Заметки о поэтических переводах
Думаю, что в мире не найдётся другой такой страны, где бы так много переводили иностранных произведений на родной язык, как Россия. Начиная со времён Петра I, когда Россия устремилась в погоню за опережающими её по многим позициям западными странами, переводы иностранных источников, как научно-технических, так и литературных, стали очень важной формой деятельности русских людей. И поэтические переводы занимали и занимают до сих пор в этой деятельности весьма заметное место. Отзывчивость русской души сыграла важную роль в том, что такие поэты, как Шекспир, Байрон, Гейне, Франсуа Вийон, Роберт Бернс, Бодлер и многие другие стали в России не менее, а иногда и более, знамениты, чем у себя на родине. Замечательные примеры поэтических переводов дали Пушкин, Лермонтов, Маршак, Лозинский, Левик и многие, многие другие. В России с давних времён появились фундаментальные работы по технике поэтического перевода и Российская школа таких переводов весьма представительна. Ниже приводятся две мои небольшие заметки, посвящённые некоторым поэтическим переводам.
О переводах Бодлера на русский язык
Популярность Шарля Бодлера в России чрезвычайно высока. Это не в последнюю очередь связано с творчеством поэтов-переводчиков Бодлера на русский язык. Достаточно упомянуть гениальный перевод Марины Цветаевой Бодлеровского "Плаванья". Наверное, число переводчиков Бодлера приближается к числу переводчиков на русский язык великого Байрона. Интересно в этой связи сравнить несколько переводов стихотворения Бодлера «Красота» из его знаменитой книги «Цветы зла».
Перевод Константина Бальмонта:
Стройна я, смертные, как греза изваянья,
И грудь, что каждого убила в час его,
Поэту знать дает любовь - и с ней терзанье,
Безгласно-вечное, как вечно вещество.
В лазури я царю как сфинкс непостижимый;
Как лебедь бледная, как снег я холодна;
Недвижна Красота, черты здесь нерушимы;
Не плачу, не смеюсь, - мне смена не нужна.
Поэты пред моим победно-гордым ликом
Все дни свои сожгут в алкании великом,
Дух изучающий пребудет век смущен;
Есть у меня для них, послушных, обаянье,
Два чистых зеркала, где мир преображен:
Глаза, мои глаза - бездонное сиянье.
Перевод Валерия Брюсова:
О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!
И грудь моя, что всех погубит чередой,
Сердца художников томит любовью властно,
Подобной веществу, предвечной и немой.
В лазури царствую я сфинксом непостижным;
Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;
Презрев движение, любуюсь неподвижным;
Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.
Я — строгий образец для гордых изваяний,
И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,
Поэты предо мной склоняются во прах.
Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,
Сиянье вечности в моих глазах бессонных,
Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.
Перевод Вильгельма Левика:
О смертный! Как мечта, что в камне спит нагом,
Я дивно хороша. Разбившись, платит кровью,
Кто хочет мной владеть. Поэт ко мне любовью,
Извечной, как сама материя влеком.
Я лебедя белей и холоднее льда.
Я непостижный сфинкс, и трон мой в тверди синей.
Я враг движения, смещенья форм и линий,
И знай, я не смеюсь, не плачу никогда.
Но, видя в волшебствах искусства и природы
Высокий образ мой, взволнованный поэт
Мне в жертву принесёт исканий трудных годы.
Над тем, кто избран мной, сильнее власти нет,
Чей взор мой, строгий взор, в чьём зеркале бесстрастном
При свете Вечности всё кажется прекрасным.
Перевод Эллиса:
Вся, как каменная греза, я бессмертна, я прекрасна,
Чтоб о каменные груди ты расшибся, человек;
Страсть, что я внушу поэту, как материя, безгласна
И ничем неистребима, как материя, вовек.
Я, как сфинкс, царю в лазури, выше всякого познанья,
С лебединой белизною сочетаю холод льда;
Я недвижна, я отвергла беглых линий трепетанье,
Никогда не знаю смеха и не плачу никогда!
Эти позы, эти жесты у надменных изваяний
Мною созданы, чтоб душу вы, поэты, до конца
Расточили, изнемогши от упорных созерцаний;
Я колдую, я чарую мне покорные сердца
Этим взором глаз широких, светом вечным и зеркальным,
Где предметы отразились очертаньем идеальным!
(Эллис – псевдоним поэта, переводчика, теоретика символизма Льва Львовича Кобылинского).
Все эти переводы помимо несомненного стремления их авторов воссоздать на русском языке основные мысли оригинала отражают также творческое лицо самого переводчика. Вот перевод Бальмонта. Вычурность, красивости, присущие также многим оригинальным стихам Бальмонта, просто «выпирают» в этом переводе: «греза изваянья», «бездонное сиянье», «в алкании великом». Попытки сказать красиво приводят к малопонятным оборотам: « И грудь, что каждого убила в час его», «Не плачу, не смеюсь, - мне смена не нужна».
Чеканный стих Брюсова виден и в его переводе. Хотя по поводу некоторых его оборотов можно и поспорить. В частности, грамматически тяжеловатой смотрится первая строфа. Наверное, не слишком удачно и выражение «Поэты предо мной склоняются во прах».
Вильгельм Левик, бесспорно, один из лучших наших переводчиков. Можно, правда, "придраться" к обороту «Я непостижный сфинкс», который легко заменить правильным словом.«непостижимый».
Я, к сожалению, не владею французским языком, и поэтому не могу судить, каким стихотворным размером написан оригинал Бодлера. Отмечу только, что в отличие от переводов Бальмонта, Брюсова и Левика, написанных практически ямбом, перевод Эллиса написан анапестом. Впрочем, в переводе Эллиса есть некое своё обаяние, и некоторые места переведены очень удачно.
Об искусстве поэзии
У Поля Верлена есть замечательное стихотворение с названием «Искусство поэзии». Это стихотворение прекрасно перевёл Борис Пастернак. Сколько интереснейших мыслей разбросано в одном этом стихе:
За музыкою только дело.
Итак, не размеряй пути.
Почти бесплотность предпочти
Всему, что слишком плоть и тело.
Не церемонься с языком
И торной не ходи дорожкой.
Всех лучше песни, где немножко
И точность точно под хмельком.
Так смотрят из-за покрывала,
Так зыблет полдни южный зной.
Так осень небосвод ночной
Вызвезживает как попало.
Всего милее полутон.
Не полный тон, но лишь полтона.
Лишь он венчает по закону
Мечту с мечтою, альт, басон.
Нет ничего острот коварней
И смеха ради шутовства:
Слезами плачет синева
От чесноку такой поварни.
Хребет риторике сверни.
О, если б в бунте против правил
Ты рифмам совести прибавил!
Не ты, — куда зайдут они?
Кто смерит вред от их подрыва?
Какой глухой или дикарь
Всучил нам побрякушек ларь
И весь их пустозвон фальшивый?
Так музыки же вновь и вновь.
Пускай в твоём стихе с разгону
Блеснут в дали преображённой
Другое небо и любовь.
Пускай он выболтает сдуру
Всё, что впотьмах, чудотворя,
Наворожит ему заря...
Все прочее — литература.
Некоторые утверждают, что Пастернак наполнил Верлена собой. Но, ей Богу, когда один гений наполняет собой другого, то это очень даже неплохо. Вспомним переводы Пушкина, Лермонтова, Маршака. Не правда ли, что строки
Не церемонься с языком
И торной не ходи дорожкой.
Всех лучше песни, где немножко
И точность словно под хмельком.
(Мне, признаюсь, не очень нравится Пастернаковское «И точность точно…». Вот уж кто, действительно, не церемонился с языком, так это Пастернак!) перекликаются с Пастернаковскими:
Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Какая глубина в строках:
Всего милее полутон.
Не полный тон, но лишь полтона.
Лишь он венчает по закону
Мечту с мечтою, альт, басон.
Искусство начинается всегда с этого магического «чуть-чуть», неуловимых полутонов. Какой-то штришок, мазок кистью, и картина заиграла! А сколько мудрости в следующих строфах:
Нет ничего острот коварней
И смеха ради шутовства:
Слезами плачет синева
От чесноку такой поварни.
Хребет риторике сверни.
О, если б в бунте против правил
Ты рифмам совести прибавил!
Не ты, — куда зайдут они?
Сколько существует стихов, где глубина содержания подменяется неглубокими шуточками, а элементарная человеческая совесть и не ночевала! И совершенно потрясающий финал:
Пускай он выболтает сдуру
Всё, что впотьмах, чудотворя,
Наворожит ему заря...
Все прочее — литература.
Иосиф Бродский: "Ни страны, ни погоста..."
Когда-то я написал иронически-шутливое стихотворение:
* * *
Если я заболею, к врачам обращаться не стану…
Я. Смеляков
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
И. Бродский
Ах, мои друзья – поэты
Любят красное словцо.
Сказанут про то, про это
Под дешёвое винцо.
Не сбылось, ну не случилось –
Как поэту не простишь.
Рифма так ведь и просилась -
Перед ней не устоишь.
21 июня 2005
Но если оставить в стороне шуточки, то стихотворение Бродского «Ни страны, ни погоста…» принадлежит к числу моих любимых стихотворений. Причём, сам Бродский, судя по всему, это стихотворение к своим лучшим не относил. Бродский больше ценил свои более поздние стихотворения. В этой связи интересны стихи, помещённые в известной антологии Евтушенко. Там, есть подборка стихотворений, подготовленная самим Бродским, и подборка, сделанная Евтушенко. В этой второй подборке как раз доминируют более ранние стихи Бродского, среди которых фигурирует и «Ни страны, ни погоста…» Это стихотворение люблю не только я. Достаточно в любом интернетовском поисковике набрать первые строки этого стихотворения, как откроются буквально сотни ссылок поклонников этого стихотворения. Думаю, секрета тут никакого нет. Стихи Бродского, как правило, содержат такое количество шарад, головоломок, разгадать которые могут весьма немногие. Бродский принадлежит к тем немногочисленным поэтам, которые демонстративно пишут только для избранных.(Я здесь цитирую свою статью «Кого можно называть русским национальным поэтом», опубликованную в журнале «Аврора»). Об этом же писал Солженицын: «Такое впечатление, что стихи (Бродского) нередко и рассчитаны на встречное напряжение читателя или ошеломить его сложностью. Многие из них заплетены как ребусы, головоломки. Насквозь прозрачный смысл в стихотворении бывает не часто. (Ну, это не у него же первого.) Сколько искрученных, исковерканных, раздёрганных фраз — переставляй, разбирай... Бывают фразы с непроизносимым порядком слов. Существительное от своего глагола или атрибута порой отодвигается на неосмысляемое, уже не улавливаемое расстояние; хотя формально имеется согласование, но до смысла нелегко доискаться. Фразы длиной по 20 стихотворных строк — это уже невладение формой? Переобременённые фразы приводят и к несуразным внутренним стыкам». И вот среди других его стихотворений эта жемчужина:
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
Тут и узнаваемый Петербург с его мостами, дымами и моросью, и Петроградский патриотизм, к которому поздний Бродский несколько охладел. И замечательный изящный образ двух прошлых жизней - двух сестричек, машущих мальчику, уходящему во взрослую жизнь. И сердечность, которой так не хватает в подавляющем большинстве его стихотворений. Вспомним опять слова Солженицына: «Из-за стержневой, всепроникающей холодности стихи Бродского в массе своей не берут за сердце. И чего не встретишь нигде в сборнике — это человеческой простоты и душевной доступности. От поэзии его стихи переходят в интеллектуально-риторическую гимнастику». Сначала, когда я начал анализировать стихотворение «Ни страны, ни погоста…», я полагал, что это стихотворение - прощание Бродского с Петербургом, когда его высылали из СССР. И две жизни, которые фигурируют в стихотворении, это, во-первых, жизнь до ссылки за «тунеядство» и, во-вторых, семь лет в СССР после ссылки. Но, на самом деле, стихотворение написано в 1962 году, т.е. за несколько лет до его ссылки. И возникает естественное предположение о пророческом смысле этого предсказания о том, что у Бродского будет две жизни: одна в родной стране и одна на чужбине. Впрочем, не исключено, что здесь есть намёк на реинкарнацию, т.е. две прошлые жизни - это жизни, бывшие у его души раньше (до его рождения). Кстати, именно в 1962 г. Иосифа Бродского опалила любовь к Марине Басмановой, которую он пронёс через многие годы своей жизни. Так что отблеск этой любви , возможно, и наложил свой отпечаток на этот стих и придал ему такую душевность.
Бродский и курение.
У Льва Толстого есть замечательная статья «Для чего люди одурманиваются». Основная идея этой статьи заключается в том, что люди пьют спиртное, курят табак и принимают наркотики, чтобы заглушить в себе укоры совести. Приведу некоторые важные цитаты из этой статьи:
«Девять десятых преступлений совершаются так: “для смелости выпить!”
Половина падений женщин происходит под влиянием вина. Почти все посещения непотребных домов совершаются в пьяном виде. Люди знают это свойство вина заглушать голос совести и сознательно употребляют его для этой цели. Мало того, что люди сами одурманиваются, чтобы заглушить свою совесть, —зная, как действует вино, они, желая заставить других людей сделать поступок, противный их совести, нарочно одурманивают их, организуют одурманивание людей, чтобы лишить их совести. На войне солдат напаивают пьяными всегда, когда приходится драться врукопашную. Все французские солдаты на севастопольских штурмах бывали напоены пьяными.
Всем известны люди, спившиеся с круга вследствие преступлений, мучивших их совесть. Все могут заметить, что безнравственно живущие люди более других склонны к одурманивающим веществам. Разбойничьи, воровские шайки, проститутки — не живут без вина.»
Портативным средством приглушения совести, когда совесть подсказывает человеку, что он делает что-то не так, является курение. Снова процитирую Толстого:
«Обыкновенно говорят, что курение содействует умственной работе. И несомненно, что это так, если смотреть только на количество умственной работы. Человеку, курящему и потому перестающему строго оценивать и взвешивать свои мысли, кажется, что у него вдруг сделалось много мыслей. Но это совсем не то, что у него сделалось много мыслей, а только то, что он потерял контроль над своими мыслями.»
«Когда человек работает, он всегда сознает в себе два существа: одного — работающего, другого — оценивающего работу. Чем строже оценка, тем медленнее и лучше работа, и наоборот, Если же оценивающий будет находиться под влиянием дурмана, то работы будет больше, но качество ее будет ниже»
«“Если я не курю, я не могу писать. Мне не пишется, я начинаю и не могу продолжать”, говорят обыкновенно, говорил и я. Что же это значит? А то, что тебе или нечего писать, или то, что то, что ты сейчас хочешь уже написать, еще не созрело в твоем сознании, а только смутно начинает представляться тебе, и оценивающий живущий в тебе критик, не одурманенный табаком, говорит тебе это. Если бы ты не курил, ты или оставил бы начатое и подождал времени, когда то, о чем ты думаешь, уяснилось бы тебе, или постарался бы вдуматься в то, что смутно представляется тебе, обдумал бы представляющиеся возражения и напряг бы все свое внимание на уяснение себе своей мысли. Но ты закуриваешь, сидящий в тебе критик одурманивается, и задержка в твоей работе устраняется: то, что тебе трезвому от табаку казалось ничтожным, представляется опять значительным; то, что казалось неясным, уже не представляется таким; представлявшиеся тебе возражения скрываются, и ты продолжаешь писать, и пишешь много и быстро»
« (Но отчего же люди непьющие и некурящие находятся часто на умственном и нравственном уровне несравненно низшем против людей пьющих и курящих? И почему люди пьющие и курящие часто проявляют самые высокие и умственные и душевные качества? Ответ на это, во-первых, тот, что мы не знаем той степени высоты, до которой достигли бы люди пьющие и курящие, если бы они не пили и не курили. Из того же, что люди духовно сильные, подвергаясь принижающему действию одурманивающих веществ, все-таки произвели великие вещи, мы можем заключить только то, что они произвели бы еще большие, если бы они не одурманивались. Очень вероятно, как мне говорил один мой знакомый, что книги Канта не были бы написаны таким странным и дурным языком, если бы он не курил так много. Во-вторых же, надо не забывать того, что чем ниже умственно и нравственно человек, тем менее он чувствует разлад между сознанием и жизнью и потому тем меньше он испытывает потребность одурманения и что потому так часто и бывает то, что самые чуткие натуры те, которые болезненно чувствуют разлад жизни и совести, предаются наркотикам и погибают от них)»
Мне представляется, что мысли Толстого подтверждаются творчеством Нобелевского лауреата поэта Иосифа Бродского. Солженицын писал о Бродском: «Такое впечатление, что стихи (Бродского) нередко и рассчитаны на встречное напряжение читателя или ошеломить его сложностью. Многие из них заплетены как ребусы, головоломки. Насквозь прозрачный смысл в стихотворении бывает не часто. (Ну, это не у него же первого.) Сколько искрученных, исковерканных, раздёрганных фраз — переставляй, разбирай... Бывают фразы с непроизносимым порядком слов. Существительное от своего глагола или атрибута порой отодвигается на неосмысляемое, уже не улавливаемое расстояние; хотя формально имеется согласование, но до смысла нелегко доискаться. Фразы длиной по 20 стихотворных строк — это уже невладение формой? Переобременённые фразы приводят и к несуразным внутренним стыкам».
Ясно, что от природы Бродский был наделён гениальными задатками. Не получив систематического образования, Бродский самообразованием достиг феноменальной эрудиции. Но, но, но! Бродский был страстным курильщиком. Во время первого его ареста у него случился впервые сердечный приступ. И потом в течение всей жизни он страдал от стенокардии и неоднократно лечился в больницах от сердечных заболеваний. И не смотря на это, он не переставал много курить. При чтении лекций в американском университете, ему в виде особого исключения (как выдающемуся Нобелевскому лауреату) разрешали курить даже там, где никому другому не разрешали. Так не является ли это одной из причин (так же как и у Канта) недостаточной работой Бродского над его фразами, чтобы сделать их более понятными для читателя?
Я воюю с собой
Погружённый во время,
погружённый в пространство
волоку своё бремя
я борений и странствий.
Не в ладах я с часами,
с городами, с судьбой,
что нависла над нами.
Я воюю с собой,
с недоверьем, с неверьем,
с верой, часто слепой,
что открытые двери
не запрут предо мной.
Что любовь правит миром,
мир чудесен, как сон,
и капризная Лира
с ним звучит в унисон.
Что все люди мне братья
и желают добра,
смогут вместе собраться
у большого костра,
чтобы сделать нам лёгкой
жизнь на грешной Земле.
Чтобы общая лодка
не погибла во мгле.
15 июня 2013 г.
Лишь жизнь в заботах
Да, вправду ль, то, что было,
было?
На самом деле!
Наяву!
Все те, которых время смыло,
и чьих имён не назову.
Ушли друзья,
не попрощавшись...
Ушли толпою в забытьё.
Где память,
как глухая чаща -
где бродит прошлое моё.
Волной приливной вдруг накатят
воспоминанья смутных лет.
Володя, Света, Коля, Катя...
И снова пусто.
Только свет
дневной
и темнота ночная.
Друзей тех нет,
хоть ты кричи!
Лишь жизнь в заботах
шебутная
и только призраки в ночи.
31 марта 2013 г.
Девятый класс. Каникулы в деревне...
Куда уходит детство...
Из песни
Девятый класс. Каникулы в деревне...
Баян и яблоневый сад.
Теперь уже седая древность -
туда я стариком бросаю взгляд.
За лето я баяна не освоил,
Дунайские лишь волны разучил.
С брательником сарай построил,
чуть-чуть с одной девчонкой задружил.
Картинка в памяти встаёт живая:
мы стадо деревенское пасём.
Борщ с кашею - еда простая,
да рыбы с речки принесём.
Так неужели шестьдесят уж пролетело,
уже и век настал сейчас другой!
Все соловьи мои давно пропели...
Так был ли тот мальчонка вправду мной?
24 мая 2013 г.
Где и когда МЕНЯ начало...
Иль над обманом бытия
Творца веленье не звучало,
И нет конца и нет начала
Тебе, тоскующее Я?
Иннокентий Анненский
Где и когда МЕНЯ начало,
и, правда ль, будет мне конец?
Нас парки с Музой повенчали,
вручили полный бед ларец.
И как закончится движенье,
где мой причалит пароход?
В чём неудача, в чём везенье,
где шаг назад, где шаг вперёд?
Свидетели прозрений редких,
мне ваш вопрос не по плечу.
Где в прошлом дальние те предки,
по чьим счетам теперь плачу?
Огонь пока чадит в лампаде,
мне освещая путь вперёд,
где за завесой листопада
мне мойра Клото нить прядёт.
6 мая 2013 г.
Мойры (в Греческой мифологии) - богини судьбы. Мойра Клото прядёт жизненную нить человека, определяя срок его жизни.(В Римской мифологии богини судьбы - парки).
Возвращение со свидания
То ли это мне приснилось,
то ли было наяву?
Это просто Божья милость -
в тех годах опять живу!
Ночью тёплой, ночью южной
возвращаюсь я домой.
Мне восторженно и душно,
и она ещё со мной.
Её губы, её руки,
сердца стук в её груди...
Расставанья груз и муки
оставляю позади.
Сумасшедшее свиданье
мне награда и залог.
Радость, трепет и страданье
пережить с трудом я смог.
Написал какой-то автор
мне сценарий про любовь.
И уже я жду, что завтра
испытаю это вновь.
29 апреля 2013 г.
Долги
С тем светом ближе всё свиданье,
деньки несутся под откос.
И всё тревожней ожиданье:
что день грядущий мне принёс?
Вот о долгах моих важнейших
настало время думать мне.
Врагов моих припомнить злейших.
Тех, что во мне и тех, кто вне.
Долгов и вправду накопилось.
Ну, всем вокруг я задолжал.
И как такое получилось?
Всё брал и брал - не отдавал.
Иным отдать уж не придётся:
родители давно в гробу.
Сыновний долг - он так зовётся.
Я с ним и сам туда уйду.
А детям, внукам постоянный
плачУ и плАчу, отдаю
отца и деда долг свой главный -
заботу и любовь свою.
6 мая 2010 г.
Земля через миллионы лет...
Земля - приют зверям и людям,
горам - фундамент, водам - дно,
она собачкой вечно будет
всё мчаться с Солнцем заодно.
Ведь, вечно царствует движенье
галактик, звёзд, комет, планет -
венец природного творенья,
часы на миллионы лет.
Цивилизации погибнут,
остынет Солнце - выйдет срок.
А мчаться будет уж невидный
пустой материи комок.
11 марта 2013 г.
Не вечен Ноев наш ковчег
Гробниц молчанье, звёзд молчанье…
Блуждают тени в темноте
Всех душ, ушедших в мирозданье,
Приют нашедших в пустоте.
И человек здесь только странник,
Над ним всегдашний Божий бич…
До смерти миг, всегда на грани…
Дерзает истину постичь.
Но истин вечных в мире нету…
Не вечен Ноев наш ковчег.
Сиянье только вечно света,
Да звёзд недвижных вечен бег!
6 января 2013 г.
* * *
Я в мир пришёл...
Зачем - не знаю...
Зачем дана мне эта блажь?
На свете жить,
не зная рая.
Однако всё ж,
вошёл я в раж.
Живу, дышу, грешу, играюсь...
Куда-то возят поезда
меня, когда в тоску ввергаюсь.
Пишу... Неплохо, иногда...
О кое-каких политиках без прикрас
* * *
Из тени в свет и снова в тень,
из грязи в грязь без пересадки.
Калиф на год, орёл на день -
министр до будущей посадки.
* * *
Надменен, горд и неприступен –
сошёл, видать, вчера с небес.
Столкни с начальственного стула –
и никаких в нём нет чудес.
* * *
Один вельможный господин
Твердил о переменах скорых.
Пролез во власть он не один -
С ним родственников свора.
* * *
Готовят власти рокировку,
Чтоб мог король на трон воссесть.
Вся свита с прежнею сноровкой
Спешит опять получше сесть.
* * *
Министр деньгу нам экономил,
Но всё равно не угодил.
Сболтнул не то в каком-то доме
И стал по-быстрому не мил.
27 сентября 2011 г.
* * *
Вот вития простёр нам руки,
На рельсы лечь клянётся нам.
И сладкопевца нежны звуки
Провозглашают: "Всё вам дам".
Как их красивы обещанья
Дворцы построить на песке.
Внимали люди их мечтаньям,
О благе нашем их тоске.
В тенетах смыслов вязнут речи
Пророков ложных и вождей.
Как часто все дела калечат
Ловушки призрачных идей.
Уплыли все слова те в Лету,
Как дым рассеялось враньё.
Дворцов нигде в помине нету.
Над пустырём лишь вороньё.
19 февраля 2010 г.
* * *
Поэзия для счастья - зыбкая основа,
игра из тех, сродни что колдовству.
Но день за днём писать за стол сажусь я снова,
смеюсь над строчкой, плачу... И живу!
15 апреля 1973 г.
