— Александр Юрьевич, значительная часть Вашего творчества посвящена православной тематике. Почему?
— Потому что я считаю себя православным человеком. Грешным, наломавшим в жизни немало дров, но православным. Я люблю повторять, что православная тематика это не только изображение святых, священников, монахов, церквей… Православие растворено в лучших и самых светлых произведениях русской литературы. Оно и в «На войне как на войне» Курочкина, и в «Красном вине Победы» Носова, и в рассказах Шукшина, и во многих других истинно русских книгах.
— А есть ли сегодня в обществе потребность в православной литературе?
— Об этом свидетельствует читательский интерес. Ни для кого не секрет, что православные издатели сейчас одни из процветающих. Даст Бог, придет время, когда рухнет вся эта нынешняя детективщина. Хотя и среди книг, попадающих в разряд православных, немало откровенно бездарных. А бездарная православная литература наносит подчас не меньший вред Православию, чем атеистическая. Но есть отец Тихон (Шевкунов), отец Николай Агафонов, отец Ярослав Шипов — замечательные писатели. Есть Николай Коняев, Андрей Воронцов, Наталья Романова и другие, у которых много прекрасных и истинно православных произведений.
— На какую аудиторию рассчитаны Ваши произведения?
— Я пишу для людей добрых, любящих, думающих. Для тех, у кого есть дело жизни. Для тех, кто верит в Бога или стремится к вере. Для тех, кто любит жизнь, радуется ей и с надеждой встречает каждый новый день.
— Какие свои произведения Вы можете выделить и назвать «любимчиками»?
— Любимчиками они становятся по прошествии времени. Могу выделить произведения, которые считаю главными: романы «Поп», «Господа и товарищи», «Похоронный марш», «Тамерлан», «Державный», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», книгу «Московский Златоуст» о святителе Филарете (Дроздове), повести «Заблудившийся БТР», «Гибель маркёра Кутузова», «Надпись на стене», некоторые рассказы. Труднее всего мне работается сейчас над книгой о Святейшем Патриархе Алексии II. Виной всему неустроенность в быту (надеюсь, что временная), необходимость искать заработок. Но многие лучшие писатели работали, не имея материального и квартирного благополучия… Главное, чтобы в жизни была любовь, чтобы рядом был любимый и любящий человек, способный делить с тобой любые трудности и неурядицы.
— Расскажите немного о том, как Вы работаете: легко ли Вам пишется, что Вас вдохновляет…
— Пишется мне чаще всего легко. Но и с трудностями тоже доводилось сталкиваться. Например, когда я писал роман «Господа и товарищи», посвящённый событиям осени 1917 года в Москве, мне очень трудно было не встать на чью-то одну сторону — красных или белых. Мне это не удалось, и я оказался на стороне белых, прекрасно понимая, что они не заслуживали победы, что у красных была та животная историческая сила, которая в итоге одолела. Мне было жаль мальчиков-юнкеров, и я воспел их гибельный подвиг. Этот роман я писал в сомнениях и муках, но и одновременно с огромным упоением.
А вдохновение приходит во время работы. Войдя в новое произведение, я летаю в нём, как птица в небе, плаваю, как рыба в воде. Трудности, как уже было сказано, вызваны чаще всего обстоятельствами быта. Но мне жаль тех «писателей», которые, имея благополучие в жизни, не имеют благополучия в творчестве.
— К какому художественному методу Вы себя причисляете? Как относитесь к постмодернизму?
— Причисляю себя к реализму. Но не в понимании Белинского. Он «прищемил» русскую литературу, заставив её служить только «маленькому человеку». Я за героический реализм, за высокую литературу, в которой главным героем должен быть Герой. Пусть на каком-то скромном участке. Герой своей страны, своего дела, своих близких. Кроме того, мой реализм несёт в себе черты христианской мистики. А стало быть, это уже не просто реализм… К тому же следует учитывать, что само слово «реализм» сегодня стремительно девальвируется под влиянием новых понятий типа «реальные пацаны», «реалити-шоу» и т.п. Поэтому нужны какие-то новые определения для современной русской литературы, придерживающейся традиционных классических форм и принципов.
А что такое постмодернизм, я не знаю и знать не хочу. Однажды кто-то и меня назвал постмодернистом. Я не понял, хотели меня оскорбить или похвалить…
— Вы уже назвали несколько имен современных отечественных авторов, чье творчество Вам близко. Кого еще Вам хотелось бы упомянуть?
— Добавлю Михаила Попова: у него есть интересные вещи, и будут ещё написаны. Добавлю Алексея Варламова, который всё интереснее и интереснее работает в жанре биографической прозы. Также есть Сергей Михеенков, отец Владимир Чугунов, Владимир Пронский, Александр Трапезников. Жду какого-то нового всплеска, нового поворота от Юрия Полякова.
— А кого выделяете среди молодых, еще не известных широкой публике писателей?
— Я бы назвал имена тех, кто недавно окончил Литературный институт или ещё учится в нём. Просто потому, что я там преподаю. Мне хочется верить в эти имена, но боюсь их раньше времени объявлять. Им ещё предстоит завоевать право называться настоящими русскими писателями.
Вопросы задавала Елена Миронова,
студентка журфака МГГУ им. М.А. Шолохова.
