(продолжение. Начало в №3/2013)
Оглавление:
I. Баку
II. Училище
III. Флот
IV. Завод
V. Дела еврейские
VI. Шалом, Израиль
- Романтический бред - может быть, скажет Иорам Брановский.
- Да, пожалуй. А почему бы и нет? - отвечу я.
- Но ведь все это уже не ново... да и кому это нужно? - скажет он.
- А я живу впервые, и это нужно мне.
Александр Воронель
У Бредбери в рассказе «И грянул гром» из-за бабочки перевернулся мир, история пошла по другому пути. Все так и происходит, из-за бабочки «грянул гром», а соломинка ломает спину верблюду. Что же перевернуло мой мир, какая соломинка оказалась решающей? Написать бы что-то вроде осознания неправильности выбранного пути или еще что-нибудь умно-красивое, но увы, этого не было.
Все было проще. В командировке в Москве я слушал рассказ приятеля, вернувшегося из Нью-Йорка. В составе руководства коммерческого банка он участвовал в переговорах о создании российско-американской лизинговой компании. Я слушал о возникавших проблемах, о перспективах финансового лизинга, о развитии банка, а у меня, там, где-то внутри, поднималась тоска – ну еще один эсминец «Обалдевший» или «Забубенный», еще одна проверка или инспекция… Как все это надоело. Вот он, предел развития, – кабинет, секретарша, служебная машина, начальство на расстоянии девяти часов лета - все, дальше ехать некуда, осталось только сидеть и ждать пенсии, как паровоз в железнодорожном тупике ждет, когда его отправят в металлолом. Но я не хочу в тупик, я еще живой… Это все и решило, армия, где я провел двадцать семь лет, ушла в прошлое.
Но нужно было не только снять форму, нужно было начать жить иначе, в другой системе координат. Это армейское прошлое никогда не ставило передо мной задач, назовем их - «что», «где» и «для чего», всегда была задача «как». Теперь «постановщика задач» не стало, нужно самому их ставить, решать, а потом ужасаться или радоваться результатам. Военно-морское: - «Я снялся с якоря! – Я взял курс норд-вест! – Я дал полный ход! – Мы сели на мель…», это уже не пройдет. Но самостоятельность зачастую вещь кажущаяся: позвонил приятель, тот самый, что вел переговоры в Нью-Йорке, и предложил возглавить филиал московского коммерческого банка. Началась гражданская жизнь, приведшая меня в израильскую Натанию через
ДЕЛА ЕВРЕЙСКИЕ
Нью-Йорк
В 1991 году, когда я расстался с армией, в России старых структур не стало, а новые еще не знали, чем и как им заниматься – указаний пока не поступило, а без указаний бюрократическую систему клинит. В этой суматохе, неразберихе начала конца СССР мне и удалось получить заграничный паспорт.
Билет в Нью-Йорк мне купил брат, уехавший из Баку еще до начала армяно-азербайджанских событий.
Незадолго от его отъезда из Баку в 1988, я рассказывал ему:
- Знаешь, меня назначили директором военного завода, полковничья должность, скоро еще одну звезду дадут…
Сказать, что я этим был очень горд, наверно неправильно, но вот дослужиться до звания капитана первого ранга я даже и не мечтал, это было практически нереально. Так что повод для некоторого самодовольства все же был.
- Да ты что! Неужели ничего исправить уже нельзя?
Он был расстроен, ведь в этом случае мне служить не до 45, а аж до 50 лет… Вот такой альтернативный взгляд. Кстати, он был прав, я ушел в 45.
И вот я в Нью-Йорке. Это казалось невероятным... Совсем недавно из-за железного занавеса он был чем-то нереальным, несбыточным, обратной стороной луны, картинкой киноэкрана, но вот он, Нью-Йорк, не киношный, а реальный, живой.
«Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой!!!» – какая ерунда. Это чувство нужно было привести внутри себя, тщательно лелеять, тогда был шанс ощутить… Небоскребы совсем не создают этого ощущения, каждый красив по-своему. У меня было совсем другое чувство – потрясение, восторг перед человеческим гением.
Я стою перед «Рокфеллер-центром» и брат мне переводит:
- I believe in the supreme the individual and in his right to life, liberty and the pursuit of happiness. Я верю в высшую ценность человека и в его право на жизнь, свободу и стремление к счастью.
- Я верю… Я верю… Я верю…
- Я верю в величие труда, будь то умственный или физический; в то, что мир не должен людям жизнь, но должен дать каждому человеку возможность зарабатывать на жизнь.
И наконец:
- Я верю, что любовь – величайшая вещь в мире; она одна может преодолеть ненависть; в то, что право может восторжествовать и восторжествует над силой.
Вот он, Broadway. Какой-то негр с лотком предлагает купить ролекс – у него их полный лоток. Он просит сто баксов. Я остановился посмотреть, но брат потащил дальше. Продавец вдогонку:
- Два за тридцать отдам…
Но мы и два за тридцать не взяли.
Другой, ударник виртуоз, собрал вокруг себя целую толпу. Стучал великолепно, но только на чем он исполнял свои композиции? Старые кастрюли, перевернутый таз, и вообще какой-то невообразимый хлам, но ритм, ритм завораживал.
Вечером возвращались по Brooklyn-Queens Expy – оттуда открывается потрясающий вид на Манхэттен.
- Ты знаешь, что специальный художник определяет, какие окна в небоскребах должны оставаться включенными? Иначе мы бы не увидели эту красоту…
Фотография, к сожалению не моя. Это работа Juan Santana.
Впечатлений, особенно для человека, впервые оказавшегося за границей, да еще в 1992 году, году тотального российского дефицита, хватало. Изобилие, да, безусловно, но вот то, что при таком количестве автомобилей воздух чистый, что во время дождя на машинах прозрачные капли и абсолютно нет грязи, это впечатляло сильнее. Наверняка были и есть места, где грязи достаточно, но я туда как-то не попал.
Входим в дом к приятелю. Открывается дверь, и я не могу переступить порог – передо мной белоснежный ковер с длинным ворсом, настолько белоснежный, что наступить на него кажется кощунством, по нему нужно не ходить в уличной обуви, а парить над ним, что как-то не получалось… Не обращать на такие мелочи внимание я научился довольно быстро. Позже, на заднем дворе, на ветке я заметил белку. Подумал – любят же украшательство, игрушку на дерево прицепил… Но «игрушка», посидев на ветке, убежала.
- Не удивляйся, у меня во дворе и семья зайцев живет. Знаешь, почему все так? Потому что мы не боремся за сохранение природы, мы просто с ней живем в мире.
- Посмотри, как ты живешь… Почему не написал мне – бросай все и приезжай?
- Я так никогда не скажу и тебе не советую. Приедешь, помогу всем, чем смогу, но решение принимай сам. Никто гарантийных справок о грядущем процветании не дает. Оно либо будет, либо нет. И искать виноватых придется перед зеркалом, как в первом, так и во втором случае.
- Мы приехали практически без денег – рассказывал брат. Сняли квартиру у одной еврейской семьи, жена засела за книги, а я диплом положил на дальнюю полку и пошел зарабатывать деньги. Начал с ремонта квартир. Вот представь, бейсмут, я один, и нужно обшить потолок. Эта проклятая гипсокартонная плита, ее как-то поднять надо, не говоря уж про закрепить… А она тяжелая, слезы текут, руки ломит, как я с этим справлялся – сам не знаю.
(В Баку некоторое время брат преподавал физику в школе. На передней парте сидели двое и, как бы это сказать помягче, игнорировали преподавателя, активно общались, что-то горячо обсуждали.
- Ты замолчишь?
Реакции не было, разговор продолжился.
- Ты замолчишь? Спросил брат еще раз и стукнул кулаком по парте. Столешница парты раскололась на две части, парта сложилась в кучу мусора. Когда брат ушел из этой школы, он говорил:
- Представляешь, а если бы между кулаком и партой оказалась его голова?
Так что, как он справился, я примерно представлял.
А еще в Баку он преподавал физику иностранным курсантам в Высшем военно-морском училище. Их инструктировали, что преподавая физику или что другое, они должны еще и пропагандировать «наш советский образ жизни».
- Вот товарищи преподаватели, помните, что после приемки комиссией общежития для иностранцев, фасадная стена упала. Как на этом отдельном, единичном отрицательном примере пропагандировать наш образ жизни?
Немая сцена. Все изображают заинтересованное внимание.
- А вот как. Несмотря на то, что стена упала, кондиционеры, установленные на ней, остались в рабочем состоянии, а некоторые даже продолжали работать, что говорит о высоком качестве бакинских кондиционеров.
Потом брат рассказывал, как на вопрос немца о том, что за три года учебы подъемный кран под окном так и не сдвинулся с места, он, не задумываясь, ответил:
- А у нас таких много).
Каждый вечер хозяева квартиры (Шломо и Рахель) приходили к ним общаться. Языка не хватало, но те были настойчивы и терпеливы, и английский пошел все лучше и лучше. Когда через год, брат с семьей поехал в отпуск во Флориду, Шломо сказал, что он поражен этим, что обычно до первого отпуска проходит года три, и предложил стать компаньоном в создаваемой фирме. Вот так и начиналась американская мечта. Конечно, дело не в кулаке. Брат всегда мог перебрать и двигатель в автомобиле и любое электронное устройство, всегда все делал сам, своими руками. Так что удача знает, в какой дом заходить.
Удача не оставила их и в 9/11. К тому времени Лена, жена брата, работала в Twin Towers, на тринадцатом этаже – она успела выйти. Люди выходили без паники, помогая друг другу, иначе они бы просто пополнили число погибших… Но до этого еще далеко.
Кабалат Шабат – встреча субботы в доме Шломо и Рахели, мой первый шабат. Стол накрыт, на инвалидном кресле ввозят отца Шломо. Он собирается делать Кидуш, все быстро одели кипы, а я стал шарить по карманам, пытаясь найти то, чего не было – кипу. Сосед рядом незаметно дал мне кипу, а когда уходя я хотел вернуть ее, сказал:
– Не нужно, оставь себе.
Это была моя первая кипа, прослужившая верой и правдой примерно 15 лет.
Брат вырос в нерелигиозной семье, еврейский ренессанс в России начался уже после его отъезда. Верх его приобщения к еврейству оказалось посещение синагоги в Йом Кипур.
- Мы понимаем, что ты не религиозен, говорил ему Шломо. И понятно, что нарушая Субботу, ты не испытываешь дискомфорта, но пойми – демонстративно работая по дому в Шабат, ты оскорбляешь окружающих…
Что такое Шабат, почему оскорбляешь – все это было от меня еще очень далеко. Насколько далеко я понял гораздо позже, когда возглавил еврейскую общину, а пока перед временем молитвы мы заехали в Williamsburg. Есть такой район в Нью-Йорке Williamsburg Brooklyn.
Williamsburg Brooklyn
Вдруг, как-то одномоментно из всех дверей района стали выходить на улицу странные фигуры в черном, в меховых шапках «штраймл» или черных шляпах, с огромным количеством детей, и все дружно двинулись в одну сторону, в сторону синагоги. Мальчики, абсолютно все, были одеты в белые рубашки и черные брюки, и по 5-6 человек шли за отцом, а девочки были в длинных юбках и кофтах с длинным рукавом. Меня, израильтянина, таким зрелищем не удивить, но тогда, в 1992 году, я увидел это впервые.
Спустя десять лет, вместе с сыном, я оказался в Берлине в Судный день. На удивление, немец, к которому мы обратились, прекрасно говорил на иврите, оказалось, что он проработал в Израиле девять лет.
- Где здесь синагога?
- А какую вам надо?
- Сколько их всего?
- Всего восемь.
- Тогда самую большую!
Он объяснил нам дорогу, и вскоре мы подошли к красивой синагоге с мавританскими куполами. У входа стоял охранник-израильтянин.
- Вы хотите пройти? Вы будете молиться?
- Да…
Но оказалось – не судьба. Молитвенный зал синагоги находится на втором этаже. Дверь открылась и навстречу нам вышла девушка с тфилин на лбу и руке, в кипе, завернувшаяся в таллит. Пока мы обозревали это «чудо», она увидела парня, стоявшего на площадке недалеко от нас.
- Иосси!!! – издала она крик индейцев-ирокезов, а затем в прыжке крепко обняла его, смачно целуя…
Да, действительно, не судьба… Мы ушли. Позже, в Израиле, реформистский раввин Григорий Котляр спрашивал:
- Ну чем она тебе помешала?
Помешала, но объяснить я ему этого не мог. Просто я не узнал место. Это как в анекдоте, когда один религиозный еврей все интересовался, что же там, в баре на другой стороне улицы, куда так активно направляются мужчины. Он надел джинсы, футболку и побежал через дорогу, но не добежал – попал под машину. Оказавшись наверху, он спросил Б-га: «Как же так? Я же вел такую праведную жизнь?» И услышал ответ: «Иосси, это ты? Я тебя не узнал!»
Уже вечер, мы на заднем дворе занимаемся любимым делом – жарим шашлык. Приходит расстроенный знакомый и пытается испортить ужин.
- Представляете, у нас с соседями автомобильный пул, вместе едем на работу, а затраты делим. Так вот я попал в аварию, причем такую, что даже царапины на крыле не осталось, в общем, не авария, а так, ерунда. Бальзаковская дама, что ездила со мной, подала на меня иск на миллион долларов, так как из-за стресса, перенесенного в результате аварии, она потеряла возможность получать сексуальное удовлетворение… Адвокат советует с ней договориться, найти компромиссное решение, что-то ей выплатить…
- Да пошли ты ее подальше – был наш общий, не совсем трезвый вердикт.
Когда я уже уезжал, он пришел еще более грустным. К иску присоединился муж той женщины, он тоже требует миллион, так как в результате того, что жена потеряла возможность получать сексуальное удовлетворение, он лишился сексуального обслуживания, и, естественно, тоже очень хочет миллион. Про блюдечко с голубой каемочкой речь не шла. Завершение этой сексуальной аварии было уже без меня.
Так получалось, что в этот приезд я побывал на двух судебных процессах. Оба для меня, тогда россиянина, были крайне интересны и необычны.
Процесс первый. В лавку ювелира, знакомого моего брата, входят два вооруженных негра и требуют:
- Драгоценности в сумку.
Тот положил, но когда они выходили, ювелир смог выхватить пистолет и уложить одного. Второй с сумкой побежал по улице. Ювелир бежал за ним и стал «стрелять в воздух, потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека[1]». Но когда вор попытался сесть в машину, то ювелир выстрелил прицельно и уложил второго. Тогда из машины вышел третий, и из автомата УЗИ сделал в ювелире 11 дырок. Видимо – еврейское счастье – ни одна не задела ничего важного, ювелир остался жив.
Позже, во Владивостоке, Моисей Ниссенбаум, рассказывая мне о своей военной молодости, показывал след от входного пулевого отверстия на правой стороне лица. Говорил так:
- А выходное отверстие на затылке. Видимо пуля не задела ничего важного. Понимаешь, были бы мозги, убили бы на хрен.
Ювелира судили, а не вручали ему почетную грамоту за успехи в борьбе с преступностью Нью-Йорка или «Пурпурное сердце». По крайней мере, я ожидал именно чего-то в этом роде, но судьей был не я.
А судья сказал ювелиру примерно следующее:
- Те не господь Б-г, не ты им дал жизнь, но ты ее отобрал за камни, которые были застрахованы. Ты ничего не терял. Более того, ты убил и не при самообороне. Вот если бы они только входили в магазин, входили с оружием, ты мог не знать, что у них на уме. Но они уже уходили, и угрозы не было. Ты гнался за ними и убил, забрал у них то, что не давал. Ты должен сидеть в тюрьме очень долгий срок, но так как в тебе уже одиннадцать дырок, считаю, что ты достаточно наказан.
Ювелира отпустили. В мою советскую голову это никак не могло влезть – натура протестовала. Сейчас уже может – либо постарел, либо поумнел… Скорее первое.
А другой процесс был проще. Брат выполнил работу, а заказчик ее не оплатил. Причем сам заказчик – очень богатый. Суд был скорым, ответчик не явился и судья решил дело в пользу брата.
- И теперь снимут деньги с его счета и переведут тебе?
- Да ты что, просто суд пошлет решение шерифу, а тот должен послать письмо ответчику, что тот должен заплатить.
- Ну и что, он это и сам знает!
- А то, что он попадает в компьютер, который начинает насчитывать пени, причем компьютер, он железный, взяток не берет, никаких объяснений не слушает, но блокирует любые обращения к администрации того, кто решения этой администрации не выполняет. А таких обращений хватает. Например, купить или продать машину или недвижимость, да мало ли что. А сумма все время растет. Это и заставит его рано или поздно заплатить, в противном случае придется переехать в Мексику.
На мой взгляд – конструктивно.
На «проникновенье наше по планете» я обратил внимание благодаря другому брату. Тот не стал ремонтировать квартиры, а решил зарабатывать деньги в Атлантик-Сити. Идея его была очень проста. Над столами рулетки были табло с десятью последними результатами. Вот он, гуляя между столами, смотрел – на каком столе все последние выигрыши были одного цвета, например красного. Тогда он ставил 100 долларов на черное. Если выпадало снова красное, то он ставил опять на черное, но уже 200, чтобы вернуть те 100, что проиграны и получить запланированные 100. Понятно, что красное не будет выпадать вечно, и, удваивая свою ставку, он рано или поздно получит свою сотню, но вот деньги могут кончиться раньше, чем выпадет желанный цвет. Мои слова, что результаты бросков шарика не влияют на последующие броски, то есть события не связанные, он просто отмел, а я не спорить приехал, а посмотреть. Вот я смотрел и задавал глупые вопросы, что да как и почему. А стоявший рядом, черный, как баклажан, игрок по-русски мне ответил:
- Что тебе все непонятно. Смотри и поймешь.
Мне нужно было что-то сказать брату не для широкой публики. Я посмотрел на вывеску на русском языке, кажется, это была «Аптека»... Вот такая анекдотичная ситуация, два еврея в Нью-Йорке чтобы не поняли окружающие заговорили на азербайджанском. Брайтон, что поделаешь…
Один эпизод в Нью-Йорке мне особенно запомнился. Я куда-то спешил, выбегая из многоквартирного дома, толкнул дверь и выскочил наружу. Дверь захлопнулась перед носом у входящего американца. Тот остановился, спокойно посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
- Спасибо!
Все остальное, соответствующее случаю, я сказал себе уже сам… Прошло больше 20 лет, но это ироничное «thanks!» помню, как будто это было вчера.
Совсем иная система мышления, нужно перестраиваться.
С особенностями американского подхода (в моем понимании, что совсем не обязательно отражает суть дела объективно) я впервые столкнулся, когда с дочерью, только закончившей школу, отправился на Эльбрус. Там наша группа туристов, одетая в то, что могла предоставить военная турбаза, шла, то опережая, то отставая от американской группы, одетой в яркие элегантные костюмы. Там, на седле Эльбруса, находится «Приют одиннадцати» – цель нашего подъема. Еще внизу нам рассказывали, какой необыкновенный чай заваривают там из альпийских трав… Во время подъема я и разговорился с американцем. Обменивались любезностями, говорили о том и сем, но удивил меня ответ на вопрос где его сын, чем занимается… Собеседник ответил:
- А кто его знает, он пока ищет себя…
Это плохо вписывалось в мою (в то время) систему ценностей. Только позже у меня сложилось мнение, что американский менталитет – это свобода выбора, как у молодых, так и у более старших по возрасту. Дети рано покидают родительские гнезда, разлетаясь в другие штаты, для обучения в университетах, находя там работу, или просто начинают жить отдельно, и никто не жалуется, что встречи случаются редко, в традиционные, здесь почитаемые праздники, День Благодарения, скажем, Рождество, Пасху. Такой тесной семейной близости, как в родном мне Закавказье, нет, но всем ли нужна она? А может эта близость и есть, но менее заметна?
Сынок у брата выше меня на голову, когда он входит в комнату, то закрывает дверной проем почти целиком. На шкафу у него выставка разноцветных поясов, отмечавших его путь в боевых искусствах. Вечером, куда-то едем… Он показывает:
- Вот биллиардная, сюда мы ходим по вечерам, если есть настроение поиграть…
- Но я видел биллиардную ближе…
- Нам туда нельзя, там подают спиртное.
- А что, там у тебя спрашивают документы?
- Нет, что Вы, какие еще документы?
- Так в чем проблема?
- Но ведь нельзя же…
Кого в России, да и в Израиле, может остановить «нельзя»?
Из Нью-Йорка я улетал в Израиль. За день до этого пришел приятель брата и сказал:
- Я слышал, что ты летишь в Тель-Авив? Не бросишь ли это письмо там, чтобы скорее было?
На конверте было написано: Израиль, Ашдод, Этину. Оказалось, что письмо к моему однокашнику, которого я удивил и порадовал неожиданным визитом в Израиле.
Уже в аэропорту Кеннеди мы зашли в кафе.
- Перекусим?
- Ты знаешь, мне кажется, что я наперекусывался на всю оставшуюся жизнь. Не могу больше!!!
- Ну только салатик!
- Салатик можно.
- Биг-смолл?
- Само собой смолл!
Принесли этот салатик. В глубокой миске лежал сантиметровый слой утки, на нем такой же – гуся, на нем такой же – курицы, на нем – уже не знаю чего, но всего их было пять. Все это безобразие сверху стыдливо прикрывал листок зелени. Я стал тихо сползать под стол.
- Если б ты увидел биг, то ты вообще бы в обморок упал.
Так я простился с Америкой, а лишние килограммы сбрасывал долго и упорно
Тель-Авив
Что такое – ощущение дома? Как это описать словами? Как понять самому? Ощущение просто есть или его нет. Оно складывается из неуловимых мгновений, мимолетных ощущений, пролетевших звуков… Вот их уже нет, но ощущение осталось… Возможно помогла мне моя бакинская молодость – Израиль на вид, конечно, Запад, но и Восток, восточный шум, восточный базар, восточные, понятные бакинцу отношения… И я как-то сразу почувствовал – это мое. Нью-Йорк мне показался великолепным, ну что делать, приеду туда еще не раз – гостем, туристом, а здесь я дома.
Встреча с родителями, я на нее уже не надеялся в этой жизни, но вот их дом в городе Бейт-Шемеш. Название города переводится, как «Дом солнца». И правда, солнца хватает. Перекресток, который проезжаешь по дороге в Бейт-Шемеш, называется «Цомет Шимшон» – перекресток Самсона. До места, где он гонял филистимлян – километров сорок, но для такого парня это не расстояние. Я так говорю, потому что я его видел, правда, не живого, а позолоченного, в Нижнем парке Петродворца, но все же – видел…
Недалеко от этого перекрестка раскопки. Я уже и не помню, кто сказал мне:
- Тебя не удивляет, что вот это, что в любой стране лежало бы в музее, лежит так просто, под открытым небом? Дело в том, что если все, достойное хранения в музее, поместить туда, то в музей придется перенести всю страну… Вот недавно один в Иерусалиме решил откопать в своем доме подвал, а раскопал хоромы доримского периода… Теперь он сделал стеклянный пол и пускает туда туристов….
Спустя лет восемь, Слава Гольдберг, мастер спорта всего, чего только можно – я ему помогал в вопросах репатриации – рассказывал мне следующую историю.
- Ты знаешь, я не люблю ходить по тропинкам, по колее. Так вот на экскурсиях по Стране я всегда взбирался вверх напрямую. Сам понимаешь, там обычно не ходят. Что-то заметил под камнем, перевернул и нашел старинные монеты. Вот, посмотри!
Что скажешь – страна такая.
Правда, и нытиков в избытке. В промзоне охранник рассказывал мне:
- Ты не понимаешь, здесь все иное, здесь ты работаешь на хозяина, ты – никто, захочет – уволит тебя, а захочет – повысит… То ли дело в России…
Он по России скучал, но вот возвращаться не хотел, да и не хотел знать, что в России все давно уже иначе, чем он представлял. И вообще, жалующихся на жизнь в Израиле на квадратный метр, на мой взгляд, было многовато. И только отец говорил мне:
- Ты знаешь, я в Израиле не работал, и воевал не здесь, абсолютно ничего для страны не сделал, приехал на все готовое, а мне то и дело звонят, предлагают то такую помощь, то этакую.
В Баку у него был запорожец с ручным управлением, а так как у отца правая нога осталась в Венгрии, то и газ и тормоз были сделаны под правую руку. Он так и говорил: «Живу на широкую ногу, одна здесь, другая в Венгрии». Правой рукой нужно было давить на педаль газа и этой же рукой тормозить. В Израиле он получил Mitsubishi Lancer с автоматической коробкой. Но впечатлило его не это, а вопрос из фирмы - какого цвета машину он бы хотел. Всю жизнь было – «бери, что дают», а – «какой цвет Вас устроит» – такое отношение было внове. За то, что он остановил свой выбор на Mitsubishi, фирма подарила ему часы для подводного плавания.
Вот она – Стена. Котель Маарави. Здесь все и происходило. Сюда приходили евреи в праздники, сюда же Тит привел свои легионы. И мамелюки, и Наполеон…
Вообще-то прочувствовать еврейскую историю, как свою, это дорогого стоит. Для этого мне потребовалось приехать в Иерусалим, а Лена Кужелева смогла это сделать во Владивостоке, в еврейской общине.
Она захотела работать с детьми в воскресной школе. У Лены были прирожденные способности – через некоторое время мы смогли сделать выставку-продажу детских поделок, леки и рисунков, а на вырученные деньги устроить им праздник с тортиками и мороженным.
Как-то Лена принесла мне свои стихи. Мягко говоря, они никуда не годились, но что-то в них было. Я попросил ее рассказать, что она хотела сообщить, какое настроение или эмоцию передать. Как оказалось – с этим были проблемы. Но она была девушка талантливая и через пару недель свои «Былое и думы» излагала очень бойко. Вот тогда и стихи пошли.
Вот ее стихотворение:
Почему я всё это помню?
Как везли нас теплушками в ад,
Как наполнилось сердце скорбью,
Потому, что пути нет назад.
Почему я всё это знаю?
Как живых бросали на снег,
Как с тоскою пичужек стаю
Провожали глазами. Навек.
Почему я всё это вижу?
Как от страха плачет старик,
От предчувствия смерти ближе
Поднимается к горлу крик.
Почему мне всё это снится?
Почему просыпаюсь в слезах?
Я хотела бы не родиться,
Только кто же расскажет так?
Про концлагерь с прогорклой вонью,
Про сирены пронзительный вой…
Почему я всё это помню?
Просто это было со мной.
Может и стихи не совершенны, но искренние чувства подкупают.
Невдалеке отдыхал израильский офицер. Я попросил, и мы с ним сфотографировались на память.
Вот эта фотография
Но в память в связи со Стеной врезалось то, что я и сейчас продолжаю считать чудом.
Как ни далеко от еврейства протекала моя жизнь, но я рос у еврейских бабушек и дедушек, ходил в синагогу за мацой, слушал рассказы про «уши Аммана», по «девятое ава» и многое другое. Но мой сын, он родился во Владивостоке, во время, когда ничего еврейского нельзя было найти, как говорят, и днем с огнем. Тогда была в ходу брежневская формулировка, что «В СССР было создано новое общество – советский народ». Куда оно, это «новое общество» делось – я не знаю, но сын так примерно и рос, как часть этого нового общества.
Как же его повернуть к еврейству? И я решил привезти его в Израиль, к счастью такая возможность была.
Приходим мы с ним к Стене, и вдруг сын как-то неожиданно приложил ладони к камню, сам почти прижался, да так и замер. Сколько он не мог отойти от стены, я уже и не скажу, но очень долго… Откуда это? О чем он думал, что просил? В голос крови я как-то не очень верю, но никакого другого объяснения найти не смог.
Когда нам пришло время возвращаться в Россию, он сказал:
- Знаешь, я не хочу возвращаться, я останусь здесь…
- Нет – не согласился я – ты вернешься, а если за год твое решение не изменится, то тогда мы вернемся к этой теме.
Сейчас он живет в Израиле уже 16 лет.
Недалеко от Стены – Храм Гроба Господня.
Я спрашивал раввина Адина Штайнзальца, можно ли еврею посещать церковь?
- Если на голове у тебя кипа, а на груди фотоаппарат, то можно. В противном случае люди могут подумать, что вот и Янкелевич уже в церковь ходит, наверно и мне пора…
С тех пор без кипы я в церковь не захожу.
У входа в Храм Гроба Господня сидит какой-то араб в турецкой феске[2]. Первое, что я увидел, войдя туда, это была очень большая – во всю стену – картина (икона?) с надписью на армянском. Прочитать я не смог, но армянские буквы узнал сразу. Армянские монахи на картине видны сразу, у них такие черные накидки поверх остроконечной шапки.
Армянский монах в Иерусалиме
Мое детство, это армянский район Баку – Арменикенд, и вот спустя много лет, в Иерусалиме, первое, что я вижу, войдя в Храм Гроба Господня – армянские монахи. Здесь, как говорят, «замкнулась связь времен», далекое и близкое, прошлое и настоящее, все переплетено.
Тогда об армянском присутствии в Иерусалиме я ничего не знал. Слова «Армянское присутствие» не должны вводить в заблуждение, во времена царицы Тамар Грузия и Армения были одним государством.
Шота Руставели писал о царице так:
«…Косы царственной — агаты, ярче лалов жар ланит.
Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит.
Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата…»
Портрет Шота Руставели в монастыре Святого Креста
Но ничего не помогло, то ли в поощрение, то ли в наказание (может, передавил с любовью не по рангу), короче – отправила царица поэта в Иерусалим восстанавливать монастырь Святого Креста. Во всяком случае, больше он свою любимую царицу Тамар и Грузию не увидел.
Я неоднократно бывал в Грузии, знал с каким пиететом там относятся имени великого поэта… Каждый грузин знает поэму «Витязь в тигровой шкуре», а Тариэл и Автандил для грузин почти ближайшие родственники, но то, что могила Руставели в Иерусалиме, я тогда еще не знал.
Корни, связывающие Армению и Грузию с Израилем, исследованы далеко не полно. Армянская историческая традиция считает царский род Багратионов потомками знатного пленного еврея Шамбата, а другие источники связывают их происхождение с царём Давидом. Но у нас все было проще. Мы не хотели забираться в такие дебри, а всего лишь осмотреть монастырь, но ворота были закрыты. На робкий стук услышали в ответ армянскую речь.
В свое время в Баку рассказывали такой анекдот:
Встречаются в Африке два эфиопа. Один эфиоп говорит другому:
- Ахпер-джан, ту hа эс? (арм. «Братишка, ты армянин?)
На что другой эфиоп так же по-армянски отвечает:
- Че матаh, эфиоп! (арм. Нет дорогой, эфиоп).
Так вот, вспомнив это, я обратился к человеку за воротами:
- Ахпер-джан, ту hа эс?
И тот радостно подтвердил, что он именно армянин и открыл нам ворота.
Здесь все рядом. Вон там – Гейеном. Там две тысячи лет назад сжигали мусор и мёртвых животных. Сгоришь в Геене огненной!!! Так это совсем рядом.
Гефсиманский сад на сад похож мало, но можно сказать – Это было здесь… Или не было. Или не здесь, а где-то рядом.
Места здесь такие, необычные, то, что абсолютно точно было здесь, одновременно было еще и где-то рядом, да и не в одном месте. Об этом прекрасно рассказано Губерманом в «Путеводителе по стране сионских мудрецов»[3]. Даже Гробов Господних уже три.
Приехали на Мертвое море. Один из спутников сказал мне:
- Если ты еврей, то должен подняться на Масаду пешком!!! Слабо?
И я пошел пешком. Сначала было так, ничего… Потом стало припекать, я достал кипу и прикрыл макушку, но солнце пекло неимоверно. Я стал растягивать кипу, пытаясь превратить ее в сомбреро, кипа не соглашалась. Как дополз наверх, я уже и не помню. Распластался в тени, как выброшенная на берег медуза, отдышался и пошел осматриваться.
Внизу, у подножья горы, до сих пор видны правильные квадраты – валы, которыми римские легионеры Флавия Сильвы огораживали свой лагерь. Здесь держали последнюю оборону бойцы Элиэзера бен Яира. Вот она – моя история, история моего народа, которой мне так не хватало в школьном курсе истории…
И снова Лена Кужелева:
Закапают слёзы
На жёлтую землю
И глаз не поднять. Почему?
Впервые, быть может,
Сейчас ощущаешь
Причастным себя ко всему.
К камням этим древним,
Что вложены в Стену
Великого Храма Земли,
И к высям бескрайним,
До боли прозрачным,
Что к Небу тебя вознесли.
Стоишь и не дышишь,
Заходится сердце,
Нахлынула память времён...
Как будто ты воин,
Защитник Масады,
Как будто ты снова казнён...
Как будто согнувшись
Под тяжкою ношей
Бредёшь по пустыне домой...
Под аркою Тита
С пылающим взором
Средь грязи, в цепях и нагой...
Как будто спасаясь
От близкой погони,
Ты мечешься в стенах домов...
Как будто ты в трюме
С большою семьёю,
Снедаемый страхом, плывёшь...
Расплавленной нитью
Вернётся сознанье,
Вся жизнь, как чарующий миг.
Простите мне, братья,
Слепое незнанье,
К которому с детства привык.
Это «слепое незнанье, к которому с детства привык» было нашей общей судьбой. Хорошо, что удалось вырваться. А на эти стихи получилась песня. Запись сделана прямо в зале любительской камерой, качество звука и изображения не на высоте, но это то, что мы смогли: (клип "Закапают слезы", поет Надя Савицкая).
Масада стоит на вершине горы, кругом – пустыня, но у осажденных не было проблем с водой. Проблема водоснабжения была решена инженерами царя Ирода. Интересно, что получится, если сегодняшнему инженеру поставить такую задачу…
И снова Бейт-Шемеш. Мама, которая не хотела и одного слова сказать брату, когда тот уезжал в США, все время спрашивает:
- Ну когда, наконец, вы приедете в наш Израиль?!
- Подожди, мама, скоро, скоро…
Владивосток
И снова Владивосток. Холодно, дождливо. Нужно работать. Бизнес – бизнесом, но появились и другие интересы – нужно было воссоздавать еврейскую общину.
Владивосток до советской власти был городом-крепостью, где считалось недопустимым любое появление евреев. Но как жить без врачей, купцов, юристов и артистов… Вот так и появились евреи во Владивостоке… А где есть евреи, там и синагога, община…
В 1929 году синагогу закрыли, а здание отобрали. Интересная особенность этой ликвидации – она была проведена якобы по просьбе «трудящихся евреев». Очевидно, что во все времена были и те, кто покупал жизнь телу за счет умерщвления души. И все же "Прошение трудящихся евреев города от 23 апреля 1929 года с просьбой о передаче им под клуб Синагоги" представляется весьма необычным документом. А в 1932 году община была вообще закрыта простым постановлением народной власти…
Поиски в архивах дали нам много важных документов, в том числе и о закрытии синагоги. Теперь Вы тоже можете их видеть[4] [5]:
А вот и постановление Исполкома:
Розысками в архивах я увлекся не случайно. Первым толчком послужило письмо из США от Карол Скидел. Она писала, что является родственницей председателя Владивостокской еврейской общины Лейбы Скидельского, и хотела бы посетить его могилу. Я ей помочь не смог, перед смертью Лейба Скидельский вернулся, кажется в Крым, сейчас уже не помню точно, но она, Карол, мне помогла – именно благодаря ей все свободное время я стал проводить в архивах.
Позже приходили еще письма, в том числе и от спасенных Сугихарой. Они хотели увидеть тот пирс, с которого корабли увозили их подальше от войны…
Впоследствии найденные документы помогли сделать небольшую книжку «Прикоснувшись к истории».
На снимке Инна Слабиткер показывает наши первые книжки (сейчас Инна живет в Израиле, работает по специальности – актриса).
Я с удовольствием воспользовался предоставленной возможностью и на обложке книжки поместил фотографии своих бабушки, деда Мордух Гершевича и дяди Натулю. Возражений не было, правда, рассказываю я об этом впервые.
А вторая книга у нее в руке – это репринт случайно найденной книжки «Поваренная книга для евреек». Книжка была издана в Киеве в конце 18 века, валялась на чердаке и истлела почти полностью. К счастью, ее удалось восстановить.
Вообще-то начало еврейской общины все же было положено Сохнутом, открывшим в городе небольшой офис, где руководила Люда Пестун, «еврейская мама», как ее называли. В офисе уже была собрана библиотечка «Алия». Там мне удалось прочитать «Эксодус» Леона Юриса, а затем и множество других. Сказать, что эти книги перевернули мировоззрение скорее всего неверно, скорее они просто вернули его на место.
Организационного опыта у меня было достаточно, и я со страстью наконец вернувшегося издалека блудного сына взялся за возрождение общины. Собрал актив, зарегистрировал общину, открыл небольшую программу с Джойнтом, предложил одного пожилого еврея, назовем его Борух, председателем общины, да и, честно говоря, хотел свое участие ограничить работой в Совете. Но евреи - народ, как известно, жестоковыйный. Борух тут же обратился в Джойнт с просьбой откомандировать его на средства Джойнта в Израиль, со следующим интересным обоснованием: «Во Владивостоке есть историческое здание синагоги. Если я в Израиле смогу посетить израильские синагоги, то это придаст мне дополнительный стимул для возвращения владивостокской общине исторического здания». Когда я предложил ему для посещения синагоги съездить не в Израиль, а в Биробиджан, то он обиделся. Потом он всем объяснял, что я потому препятствую ему, что приберегаю такой шанс для себя – «не за свои же он летает в Израиль!!!»
Следующей идеей Боруха было обращение в Джойнт с просьбой не помогать материально общине, а выделить эти деньги на бизнес его племяннику, а тот, в свою очередь, доход с этих денег будет перечислять в общину. Тем самым, по его идее, можно и общине помощь и деньги сохранить. Мне стало ясно, что нужно выходить из этой организации и все начинать снова, но только самому.
Зарегистрировал другую организацию – «Еврейский религиозно-культурный общинный центр» (ЕРКО-Центр), и начал работать дальше.
Это Лого нашей общины
А время было, прямо скажем, нескучное – веселые девяностые… Коммерческие банки и криминальные структуры росли, как грибы после дождя, и те и другие развивались очень динамично. Стали появляться невиданные ранее птицы – англичанин Стив Тапер (Tuper), американец Пол Катер (Karter) и серб Драган Станич были среди них наиболее заметными, отличались великолепным русским языком, непривычными галстуками-бабочками и повышенной контактностью. Драган Станич приехал осваивать новое направление бизнеса – торговлю с Россией. А Сив и Пол приехали помогать развивать рыночную экономику, по крайней мере, так они говорили. Все они через некоторое время исчезли, но по разным причинам.
Драган Станич не смог выдержать конкуренции с дешевым китайским и корейским товаром и вернулся домой. Его заместитель Зоран Чиплич, внешне выглядевший, как эталон западного менеджера – приятный в общении, элегантный и хорошо образованный, решив, что он уже неплохо освоился в городе, открыл магазин в центре города, но перепутал рэкетиров с деловыми партнерами. Тут и местные не всегда могли разобраться, а ему это было просто невозможно сделать. Вот и пришлось срочно бежать из города, общение с местными бандитами плохо действовало на здоровье. Перед этим он пришел попрощаться и не смог удержаться - расплакался. Уезжать пришлось, бросив все… Как кормить двоих детей, когда кроме задолженности по кредитам у него ничего не осталось, а в самой Сербии шла война…
А Пола попросили покинуть город (и страну, как мне кажется). Запомнился такой случай. Как-то раз он обратился ко мне с проблемой – в его компьютере вирус заблокировал все внешние входы, превратив его в подобие гробницы с информацией. Я привел с собой ребят из компьютерной фирмы, они быстро забрали системный блок и увезли в ремонт. Минут через десять Пол вдруг побледнел – его осенило, что ребята могут из его компьютера скачать информацию… Что он только не делал, то рвался немедленно ехать к ним в офис, то чуть ли не бился головой о стенку… Я с большим интересом и удивлением смотрел на это шоу, не особенно понимая его смысл, тогда казалось, что всякие «Джеймсы Бонды» – это все только в кино, но ребята были просто компьютерщики, не контрразведчики – Полу повезло. Кем он был, с какой миссией объявился во Владивостоке, кто знает… Но ФСБ, вероятно, знало, что и завершило его российскую деятельность.
А Стив продержался дольше, активно прорываясь в банковскую сферу, до тех пор, пока не стало очевидным, что в банковском деле он специалист на уровне популярной книги «Банк – это очень просто».
Тогда у меня была антикварная книга – «Судебник», кажется, начала 18 века. Читать было интересно, особенно описания преступлений, они очень расширили кругозор… Вероятно они, эти преступления-проступки были вызваны тем, что все спали на одной печке, где там кто – поди разбери среди ночи… Стив, как любитель русской истории, попросил книгу посмотреть, да с ней и улетел на следующий день, как оказалось – навсегда.
Бандиты были колоритней.
Первый, с которым мне пришлось общаться, был Александр Свиридов. А познакомились мы с ним так. Вопросы, представлявшие интерес для более, чем одного банка, входили в мою компетенцию, в том числе и компьютеризация, системы межбанковской связи и прочее.
Евдокия Гаер – на мой взгляд, искренняя, но излишне доверчивая женщина, депутат Думы России, привезла этого новоявленного специалиста в телекоммуникационных технологиях, которого мы знали, как «Свирида», и попыталась представить его в качестве человека, способного вывести системы телекоммуникаций на новый, современный уровень. Я спросил Александра: «ну куда ты лезешь, ты же ничего в этом не понимаешь!» Ответ был прост и прям: «а зачем мне понимать, я вас яйцеголовых куплю, вот вы и понимайте». Странно было видеть его рядом с маленькой нанайской женщиной, запомнившейся своей бесстрашной защитой академика Сахарова от нападок «агрессивно-послушного большинства». Но во Владивосток она привезла ряженого, как-то вдруг ставшего доктором наук по каким-то информационным технологиям с любимой фразой: "Разум эфемерности подобен превентивности сознания". Прорваться в банковские круги ему, возможно, удалось бы, но в октябре 1994 киллер с косогора, напротив окна его квартиры, завершил его карьеру.
Бандитов убивали, как в Чикаго во времена Аль Капоне. Какие они были великие и независимые. Но у одного в руках взорвался пакет с деньгами, у второго – трубка в акваланге, третьего просто застрелили в кабинете. Успешно уходили от судьбы разве что будущий губернатор Дарькин и будущий мэр Николаев.
Позже, меня, как руководителя еврейской общины пригласили на инаугурацию Николаева. Запомнились два момента этого события. В своей тронной речи Николаев сказал по поводу наведения порядка в городе:
- Я сказал, значит выполню. Я с темы вбок не отползаю!
Это было что-то новое в официальном лексиконе. Но дальше выступил приморский епископ Вениамин. Он сказал:
- Вы заступаете на такое трудное служение… Город у нас грязный. Я недавно был в Корее, в Пуссане – чисто! Представляете – азиаты, а чисто!!!
В зале сидели и слушали его консулы всех сопредельных азиатских государств.
Но своеобразной лексикой отличался не только мэр. Запомнилась фраза губернатора Дарькина:
- Приехала московская комиссия и сделала нам как бы замечания, и мы их будем как бы устранять!
Вот так, как бы работали, как бы устраняли…
Непонятно почему, но я думал, что там, где-то в Кремле что-то иное. Ну да, не забывают свой карман, ну да, «как не порадеть родному человечку»… Но министр МВД Грызлов все расставил по своим местам. Он приехал во Владивосток и, серьезно глядя вместе с Дарькиным с экрана телевизора, рассказывал нам, как они вместе будут искоренять преступность. Это было вскоре после программы Караулова, где на всю страну была показана дальневосточная бандитская сходка с участием будущего губернатора, которого называли там «Серега шепелявый».
Интересно, что и у руководителей банков были своеобразные взгляды на «бандюков». Я тогда возглавлял еще и Банковскую Ассоциацию. Мы, совместно с руководителем службы безопасности Владбанка, предложили проект «Концепция межбанковской безопасности». Проект предусматривал много интересного, но глава Дальрыббанка», в то время самого крупного банка Владивостока, Галина Б. на него отреагировала просто: «Зачем мне ваша концепция? У меня своя есть. При необходимости я приглашаю «крышу», и они мне с любого должника все невозвращенные кредиты вытряхнут».
С «бандюками» связана и вот какая история. Одна группа, (бригада, по местной терминологии) захотела получить с меня некоторую сумму. Вот так им захотелось. Клиент (то есть – я) возражал. Обстановка накалилась до такой степени, что я взял у приятеля револьвер, вообще-то газовый, но переделанный под стрельбу дробью и таскал его с собой. Защита эфемерная, конечно, но как-то психологически помогала.
Рядом с домом располагалась охраняемая стоянка. Утром, когда мы все отправлялись на работу, а сын в институт, он выходил раньше, разогревал двигатель и подгонял машину к подъезду. Вот мы выходим, а машины нет. Ну, думаю, не завелась, бывает… Иду на стоянку, но там машины нет. На вопрос охране – где машина, те делают недоуменные глаза и пытаются сказать, что возможно я ее вообще не ставил вчера.
Поехать вдруг покататься сын не мог, следов какой-то аварии на дороге нет… Понять невозможно, тем более, что от стоянки до подъезда 20 метров. Первая мысль, что если это начала действовать та группировка? Но как-то не по схеме действуют, сначала должны были предупредить… Поехали с женой в офис, решив действовать оттуда. Через четыре часа раздался телефонный звонок:
- Папа, заберите меня отсюда…
- А где ты?
- В ментовке на Махалина.
Оказалось, что ночью в машине разбили форточку, и когда сын выезжал со стоянки, какой-то страж порядка решил, что парень угнал машину. Ни то, что он стоял у дверей подъезда, ни то, что называл адрес, фамилию и телефон владельца, предлагая сразу на месте разобраться – не помогло, сын оказался в «обезьяннике», а машина на арестплощадке. А звонок к нам произошел случайно, мимо клетки прошел сосед милиционер, и сын попросил его позвонить нам. Тот помог. Описать то, что пришлось нам пережить за эти четыре часа я не могу – просто не нахожу слов.
В 1996 году мне удалось побывать на концерте казанского клезмерского ансамбля «Симха». Его создателем, его руководителем и душой был совершенно потрясающий человек – Леня Сонц[6]. Я думаю, сказать, что в нем жила душа еврейской музыки будет неверно, просто он сам был этой самой еврейской музыкой. К несчастью, его уже нет с нами.
Леонид Сонц
Я не только наслаждался концертом, но еще и плакал от зависти. Как я хочу создать еврейский ансамбль, евреи во Владивостоке, им же тоже нужно это услышать.
Но дело было не только в музыке, чтобы что-то сказать людям, их нужно собрать вместе. Ансамбль для этого подходил наилучшим образом.
Ансамбль «Ноар»
Самое удивительное, что казавшаяся утопической идея удалась. Наш ансамбль «Ноар» стал собирать аншлаги в лучших залах Владивостока, ездили по краю, выезжали в Биробиджан.
(Продолжение следует)
Примечания
[1] И. Бабель “ Король“
[2] Чтобы не было никаких недоразумений между различными конфессиями, ключи от храма с 1192 г. хранятся в арабско-мусульманской семье Joudeh, причем право отпирать и запирать дверь принадлежит другой мусульманской семье Нусейбе. Эти права на протяжении веков передаются в обеих семьях от отца к сыну.
[3] Гробница царя Давида находится на Сионской горе. Знающие люди однажды обратились к толковому раввину и сказали: «Уважаемый рав! Неувязочка получается. Согласно мнению историков, похоронен царь в долине Кедрона. Иосиф Флавий говорит о Вифлееме, в Библии упомянут град Давидов. Ни то, ни другое и ни третье место никакого отношения к горе Сион не имеют. Что же касается этого захоронения, то скорее всего — это гробница какого-нибудь древнего арабского шейха, и до знаменитого путешественника Биньямина из Туделлы, который написал о могиле царя Давида на горе Сион в 1123 году, упоминания об этом месте как гробнице Давида не существует». «Вы абсолютно правы! — ответил раввин. — Конечно же, все исторические, археологические свидетельства вкупе с элементарной логикой свидетельствуют о том, что царь Давид был похоронен в другом месте. Но, видите ли, евреи так долго молились на этом месте, что нет никакого сомнения в том, что Давид сюда перебрался».
[4] Постановление трудящихся Евреев города от 23 апреля сего года с просьбой о передаче им под клуб Синагоги /докладчик Кравченко/
Постановили:
1/ Учитывая настоятельные требования трудящихся евреев города Владивостоке о предоставлении им Синагоги под клуб, где среди них возможно было бы организовать общественно-политическую работу и принимая во внимание, что это начинание встречает единодушную поддержку со стороны рабочих ряда производственных коллективов, а так же и то, что для 20-30 человек из группы верующих такое помещение, как Синагога, где можно поместить 350 человек, велико, а почему просить Окрисполком на основании постановления ВЦИКа от 29/II – 1923 г, и пункта 4-го инструкции НКЮ и НКЗ /собрание узакоконений 1923 года № 72 страница 699/, о расторжении договора с группой верующих и передачи, здания трудящимся евреям гор. Владивостока, - под клуб.
2/ Всю переписку по данному вопросу переслать в ОИК.
Подлинный за надлежащими подписями.
[5] Постановление Президиума Дальневосточного Краевого Исполнительного Комитета
О закрытии синагоги Еврейской общины верующих в г. Владивостоке
/Вносит Постоянная культовая комиссия/
Принято Президиумом ДКИК 1 октября 1932 г.
Принимая во внимание:
1/ Отказ еврейской общины верующих от пользования зданием синагоги;
2/ настойчивое требование трудового населения евреев г. Владивостока об организации еврейского рабочего клуба и трудовой советской школы, - синагогу закрыть, разрешить использовать здание для культурных нужд.
Ликвидацию провести с соблюдением правил, указанных в ст. 37-4- декрета ВЦИК и СНХ от 8/IV- 29 года.
Председатель ДКИКа /Буценко/
Секретарь ДКИКа / Власов/
[6] http://klezmer.com.ua/groups/groups_text19.p
Напечатано в журнале «Семь искусств» #6(43) июнь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=43
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer6/VJankelevich1.php
