К 300-летию со дня рождения П.И. Рычкова
Когда же зародилась отечественная наука о пчелах? Очевидно, тогда, когда были поставлены первые опыты с целью познать тайны пчелиной семьи. Существует «Летопись русского пчеловодства за тысячу лет – с 912 г. по 1912 гг.», написанная В.П. Поповым, председателем пензенского общества пчеловодов. В ней за номером 36 следует запись: «1741, июня, в СПб Ведомостях (стр. 193–204) была помещена ст. «Рассуждение о пчелах», составляющая начало русской пчеловодной литературы»..
Я нашел «Санкт-Петербургские Ведомости» за 1741 год, в июньских номерах «Рассуждения о пчелах» нет. Не та это газета, чтобы печатать статьи о пчелах. Но не будем торопиться сбрасывать статью со счета. Упоминания о ней я встречал в разных источниках. Видимо, она действительно публиковалась в 1741 году. Вот только где? И дошла ли она до нашего времени?
Следующее сообщение о работах по пчелам в летописи Попова стоит под номером 46: «1767. В «Трудах Вольного экономического общества» стали появляться первые литературные работы частных лиц на поприще русского пчеловодства; напр. статьи П. Рычкова “О содержании пчел”, “О разведении пчел” и др.»
П.И. Рычков – известная у нас личность. История Башкирии, Оренбургского края неразрывно связана с его именем. Поэтому я счел необходимым привести здесь некоторые сведения из его очень интересной биографии.
Петр Иванович Рычков родился в Вологде 300 лет назад – 1 октября 1712 года. Его отец торговал хлебом, любил ездить за границу. Вскоре семья Рычковых переехала в Москву. То были времена Петра Великого:
Самодержавною рукою
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.
Эти пушкинские строки на П. Рычкове отразились, пожалуй, как ни на ком другом. Волею Петра I посаженный среди многих других изучать языки и науки, Рычков вырос в известного ученого. Ломоносов, Лепёхин, Рычков пришли в российской науке на смену Шумахеру, Миллеру, Палласу.
В 1734 г. в Петербурге снарядилась экспедиция, основной целью которой было окончательное утверждение русского влияния на обширный край, потом названный Оренбургским. Начальником экспедиции назначался Иван Кириллович Кирилов, бухгалтером – П.И. Рычков. Так он попал в Башкирию и навсегда связал с ней свою жизнь.
Кирилов умер в Самаре в 1737 г. Вместо него командовать экспедицией вступил Василий Никитович Татищев, великий историк XVIII в. Именно Татищев привил Рычкову любовь к истории. Учителя своего Петр Иванович очень ценил и уважал. Даже после удаления Татищева от дел оренбургских Рычков не прерывал связи с ним. Известно, что Рычков сообщал Татищеву некоторые сведения для знаменитой «Истории Российской», а тот в 1749 г. посылал ему для читки и правки первые ее главы.
Раньше, еще в 1741 г., Татищев старался расположить в пользу Рычкова советника Академии наук Шумахера, направлял ему списки писем и статей своего ученика. В письме к Шумахеру Татищев рекомендовал использовать Рычкова в помощь историку Миллеру, автору нормандской теории происхождения русской государственности.
В 1743 году первый оренбургский губернатор Неплюев исхлопотал Рычкову за усердную службу земли в Оренбургском крае, на которых он основал свое село Спасское. Неплюев в 1751 г. направил Рычкова в Петербург по служебным делам. Тогда же Петр Иванович познакомился с М.В. Ломоносовым. Позже в 1755 г. Рычков, окончив первую часть знаменитой «Топографии Оренбургской», поспешил послать ее Ломоносову, чтобы тот подправил ее и представил Академии наук. «Топография» рассматривалась на академической конференции 31 июля и 2 августа 1755 г. – оба раза в присутствии Ломоносова – и была рекомендована к изданию.
Впоследствии в письме к Миллеру Рычков рассказывал: «Михайло Васильевич Ломоносов персонально меня знает. Он, получив первую часть моей «Топографии», письмом своим весьма ее расхвалил...»
Далее случилось недоразумение. Миллер опубликовал начало статьи Рычкова «Разговоры о коммерции» без упоминания автора. Рычков решил, что это сделал Ломоносов, так тепло принявший его «Топографию», и послал ему продолжение этой статьи. Ломоносов такой путаницей проявил неудовольствие. Он был в плохих отношениях с Миллером. Кроме того, если «Топография» действительно была научным трудом, то всякого рода «Разговоры о коммерции», конечно же, не могли быть приняты Ломоносовым. Переписка Рычкова с Ломоносовым прекратилась, но Петр Иванович на много лет стал корреспондентом Миллера. Благодаря этому мы многое можем узнать из жизни Рычкова, ибо письма их сохранились в архивах Академии наук.
П.И. Рычков очень хотел стать членом Академии. В письме к Миллеру в конце 1759 г. он просил его ходатайствовать о принятии «в титулярные члены для истории». Миллер взялся хлопотать об этом. Академическая канцелярия 21 января 1759 г. составила доклад, подписанный Ломоносовым, Таубертом и Штелиным, в котором после выписки из рекомендации Миллера о Рычкове следует:
«Для важности и славы Академии наук без дальнего рассмотрения в оную членов не принимать, а особливо тех, кои общего в ученом свете латинского языка основательно не знают и главных, ученому человеку необходимо нужных словесных наук, также математики по последней мере элементарной и философии не разумеют; но только тех по разбору в члены вписывать, которые в вышепомянутом знание имеют, а особливо себя показали в чем ученому свету. Но ежели кто хотя вышепомянутых знаний, требуемых для надлежащего члена, не имеет, а может какими записками и извлечениями служить Академии, таких принимать в корреспонденты, и для того по примеру парижской Академии наук не соблаговолено ли будет учредить класс корреспондентов, которым на то давать дипломы».
Так Петр Иванович Рычков стал первым в России членом-корреспондентом Академии наук. Это было признанием его заслуг. Но он не был лично известен Академии, его приняли по рекомендации академиков, зная письма и сочинения.
С мая 1760 г. Рычков жил в своем селе Спасском в 15 верстах от Бугульмы. В начале 1761 г. он был в Петербурге, где получил окончательное увольнение со службы. Рычков в январе подал в Берг-коллегию прошение о постройке двух медеплавильных заводов: одного на реке Ирне, впадающей в Зай, а другого на реке Акан, впадающей в Сок. Берг-коллегия удовлетворила его просьбу. Но строительство заводов было делом нелегким, оно двигалось медленно. Одновременно для апробации найденных рудников Рычков в селе своем Спасском при мельничной плотине построил две медеплавильные печи. Он издалека привез мастеров, хотел обучить заводскому делу своих людей.
Потекли дни сельского помещика. Петр Иванович жил в деревне с женою и с младшими детьми, которых при нем было шестеро. Три старших сына служили отечеству. Ежедневно бывал он у медеплавильных печей, на строительстве новой каменной церкви, иногда ходил на свой винокуренный завод и на мельницу. Редкий день проходил, чтоб не занесло проезжего: жили на большой Ново-Московской дороге, да и друзей было достаточно.
В марте 1767 года Рычков ездил в Москву и 12 числа был принят самой императрицей Екатериной II. Она удостоила его похвалой следующими словами: «Вы довольно трудитесь в пользу отечества, за что вам благодарна». Рычков поднес ей свою последнюю книжку – «Опыт казанской истории». Эту встречу устроили ему Миллер и фаворит императрицы граф Григорий Орлов. Возвратился Рычков в Спасское в конце июня. Именно к этому времени относится начало его опытов по пчеловодству. Однако готовиться к ним, читать литературу, собирать сведения – «сказки» деревенских пчеляков – он стал, видимо, еще раньше.
Начиная свои исследования по пчеловодству, Петр Иванович обратился к истории. Да и, наверное, не мог не обратиться, ибо в первую очередь был он историком. Трудно сказать из каких источников, но Рычков знал слова великого князя Святослава, сына Игорева и Ольги, который, намереваясь переселиться из Киева на Дунай в Переяславец, говорил матери своей и боярам: «Будучи там в средине владения своего, имеет он получать из Греции всякие парчи, золото, вино и овощи различные; из Богемии и Венгрии серебро и коней; а из России мягкую рухлядь, воск, мед и людей».
Известны были Рычкову и первые на Руси письменные законы, изданные Ярославом в 1016 году под названием «Русская Правда». В этом древнейшем памятнике русского законодательства помещены и законы, касающиеся бортевого промысла.
Изучал Петр Иванович и пчеловодную литературу. Он прочитал и первую статью, вышедшую в России в 1741 году, которую я безуспешно старался найти. Оказалось, что напечатала ее Санкт-Петербургская императорская Академия наук в «примечаниях» своих в 1741 году (№ 49 и след.). Это был перевод сочинения Маралдия о пчелах, изданного во Франции в 1712 году в «Записках» Королевской Академии наук. Рычков весьма внимательно изучил и фундаментальный труд Реомюра «Физическая и Экономическая история о пчелах».
В России же, несмотря на широкое распространение бортевого и ульевого пчеловодства, никто изучением пчел специально не занимался. Рычков писал: «...мы по сие время о содержании пчел, как и что примечать тут надобно, сколько мне известно, не имеем еще ни одного собственного описания, основанного на практике наших пчельных содержателей». Он понимал, что, несмотря на вытеснение пчеловодства из лесов развивающимся земледелием, количество «пчельных заводов» можно увеличить, надобно только, чтоб «просвещенных умов люди» приложили к этому старание.
Да, П.И. Рычков не стал академиком. В то время пробить брешь в стане иностранцев, засевших в Академии наук, оказалось под силу лишь гению Ломоносова. Однако своими наблюдениями и сочинениями Петр Иванович смог превзойти академика с таким громким именем в истории естествознания, каковым был Паллас. Кроме исключительной любознательности Рычкова, а также близкого общения с Академией наук, этому способствовало и то, что Рычков долгое время жил в малоизученном Оренбургском крае, в Башкирии.
Бывая в разных местах и встречаясь с разными людьми, имеющими пчел, выспрашивал Рычков о порядке содержания, что они наблюдали и что приметили. Рассказы – «сказки» простых пчеляков – были весьма различны: истина переплеталась с выдумкой, реальные явления – с суевериями. Русские имели одно обыкновение, башкиры и татары – другое, мордва и чуваши также смотрели пчел по-своему. Да и жизнь пчелиной семьи в зависимости от климата и растительного мира сильно разнилась на широких российских просторах.
Не имея ни микроскопа, ни увеличительного стекла, Рычков тем не менее достаточно подробно описал матку, трутней, рабочих пчел, их поведение в семье, разделение труда между ними. Различные конструкции колод, обустройство пасек, подкармливание пчел, выставка и подготовка к зиме, медоносы и ядовитые растения, развитие расплода, роение и посадка роев, их слеты, пленение маток в клетках, враги, болезни пчел и переработка меда –ничто не осталось без его внимания. Среди русских и татар, башкир и удмуртов, мордвы и чувашей собирал он по крупицам сведения о жизни пчел. Весьма уважительно Петр Иванович относился к опыту простых пчеляков.
«Ежели сказания простых деревенских жителей почитались всегда недостойными внимания, – писал он, – то не только б в сельской экономии, но и во многих нужных вещах не дошли б искусные и просвещенные люди до такого совершенства, о каком ныне ведаем. Правда, что без рассмотрения утверждаться и уверяться на них не надобно, но и отвергать их вовсе не надлежит».
Можно спорить о том, имеют ли сейчас научную ценность сведения, собранные Рычковым от простых пчеляков. Согласен, они ценны скорее для истории, но нельзя усомниться в полезности их для того времени. Были в его наблюдениях сообщения весьма интересные и для сегодняшней науки о пчелах. Так, например, он описал пчел, живущих в расщелинах скал:
«В расщелинах каменных гор живущие пчелы тот же вид имеют, как и бортевые, токмо несколько их помельче и цветом почернее. Один из моих соседов, бывший многократно в Башкирии, объявлял мне, что в последнее башкирское замешательство был он в Башкирии при команде, в которой и верные башкирцы находились, и по случаю подъехав де они к одному каменному утесу, увидели расщелину и около нее множество летающих пчел. Признав посему, что там было жилище пчел, влезши туда доработались до одной норы, в которой нашли ужасное их множество, куда положа трут и выгнав их, вынули из той норы пуд с пятнадцать меду и воску. Соты их так в сей норе находились у них, что ближе с наружности были чисты и белы, и мед в них был обыкновенный; а что далее, то соты чернее и мед был гуще. Из чего можно заключить, что сие пчельное жилище от самого того времени, как в нем пчелы завелись, никому было не знаемо, и меду никто из него не вынимал».
Нигде: ни в пчеловодной литературе, ни в этнографической – не встречал я ничего о скальных пчелах, обитавших в Башкирии. С чьих же слов привел Рычков единственное в своем роде описание? Очевидно, что это был человек военный, знакомый с жизнью пчел.
Рычков пишет, что в последних числах ноября 1768 г. был он у майора Мертваго, недалеко от него живущего, и разговаривал с его пчеляком. Значит, у Мертваго была пасека, и он имел какое-то представление о пчелах. Борис Федорович Мертваго был соседом Рычкова. Есть сведения о его длительной военной службе: в 1740 г. был капралом Уфимского гарнизонного драгунского полка, а в 1762 г. имел уже чин капитана Шешминского полка, стоявшего в Уфе. Он действительно владел землями неподалеку от имения Рычкова. Будучи на военной службе, ему, безусловно, приходилось участвовать в подавлении восстаний башкир, вспыхивавших одно за другим в начале и в середине XVIII в. «Последним башкирским замешательством» Рычков назвал восстание 1755 года под предводительством Батырши. Очаг восстания был в Бурзянской волости, богатой скалами и пчелами.
Семью Б.Ф. Мертваго связывала многолетняя дружба с семьями Рычковых и Аксаковых. Сын Б.Ф. Мертваго – Дмитрий Борисович – был крестным отцом писателя С.Т. Аксакова. Д.Б. Мертваго оставил после себя «Записки Мертваго». Их издатель, академик В.П. Безобразов, обратился к С.Т. Аксакову с просьбой написать воспоминания о Д.Б. Мертваго. Сергей Тимофеевич выполнил эту просьбу и отправил Безобразову письмо, ставшее предисловием к «Запискам». Вот что писал Сергей Тимофеевич об имении и семье Б.Ф. Мертваго:
«Разъехавшись в разные стороны, мы не виделись несколько лет, и я уже забыл моего крестного отца, как вдруг пришло известие, что Дмитрий Борисович Мерваго вышел в отставку и приехал в «Старую Мертовщину» (название деревни – Р. В.) к своей матери и сестре, которые жили от нас в 30 верстах. Марья Михайловна Мертваго, его мать, пользовалась необыкновенным уважением от всех своих соседей и всех знакомых, она считалась женщиною великого и политического ума; дочь ее, Катерина Борисовна Чичагова, была дружна с моей матерью, да и муж ея П.И. Чичагов любил все наше семейство».
Еще более тесные узы связывали П.И. Рычкова с семьей самого Аксакова. Дочь Петра Ивановича – Александра – была мачехой матери С.Т. Аксакова. Впрочем, в начале XIX в. Рычковы породнились и с Мертваго. Эти три семьи, проживая неподалеку, постоянно общались друг с другом, и, скорее всего, именно Б.Ф. Мертваго рассказал П.И. Рычкову о пчелиной семье, найденной в скалах и о пятнадцати пудах меда, взятых оттуда.
Весьма полезные сведения получил Рычков и от пчеляка Мертваго. Петр Иванович пишет, что слышал «от пчеляка ево, что вынятой мед из тех ульев, в которых пчелы померли, не надлежит класть пчелам для пищи, ибо часто случается, что от того меду здоровые пчелы заражаются тою ж болезнью, кою упалые пчелы имели, а надлежит кормить пчел всегда таким медом, который вынут от здоровых пчел».
В те времена лишь чистоплотность и старание пчеляка были единственным средством борьбы с болезнями пчел. А они уже были. Весной некоторые ульи представляли собой ужасное зрелище. Рычков писал в 1769 году: «Больше всего страдали они поносом и так называемою здесь разкрылицей, от которой они и по наступлении уже тепла не могли летать; но, выходя на наружность улья, падали все на землю и ползали по оной, однако по ночам вбирались они паки в улей. Находившиеся в примечательном моем улье все без изъятия страдали тою болезнью... матка находилась тут при них, а как солнце пригрело, то они вылетать и опять в улей влетать начали».
Раскрылица – народное название акарапидоза, инвазионной болезни пчел. Вот современное ее описание: «Пораженные пчелы не могут сделать облет, падают на землю и ползают около улья. На сильно пораженных пасеках в эти дни наблюдается массовое ползание пчел. Крылья у них сложены ассиметрично, часто одно крыло приподнято или опущено, другое как бы вывернуто в сторону – расклылица. Через несколько дней массовое ползание пчел прекращается. В ульях остается матка с небольшим числом рабочих особей, чаще семья погибает».
Как видим, описание почти полностью совпадает, да и название одно – раскрылица. Считается, что впервые об акарапидозе пчел на одной из пасек о. Уайт (Англия) сообщил проф. А. Иммс в 1904 г., а в нашей стране эта болезнь была зарегистрирована в 1926 г. Ни то, ни другое не соответствует действительности. Акарапидоз, как и другие болезни, распространился с образованием пасечного пчеловодства, и к этому привела скученность пчелиных семей. Описал эту болезнь впервые не английский профессор А. Иммс, а член-корреспондент Петербургской Академии наук П.И. Рычков в Уфимском уезде Оренбургской губернии в 1769 году.
Работать с пчелами он начал раньше, летом 1767 года, возвратившись из Москвы в Спасское в последних числах июня. Он не смог тогда сделать задуманных опытов, пчелы его вскоре перестали роиться. Поздние рои, которые показывал ему его пчеляк, были очень малы. Один из них весом «не более двух фунтов» Петр Иванович посадил в небольшую стеклянную банку, установив ее кверху дном в липовую дощечку, прорезав в ней желобки для прохода пчел, так что можно было их отпирать и закрывать. Под дно банки он установил на брусочках липовый кружок для того, чтобы удобнее было пчелам прививаться.
Банку Рычков установил в комнате – «в покоях», закрыв летки. Матку, вопреки обычаям тех времен, он держал не в маточной клетке, а на воле. Она ползала внутри банки по стеклу, пытаясь выйти.
Чтобы пчелы не голодали, Рычков накладывал мед на лист бумаги и подсовывал его в банку. Мед пчелы быстренько убирали и уносили в клуб, оставляя бумагу чистой, без единого пятнышка. Все было хорошо. Однако Петр Иванович вскоре заметил, что пчелы начали умирать, задыхаясь в банке. Тогда он выставил ее из комнаты в сад и отворил две скважинки. Пчелы тотчас стали вылетать и возвращаться в банку. Рычков с удовольствием наблюдал это зрелище, надеясь, что нашел способ изучить жизнь пчел. Но, отлучась на час и вернувшись, он с сожалением увидел, что банка пуста. Рой слетел, ему не понравилось тесное стеклянное жилище. Так неудачно закончился первый опыт.
Для второго опыта Петр Иванович употребил банку величиною более полуведра, также поставив внутри ее на столбиках кружок и закрепив ее на липовой доске, как и первую. Пчеляк принес ему рой весом в три фунта с небольшим. Наученный горьким опытом, Рычков, чтобы предотвратить слет, отловил матку, посадил ее в маточник-клетку, которую поместил в банку. Пчелы охотно поползли в банку и сразу же обвились вокруг маточника.
Первые дни Петр Иванович держал пчел в своем покое, подкладывая им в пищу мед. Корм пчелы брали и кормили заключенную в клетку матку. Они беспрерывно грызли и скребли ножками клетку, чтобы высвободить ее. Дня через три они сделали на маточнике-клетке заметные следы.
Рычков не торопился освободить матку, боясь слета. Очень уж интересно ему было наблюдать жизнь пчел. Однако на второй день он выставил банку в сад, открыл летки и дал возможность пчелам облететься. С трепетом смотрел он на кружащих вокруг банки пчел, боясь, что они разлетятся и пропадут. Не выдержал и приказал своим дворовым людям стучать в сковороды и звонить в колокольчики. Через два-три часа пчелы успокоились и вернулись в банку.
Через неделю, к великому удовольствию, Рычков увидел в банке маленький сотик. Еще через три дня был уже язык, оттянутый от кружка. Петр Иванович так и не решился освободить матку. Банка была тесным и излишне светлым жилищем для пчел. Едва ли остались бы они в этом гнезде, если матка обрела бы свободу.
Понимая это, Рычков в обыкновенном улье прорезал два ряда окошечек величиною в квадратную четверть и вставил в них рамочки со стеклами. Окна он сделал на трех сторонах улья. Итого в двух рядах получилось шесть окон; одни, отступая от верха улья четверти по две, а другие – от первых ниже также на две четверти.
В такой улей он свалил два роя, намереваясь наблюдать пчел сквозь оконца. Однако в роях не оказалось ни одной матки, и Петр Иванович вынужден был взять матку из банки и пересадить ее в улей со стеклянными окнами.
Однако опыты с банкой не были бесполезными. Томя матку в клетке и не получив расплода, Рычков на практике убедился в том, что именно матка в семье порождает потомство. В то время среди ученого мира натуралистов не было на этот счет определенного мнения. Опыты Рычкова стали ясным и убедительным доказательством роли матки в продолжении рода.
А улей со стеклянными окнами рассказал ему многое из жизни пчел. Петр Иванович наблюдал ближе к осени, как пчелы запечатывают мед, оставляя себе на пищу несколько открытых сотов с медом, а зимой перед ним был клуб. Он видел, как пчелы перемещались в нем, залезали в пустые ячейки. Для того чтобы пчелы были у него перед глазами и в зимнее время, Рычков установил свой наблюдательный улей «в одном холодном покое», замазав все летки и щели глиной и тестом. Когда хотелось ему посмотреть пчел, то, постучав по оконной раме, он вызывал их к окнам.
Были у этого наблюдательного улья и свои неудобства. «В нынешнем моем улье та ошибка, – писал Петр Иванович, – что верхние окошечки очень низко прорезаны, и в верху сотов, а особливо к тому месту, где они прикреплены, нельзя было смотреть». Он весьма сожалел, что из-за этого не смог постоянно следить за маткой и о ее действиях узнал очень мало.
Отметим здесь, что П.И. Рычков сделал свой наблюдательный улей за 75 лет до того, как Н.М. Витвицкий, считающийся основоположником русской пчеловодной литературы, опубликовал свою книгу «Стеклянный улей, или Извлечения любопытнейших явлений из естественной истории пчел» (1843 г.).
На будущее лето Рычков намеревался сделать улей лучше и более приспособленный для дальнейших опытов. Он дал заказ столяру изготовить его из шести липовых досок – наподобие того, как пчелы строят свои ячейки. На одной стороне делалась должея, а на остальных пяти сторонах – стеклянные окошечки в три ряда. Высотой улей предполагался аршина два с половиною, а в поперечнике – четверти три или больше. Петр Иванович собирался разместить в таком улье самую сильную и многочисленную семью. Шестигранную форму он перенял у самих пчел, намереваясь ставить ульи в омшаник плотно и вместительно, так же, как восковые ячейки компануются в соты.
Но такой улей был делом будущего, а пока Рычков решил выяснить, сколько же особей в пчелиной семье. В академической статье за 1741 год и в трудах отмеченного выше Маралдия утверждалось, что в одном улье пчел редко более восемнадцати тысяч случается. Рычков не знал, каким образом их считали. Деревенские пчеляки рои меряли безменами: добрые и сильные рои весили от 10 до 12 фунтов, а самые малые – от 3 до 5 фунтов. Случались изредка рои весом 18–19 фунтов. Они были, видимо, свалочными, когда возбуждалась и роилась вся пасека.
Чтоб как-нибудь примериться к числу пчел в одной семье, Петр Иванович собрал таких мертвых пчел, которые еще не высохли и имели в себе природную влажность. На маленькие весы пошло их 75 в один золотник. Живых он не мог взвесить. Однако было ясно, что их в один золотник такое число не пошло бы: сказался бы вес набранного корма. Поэтому Рычков внес поправку: засчитал вместо 75 только 50 живых особей в золотник. Так, в одном фунте число пчел получилось, по самой меньшей мере, 4 800. Значит, в среднем рое на восемь фунтов – 38 400 пчел, в двенадцатифунтовом сильном рое их будет 50 600, а в таком, который случался в 19 фунтов, – 112 000. Разница с Маралдием получалась весьма значительная.
Пчеляки численность семьи называли силою. И не напрасно, считал Рычков, «ибо сии малые твари, когда они озлобятся, самым большим животным и великому людству сопротивляться и жалами своими великий вред причинять в состоянии». «Я не знаю другой твари, – продолжал он, – которая бы смерть свою так мало уважала».
Но всего интереснее казалось ему согласие между пчелами, порядок и повиновение их матке. Он выделил в семье сторожевых пчел, описал, как ульевые пчелы принимают корм и разносят его по ячейкам, строят соты, выделяя воск.
Рычков свою рукопись «О содержании пчел» показал Тауберту, влиятельному лицу в Академии наук. Тот советовал ему согласовать свое сочинение с трудами Реомюра и других иностранных ученых. Но Петр Иванович, к счастью, не стал этого делать. «Я собственными моими опытами нашел, – писал он, – что оные описания с натурою наших пчел не во всем сходны, что означится и в пьесе моей».
Немного вроде бы сделал Рычков в изучении пчел. Последняя его статья «Третье продолжение о пчелах» датирована 1769 годом. Собственно именно Рычков и начал в России энтомологию – науку о насекомых. До 1770 г. в изданиях Академии наук не было помещено ни одного исследования о насекомых, водящихся в России. Иностранные ученые заметили этот пробел в энтомологии, и знаменитый Линней написал по этому поводу академику Лаксману. Письмо побудило Лаксмана заняться российскими насекомыми. Он обратился не к кому-нибудь, а именно к П.И. Рычкову с просьбою о содействии ему в исследованиях по этому предмету.
«Писал ко мне, – говорит Рычков в письме к Миллеру 18 ноября 1770 г., – из Петербурга профессор Лаксман, уведомляя, что он намерен издать в публику собрание его насекомых, у нас в империи находящихся. Он не довольно знает их общие и особенные звания, просит меня, чтоб я учинил в том ему вспоможение».
В семейном архиве Рычкова уцелел и черновик его ответа к Лаксману. «Намерение ваше издать в публику собрание ваше об инсектах (насекомых – Р. В.), у нас в империи находящихся, весьма похвально и полезно, а наипаче ежели бы оное изъяснение было притом [снабжено] микроскопическими примечаниями, а потом и физическими рассуждениями, каковые мне на немецком языке видать случалось. У нас по се время ни одной книги о сей материи нет. Не знаю, государь мой, в состоянии ли я собрать наименования тем из сих животных, которым, кроме генеральных, никаких особенных имен у нас нет; однако по возможности моей для столь полезного задания стараться не отрицаюсь, когда экземпляры сих животных от вас получу. Между тем прилагаю при сем реестр тем, кои мне теперь на память пришли, но сии имена у нас по большей части генеральные на целый род. Специальные звания подлинно вновь вымышлять у нас надобно».
Так, с помощью Рычкова, Лаксман выполнил первое научное исследование, положившее начало русской энтомологии. Его статья содержала изображения 12 разных насекомых. Отметим, что русская энтомология – наука о насекомых – родилась через 3 года после того, как П.И. Рычков начал исследования пчел.
Продолжил ли Петр Иванович свои опыты, или другие науки увлекли его? Не знаю. Вскоре разразилась Пугачевщина, и Рычков оказался в осажденном повстанцами Оренбурге. Там он написал свою знаменитую «Хронику», которой пользовался А.С. Пушкин в работе над «Историей Пугачева».
Пугачевщина потрясла семью Рычкова. В Симбирске в сражении погиб комендант города полковник Андрей Рычков – сын Петра Ивановича. Село Спасское и еще две его деревни были совсем разорены. Убытку ему пришлось претерпеть тысяч на десять. Рычков очень сожалел о своей библиотеке, которую повстанцы полностью сожгли. Но сильнее всего он переживал смерть сына. Рычков поехал в Симбирск и добился встречи с Пугачевым. Описание этого свидания есть у Пушкина в его «Истории Пугачева». Здесь Александр Сергеевич допустил одну из редчайших своих ошибок, назвав Рычкова академиком, – тот был лишь членом-корреспондентом. Петр Иванович ненадолго пережил смерть сына. После непродолжительной болезни 15 октября 1777 года он скончался в Екатеринбурге. Тело его было перевезено в село Спасское и похоронено в фамильном склепе вместе с прахом Андрея Рычкова.
Вспоминая П.И. Рычкова, его потомок Н. Рычков писал: «Петр Иванович был доброго, прекрасного характера и был очень хорошо образован для своего времени, знал несколько европейских языков, и любимым его занятием была литература. Несколько сундуков сочинений и заметок осталось после его смерти, но их даже никто не побеспокоился разобрать и рассмотреть, и только уже впоследствии теперешние владельцы с. Спасского наконец вспомнили о них и, не рассмотрев, велели всеми оклеить под обои стены отделываемого ими дома. Из числа его рукописей какими-то судьбами уцелели его неоконченные семейные записки и записки о пчеловодстве в Башкирии. В числе прочих бумаг истреблена также переписка Петра Ивановича с Державиным, и уцелело только одно короткое письмо в стихах, посланное Державиным к своему старосте в деревню, написанное рукой поэта. Вот оно:
Почти смиреньем горделивца,
Пощечиной уйми сварливца,
Подмаж судейских скрип ворот,
Зажми собаке хлебом рот,
Пойми бумаг приказных склад –
То все дела пойдут на лад.
