Книги, увидевшие свет в издательстве «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей», по праву вызывают большой читательский интерес. И вот перед нами новая книга — «Дмитрий Лихачёв», вышедшая из-под пера руководителя СП Санкт-Петербурга, известного прозаика В. Попова.
Во вступлении говорится: «Много замечательных лиц мелькнуло в бурной истории последних десятилетий. Возникали и исчезали всё новые “властители дум”, популярнейшие политики, которые, казалось, вот-вот создадут справедливое общество. Но бесспорная, безупречная истина, ясность идеала связаны в нашем сознании лишь с именем Лихачёва. <…> Именно в нём собралось всё лучшее, что ценится нами».
Сейчас, когда благодаря свободе слова мы можем узнать многое из того, что раньше лежало под спудом, стали известны многие факты из жизни великих писателей и выдающихся государственных деятелей, и мы можем проследить, если можно так сказать, эволюцию их сознания и поступков.
К примеру, А. Солженицын: «Архипелаг ГУЛАГ» — «Как нам обустроить Россию» — «Двести лет вместе» или А. Сахаров: великий советский учёный, создатель «водородной бомбы» — диссидент — автор проекта Конституции с её идеей дробления России на мелкие субъекты. Я отдаю себе отчёт в том, что подобные схемы далеки от идеала, но каждый имеет право на своё личное мнение, и это — главная заслуга демократических процессов, которые произошли в нашем обществе.
И вот В. Попов приоткрывает перед нами завесу жизни замечательного человека Д. Лихачева, заявляя: «А я напишу всё, как было!». Примем приглашение В. Попова и вместе с ним проследим жизненный путь того, кого принято называть «совестью нации».
Д. Лихачев родился в Санкт-Петербурге 28 ноября 1906 года. Учился в гимназии Императорского Человеколюбивого общества, в реальном училище К.И. Мая и единой трудовой школе (бывшей гимназии Л.Д. Лентовской), а затем, с 1923 года, в Ленинградском государственном университете.
За участие в работе студенческого кружка, названного «Космическая академия наук», 8 февраля 1928 года Д. Лихачев был арестован. В политической тюрьме на Шпалерной в вину ему ставили его доклад, сделанный в их обществе — «О старой орфографии», усматривая в нём неприятие Д. Лихачевым новой жизни. И далее, как пишет В. Попов: «Интенсивная интеллектуальная жизнь продолжалась и в камере, поскольку за неё и сажали, публика здесь собралась весьма просвещённая. Образовался своего рода “выездной научный семинар”. “Доклады” и “конференции”, проходившие на Шпалерной, отличались особой научной смелостью, дерзостью, парадоксальностью. “Свобода мысли” давала возможность почувствовать своё превосходство над этими ничтожествами, что держали их здесь». Приговор — 5 лет с отбыванием наказания в Соловецком лагере особого назначения. Мы не будем здесь пересказывать ужасы лагерного быта, они общеизвестны, лишь скажем о том, что Д. Лихачев всё это изучал, осмысливал, записывал. Он на Соловках написал «Советы идущему по этапу», приобрёл огромный жизненный опыт и верных друзей, которые помогали ему пережить нечеловеческие условия жизни. Но было и что-то «светлое». В. Попов пишет: «Соловецкий лагерь, хоть и созданный на погибель всего незаурядного, как ни странно нуждался в умных людях. Какая-то организованность там должна была быть. Начальству был нужен отчёт, “витрина”, “результаты перевоспитания”, полезная деятельность и даже доход — и никто, кроме умных людей, этого сделать не мог. В лагере были музей, театр, своё хозяйство, культурно-просветительская часть, включая актёров, музыкантов, администраторов, должная изображать “перевоспитание опасных преступников”.
И в лагерной жизни Д. Лихачева произошёл важный поворот: друзья устроили его на работу в «Криминологический кабинет», где после тяжёлой, грязной работы он смог заниматься тем, чем он занимался всю жизнь — анализом текстов. Как пишет В. Попов: «В связи с новой работой он оказался и в замечательном Соловецком музее, где занимался составлением описи потрясающих икон, уцелевших здесь словно чудом.
Как только он получил разрешение покидать территорию кремля, он начал изучать Соловки как почти сложившийся учёный. В его бумагах есть план, на котором изображены и охарактеризованы все исторические и современные строения на острове».
И всё-таки Д. Лихачев однажды едва не погиб. В. Попов пишет об этом так: «Сам Лихачёв благодаря чуду (или характеру?) избежал расстрела. Ему повезло: когда за ним (выделено мной. — В.Ш.) пришли в казарму, его там не было. Он был в комнате, которую сняли его родители, приехавшие к нему на свидание, и друзья нашли его там и успели предупредить. Сказав родителям, что его срочно вызвали на работу, он пошёл на дровяной двор и спрятался между поленниц.
Страшная “расстрельная норма” в 300 человек в ночь 29-го была выполнена. Лихачёв уцелел и вернулся к родителям». Сохранилась фотография Д. Лихачева с родителями, сделанная после той страшной ночи.
То, что В. Попов называет чудом, я бы осмелился назвать Божьим промыслом. Я уже 8 лет езжу на Соловки, исходил их вдоль и поперёк и потрогал руками почти каждый камень в узилищах. И потому смею утверждать: спрятаться на Соловках НЕВОЗМОЖНО. Для нас будущего великого учёного сохранило Провидение — иначе как объяснить тот факт, что «тупоголовые гэпэушники» не только не составляли «расстрельных» списков, но даже не знали, кто и где находится на этом маленьком пятачке северной земли и ведать не ведали, кто и чем там занимается.
Одно знаю точно, если дерзаешь прикоснуться к этой страшной теме, нужно быть предельно убедительным — не все у нас верят в Бога и чудеса. В противном случае велик риск превратить эту великую трагедию в фарс. К примеру, мне на Соловках попала в руки книга некоего иерея Иоанна, который, видно, в состоянии помутнения разума или, перепутав число убиенных с количеством выловленной соловецкой селёдки, чёрным по белому написал, что на Соловках было уничтожено более 3-х миллионов невиновных, забыв при этом даже упомянуть об одиннадцати умученных православных епископах.
Не менее чудесным выглядит освобождение Д. Лихачева с Соловков. В. Попов пишет: «Его (Д. Лихачева. — В.Ш.) “подельник” (хотя слово “подельник”, как правило, применяется к уголовным преступникам. — В.Ш.) по “Космической академии” Федя Розенберг на Беломорканале, на Медвежьей Горе, оказался на хорошей счётной должности и прислал вызов Лихачёву “как выдающемуся бухгалтеру”». Я здесь солидаризируюсь с В. Поповым — ну разве не чудо: один осуждённый по политической статье присылает «вызов» другому осуждённому по политической статье, и администрация СЛОНа переводит Д. Лихачева на Беломорканал, где жизнь «довольно терпимее, а работа интереснее». Слава Богу, что соловецкие палачи не только не читали личных дел политических заключённых, но и не смогли отличить лингвиста от бухгалтера.
Д. Лихачев на Беломорканале был назначен диспетчером грузовых поездов и даже получил удостоверение «Ударник Беломорстроя». В начале августа 1932 года он был досрочно освобождён и вернулся в Ленинград.
В Ленинграде Д. Лихачев сначала работает на должности литературного редактора ГОСИЗДАТа, а в 1934 году его переводят на должность учёного корректора издательства Академии наук. В 1937 году (во время пика репрессий) при посредничестве наркома юстиции Крыленко Д. Лихачев получает из НАРКОМЮСТа письмо о снятии судимости. В этом же году Д. Лихачев начинает работать в ИРЛИ (Пушкинском доме) в Секторе древнерусской литературы.
Здесь он становится кандидатом наук. В. Попов пишет: «11 июня 1941 года, продолжая жить с родителями и дочерьми в коммуналке, с краном на кухне, с проституткой за стеной, Лихачёв защитил кандидатскую диссертацию на тему “Новгородские летописные своды XII века”». Грянула война.
И тут я пришёл в состояние полной растерянности. Автор книги — В. Попов, ссылаясь на то, что он читал воспоминания Д. Лихачева о блокаде, частенько не «кавычит» текст и не выделяет его курсивом, и потому не всегда понятно, говорит он от своего имени или пересказывает автора воспоминаний. И здесь я делаю допущение, что автор книги говорит от своего имени, поскольку из уст Д. Лихачева, награждённого медалью «За оборону Ленинграда» мне бы услышать такое было бы крайне неприятно. В. Попов пишет: «Все отвратительные свойства советской власти с началом войны особенно обострились. Было ясно, что забота о людях никоим образом не входит в планы начальства и надо самому думать, как спастись.
Несмотря на запугивания властей, резко пресекавших «панику», он (Д. Лихачев. — В.Ш.) запасся крупой, картошкой, несколько раз зайдя в аптеку, купил 11 баночек рыбьего жира: без него девочки бы не выжили. Насушил целую наволочку сухарей. Потом он проклинал себя: “Почему не додумал до конца, почему не запас больше?”. Власть словно изощрялась в том, как “надёжней” мучить людей. В лагере уничтожали “врагов народа” — блокада словно специально готовилась для массового уничтожения своих. Кольцо блокады сжималось, а из города по чьему-то приказу эшелонами вывозили продовольствие.
Некоторые категории людей, словно специально были обречены на гибель — хотя ничего “антисоветского” в них вроде бы не было. Сразу, как только замкнулось кольцо блокады, к голодной смерти были приговорены командированные, оказавшиеся в городе не просто так, а по важным государственным делам. Тем не менее, карточки им не выдавались, и им пришлось умирать. Не было шансов выжить и у крестьян, которые хотели спастись от немцев в городе, но в город их не пустили: телеги с людьми так и стояли кольцом вокруг Ленинграда.
Не лучше власть обошлась и с рабочими Кировского завода. Уж, казалось бы, их надо особо беречь: ведь рабочий класс, кажется, объявлен главным классом нашего государства. Однако рабочих Кировского завода из-за близости фронта выселили из их квартир возле завода — и бросили. На новом месте карточек им было “не положено”, и они стали умирать первыми. Плевать! Что именно государство — главный “враг народа”, в блокаду проступило особенно чётко. И именно Лихачёв не побоялся написать об этом со всей ответственностью. Именно он проявил наибольшую смелость — поэтому и стал главным авторитетом страны.
По всем учреждениям была объявлена обязательная, якобы добровольная, запись в народное ополчение. Отсутствие оружия (одна винтовка на десятерых) скрывалось — военная тайна! Массовая гибель ополченцев тоже преподносилась с пафосом.
В самом институте шли массовые увольнения сотрудников — списки присылал новый директор института, который сам жил в Москве. Списки увольняемых (вывешиваемые время от времени в вестибюле) были, в сущности списками смертников. Люди сразу же лишались карточек и быстро умирали.
Эти беды Лихачёва обошли. Он, как опытный зек, как мог, приготовился к невзгодам. Ходил в тёплом романовском полушубке (память о Соловках), с крепкой палкой, подаренной академиком Орловым. По здоровью, убитому каторгой, в армию его не забирали.
Зато он оставил самые точные, самые глубокие, самые бесстрашные (и самые страшные) воспоминания о блокаде. Он не работает на советские мифы, как это делали большинство пишущих, он пишет так, как было на деле. Миф о доблестных защитниках города, конечно, имеет свои основания — но Лихачёв пишет и о том, как моряки с кораблей, которые стояли у набережных и стреляли из орудий по врагу, заходили в музей Пушкинского Дома, разбивали стёкла шкафов и “заимствовали” ценнейшие экспонаты. Самые точные свидетельства об этой эпохе (как и о предыдущих и последующих) — именно лихачёвские…»
Первым делом хотелось спорить, опровергать, но я лишь задохнулся от омерзения, настолько чудовищно было прочитанное. Хорошо ещё, что автор не заставил своей волей моряков-балтийцев расстреливать из человеколюбия голодающих и умирающих людей. Хотя в этом можно усомниться, не совсем понятно по какому «врагу» били краснофлотцы. Надеюсь, что они всё-таки у В. Попова били по фашистам.
Моего деда — Ивана — расстреляли в Карлаге, отца после фашистских концлагерей загнали туда же. Я родился в Караганде. Но на Пискарёвском кладбище лежат мои родственники, а жена моего дяди всю блокаду проработала в блокадном детском садике. Она, слава Богу, в свои 90 лет жива и пребывает в разуме. Я читал её воспоминания. Я дружил с писателем Д. Алем (Альшицем), ушедшим со всем своим курсом добровольцем на фронт и всю войну провоевавшим на Ленинградском фронте. Из четырёхсот его сокурсников немногие дожили до Победы. И потому я не могу принять того, что писатель В. Попов использовал написание книги в серии «Жизнь замечательных людей» о Д. Лихачеве для того, чтобы выплеснуть на страницы свою ненависть к Советской власти, плюнуть на могилы павших и оскорбить память прошедших через военный, блокадный ад. Не Советская ли власть спасла Д. Лихачева и его семью, вывезя их в июне 1942 года из блокадного Ленинграда в Казань?
И всё-таки меня как литератора интересовала работа Д. Лихачева в Пушкинском доме. В 1946 году Д. Лихачев был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» и в скором времени вернулся в Ленинград, где стал работать в Пушкинском доме.
О работе Д. Лихачева в Пушкинском доме В. Попов пишет обильно, перечисляет множество фамилий и многим выражает благодарность за помощь в написании книги. Но если об одних он пишет длинно и в превосходной степени, то о других, походя, и не особенно лестно. К примеру, почти два десятилетия возглавлявший Пушкинский дом Н. Скатов удостоен следующей характеристики: «Директор института, уважаемый Н.Н. Скатов, скорее, был соперником Лихачёва — и это можно было понять. Много раз Лихачёву предлагалось стать директором института.
И все понимали, что при реально существующем директоре института главный тут человек — Лихачёв! Если понадобится — он отменит и решение директора!
Н.Н. Скатов, который и в силу научных своих вкусов и привязанностей больше склонялся в сторону «славянофилов», к какому-то юбилею решил переоборудовать директорский кабинет, оформив его соответственно названию института — Институт русской литературы — в сугубо русском стиле. Предполагались резные скамьи, может быть, коромысла и что-то ещё.
Это было уже делом почти решённым, имелись эскизы и чертежи. Многие сотрудники сочли это нецелевым использованием средств, и кроме того, безвкусицей… Но воздействовать на директора мог только один человек, и — делегация отправилась к Лихачёву. Тот выслушал, поднялся, тихо (никаких криков не доносилось), переговорил со Скатовым — и идея директорского кабинета в псевдорусском стиле канула в Лету.
Когда “истинные патриоты” ещё и добились того, что в институте то и дело стали появляться священники в чёрных рясах, в компании “заединщиков”, гордо шествующих рядом (мол, вот вам, нехристи! Истинная вера с нами!) Дмитрий Сергеевич пришёл в ярость. “До чего мы докатились!” — сказал он сотруднику. — Попы по коридорам ходят!”»
Я позвонил Н. Скатову, представился и договорился о встрече. Н. Скатов принял меня, хотя после второго инсульта его здоровье сильно пошатнулось. Мне было интересно выслушать суждения этого учёного (в Пушкинском доме до сих пор на соседних кабинетах висят таблички с именами Д. Лихачева и Н. Скатова).
Я попросил Н. Скатова рассказать об их совместной работе с Д. Лихачевым и прокомментировать то, что о нём написал в книге В. Попов. Н. Скатов долго молчал, потирая правой рукой левую сторону груди, и в сильном волнении, наконец, заговорил: «Как он мог! Всё, что написал обо мне в своей книге В. Попов — гнусная и злонамеренная ложь! Какие ещё коромысла и “заединщики”! Никаких эскизов кабинета в “псевдорусском стиле” я не только не разрабатывал и не одобрял, а даже не слышал о таковых! Очень горько, что писатель В. Попов так низко пал. Я с ним едва знаком. Не уверен, что он был знаком и с Лихачёвым. Он просто растиражировал грязные сплетни. А я ведь ещё жив. И телефон — вот он стоит. Ну, довольно о Попове — много ему чести».
Н. Скатов рассказал об их совместной работе с Д. Лихачевым, нисколько не подвергая сомнению его вклад в науку и построение новой России. Он говорил о том, что с Лихачёвым у них были нормальные рабочие отношения. Конечно же, были и трения. К примеру, Н. Скатов категорически отверг предложение Д. Лихачева закрыть Пушкинский Дом. Он показал мне письмо Д. Лихачева, в котором сказано (ксерокопия письма в редакции «ЛГ»): «Дорогой Ник. Ник.! Согласитесь, что только закрытие здания Пушкинского Дома побудит решить проблему с безопасностью. Если пожарные (как они мне говорили) предлагают закрыть, то это для Вас даётся прекрасный шанс спасти институт, себя. Ваш Лихачёв». Н. Скатов так прокомментировал это письмо: «Никакие пожарники ко мне как к директору не обращались. А если бы я прислушался к настоятельному совету Лихачёва и надумал спасать себя, то Пушкинский дом прекратил бы своё существование. Нужно было бы увольнять всех работников и ставить под угрозу сохранность бесценных раритетов. Я хорошо помнил, как после закрытия библиотеки Академии наук СССР там случился поджог».
Иногда разногласия Лихачёва с культурной общественностью города достигали шекспировского накала. Передо мной письмо в газету «Правда» (ксерокопия письма в редакции «ЛГ»): «В связи с поступающими до сих пор вопросами и возникающими недоразумениями считаем необходимым информировать общественность в следующем. Судя по опубликованной в “Правде” стенограмме, 3 октября 1990 года на встрече Президента СССР с деятелями культуры, Герой социалистического труда, народный депутат СССР, Председатель Советского фонда культуры академик Д.С. Лихачёв заявил: “Воспользовавшись болезнью директора Эрмитажа (Б.Б. Пиотровского, ныне покойного), трудовой коллектив взял на себя право распоряжаться национальными ценностями культуры”, “У меня в Пушкинском Доме заключили договор с сотрудниками подводных лодок на приоритетное использование рукописей Пушкина, Достоевского, Салтыкова-Щедрина” и на их охрану, а в Библиотеке Академии наук “продают дублеты ценнейших книг на Запад, антикварам”.
Во всех этих заявлениях нет ни слова правды, что и подтверждено проверками, на которые отвлекаются десятки людей, для работы в бесконечных комиссиях. При этом ответственности за дезинформацию никто не несёт. Кстати, опиравшаяся на подобные сообщения о распродаже библиотечных дублетов “Московские новости” принесла публичные извинения.
Вряд ли даже реальный, надеемся, вклад Д.С. Лихачёва в развитие культуры оправдывает некоторые его беспочвенные и подчас некомпетентные суждения. Изрекаемые к тому же с полной безаппеляционностью. Тревожит, что подобные ложные обвинения (по сути дела в уголовщине) возникают в устах человека, беспрерывно толкующего об интеллигентности, нравственности, порядочности и т.п. Тревожит голосом не будущего, а прошлого.
Вообще же говоря, в последние годы при помощи части СМИ совершилась странная канонизация одного человека в сфере культуры. Как известно из того же прошлого, культы личностей будь то в политике или науке, не идут на пользу. То же относится и к культуре. Чем скорее здесь наступит отрезвление, тем лучше.
Директор Государственного Эрмитажа В.А. Суслов, директор Института русской литературы (Пушкинский Дом АН СССР Н.Н. Скатов, директор библиотеки Академии наук СССР В.П. Леонов».
Досадно, что В. Попов при написании книги о Д. Лихачеве проявил тенденциозную идеологически окрашенную избирательность и нарисовал нам портрет «полубога», одного слова которого хватило для того, чтобы остановить губительный поворот северных рек, хотя широко известно противостояние этому губительному проекту многих известных писателей и общественных деятелей. Не меньшей неудачей здесь выглядит и вторжение В. Попова в семейную жизнь Д. Лихачева. Это личная, семейная жизнь, и вряд ли стоило, следуя новомодным телевизионным тенденциям, предавать огласке то, что для настоящего интеллигента не подлежит разглашению. Но если так случилось, то следовало бы упомянуть и об опубликованных в журнале «Наше наследие» четырёх письмах Д. Лихачева, которые бы могли дополнить картину личности героя книги. Хотелось бы, чтобы на страницах книги произошла встреча читателей с живым человеком, со всеми его взлётами и неудачами, с его поступками и словами — он этого достоин. Как бы интересно могло получиться: Лауреат Сталинской премии 1-ой степени — Герой Социалистического труда — кавалер ордена Андрея Первозванного — теоретик воспитания «человека мира». Но не случилось.
Мне, признаюсь, было очень тяжело высказываться по поводу книги В. Попова, ведь он мне её подарил сам, снабдив автографом: «Владимиру Ивановичу Шемшученко — великолепному поэту и замечательному человеку от автора. В. Попов».
Но молчанием предаётся Бог.
