Софья Ивановна, а Сафо Ивановна. Прим. К.К. И еще: «Я уверена, что ты будешь хорошим человеком – как ты была такой хорошей девочкой». Не думайте, что я хвастаю, мне это слишком дорого, чтобы об этом не вспоминать.

Поступление в Московский Коммерческий институт

Шло лето, и надо было подумать о вузе для меня. Я решила поступить в Московский Коммерческий институт – не потому, что что-нибудь о нем знала, а потому, что Соня Васюченко, моя школьная подруга, сказала, что мы выйдем оттуда фабричными инспекторами и будем приносить пользу народу. Скажу сразу – я не прогадала. Дальше я напишу об этом Институте.

Я подала в начале августа, как тогда говорили, прошение о зачислении и немедленно получила открытку, типографски отпечатанную с пропусками для фамилии, в которой стояло вот что: «Сообщаем, что Вы зачислены быть не можете, так как процентная норма для людей иудейского вероисповедания уже заполнена». Хотя бы честно, а не как в Советское время, когда евреям занижали оценки на приемных экзаменах. Прим. К.К. Вот так – черным по белому. Тогда папа написал заявление Министру Торговли и промышленности, в котором указал, что он полковник медицинской службы, призван на войну и считает несправедливым подобный отказ. И дней через 10-12 я получила из Института уведомление, что я зачислена и могу приехать слушать лекции. Эту историю я знала с детства и теперь думаю, что она вдохновила меня написать летом 1984 года письмо в Принстонскую комиссию по стипендиям и получить деньги для учёбы моей старшей дочки Лены в очень дорогой частной школе. Прим.К.К. И мы с папой поехали в Москву, мне было 16 лет (в октябре должно было исполниться 17). С тех пор я больше никогда постоянно в доме отца не жила. Я часто приезжала, два раза лето полностью проводила вместе с моей семьей – но в родительский дом приезжала только как гостья. Тогда я этого не знала – как не знала ничего о будущем. Два раза она еще жила в доме отца подолгу. Прим. К.К.

Валя осенью поступила в Орловскую частную гимназию Вильгельмины Вильгельмовны Гиттерман, Орловская частная гимназия М.В. Гиттерман, ранее Е.Н. Чибисовой, Ю.К. Остерид, А.А. Сухотиной, 1881 – 1919 годы. В ней училась актриса З.Н. Райх. Прим. К.К. в класс, в котором учились Нина Камлюхина, и дочь владелицы того дома, в котором мы жили, Мура Аверьянова – довольно некрасивая девочка с русой косой чуть ли не до пола.

Няня Настя

У Шурочки сменилась няня. Старая сухая няня Даша захотела на родину и уехала в Екатеринослав, а на ее место пришла совсем еще не старая, лет 32-33, очень полная няня Настя, которую Шурочка страстно обожал и взаимно. Няня Настя пробыла у нас до нашего отъезда в январе 1918 года. Она была замужем за очень красивым, бравым ефрейтором с большими черными усами. Он был на фронте, но несколько раз приезжал «на побывку» и жил у нас. У няни Насти был сын, лет 13 – он где-то служил «в мальчиках». Каждое воскресенье он приходил к матери и проводил у нас целый день.

Если Ленуша уезжала куда-нибудь с няней и Шурочкой – к знакомым или на елку – брали двух извозчиков – на одном рядом с няней поместиться никто не мог.

Года через два – неожиданно, без всякой просьбы – тетя Саша прислала из Александровска в Орел поездом – молодую бонну, кажется немку. Она, тетя Саша, решила, что Шура уже нуждается в чем-то «выше», чем няня. Шура эту бонну к себе не подпускал. Ленуша, рабски слушавшая тетю Сашу, объясняла Шурочке, что то, мол, простая няня, а это уже бонна. Шура ничего слушать не хотел, и по целым дням кричал: «Хочу простую, хочу толстую». А няня Настя, пока переселенная на кухню, старалась украдкой в окно увидеть Шурочку и рыдала. Папа рассказывал, что в окно он сказал няне: «У меня кашель, насморк и чихотка», - няня решила, что у него чахотка и ужасно перепугалась. Речь идет о времени, когда моему папе было два с половиной - три года. Прим. К.К.

Дело в том, что в детской, угловой комнате, на одной стене было нормальное окно, а на другой – очень низкое, так что и с улицы можно было увидеть комнату и даже Шура, стоя у подоконника, видел двор. Вот в это окно и смотрела няня Настя. Если Шура ее замечал – с ним творилось что-то ужасное.

В конце концов, как ни велик был авторитет « великой» тети Саши – бонне купили билет, посадили в поезд, и на ее место вернулась няня Настя к Шуриному и своему счастью.

Няня Настя каждый вечер молилась. В углу висела ее икона, она становилась перед ней на колени, отбрасывала вперед свой передник и клала земные поклоны. А рядом в кроватке на коленях стоял Шурик, отбрасывая, как няня, свою короткую рубашонку, и тоже клал земные поклоны. Так они и жили вместе эти два любящие существа. В детской кроме кровати няни и Шуры, стояла детская мебель, купленная папой в кустарном магазине в Москве на Леонтьевском переулке (где кустарный музей). Мы с ним вместе покупали. Был круглый белый столик, креслице, где обычно сидел Шурочка, и стульчик, на котором, насколько я помню, чудом помещалась няня. Дело в том, что Шурочка ел 3 раза в день только в детской, в столовой во время нашей еды, он не бывал никогда. Ленуша придумала для него специальное меню. Что именно он ел (завтрак и ужин, но всегда одно и то же), я точно не помню. А вот меню обедов знаю точно. Сначала куриный бульон, а потом литая куриная котлетка с «момовкой», так Шура называл морковку. На третье компот или кисель. И так из года в год! Папа вспоминал, как в его детстве, при его матери, готовили абрикосовый компот. Косточку вынимали, раскалывали, и ядро вкладывали назад в абрикос. Рассказывал он, как уже постарше, он с мальчиком насобирал шелковицу и отнес на кухню сделать кисель. А когда кисель был готов, папа съел весь, забыв про мальчика. Тот очень обиделся. Папа всю жизнь был очень рассеянный, но память у него была очень хорошая, и он любил рассказывать нам смешные и нелепые истории, которые с ним приключились. Прим. К.К.

Шура любил иногда попроказничать. Вообще он был на редкость дисциплинированным и хорошо воспитанным, послушным ребенком. Но иногда он проделывал вот что. В голландской печи в детской было поддувало, очень низкое, и там еще какое-то углубление. И вот Шурочка тайком любил туда бросать связку хозяйственных ключей, ножницы небольшие и другие предметы. Вдруг ключи исчезали. В конце концов лезли в поддувало и находили их там.

В детской висела большая трехэтажная полка, и на ней масса Шурочкиных игрушек. Интересно, что Шура никогда не ломал игрушек, я не помню ни одного такого случая. Был там паровоз, пароход «Полтава», слон, шатавший хоботом, собачка, кубики и многое другое. Но Шура особенно любил обезьянку и лисицу. Серую обезьянку с красной шапочкой Шурочке подарил Маркушевич, а с лисицей было вот что: лисица была рыжая, пушистая с большим хвостом, очень красивая. Был день рождения Стасика Винницкого, знакомого мальчика, и Шурочка пошел к нему, неся в подарок такую лисицу, но, придя к Стасику, ни за что не захотел отдавать ему этот подарок. Наконец, папа пообещал купить Шуре такую же лисицу, но в магазинах Орла второй такой не оказалось. Когда папа в очередной раз приехал в Москву, мы с ним, в первую очередь отправились в игрушечный магазин и, к счастью, купили точно такую лисицу. Была еще большая лошадь, на которой Шурочка любил кататься верхом.

Шурочку красиво одевали, не даром он был сыном Ленуши. Носил он часто матросские костюмы, купленные в хорошем магазине.

Так шла зима. Папа и Ленуша в своих госпиталях, Валя и гимназии, Шурочка с няней дома. В госпиталях раненые, операции, смерти, волнения врачей. Помню, что были случаи столбняка, в раны попадала земля – так заболевали столбняком. Тогда это было безнадежно. Зимой у нас в Орле гостили Абрам Наумович – отец Ленуши, тетя Бетя – папина сестра и Даня Компанеец.

Летом 1915 года, до Института, мне доктор Маркушевич, приятель семьи, привез из Москвы I том писем Чехова, изданный Марией Павловной и Михаилом Павловичем – с надписью: «Леночке – хорошей девочке». А папа купил мне все остальные 5 томов. С этого началась моя на всю жизнь любовь к Чехову и прежнему Художественному театру.

В Москве

Итак, я поступила в Институт, и мы с папой поехали в Москву. Заехали мы к тете Юлии - сестре бабушки Гени (Петровка, 25 – старинный дом, не доходя до улицы Москвина. Теперь там какой-то медицинский институт – фтизиатрии?) Сейчас Московский музей современного искусства. Прим. К.К.

На следующий день отправились на Петровку 17, дом во дворе, где у своей тетки жила та самая подруга Соня Васюченко, которая подбила меня поступить в Коммерческий институт. По-видимому, дочь коллежского советника Ивана Михайловича Васюченко. Работал в Екатеринославском Окружном суде, 2-ом гражданском отделении. Из книги «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К. Сама она туда поступила. Тетка эта – Валентина Александровна Мургузина, занимала квартиру из 4-х комнат и жила, как тогда говорили «на содержании» у Михаила Константиновича Миронова – адвоката из очень богатой старообрядческой семьи. По ее версии Миронов не может на ней жениться, так как она не старообрядка. Мироновы были старинной купеческой семьей, владели текстильными мануфактурами. В Москве в это время была фирма «Наследники М, Миронова и Ко». Мария Федоровна и Михаил Константинович Мироновы в 1915 году были кандидатами в директоры. Так что он был не только старообрядец, но и женат. Прим. К.К. Две комнаты занимала она со старухой – матерью, одну сдавала Соне Васюченко, а одну, весьма охотно, сдала мне, т.к. за комнату назначила 40 рублей в месяц, а за обеды – 20 рублей – итого 60 рублей. Это была неслыханная цена, но папа, чтобы я была в «надежной» квартире, согласился, Мы тотчас перевезли мои вещи: огромный сундук, в который можно было бы вложить трех 5-6 летних детей, одного на другом.

В Художественном театре

Папа поселился в трех шагах на Петровских линиях в Элит-Отеле, где потом всегда останавливался. Элит-Отель расположен был на месте бывшей усадьбы В.А. Нащекина. С 1909-1913 гостиница «Россия», 1914 - 1917 «Элит», с 1918 – до конца 40-х годов – «Аврора». Здесь также размещался «Петровский театр миниатюр». С 1956 года «Будапешт». Прим. К.К. А вечером мы с ним были в Художественном театре на «Месяце в деревне». Пьеса Тургенева. Прим К.К. Билетов в кассе, разумеется, не было (тогда их по пятницам целиком раскупали на неделю), и мы купили билеты у одного из множества перекупщиков, торговавших билетами у театров по повышенным ценам. Тогда в Художественном театре были такие цены: первые ряды – 5 рублей, дальше – 3 рубля и значительно выше - 1 рубль 50 копеек.

Я не берусь описывать свое благоговение. Вероятно, оно таково у правоверных евреев при въезде в Иерусалим или мусульман, достигших Мекки. Иерусалим – святыня трех религий, и могу заверить, что этот город вызывает трепет и благоговение не только у правоверных и ортодоксальных евреев, сама его испытала. Прим. К.К.

Я помню этот спектакль (как и все, виденные тогда в Художественном театре) так отчетливо, как будто видела его вчера.

Московский Коммерческий Институт

На следующий день папа проводил меня в Институт. Ему, вероятно, было приятно, что его дочь – студентка. Мне не было 17 лет. Я была тихая, чрезвычайно скромная, даже застенчивая и совершенно не признавала «двуногих» (по терминологии папы) Много, много лет спустя я узнала, что нравилась многим, но тогда это меня не касалось и не интересовало.

«В момент образования института, 19 февраля 1907 года, он именовался «Коммерческий институт московского общества распространения коммерческого образования». В тех условиях это было по существу первое высшее учебное заведение России, готовившее коммерсантов высокой квалификации для быстроразвивающихся отраслей народного хозяйства страны. Социально-экономическое развитие России в конце XIX — начала XX веков поставило в число первоочередных задач необходимость подготовки экономистов, финансистов, коммерсантов, товароведов, инженеров.» Википедия. Прим. К.К.

Я уже писала, что выбрав этот институт, не прогадала. Дело в том, что за два года до 1915 года, министр народного просвещения Кассо издал какой-то приказ, ущемлявший свободу в Московском университете, и, в знак протеста, цвет профессуры, все лучшие, имевшие (многие) мировые имена – все они покинули университет и перешли в коммерческий институт. В 1911 году в Московском Университете произошли студенческие волнения. Министром образования Кассо и губернатором Москвы были введены жандармы для подавления волнений. Ректор А.А. Мануйлов вместе с заместителями и 111 профессорами перешли у другие учебные заведения. Не точно, что все они перешли в Коммерческий Институт. Многие из них уже работали в нем с его создания в 1903 году. Прим. К.К.

Я хочу перечислить их имена: Новгородцев (стал директором Коммерческого Института), - П.И. Новгородцев был одним из лидеров конституционных демократов. Он стал директором 1906 году. Прим. К.К., Булгаков (тот самый!), - имеется в виду философ и теолог отец Сергей Николаевич Булгаков, арестованный и затем высланный в 1922 году. Прим. К.К. Богдан и Игорь Кистяковские, - Богдан Александрович Кистяковский, правовед, философ-неокантианец, социолог преподавал на Коммерческих курсах, впоследствии Институте с 1906 года, в 1917 переехал на Украину, в 1918 уже преподавал в Киеве в Униветситете святого Владимира. Умер в 1920 году. Сын Георгий иммигрировал, был профессором Принстона и Гарварда. Прим. К.К., Кизеветтер, - Александр Александрович Кизеветтер. Кадет и депутат II-й Думы. Ушел из Московского Университета в 1911 году в знак протеста. После Октябрьской революции в статьях выступал против политики и практики большевиков. После арестов, выслан в сентябре 1922 года. Преподавал русскую историю в Пражском Университете. Прим. К.К., Егоров, - Дмитрий Николаевич Егоров – историк. Преподавал в Московском Университете, вышел вслед за удалением Мануйлова. Прим К.К. Котляревский, - Сергей Андреевич Котляревский, профессор Московского Университета, доктор всеобщей истории. Прим К.К., Ильин, - Иван Алексеевич Ильин, преподавал философию права, выслан в 1922 году. Прим.К.К., Покровский, - Иосиф Алексеевич Покровский, написал труд по истории римского права. Умер от астмы в 1920 году. Принадлежал к группе философов, высланных в 1922 году. Прим. К.К., Гольштейн, - И.М. Гольдштейн? Экономист. Прим. К.К., Фортунатов, - Депутат 11-Й Государственной Думы. Прим. К.К., Мануйлов (может быть кого-нибудь я забыла). А.А.Мануйлов – член ЦК и автор аграрной программы. Прим.К.К.

Занятия происходили 2 раза в день – с утра и с 5 вечера, и я каждый день ездила II-м трамваем с Петровки, мимо Большого театра, городской Думы (музей В.И. Ленина), Красной площади, через Москворецкий мост и Пятницкую – на Зацепу в Стремянный переулок (теперь Институт им. Плеханова) делая в день 4 таких рейса.

Первый курс занимался в огромной, выстроенной амфитеатром в отдельном здании, «аудитории Марка». Эту аудиторию, т.е. все это здание, выстроил на свои средства купец Марк. Сведений о купце Марке нет, зато в 1919 Институту присвоено имя Московский институт народного хозяйства им. К.Маркса, хотя он вряд ли давал деньги на строительство. С 1903-1907 это были Коммерческие курсы. Уровень преподавания был очень высокий с самого начала, поэтому в 1907 году курсам было присвоено звание Института. Курсы были созданы по инициативе и на средства купца А.С. Вишнякова . Алексей Семенович Вишняков был представитель старинного рода кашинских купцов, известный благотворитель. Он собирал частные пожертвования, дали деньги Коноваловы, Морозовы, Рябушинские, Четвериковы, Сорокоумовские, Абрикосовы. В этот Институт принимались женщины и лица различного вероисповедания, правда, процентная норма была, как мы ранее читали. С 1924-1991 Плехановский Институт. Прим.К.К.

Я поступила на правовое отделение В Коммерческом Институте не было строгого разделения на гуманитарные, естественные и технические дисциплины, Прим.К.К., и начала самым добросовестным образом посещать лекции (мне кажется, что семинары начались со второго курса). Студентов на первом курсе было много – боюсь сказать, что человек 200.

Между прочим, напоминаю, что именно в этом институте зародилась студия Вахтангова, что тогда со мной (но я этого не знала), там учился Пильняк и многие впоследствии известные люди.

Во втором семестре к нам приезжала какая-то итальянская делегация, которую на хорошем французском языке приветствовала от имени студентов чуть рыжеватенькая студентка.

Через 10 лет – в 1925 году, я летом была в Сольвычегодске. В одном дворе со мной жил ссыльный церковник из Москвы, старик. К нему в гости приехала невестка с внучкой лет пяти. Я ее мигом узнала – это была та самая рыжеватая студенточка. Она вышла замуж за студента Татура (впоследствии профессора этого же института). Наверное, Татур Сергей Кузмич (1897-1974) специалист по экономике. Прим. К.К.. Мы с ней встретились и вспоминали старину. Прошло еще 3-4 года. Я была на Харьковском вокзале, кого-то встречала, поезд опаздывал. Напротив стоял пассажирский поезд и с нем товарный вагон. Около вагона стояла постаревшая студентка, а в вагоне гроб, ее дочери, умершей в Ялте от скарлатины.

На каникулы я поехала в Орел. Папа присылал мне 100 рублей в месяц, я копила деньги на подарки домой. Шуре я купила игрушку – пароход, Вале – книжку, Ленуше – великолепную ярочную, видимо, ярусную, прим. К.К., вазу для фруктов – стекло в металле, а папе роскошный из мягчайшей темно-вишневой кожи – бювар, папку, Прим. К.К..

Болезни отца

Во второй половине первого курса начались папины болезни, продолжавшиеся в следующем году. Началось с того, что извозчик вывалил папу на всем ходу из саней, и папа очень ушиб руку и плечо. Папа долго лечился, рука очень болела, мешала работать, и папа поехал в Москву к известному невропатологу профессору Минору Минор Лазар Соломонович, 1855 Вильно – 1942 Ташкент. Создатель научной школы невропатологов. Среди прочего занимался исследованием болезней, специфичных для евреев. Прим. К.К. Профессор разозлил и возмутил папу. Он сказал, что все, что было с рукой – это на нервной почве. Папа долго возмущался этими словами, говоря – «Я ведь вывалился из опрокинувшихся саней!» А что еще можно было ожидать от невропатолога? Возможно, выпадение из саней не было типично для евреев, у них все на нервной почве, от страха, что могут вывалить. Надо было ехать к простому костоправу. Прим.К.К. Болезни следующего, 1916 года, были гораздо серьезнее. Папа заболел двухсторонним крупозным воспалением легких. Хотя ему тогда было всего 44 года, н болезнь угрожала его жизни. Ведь антибиотиков не было, сердце у папы было больное, болезнь протекала трудно. Это было как раз на рождественские каникулы, и я была в Орле. Я просто с ума сходила от ужаса, И в это время ко мне из Екатеринослава приехала в гости моя лучшая подруга – Лиля Брюхачева. По-видимому, дочь Коллежского советника, Бориса Васильевича Брюхачева. Б.В. Брюхачев, работавшего В Екатеринославском Окружном суде 2-м уголовном отделении. Также был Гласным Екатеринославкой Городской Думы. «Весь Екатеринослав» 1913 год. Прим. К.К. Я просто не могла ей уделить никакого внимания, т. к. с утра до вечера, как и Ленуша и Валя, мучилась из-за папы. Слава Господу – он стал поправляться.

Но в следующем году (не помню, почему я была в Орле – может быть каникулы?) папа стал чувствовать ревматические боли в руках и прописал сам себе мазь «мезотан».

Мезотан—метоксиметиловый эфир салициловой к-ты, маслянистая жидкость, смешивающаяся с алкоголем и маслами; обладает слабым запахом. Легко всасывается кожей, к-рую более раздражает, чем предыдущий препарат, почему в чистом виде и крепких разведениях может применяться только в виде смазываний, а не втираний. Наружно—в чистом виде или в смеси с растительным маслом в равных частях. Также в виде мазей (10-30%) при остром и хрон. ревматизме, подагре, плеврите, ангине и пр. Место после смазывания или втирания мази остается неприкрытым. Медицинская Энциклопедия. Прим. К.К.

Ему в аптеке приготовили разложившуюся мазь, и когда он смазал особенно болевшую руку, на ней вскочили громадные кровавые пузыри, распространившиеся до локтя. Я помню, что рано утром меня разбудила Ленуша и сказала: «Вставай, у папы гангрена руки, рука черная, её придется ампутировать». Кажется, все орловские врачи были у папы, прикладывали к руке лёд, давали лекарства, не знаю, что еще делали, и рука постепенно стала светлеть, пузыри засыхать и лопаться, и появилась надежда на выздоровление.

Лето в Очакове

Наступило лето 1916 года. Брат Ленуши, Григорий Абрамович Бердичевский, чудеснейший человек чеховского типа и внешности, был как врач-хирург тоже мобилизован на войну и работал в крепости Очаков, на берегу Черного моря. Он написал Ленуше, что летом поселился на роскошном дачном участке, который можно сообща недорого купить и, чтобы мы все приехали.

Участок этот, очень большой, был расположен на довольно высокой горе, а в недрах этой горы были пороховые погреба. Когда с дачи спускались по тропинке к морю, то проходили мимо нескольких запертых дверей, ведущих в погреба, и у каждой такой двери стоял часовой.

Соседей не было, пляж был пустынен и кроме обитателей нашей дачи никого на пляже не было. Прямо напротив дачи был хорошо виден остров Березань Пушкинский Буян. Прим. К.К., на котором был расстрелян лейтенант Шмидт и матросы. Петр Петрович Шмидт один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года. Был канонизирован в Советское время. В «Золотом теленке» у Ильфа и Петрова фигурируют «сыновья лейтенанта Шмидта». Сын у лейтенанта Шмидта был от проститутки, на которой он женился в духе времени. Прим. К.К.

Повторяю, участок был огромным. На нем стояло 3 дома, т.е. один был настоящим домом в несколько комнат, с верандой, с вышкой. Два других были маленькими по 2 – 3 комнаты, очень «дачные». Конечно, не бревенчатые, какие бывают на Севере. Кроме домов была « людская», сарай простой и каретный и погреб со льдом. Был огромный плодоносящий виноградник на полторы тысячи лоз и вокруг крокетной площадки – роскошные абрикосовые деревья, так что играешь в крокет и ешь абрикосы. Дача продавалась. Она принадлежала отставному полковнику Станкевичу, уже немолодому человеку. Григорий Абрамович, папа и папин брат из Петербурга – дядя Сима, втроем купили эту дачу – за сколько – не помню. Но ни Сима, ни его жена, на даче ни разу не были.

По воспоминаниям Анны Семеновны Компанеец, дочери дяди Симы, они там бывали. Анна Семеновна (Ася) вспоминала, что «мальчиков было очень много. Вокруг имения были собственные виноградники, обсаженные ореховыми деревьями. Дети лазили на деревья и собирали орехи. Потом орехи складывали на какой-то башенке, и еще были беседки, в которых подвешивали виноград для сушки. Дача была на высоком берегу моря со своим собственным спуском, а кругом на несколько километров не было других построек. Город был тоже на каком-то расстоянии, а позади имения была старая разрушенная крепость – раздолье для игр». Прим. К.К.

Станкевич уехал, и дача стала заселяться родственниками Ленуши. В большом доме жили Григорий Абрамович с женой Марией Никаноровной и три мальчика: Лева, Юлик и Лео.

Мария Никаноровна Мальцева происходила из семьи столбовых дворян по сведениям Валентины Соломоновны.

Столбовое дворянство — в дореволюционной России представители дворянских родов, относившиеся к древним потомственным дворянским родам. Название происходит от так называемых Столбцов — средневековых списков о предоставлении представителям служилого сословия поместий на время их службы. В дальнейшем поместья стали наследственными. В XVII - начале XVIII века основными документами ежегодной записи служилых людей по московскому списку были боярские списки, которые в 1667-1719 гг. велись в форме книг, повторявших по назначению и структуре боярские списки-столбцы. Поскольку для действительно древних русских дворянских родов основным доказательством их древности являлось упоминание в этих столбцах — то такие дворяне назывались столбовыми.

Григорий Абрамович был в семье репетитором, он и Мария Никаноровна влюбились друг в друга, и им пришлось сбежать, так как семья не позволила бы им жениться. Родились два мальчика, оба получили фамилию Мальцев. Григорию Абрамовичу пришлось креститься, чтобы жениться и усыновить своих детей. Прим.К.К.

Кроме этой семьи в большом доме жила тетя Саша с мужем и тремя сыновьями (о них я уже писала), и c горничной Марфушей.

Лео Бердичевский – Вронский

Лео был круглым сиротой, сыном, умершего в Париже ленушиного брата Наума Абрамовича Бердичевского, врача, политического эмигранта. Сперва умерла мать Лео, а потом, в 1913 году, отец, и тетя Саша ездила в Париж и привезла Лео, не знавшего ни слова по-русски и бывшего французским подданным. Ему в 1913 году было лет 9.

Тетя Саша и ее брат Григорий Абрамович воспитывали сына рано умершего брата Наума. Он жил во Франции в эмиграции из-за своих левых убеждений. Наум Абрамович Бердичевский и его жена, кажется, тоже врач, умерли от туберкулёза.

Вот, что я нашла о Науме.

Деятели революционного движения в России

Бердичевский, Наум-Нахман Абрамович, еврей, мещанин г. Бердянска, сын купца (Таврич. губ.). Род. 22 авг. 1869 г. в с. Берестовом (Бердянск. у., Таврическ. губ.). Учился в Бердянск. гимназии; оставил ее в 1887 г., не выдержав выпускного экзамена. В 1886 г. учеником 7-го класса заведовал тайн. библиотекой для самообразования, хранившейся на квартире М. Энгеля. С 1889 г. жил в Париже, где слушал лекции по медицине, жил на одной квартире с Дав. Гурари. Обыскан 17 (29) мая 1890 г., арестован и привлечен французскими властями к дознанию по делу о приготовлении в Париже разрывных снарядов; за отсутствием улик освобожден из тюрьмы и от ответственности. Переехал из Парижа в Лион. Должен был быть привлеченным к дознанию при Петерб. ж. у. по делу Н. Истоминой и друг. Разыскивался по циркуляру деп. пол. от 28 мая 1890 г. По соглашению м-ров вн. дел и юст. (от 23 янв. 1892 г.) дело о нем приостановлено впредь до явки или задержания. В нач. 1895 г. ходатайствовал о разрешении на основании манифеста 14 ноября 1894 г. возвратиться в Россию. По выс. пов. от 27 апр. 1895 г. ходатайство его удовлетворено с подчинением гласн. надзору на родине, в Бердянске, на три года, и с тем, что возбужденное о нем в 1890 г. дознание должно быть прекращено. Вернулся 19 июля 1895 г. в Россию. Жил в Бердянске, откуда выбыл 9 янв. 1896 г. с разрешения Таврическ. губ-ра в Мелитополь, а затем скрылся за границу.



Сидят слева направо Абрам Наумович, Елена Абрамовна. Стоят Валя Компанеец, Даниил Компанеец

С Давидом Гурари Наум был знаком еще по гимназии. Оба они были в одно время исключены из гимназии. И оба вместе в Париже обучались медицине. М. Энгель, у которого хранилась нелегальная литература, был дедом Наума и отцом Юлия Энгеля – Менахемом-Менделем Энгелем.

Неонила Истомина, упомянутая в деле Наума Бердичевского училась в Петербурге на Бестужевских курсах. Принадлежала к группе народовольцев. Одна из членов кружка была Вера Гурари, возможно сестра Давида. Петербургский кружок имел связь с иммигрантами в Париже. Связная Гинсбург забыла в лавке свой кошелек с именами, и эта группа была арестована. Неонила Истомина выдала все имена.

Тетя Саша перевезла сына Наума в Россию. Лео привез из Франции карнавальный костюм индейца, он в 30-х годах перешел к моей двоюродной сестре Нине Гинзбург, дочке Валентины Соломоновны. Костюмы индейцев популярны во Франции и теперь. Три года назад я попала на костюмированный бал в Дижоне, все французы изображали индейцев. Лео, как и все дети в семьях Лимбергеров и Бердичевских, рос чрезвычайно революционно настроенным. Фамилия Бердичевский не соответствовала его умонастроениям, и он взял себе псевдоним Вронский (!), наверное, по созвучию с Троцкий, и по малому знакомству с русской литературой. В 37 году его арестовали как французского шпиона, в 1913 никому не пришло в голову поменять его подданство. Тетя Саша добилась свидания со следователем, получила протоколы допросов, все подписанные Лео, убедила следователя, что они подписаны «вранье» и выручила Лео из тюрьмы, Случай уникальный, я привожу его, как пример энергии и силы убеждения тети Саши. Лео воевал во Вторую Отечественную и потерял руку. В Москве живет его дочь – Карина Вронская. Прим. К.К.

Юлий Дмитриевич Энгель и его семья

В одном из маленьких домов жила наша семья с няней, а в другом маленьком доме семья родственника, очень известного музыковеда, Юлия Дмитриевича Энгеля, его жены – пианистки – Антонины Константиновны А.К. Хейфец. Прим. К.К., и двух дочерей. Веры – красивой, гордой брюнетки и младшей Ады – художницы.

Моя тетя Валя однажды подслушала их разговор. Вера выговаривала Аде: «Ада, ну, зачем тебе кузен Лева, ведь за тобой ухаживает Рахманинов?» Но, во-первых, Рахманинов был женат, и у него было две дочери, а во-вторых, ему было под сорок. Через три года Юлий Дмитриевич с женой уехали в Палестину через Германию. Юлий Дмитриевич Энгель, знаменитый собиратель еврейской народной музыки и композитор родился в Бердянске в 1868 году. Мой папа называл его «дядя», на самом деле он был дядей Елены Абрамовны Бердической, а так же Григория Абрамовича и Александры Абрамовны Лимбергер и младшим братом их матери.

Другая сестра Юлия Энгеля была замужем за Кернером в Гуляй-Поле. Ее правправнучка, моя племянница – Лена Бурышева, помогла мне с выяснением степени родства с Энгелями. Юлий Энгель описал свое детство в многодетной и довольно бедной семье, очень русифицированной. Отец Менахем-Мендель Энгель был торговец мясом, может быть и резником. Юлий Энгель почти не знал идиша и выучил его, когда стал собирать еврейскую народную музыку. Энгель работал перед отъездом в еврейском приюте в Малаховке, забавный каламбур, ведь Энгель – Ангел, по-еврейки Малах. Есть версия, что эта фамилия известная в западной Европе уже в 14 веке, означала человека, работающего при королевском дворе по поручениям, по аналогии с ангелами исполняющими поручения Бога.

Энгели были столичной интеллигенцией, дружили с Пастернаками, Рахманиновым, Танеевым. Как-то я читала о встрече Юлия Энгеля с Рахманиновым в доме Танеева и, вдруг, поняла, что этот дом я хорошо знаю, И его маленькие темные сени, и большую комнату на втором этаже во много окон с низкими подоконниками, где они беседуют. Дом этот находился в переулке рядом с Пречистенкой, принадлежал музыкальной школе, которая располагалась в здании бывшей Поливановской гимназии. В этом доме Танеева, на втором этаже мой сын, Марк, брал уроки флейты у учителя Сергея Ивановича. Фамилию, к сожалению, забыла.

Мать Энгелей была Лея Губергриц, папа дружил с Марком Губергрицем. Он, Юра Кофман, родственник Елены Абрамовны, и мой папа вместе росли и учились, вместо школы, у частного учителя Орлова. У нас в семейных архивах сохранились фотографии семьи Энгеля. Папа рассказывал мне, что Энгель, живя в Тель-Авиве, году в 24-м, писал моему деду Соломону Марковичу Компанейцу. Он звал моего деда переехать в Палестину, бабушка Елена Абрамовна к этому времени умерла. Моему деду предлагали возглавить кафедру уха, горла, носа в Университете в Яффо. Не знаю, устраивал ли это Энгель. Мой дед писал, что благодарен большевикам за то, что они уничтожили антисемитизм. К счастью, он не дожил до звериного послевоенного антисемитизма. Но это сильно отразилось на отношении к его заслугам, о чем речь пойдет в главе об увековечении его памяти.



Сидят: Юлий Дмитриевич Энгель, Антонина Константиновна Хейфец. Стоят: Вера Энгель, служанка, Ада Энгель, Соломон Маркович Компанеец. "Изобилие" 1917 год

Энгель писал о своей жизни в Палестине: «мы одной рукой пашем землю, а другой защищаемся от врагов», намек на слова пророка Исаи, - «перекуем мечи на орала». Энгель участвовал в экспедициях Ан-ского по собиранию еврейского фольклора, он собирал и записывал музыку, и через эти культурные интересы пришел к сионизму. К сожалению, весь архив моего деда погиб в Харькове во время войны.

Обе дочери Энгеля остались в Москве. Они были близки с семьей Пастернаков, Юлий Дмитриевич учил Бориса музыке, и был своим человеком в доме его родителей. Ада дружила с Женей Лурье, тоже художницей. Ада оформляла некоторые павильоны ВДНХ, тогда называлась ВСХВ или Всесоюзная СельскоХозяйственная Выставка. Ада покончила собой в конце тридцатых годов. Вера тоже покончила собой, дожив до преклонных лет.

Юлий Дмитриевич Энгель (16 (28) апреля 1868, Бердянск Таврической губернии — 11 февраля 1927, Тель-Авив) — музыкальный критик, композитор, журналист, литератор, фольклорист.

Окончил юридический факультет Харьковского университета, Московскую консерваторию (1897) по классам композиции (педагоги — Танеев и Ипполитов-Иванов). С 1897 г. до 1918 г. заведовал музыкальным отделом в московской газете «Русские ведомости». Является редактором музыкальных статей в Энциклопедическом словаре Граната, редактором перевода музыкального словаря Римана и переводчиком специальных книг по музыке. Перевел с немецкого музыкальный словарь (Musiklexikon) Х. Римана и добавил к нему русский отдел. Один из основателей народной консерватории в Москве (1906 год). Автор статей о Н.А. Римском-Корсакове, П.И. Чайковском, С.И. Танееве и о др. композиторах. Автор огромного количества музыкальных статей, позднее неоднократно издававшихся книгами.

Сочинил множество музыкальных произведений (романсы, фортепианные пьесы и прочее).

Известный пропагандист еврейской народной песни. Музыкально обработал много еврейских песен. В 1900 г. он прочитал в Московском Императорском этнографическом обществе доклад об еврейской народной песне, иллюстрируя его вокальным исполнением народных песен в собственной обработке. Этот вечер вызвал целое движение среди еврейской музыкальной молодежи. В результате основалось Общество еврейской народной музыки в Петербурге. Читал цикл лекций по этой же тематике в различных городах России в сопровождении музыкальных иллюстраций. Совместно с С.А. Ан-ским предпринял ряд поездок, преимущественно на юг России, для записи народных еврейских мелодий.

Издал три выпуска «Еврейских народных песен» в собственной обработке. Между ними выдаются: «Ahawath rajah», «Sol ich sein а Row», «Ach nit gut», «Blaibt gesund», «Wi wer singt», «As ich wolt gehat», «Anhadal», «Er hot mir zugesogt» и мн. др.

После Октябрьской революции 1917 сотрудничал в Музыкальном отделе Наркомпроса РСФСР. С 1922 жил за рубежом.

Юлий (Йоэль) Дмитриевич Энгель писал о себе: «В детстве, если мне и пришлось слышать некоторые прекрасные еврейские напевы, то главным образом только в инструментальном исполнении отца, игравшего на гитаре, настоящей же еврейской песни со словами, в ее настоящей тихой среде мне слышать почти не приходилось. Да и вообще, в том городе Таврической губернии, где я вырос, строго патриархальной еврейской руки почти не было, или, по крайней мере, я ее не видел. Я даже никогда не говорил в детстве на еврейском языке, ни в семье, ни вне ее, — хотя, слыша язык вокруг себя, понимал его». «Генеалогия семей Губергриц и Энгель.» Ада Рогинская Энгель, автор воспоминаний об отце. « Интернетные сайты».

Обращение к национальным культурам было одной из форм романтизма, сравни Гоген и его Таити. Так Диего Ривера создал Мексиканскую культуру из элементов местной традиции, замешанных на экспрессионизме. Цивилизация индустриализировалась и глобализировалась, а художники поворачивались в сторону местных «национальных» корней, ими же отчасти и сочиненных.

На эти мысли навело меня посещение города Санта Фе в Нью Мексике. Город построен в стиле «пуэбло», глинобитные домики с торчащими деревянными балками. В двадцатых – тридцатых годах город «отчистили» от всех англокультурных наслоений и постановили строить дома в испано-индейском стиле, что является искусственным культурным мифом. Прим.К.К.

Григорий Абрамович Бердичевский и его сын Лева Мальцев

Григорий Абрамович Бердичевский приехал к нам в гости, когда мне было пять лет, и я с родителями и братом проводила лето в Рыбачьей Слободке около Бердянска. Это было к концу августа или даже в начале сентября. Моему брату в это время исполнилось три года. Нам Григория Абрамовича представили как дедушку Гришу, хотя он не выглядел как дедушка, а был совсем отдельный старый человек. Лицо у него было, как свернувшийся сухой лист, и множество темных пятен на руках, которые мне понравились. На меня он не посмотрел, тихо разговаривал с моим папой и, сидя на стуле, смотрел, как Дима играет двухъярусной дорогой, которую он привез в подарок. Машинка скатывалась вниз, инерцией взбегала наверх, опять вниз и опять вверх.



Григорий Бердичевский – студент.

(Из архива А.Л. Бердичевской-Черномордик)



Он уезжал, наверное, в тот же день, к вечеру, и я уговорила родителей отпустить меня проводить его до шлагбаума, метров триста от дома. Мы вышли вдвоем на дорогу, с одной стороны море до горизонта, а с другой степь до горизонта, и в этот момент я поняла конечность времени. Времени отпущенного мне с дедушкой Гришей, которое кончалось у стрелки шлагбаума на железной дороге. Степь цикадами отщелкивала секунды. Я что-то быстро рассказывала, надеясь, что он заметит меня. Я была в эйфории, не помню, что я бормотала, я хотела только, чтобы он посмотрел на меня. Всю следующую зиму я мечтала заболеть, чтобы дедушка Гриша приехал меня лечить.

Мой папа в Бердянске купил дедушке Грише серую фетровую шляпу, взамен утопленной им в детстве в бочке с водой, пока тот беседовал с его матерью. Он был явно рад приезду своего дяди и готовился к нему. Дима утащил новую шляпу, чтобы с ней поиграть, кажется, даже собирался в нее налить воду, был быстро пойман, и взрослые ощутили умиление. История дважды повторилась с небольшим вариантом.



Григорий Абрамович Бердичевский в 1950 годах

Кузен Лева, соперник Рахманинова, которого я видела в Киеве, был жовиальный красавец, даже со мной 12-ти летней кокетничал. Лев Григорьевич Мальцев, у которого доживал свой век его отец, Григорий Абрамович Бердичевский, был смолоду очень революционно настроен, рано вступил в Коммунистическую партию и женился, по тогдашней моде, на производственнице, Зине. Зина была грубоватая тетка, с Григорием Абрамовичем они взаимно друг друга недолюбливали. Лев Григорьевич когда-то работал прокурором на Украине. Наверное, на его совести было много темного. Однажды, он присудил уголовника к смертной казни, мать осужденного нашла маленького сына Льва Григорьевича и Зины, игравшего во дворе, и угостила его отравленными конфетами. Юра Мальцев выжил, но какие-то яды отравили его душу, он работал в Москве в ЦК партии. Я его никогда не встречала. В конце 50-х я с родителями была в Киеве. Мы пришли в большую, шикарную квартиру, где жил, вернее, лежал в своей спальне Лев Григорьевич Мальцев. Дедушка Гриша вышел из своей спальни поздороваться. Дядя Лева почти не вставал, он был болен почками и вскоре умер. Тетя Зина лежала не от болезни, а за компанию, в своей спальне.

В двадцать лет я узнала, что Григорий Абрамович Бердичевский перед смертью написал воспоминания. Я поехала в Киев, чтобы их найти. Было лето 68-го года, лето вторжения в Чехословакию. Весь город стоял в очередях за мылом и спичками, почему-то они быстрее всего исчезают во время войны. Тетя Зина переехала из большой квартиры в однокомнатную, она по привычке лежала в постели. Рукописи воспоминаний у неё не было, как она мне объяснила, пришлось избавиться от всего лишнего при переезде. Мои родители решили, что она их выбросила из нелюбви к свекру, и боязни за карьеру сына.

Второй сын Григория Абрамовича, рано умерший, Юлий, был женат на женщине по фамилии Шерудило. Она была в Москве директрисой школы. Когда мой брат был в старших классах, и у него были проблемы с поведением и успеваемостью, мой отец отвел его в школу Шерудило. Она моего брата сразу полюбила, потому что он напоминал ей покойного мужа. По-видимому, ее сыном был Феликс, а у Феликса сын Юлий. Он был старше меня года на четыре. Когда ему было 14 лет, он покончил собой. Лег под родительскую кровать и поставил ножку себе на горло. Родители легли спать и убили его. Вставка К.К.

Анатолий Яковлевич Лимбергер и другие потомки тети Саши

А.Я. Лимбергер или дядя Толя, как я его называла, был младшим сыном А.А. Бердичевской – тети Саши. Он был по возрасту ближе других кузенов к моему отцу и иногда у нас бывал. Первую жену его звали Юлия, и она рано умерла от рака груди, мне тогда было два или три года. Почему-то я помню сцену: я сижу в кроватке, еще с сеткой, а она сидит на стуле, по бокам стоят Юра и Неля, ее дети. Это они принесли мне в подарок большого серого мишку. Мама с ней дружила, и говорила, что она была очень добрым человеком. Дети ее, однажды, жили в нами в Бердянске летом.

Дядя Толя был веселым, разговорчивым человеком. Он преподавал философию в юридическом институте, где работала и тетя Лена. Какая философская школа тогда в России доминировала, известно. Так что он был преподавателем марксизма. Однажды, уже в 60-ых он появился с новой женой, сильно моложе, накрашенной и грубоватой. Разговор шел о детстве в Очакове. Вдруг новая жена сказала: «Да, вы же, Лимбергеры, были буржуи. Вы ж богатые были». «Нет-нет», - смеялся дядя Толя, - «вот Компанейцы были действительно богатыми».

Почему врачи считались буржуями, непонятно. У кого они отбирали прибавочную стоимость? Они работали и зарабатывали себе на жизнь. А те кто законно унаследовал деньги, тоже буржуи? Вообще в русском народе укорено мнение, что деньги честно нельзя заработать. «Трудом праведным, не наживешь палат каменных». Отсюда популярный лозунг «Грабь награбленное», правда, напоминающий и талмудическое «Укравший у вора не вор» (hагойнеф мин hаганеф путл).

Году в 69 я была около Московской синагоги, там тогда модно было собираться. К мне привязался довольно красивый мальчик и пошел провожать домой. Он много о чем-то рассказывал, но был мне не интересен, и, видимо, заметил это. Тогда он стал рассказывать, какой в его институте есть потрясающий профессор, очень знающий. И как этот профессор его выделяет и любит. «Как его зовут?» «Анатолий Яковлевич Лимбергер» - «Это мой дядя». Тут бедняга понял, что его последний козырь бит и ушел, не спросив телефона.

Сын дяди Толи, Юрий Лимбергер живет в Москве, он профессор геологии.

Да, еще журналист Анатолий Валентинович Лимбергер, который в 80-х и 90-х работал на радио Свобода, тоже внук тети Саши. Он вел общественно-политические программы. Его сын священник в Штутгарте о. Илья Лимбергер.

Фамилия Лимбергер происходит от названия города Лемберг, то есть Львов, по-нынешнему. Иногда эта же фамилия пишется Лембергер. Говорит она о том, что семья эта жила в Лемберге, то есть, они выходцы из Галиции. Вставка К.К.

В Очакове. Смерть Абрама Наумовича Бердичевского

Жили мы дружно и довольно шумно. Шесть мальчиков (не считая маленького Шуры) и четыре девицы: мы с Валей и Энгели. Мальчики ежедневно удили и приносили ведро скумбрии. У Григория Абрамовича денщик был грузин, и отлично готовил. Играли в крокет, а часов в шесть вечера брали корзину и ножницы и шли срезать кисти роскошного винограда. Ежедневно купались в море, причем, когда в воду входила няня Настя – папа уверял, что море вышло из берегов. Откармливали поросенка и ели мороженое – сразу 20 человек.

Поехали туда (в Очаков) Ленуша с Валей и Шурой, причем Ленуша оттуда ездила навестить больного отца (рак горла). Абрам Наумович Бердичевский в последние годы заведовал конторой Большой Хоральной Синагоги в Екатеринославе, об этом я писала выше. Я нашла его имя в списке «Духовенство Екатеринослава», а найдя, вспомнила, что папа мне когда-то об этом рассказал, но я не знала, о каком дедушке идет речь. Прим. К.К.

Я перепишу сейчас все папины письма к Ленуше (мы с ним сначала оставались в Орле). Это много, но лучше всего расскажет о нашей жизни тогда. (Может быть, будут незначительные сокращения.)

Орел, 29/V, 1916 год. Письмо I.

Только что получил твою открытку из Харькова. Сегодня я получил из Очакова телеграмму с запросом о дне твоего приезда, т.к. она, очевидно, разминулась с моей телеграммой о твоем отъезде... Очень рад, что Шурочка ведет себя молодцом. Как здоровье Вали?.. Напиши мне подробно об Абрам. Наум. Как глотает? Лежит или ходит? Одним словом обо всем подробно. Кланяйся всем. Твой Зяма. Целую тебя и деток.

Орел, 30/V, 1916 г. Письмо II.

Дорогая Ленуша, ты очевидно приедешь в Очаков в весьма тяжелую минуту, и я страшно скорблю, что ты, хотя и против своего желания, так отложила свою поездку. Хотелось бы в такую горестную полосу быть поближе к тебе, чтобы хоть чем-нибудь облегчить твое большое горе. Но, к сожалению, я связан по рукам и по ногам и сдвинуться с места никак не возможно... полагаю, что ты уже в Очакове. Здесь все по-старому. Твой Зяма. Кланяйся всем. Целую тебя и деток.

Еще письма из Орла.

Орел, 1/VI. Письмо III.

Дорогая Ленуша. Сегодня весь день жду не дождусь от тебя телеграммы... Вчера у меня был плохой день, пришлось решиться на экстракцию зуба... Анестезии я боялся, и мне сделали эту маленькую операцию без всякого обезболивания. Я так адски страдал, что потом весь день чувствовал большую слабость, к тому же десна не переставала болеть и после экстракции. Сегодня все прошло, и чувствую себя хорошо. Боюсь задавать тебе вопросы про то, что ты нашла в Очакове, пиши сама. Целую тебя и детей крепко. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Письмо IV.

Дорогая Леночка... сегодня к вечеру надеюсь получить от тебя весточку. Что детки, как они поживают? Смотри за Шуриным желудком... Портниха вчера закончила Леночкино шитье, кажется все вышло удачно. Дома страшно уныло и пусто, особенно неприятно видеть пустую комнату Шурочки, его стульчик, мебель... Любящий тебя крепко Зяма. Целуй деток. Кланяйся всем.

Письмо V, 7/VI.

Вчера неожиданно мне с вокзала позвонил Яков Исаакович (муж тети Саши, Я.И. Лимбергер. Е.К.). От него я узнал все интересовавшие меня подробности... Напиши мне точно, сколько ты думаешь пробыть в Очакове?.. Здесь смертная тоска без тебя, и я больше никогда тебя не отпущу одну, жизнь так коротка! У нас теперь страшный наплыв раненных, и, конечно, отпуска я никак не получу, ибо каждый врач теперь очень нужен. У нас в госпитале ежедневно по несколько перевязок артерий... Яков Исаакович в восторге от Шуры и Вали. У него бодрый вид, но только уезжать, видно крепко не хотелось. Целую крепко тебя и деток. Кланяйся. Леночка целует. Твой Зяма.

Письмо VI, 10/VI

Дорогая Ленуша, только что причел в «Русских Ведомостях» про катастрофу с «Меркурием» Возможно крейсер «Память Меркурия», который участвовал в военных действиях в Черном море. Прим. К.К. Умоляю тебя не ездить морем в Одессу (война, Е.К.), ни в коем случае! Съездишь как-нибудь в другой раз... Другой возможности уже не представилось: война, революция, гражданская война, а вскоре после этого Е.А. Бердичевская умерла. Прим. К.К. Я полагаю, что ты пробудешь в Очакове до первых чисел июля. Постарайся отдохнуть хорошенько и набраться сил, ибо по возвращении тебя ждет здесь большая и тяжелая работа. Целую тебя и деток крепко, прекрепко. Твой Зяма. Сегодня был в фотографии – Шура опять не вышел, просили переснять.

Это были открытки. Теперь закрытое письмо.

Письмо VII. Орел, 8/VII 1916 года.

Дорогая, золотая моя Леночка!

Наконец-то я сегодня получил от тебя первое закрытое письмо. Ты не можешь себе представить, как здесь дико и пусто без тебя, как на душе скверно! Без тебя и вдали от тебя жизнь не представляет для меня никакого интереса и, если ты решила еще месяц посидеть в Очакове, то я буду считать каждую минуту, которая остается до твоего приезда. Как все печально и тяжело сложилось в твоей поездке. Но остается чувство удовлетворения, что все сложилось после смерти Абрама Наумовича так, как он желал при жизни, это должно для тебя и всех вас служить большим утешением. Особенно трудно было рассчитывать на выполнимость всего этого в такое тяжелое время, когда переезды с места на место удаются с таким большим трудом. Но, кроме того, не надо еще забывать и того обстоятельства, что Абрам Наумович хотя и прожил тяжелую жизнь, но все же долгую, и если он видел в своей жизни много невзгод, то вероятно, видел и не мало радостей от своих детей и внуков. Одно только скверно, что нельзя умереть без мучений, а сама смерть не так уж страшна, когда остаются близкие люди, которые могут позаботиться о том, о чем надо позаботиться после смерти. Теперь я особенно хотел бы быть с тобою и возле тебя, может быть, тебе было бы хоть немного легче.

Ты пишешь, что не получила от меня ни одного письма, а только телеграмму. Со времени твоего отъезда прошло уже 13 дней, и я пропустил только один день... теперь в госпитале творится нечто невероятное. У нас переполнено ранеными, ушные больные испарились, как дым, у меня осталось только 7 человек, а было 110. Эвакуация из нашего госпиталя приняла небывалые размеры. Сегодня, например, эвакуировано 108 человек. Ты можешь себе представить, как это необычно для нашего госпиталя! Взамен убывающих непрерывно подвозят новых. У нас (вас?) в 17-ом госпитале дело обстоит не лучше, и, так как твоим заместителем там не особенно довольны, то мне думается, Ленуша, что ты не должна оставаться в Очакова позже 1-го июля. Во всяком случае, напиши мне точно, когда ты думаешь вернуться, так как у меня уже осведомлялись об этом из вашего госпиталя.

С одной стороны я доволен, что тебя нет в такое время, когда у нас особенно сильная работы, с другой стороны, это возможно только до определенных пределов. Во всяком случае рассуди сама и напиши мне точно про свои намерения, чтобы я с точностью мог сказать, когда ты вернешься.

Леночка по целым дням одна. Я с ней ходил к Винницким, Фельдманам и Бавли, но она не такой человек, чтобы завязывать знакомства и поддерживать их. Кроме Художественного театра и 2-ух подруг, она никого знать не хочет. Пока все же живем мирно, не ссоримся. Страшно хотел бы видеть тебя, Валюшу и Шурочку. Каково им там живется, деточкам? Пиши обо всем подробно. Любящий тебя Зяма. Целую крепко, прекрепко. Кланяйся всем.

Орел. Письмо VIII. 12/VI 1916 год.

Дорогая Ленуша! История с твоим заместительством окончательно уладилась: «Вова приспособился» (Во время войны шла сатирическая пьеса «Вова приспособился». Е.К.) Это была двухактная миниатюра драматурга Мироновича о мобилизованном буржуазном сынке, он устраивает в бараке уютную спальню и получает домашние обеды. Тогда же был снят фильм с этим же названием, а потом к нему вторая серия «Вова на войне». Прим. К.К., и ты можешь быть совершенно спокойна. Все же я прошу написать мне точно о своих намерениях. Я думаю, что с северного полюса я получал бы от тебя известия столь же аккуратно, как из Очакова. Вчера Раиса Львовна пригласила нас к себе. Леночка, как водится, не захотела пойти, и я оставил ее одну дома. Там было много народу – все наши общие знакомые, и произошло это без всякого случая, а, по-видимому, по той причине, что Фельдманы захотели ей отдать визит. От сегодняшнего дня, слава Богу, остается уже значительно меньше до твоего приезда. Целую тебя и деток. Напиши мне о них подробно. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Далее печатаю без комментариев.

Письмо IX, 12/VI 1916 год.

Дорогая Ленуша! Пишу тебе как в пустое пространство, ибо нет уверенности, что письма мои доходят по назначению. Для разнообразия видоизменил адрес, от тебя из Очакова, но не имею ни единого письма... Здесь (все) обстоит по старому. У меня в госпитале почти нет ушных, а вместо них раненые. Целую крепко тебя и деток. Кланяйся всем. Твой Зяма.

Письмо X, 14/VI, 1916 год.

Дорогая Леночка! Неожиданно получил отпуск на один месяц на свой счет, ехать – куда угодно, сейчас тебе телеграфирую и жду от тебя ответа. Во всяком случае сначала поеду к тебе, и там обсудим все насчет кавказского лечения. Беру с собой Леночку, хотя она по обыкновению капризничает. Поехать могу только после 20-го, так обусловлен мой отпуск, здесь на пункте ликвидирую все свои дела и к 20-му буду во всеоружии. Горю нетерпением повидаться с тобой и детьми. Целую крепко, прекрепко. Твой Зяма.

А это письмо от нашей горничной Саши.

24/VII, 1917 года.

Дорогие барыня и барин. Дорогие деточки. Целую вас всех тысячу раз. Письмо ваше я получила сигодни, и была очень рада вашему письму. Я очень бизпокоилась о том, что вы поехали бизняни. (Няня почему-то не могла поехать. Е.К.) Как здоровье Дорогого бобочки (Шуры. Е.К.). Я поним очень скучаю. Дома унас все благополучно слава Богу точно вы писали все будет исполнино погода здесь очень плохая как вы уехали все время дожди и дожди. Целую всех крепко накрепко Саша. Херсонской губ. 2 Очаков доктору Бердичевскому для доктора Компанеец.

(продолжение следует)

Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #2(77) 2013 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=77

 Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Starina/Nomer2/Kompaneez1.php