Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями!
Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство?
Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем;
поля ваши в ваших глазах съедают чужие;
все опустело, как после разорения чужими...
Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих,
перестаньте делать зло.
(Плач Ис. 15)
Вряд ли кто из озабоченных нынешним состоянием наших дел станет отрицать тот факт, что перманентный кризис, длящийся у нас многие десятилетия, имеет системный характер и являет собой результат всеохватного кризиса собственной идентичности. Думается, его тотальность и глубина носят глубоко личностный характер и определяются прежде всего духовным фактором, т.е. утратой себя, способности к самоопределению, нигилистическим отношением к себе и миру, навязанной нам растерянностью общества и нации. Третья мировая (информационно-идеологическая) война, давно уже ставшая очевидным фактом, приняла тотальный характер; ее мы проигрываем по всем параметрам и направлениям.
Дело не в ветхости идей и идеологий, а в ориентации на человека толпы, на средне-статистическую единицу. Рудименты общинно-родовой мысли смешались у нас с незрелым личностным сознанием. Россияне продолжают жить в атмосфере «круговой поруки», личной безответственности, кляня власть, время, климат, Бога, жену, которую Он «дал», но не себя. В этом самый высоколобый интеллектуал недалеко ушел от дремучего неандертальца, живущего в его душе. Мы демонизируем (а не освящаем) среду, которой поклоняемся, как идолу. Мир и миф по-прежнему имеют над нами свою несокрушимую магическую власть. Мы — все те же идолопоклонники, какими вышли из недр природы, не разорвав родовой пуповины. Только теперь она нас не питает и поддерживает, а душит удавкой. Речь, конечно, идет не о разрыве связи, но — о ее переосмыслении, переструктуризации. Стыдно, в самом деле, вечно оставаться беспомощными детьми!
К населению и властям всех мастей претензий нет: мертвые сраму не имут! Вопрос к «совести нации»: когда же научимся отвечать хоть за себя? Или вопрос уже не по адресу, запоздал?
Западная идеология (не менее ветхая и ограниченная) обращена к индивиду, хотя бы формально признаваемому за личность, за сверх-ценность. Наша же «пропаганда и агитация», привычно обращенная к «народу» (т.е. безликой массе), получает соответствующий обратный отклик. И если результат не провальный, то это свидетельствует лишь о качестве «народа», оправдывающего такое к себе отношение, а не о качестве обращения. Диалог власти с народом — это диалог слепоглухонемых. Каждый имеет все, и именно то, чего заслуживает: мы имеем их такими, какими «родили»; они имеют нас отвечающими себе и их запросам. Общество же (т.е. средне образованный слой населения) являет собой картину едва ли не более безотрадную, чем т.н. власть и т.н. народ. Такая парадоксальная гармония диссонансов, всеобщего недовольства друг другом (и лишь иногда, отчасти, и собой).
[*В конечном счете, дело не в экономической разрухе, а в культурно-идеологической дезориентации, деморализации, в выборе целей, с которыми мы так и не можем определиться. В этой не решенной нами уже четверть века проблеме необходимо ясно отдавать себе отчет. Надо, наконец, понять — кто мы, к чему стремимся, какие приоритеты для нас жизненно определяющи и какими путями нам следует двигаться? Без понимания этих доминант нашего бытия движение вперед невозможно, мы останемся обречены на очередную стагнацию и вымирание. Выбор у нас невелик; и ошибиться в нем нам нельзя.]
По сути, за глобальными проблемами стоит в качестве определяющего ситуацию — исключительно и именно личностно-антропологический, или, что то же самое, ценностно-аксиологический фактор. Вот неотразимо простая и роковая для нас в своей неразрешимости мысль. В качестве альтернативы ей предстает — идея сильной власти, Империи, общественного блага. Эта идея кажется нам привычней и ближе, за века нашей истории мы с ней сроднились. Но, как показывает опыт, она не бесспорна. Как известно, то, что лежит на поверхности и рядом, плохо лежит; самые простые решения и пути, как правило, наиболее проблемны. Похоже, проблема не в выборе той или иной позиции в качестве оппозиции противоположному, а в иерархическом сопряжении их.
Казалось бы, Западу удалось решить эту проблему сочетания несочетаемого — демократического общества, общего блага на основе военной мощи и экономического благополучия и личной политической и финансовой независимости граждан, безусловно, только законопослушных. Но внешнее благополучие и очевидное равновесие — все же довольно шаткое. Это признают сами западные политики, да и граждане. Существуют угрозы ему не только внешние — в виде терроризма, воинственного ислама, но и внутренние — социальное напряжение по национально-расовому признаку, не говоря уж о проблемах личностно-психологических. Ясно, что путь Запада — внешне более взвешенный и продуктивный — тоже не панацея. И чем далее, тем более это становится очевидно; угрозы ему удается сдерживать все с большими усилиями и затратами энергии и ресурсов. Понятно, что необходимо искать третий, царский путь — достижения гармонии между общим, псевдо-демократически сведенным к механической коллективности, и частным, сведенным к индивидуальному.
На Западе роль, регулирующую личные и общественные интересы, играет абсолютно безликий Закон, слепая богиня Фемида. Здесь вроде бы работает принцип равной для всех справедливости. Перед ним, как Богом, все равны. Но есть более «надежный» все-уравнивающий и более гибкий к различным жизненным ситуациям критерий — деньги. Вот перед ними все, действительно, равны.
Закон лишь камуфлирует нестерпимое для человеческого сознания положение, создавая иллюзию всеобщего равенства перед ним. Человеческими отношениями правит все тот же закон джунглей, но чуть смягченный нормами гуманности и справедливости, правосудия. Наиболее заметно это в отношении к чужим, и особенно — на чужой территории. Принцип отчуждения здесь наиболее очевиден.
Нет необходимости пространно доказывать очевидность нарисованной здесь картины нравов и отношений; природа человека всегда и везде, в принципе, неизменна; частные случаи лишь оттеняют это общее положение. Сейчас мы ведем речь о другом: об уточнении глубинных истоков такого положения, о поиске альтернативы существующей парадигме. Речь идет о возможности смены характера и принципа отношений между людьми, явлениями, категориями и пр. Одно дело — исходить из постулата: поступай с Другим, как хотел бы, чтобы поступали с тобой; и другое — увидеть пути реализации принципа и пытаться его реализовать. Изменить существующее положение трудно, но реально: следует сменить ценностные ориентиры в сознании; и это труднее всего осуществить на практике. Но для начала ситуацию, ее истоки, причины, пути изменения необходимо хотя бы осознать.
1. О нынешнем состоянии личности и общества, Церкви и государства.
С конца 70-х мы живем в состоянии всеохватного оползня (от политики до науки), требующего смены мировоззрения. Вроде бы в 90-е мы уже перешли от государственно декретируемого атеизма к признанию прав за религией, от монологических форм общения к релятивистскому его типу, от тотальности к демократии! Казалось бы, чего еще хотеть в условиях почти безраздельной свободы? Но дело в том, что произошла смена идеологий, а не мировоззрения. В основе своей мир и наше отношение к нему остались неизменны. Мы — заложники прежних своих представлений о себе и мире, о своей роли и месте в нем.
Рассмотрим пока один аспект нынешнего социально-политического положения: отношения Церкви и государства. Вспомним, как все начиналось 20–25 лет назад. Какие были ожидания перемен! Много было трудностей, преодоление инерции в себе; но было и вдохновение, вера в одолимость препятствий. Да, за это время было построено и восстановлено, возвращено большое количество храмов; в них пришло новое поколение верующих. Образовались приходы, изменился их состав и качество веры. Но не погас ли энтузиазм? Не охладела ли душа, не формализовались ли отношения с Богом? Ведь Церковь не в бревнах, а в ребрах! Как и почему, в силу чего происходит угашение духа, попробуем понять.
Понадобилось всего пол-тысячелетия со смерти преп. Сергия (самой духоносной, светлой личности нашего церковного, национального, сословно-государственного подъема) до полной сначала духовной (к 1912 г.) деградации, а затем и социально-экономической, государственной и личностной дегенерации (к 1992 г.). Но 20 лет назад возникла надежда на новое возрождение. Сегодня, кажется, она утрачена окончательно.
[*Нас ввергли в безумие, энтропию рынка, что исключает культ души, личную и творческую свободу, подменяя их в угоду плоти культом потреблением. Цель очевидна — поделить территорию и недра, перекроить карту мира. Это все та же старая идея имперского господства, но достигаемая политико-экономическими средствами и информационной агрессией; а главное, уже в обход Бога, изгнание Его из мира. Безумие заключалось в вере, что рынок сам все упорядочит, из хаоса родится космос, из безобразия — красота, от бомжа — принц. Такое могло придти на ум лишь окончательно свихнувшимся на тезисе «знание — сила» и своей «избранности» позитивистам, типа бурбулисов, гайдаров, чубайсов, хакамад. Это все та же утробная вера иудеев в хилиазм, в возможность рая на земле (ее наследуют маргиналы и проходимцы всех мастей, начиная с гностиков, тамплиеров, сектантов, масонов, либералов, якобинцев, чекистов, пр. — несть числа, имя им легион).]
Эта наивная вера в общее благо имеет, безусловно, родо-племенные, языческие истоки; поэтому она везде легко находит себе почву, приживается, отвечая чаяниям легковерной, малодушной массы, живущей инстинктом: минимум затрат от меня, максимум выгод — мне (вспомним леню голубкова, какой типаж!). Рай возможен, но даже и на небе — не для всех.
Возникает вопрос цены, условий входа в «мировое пространство» рынка? Нам отвели роль сырьевого придатка, говоря: вводите нормы демократии; т.е. экспансию мирового капитала, ту же идею цезарепапизма для избранных. Нам обещают вхождение нашего образования в изжитый самим же Западом Болонский процесс. Вполне очевидно, кому это нужно в ситуации, когда Европа сидит на нашей нефтяной и газовой, а мы — на их долларовой игле.
Более высокая цена за идею примата «общечеловеческих ценностей» (миф, подменяющий универсум личности, Христа культом частного интереса и Цены) — это утрата себя, своей идентичности, самодостаточности. Она превращает мир в «гибрид дойной коровы и пожарной команды», в инструмент наживы ради наживы, при которой жизнь личности лишается цены и смысла, неизбежна девальвация всех человеческих ценностей. Запад постоянно ищет баланс между интересами наций и национальных государств и интересами межнациональных финансовых корпораций. Мы со своей непредсказуемостью в тщательно выверяемый баланс кредита и дебета, вложений и прибыли плохо пока вписываемся.
Бердяев в книге «Падение священного русского Царства» заметил, что глобализм есть… «деградировавший потомок дурно понятого интернационализма». А демократия — оборотная сторона тоталитарности. Мы прежде сидели на одних граблях, нынче нас подсаживают на другие… «нового мирового порядка», объявленной эры Водолея, т.е. пост-христианства, все той же Империи! Только теперь это не империя Духа, и даже не — Силы, а власти золотого тельца, все обезличивающего, обесценивающего, обессмысливающего. Как известно, в истории трагедия повторяется в виде фарса. Мы, не изжив одну форму, бездумно перешли к другой. Эта эклектика зовется траги-фарсом. Неужели мы не заслужили иного? — Безусловно, каждый имеет по заслугам! Мы имеем именно то, образ чего формирует нашу личность, душу, наш образ мысли и жизни.
Нынче властная элита вспомнила о национальной идее. В чем она? Каждый ее понимает по-своему. Для власти — это идея власти. Истинная же русская идея не отвечает ее интересам, поскольку идея нации — это Зов, явленный через ее историю и культуру. Для власти же культура — лишь инструмент, часть идеологии. Вот и корректируют ее лозунгом национальной гордости. А под шумок дары цивилизации подменяют стоками западной канализации, то превознося лже-кротость (на деле — лакейство), то взывая к национальному достоинству (в виде чванства). Это при том, что мы — уже лишние у себя дома.
Мы вновь, конфессионально и геополитически оказываемся между двух огней — террором ислама и цивилизационной экспансией. Но самое страшное не в них, а в нас самих; мы раздираемы изнутри, раздваиваемся между гордыней и самоуничижением. Мы сами загоняем себя в ситуацию проигрыша; капитулируем морально и интеллектуально. Этим пользуются наши заклятые друзья.
Нет резона замыкаться в идее национальной и религиозной исключительности, поскольку «третий Рим лежит во прахе»; хотя эти идеи национального мессианизма продуктивны. Но они были хороши в 19 веке, при становлении национального и общественного сознания. Всему — свое время! И с идеями надо быть осторожным; ведь древние знали: «Когда в словах ложь… тогда народу некуда поставить ногу и не к чему приложить руки». И главное в этой ситуации — не терять историческую память, со-весть и голову! Конечно, любая власть — от Бога … по нашему достоинству, во искупление наших грехов, во испытание нам.
2. Страна с непредсказуемым прошлым: чревобесие «демократии». Пушкин о «свободах».
Вопрос связан с тем, что идет беспрецедентное сближение Патриархии с Кремлем. Такая квази-«симфония» выглядит весьма опасной. В истории еще не было случая, чтобы Государство, Система не подмяли под себя общество, церковь, нацию. Кажется, мы на эти грабли уже не наступаем, а c наслаждением садимся. Извращенный «византизм» выгоден Кремлю. И это понятно. Он удобен (временно) и Патриарху. Но для Церкви — это страшная опасность духовного разложения, отхода от Христа. Неужели одного Февраля и Октября и всего за этим последующего нам еще мало? Кажется, даже Никон, в свое время подыграв Тишайшему, пытался выйти из этой игры. Но все уже было непоправимо. Мы ту же игру продолжаем. Кровь миллионов мучеников ничему нас не научила. Боюсь, в катакомбы люди будут уходить не от Империи (ее вряд ли уже восстановить), а от Патриархии. Это неминуемый раскол, пострашней прежнего!
Но пока у нас еще есть — наша культура, наша Церковь; пока еще Русская, а не россиянская (хотя угол наклона в эту сторону уже вполне очевиден). И если эту вертикаль обеих властей вовремя не выправить, то нас ждет новый виток лже-византизма, его имперского угара и сервилизма, угашения духа идеей Империи. Ведь очевидно же, что цезарепапизм — обратная сторона римского папоцезаризма. Если страну превратить в рынок или казарму — она обречена! Помесь маскарада, кабака и застенка ускорит ее крах! Мы окончательно станем «страной негодяев» (по выражению Есенина).
Церковь Христова, как таковая, действительно, — малое стадо, а не золоченые купола! Это даже Бунин понимал (мои мимолетные наблюдения над «Чистым понедельником» — сизо-трупные пятна галок на куполе «слишком нового храма Христа Спасителя»!; они проступают сегодня еще отчетливей). Жутковато: Бунин видел, иерархи не хотят видеть, дорожат ценностями и целями мнимыми.
Поэтому для меня единственной ценностью в Церкви и в мире остается Лик, Личность Богочеловека. Империя, нация, народ, культура, интеллигенция, красота, даже семья (резонно ценимая славянофилами и почвенниками) — все это прах. Достоевский-публицист это ценил; но как мистик и художник знал, что это, без Христа, шаткая опора. Боюсь, мы акценты опять переносим с главного (с Христа) на факультативное, с цели — на средство.
Я достаточно долго занимался темой «русский Христос»; думаю, с метафорами лучше быть осторожней: они имеют свойство незаметно замещать Первообраз. Так у католиков произошло с «подражанием Христу». Мы идем к той же подмене, но «своим» путем — через цезарепапизм вместо папоцезаризма (хрен редьки не слаще). У нас даже хуже — мы Личность подменяем даже не образом (это было бы еще полбеды), а идеей (и не идеей Богочеловека, а имперской, национальной, народной, еще немного — договоримся и до сословно-экономической; надо ведь «вдохновить» спонсоров!). Это и есть оползень, «тихий апокалипсис». Мы в нем уже не одно столетие, не чуя того!
Похоже, мы свой пик — национальный, государственный, культурный, личностный — прошли в 1392 году, в день кончины преп. Сергия, через 12 лет после Куликова поля. Тогда наш духовный потенциал («пассионарность», по Л.Н. Гумилеву) был исчерпан. Все остальные наши всплески и подъемы — лишь рябь на воде. Господь просто не отнимает у убогих последнего их шанса, как копеечку у нищего; а мы, как дети, тешимся своим «духовным превосходством»! Мы как нация давно исчерпали себя; надежда лишь на чудо и отдельные личности (уж никак не из ведомства «духовной» и пр. безопасности; эти-то наиболее опасны).
Отдельные трезвые голоса звучат даже в Церкви! Но и их «вмонтируют» в общий хор «ликующих и праздно болтающих», праздно-шатаев (как сказал Достоевский, зная, чем обернется его проповедь, как ее упакуют «наследнички» и интерпретаторы). Показательна судьба Блока! Что в нем непререкаемо при всех его метаниях и блужданиях — это личная честность и боль. Очень хочется верить в сказанное Нектарием Оптинским о нем: «Александр в раю!» Если это так, тогда и для нас остается надежда. Иначе было бы слишком грустно. Все, что у нас осталось, — загаженная природа и развращенное население (которое давно не «народ» и даже не «россияне», а электорат, россиянцы, пригодныe для использования в корыстных целях), нефть и газ, женщины и культура. Долго ли продержимся на этом «стратегическом» ресурсе?!
Порой возникает мысль: вот дойдем до самого дна, когда опускаться уже будет некуда, — и начнем всплытие. Это удел слабых, жаждущих самоутешения. Но бездна не имеет дна! Благо имеет предел в Боге, у зла нет предела. И если возможен подъем, то для него необходима воля, усилие. Даже дойдя до дна, мы просто упокоимся на нем; пружина, вечно сжатая до предела, в итоге ломается или теряет упругость. Тешиться иллюзиями относительно себя — наша вечная забава!
С духовной точки зрения, возрождение России — дело невозможное, если не случится ЧУДА. Но Чуда надо удостоиться! Для этого необходимо ТАКОЕ осознание и покаяние! Не отдельных личностей, а всего народа и Церкви. Ни того, ни другого давно нет. Кровь мучеников искупила их личные грехи, а не историческую вину Церкви, отступившей от Христа еще при Петре! Синодальный период — это даже не добросовестное заблуждение (как в 16–17 вв.), а корыстное отступничество, трусость! То же, но еще цинично-искренней, повторилось в 1917 году, когда предали («народ» и епископы) теперь уже и Царя! Ни в этих грехах, ни в сергианстве (1927) никто и не помышляет каяться. Просто некому, т.к. основная масса — синодальники, сергиане, никодимята-экуменисты. А без покаяния невозможно очищение, требующее десятилетий! Так что исход — закономерный! Достоевский еще мог надеяться на что-то, тешить себя иллюзией чуда, но ни Феофан Затворник, ни Игнатий Брянчанинов, ни последние оптинцы на чудо не надеялись, понимая полную его незаслуженность, а значит, и неспособность оценить и принять его достойно, с благодарностью. Серафим Саровский предрекал гибель последнего Царя. С позиций церковной эсхатологии и историософии (а не их подмен) все сбылось.
Но об этом говорит и Лев Гумилев (гностик) — исчерпали ресурс времени (1000 лет) и энергии (пассионарность), т.е. иначе говоря, Бог от нас, как от евреев, отвернулся, поскольку отвернулись мы от Него. Нас ждет та же судьба, раздробление и рассеяние, растворение в мире. Для Чуда нужны основания, а тут их начисто нет! Даже если станем процветать (ракеты, ресурсы), погрузимся в еще большее скотство, какое Западу и не снилось. Нищета даже предпочтительней — по крайней мере, достойней! Может, хоть что-то человеческое сохраним в себе. От нас уже шарахаются, как от зачумленных!
Кроме тупого чиновно-холопского апломба «элиты» и низкопробного чванства низов ничего ж не осталось! Так что мы обречены на деградацию! Русский — не существительное, это было имя прилагательное к другому слову — православный. Этим гордились. Сегодня это уже имена почти нарицательные. Кажется, ниже падать некуда! Но так только кажется, ибо нет предела падению. У бездны нет дна!
На Западе ценят нашу классику. Но они не могут понять, как в нас совмещаются высота духа и низость нашей морали, быта! Они будто не догадываются, что то были иные времена и иные нравы; нынешние наши «интеллектуалы» — те же моральные люмпены и духовные маргиналы; особенно те, что «около» властей мирских и церковных! Внецерковные порой даже приличней. Ни церковь, ни нация — не гарантии качества. Качество личности проверяется лишь критериями личности! Другие точки отсчета здесь не работают.
[*Возможна ли симфония между государством, цинично исповедующим материальное благополучие любой ценой, и той Церковью, что не от мира сего?! Морально-духовные и культурно-исторические утраты для Нее уже невосполнимы: утрачено доверие миллионов верующих и сомневающихся. При этом возникает опасность раскола в самой Церкви.
И в катакомбы будут уходить не столько от империи, сколько от нынешней Патриархии, не имея возможности утолить духовную жажду внутри, в пределах современной Церкви. Стяжание, сегомирность, потребительство, прагматизм (в виде тенденций идейного экуменизма и филетизма) — вот две самые опасные ее язвы сегодня.
Церковь, выбирающая в пользу Империи в ущерб Лику, это церковь Инквизитора; она неизбежно обречена.]
Кризис, якобы идущий с Запада, скрыт в нас; потому он столь и успешен, что закон джунглей стал законом жизни в обществе потребления, созданном сверху. И потому ждать милостыни от политтехнологов унизительно и бесполезно («не надейтесь на князей человеческих»); у них свои заботы.
Драму личности — власти — народа воссоздал Пушкин еще в «Борисе Годунове»; а поздней ситуацию столкновения власти — личности — стихии в «Медном всаднике». Казалось бы, есть богатый исторический и блестяще воспроизведенный экзистенциально-поэтический опыт! Но он ничему нас не учит. И мы вновь уповаем на чудо!
Но ждать ответственности от нынешней власти столь же нелепо, как возлагать ее на стихию — это начала безличные, даже если они представлены персонально; в них личность поглощена безличным началом; система как принцип и стихия как явление — вещи одного, безличного ряда. Их общий исток поэт отлично сознавал. Власть и природа, да еще в их единстве, сокрушают самую сильную личность. И лишь 20-й век открыл основную евангельскую истину — Личность не просто выше, но несокрушимей, сильней всех стихий и систем. Основной же массе людей эта простая истина так еще и не открылась. Они живут в первобытном заблуждении того, что «бытие определяет сознание». Блажен, кто верует в заблуждение очевидностью! Не всем же дано постичь цельную простоту Христа и Пушкина, и еще реже — постигнув, достичь!
Мы обречены: или принять мир и себя во Христе, или прекратить свое существование как нация, государство, общество. Иного нам не дано! Выбор зависит от каждого из нас.
***
Наступает время не государств, не наций, не сословий, не классов, не «добровольных обществ содействия», не профсоюзов и партий. Наступает время личностей, ответственного выбора себя. Это и есть приблизительное подобие, отдаленный и смутный прообраз того, сначала личного «малого» (по смерти), а затем и всеобщего Страшного суда, что ждет нас в том парадоксальном будущем, когда времени больше не будет и небо свернется, как свиток жизни, в котором навеки начертана наша посмертная судьба. Но сам тот Суд начинается уже здесь и сейчас, и исход Его завершится в зависимости от нашего выбора во времени, т.е. сегодня. Суд истории не отменяет транс-исторического суда, а отчасти предваряет и во многом определяет его будущий итог. Это прообраз, репетиция того всеобщего Страшного Суда. Ведь и всемирный Суд персонален. Это суд над каждым из нас как личностью: личности ли мы, и если да, то насколько.
