«Человечество было рождено бедным и немногочисленным», — говорит один герой романа Андрея Битова «Пушкинский дом», — «таким оно вписывалось в совершенный круг природы и бытия». Конечно, это определение представляет собой литературное преувеличение. В действительности некоторые территории Земли с самых ранних пор были густо заселены. Но по отношению к России, к Восточной Европе в целом, эта мысль справедлива. И древние источники, и недавние, единогласно говорят, что российский пейзаж характеризуют широкие просторы, по большей части безлюдные, а селения, которые изредка встречаются на этой территории — обязательно «бедные». Правда, в последние века между деревеньками, поглощая и уничтожая их, появляются города-гиганты. Однако быт населения этих городов сохранял преемственность с обычаями и практиками жителей «бедных селений». Известный публицист Сергей Кара-Мурза не раз приводил примеры такой преемственности в исследованиях российской и советской цивилизации, описывая послевоенную жизнь.
В собственном детстве, которое проходило в относительно сытые семидесятые годы ХХ века в сельской местности, я тоже видел немало примеров бытового аскетизма, который составлял фундамент хозяйственного уклада нашей семьи. По будням пищу готовили в основном на постном (подсолнечном) масле. Сливочное масло подавалось к столу, насколько я помню, преимущественно по праздникам, хотя моя тётя, старшая сестра мамы и фактическая глава семьи, даже по праздникам вроде бы предпочитала растительное. Однако ни одно воскресенье, ни один праздник не проходили без пирогов или блинов. Вообще при зарплате (а потом и пенсии) в сорок рублей нельзя было ожидать от моей тети особой роскоши (пределом которой были для нее конфеты «подушечки»). Но в то же время она владела земельным участком и построила на нем дом, не прибегая ни к каким кредитам ― опираясь только на оклад уборщицы, помощь столь же бедных родственников и доходы от продажи черники, собственноручно собранной в лесу за участком. Независимо от того, числилась она уборщицей или пенсионеркой, каждый день до самой смерти она проводила в труде, поднимаясь в шесть утра, чтобы растопить печь и приготовить еду на всю семью.
После этого кормила скотинку, шла в огород, а если была зима — занималась заготовкой дров или вязала половики. На моей памяти она только однажды поехала «отдыхать» — к знакомой старушке в город, и через день вернулась. Событие это, включавшее прогулку в парк, беседы с хозяйкой и просмотр телевизора, она рассматривала как нечто экстраординарное. Никакого «отпуска» никогда у нее не было. При этом крепостью телосложения моя тетя не отличалась, иногда испытывала серьезные недомогания, однако к врачам не обращалась и умерла от случайной инфекции в возрасте 85 лет. Были перед моими глазами и другие аскеты ― родственники и соседи, точно так же не знавшие передышки в будни и соблюдавшие православные праздники, никогда не ездившие никуда «в отпуск» (хотя бы потому, что не с кем оставить корову). Наверняка каждый может вспомнить подобные примеры аскетической трудовой жизни в истории своей семьи. Редкий индийский йог и брамин, думаю, доходил до таких высот, как наши родители и пращуры, день за днем преодолевавшие тяготы войны, суровые природные условия, трудности вдовства, одиночества, да еще и державшие на своих плечах могучее государство.
Исторические источники также демонстрируют, что с точки зрения соседей аскетизм был важной характеристикой славянских племен фактически с первых упоминаний в литературе. В характере славян византийские авторы отмечают терпение, навык выдерживать длительные физические трудности. «Они… выносливы, легко переносят и зной, и стужу, и дождь, и наготу тела, и нехватку съестных припасов», — сообщает ромейский учебник по военному делу «Стратегикон»[1] Другие сообщения Стратегикона о славянах тоже не лишены интереса. «Живут они среди лесов, рек, болот и труднопреодолимых озёр», — учит этот труд, — однако «у них множество разнообразного скота и злаков»[2]. Византийские данные содержат то же самое видимое противоречие, что и современные: славяне до самого последнего времени соединяли в быту видимую бедность обихода и наличие всего необходимого для жизни.
Если говорить о более раннем времени, то еще Гомер, перечисляя скифские племена, называет среди них «абиев», или «неимущих»[3]. Конечно, нет никаких причин считать «абиев» славянами и даже их предками, однако характерно отнесение этого племени к скифской территории, то есть к Восточной Европе. Несомненно, бедность «абиев», если только они не выдумка Гомера, была подобна бедности славян, описанных в «Стратегиконе», или аскетичным будням жителей крестьянской России и являлась скорее определенным укладом, своеобразным образом жизни, нежели нищетой как таковой. Буквально неимущее племя очень скоро исчезло бы с лица земли, особенно в те суровые и чуждые гуманизму времена, и никаких сведений о них до Гомера бы не дошло. Античные историки и географы, пользовавшиеся почерпнутыми у Гомера фактами, прекрасно это понимали и находили в образе жизни абиев немало преимуществ в сравнении с привычками «культурных» народов.
Страбон переводит «абии» как «лишенные очага», «живущие в кибитках» или «безбрачные». То есть, по его мнению, абии могли быть аскетами не только в еде (без очага можно питаться лишь сырой пищей), но и в семейной жизни. Особое внимание Страбона привлекает указание Гомера на совершенную мораль и справедливость «абиев». Страбон прекрасно видит связь между умением довольствоваться малым и моральным духом народа. «Ведь несправедливости возникают вообще только в связи со сделками и [там, где] уважение к материальным благам слишком велико. Поэтому разумно было бы назвать справедливейшими тех, кто, как абии, живет бережливо от скромных достатков», — пишет он в VII книге трактата «География» (I, 4). Страбону вторит римский историк Марцеллин (ок. 330 ― ок. 400): он пишет, что абии это «благочестивейший народ, равнодушный ко всему человеческому, на который, как возвещает любитель мифов Гомер, Юпитер взирает с Идских гор».
По-видимому, бытовой аскетизм, разумное самоограничение являются исторической традицией, которую восточные славяне переняли от народов, населявших прежде территорию нашей страны, или от своих южных этнических родственников, о которых писали византийцы. Терпение и самоограничение этих жителей не были, однако, чем-то искусственным и нарочитым — такой образ жизни диктовался природными условиями, господствовавшими на восточно-европейской равнине. О зависимости народного характера от природных условий писали многие исследователи, и все они приходили к одинаковому выводу: почва и климат России позволяют редкому, рассеянному населению выжить, только если ресурсы распределяются между гражданами более-менее равномерно. Избыток отчасти может расходоваться на праздники, отчасти передается духовной, интеллектуальной и военной элите, которая выполняет консолидирующую и координирующую роль, а также выступает в роли передатчика опыта от старших поколений младшим (в церкви или в светской школе).
Помимо исторической традиции и природных условий, к аскетическому поведению призывает православных и христианское учение, которое уже больше тысячи лет оказывает влияние на русский тип поведения и характер отношения к окружающему миру. Христианство призывает к кротости, учит обходиться малым для себя и щедро жертвовать другим. Церковь устанавливает посты, предостерегает верующих от излишних трат, учит избегать неправедно нажитого богатства.
Таким образом, сразу три чрезвычайно мощных фактора являются причиной того, что жители России привыкли к жизни, лишенной излишеств, однако дающей человеку все необходимое. Эти факторы — учение Христа, историческая традиция и природные условия. В совокупности они придали характерное, оригинальное лицо всей русской культуре (то есть восточнославянской в целом). Русская цивилизация — постническая, аскетическая и одновременно щедрая к своим членам, способная к широкой благотворительности, к аккумуляции средств, имеющая большой «запас прочности» за счет закалки людей, их трудолюбия, выдержки и разумного отношения к ресурсам. Такой образ жизни давно уже стал столь органичным и само собой разумеющимся для русских, что и представители правящей элиты, имея в своем распоряжении все ресурсы страны, не считали для себя возможным вести себя в своем быту иначе. Как доказал исследователь русской истории И. Забелин, быт русских царей структурно был подобен быту крестьянина или купца.
Царь имел схожий «распорядок дня», последовательность будней и праздников, а царский дворец содержал в себе те же самые существенные элементы, из которых состояла крестьянская изба. И династия Рюрика, и династия Романовых до самых последних часов своего существования следовали этой традиции. В то время как французские монархи, построив себе роскошные, но неудобные для жизни дворцы, страдали от холода на атласных простынях, русские цари, имея на показ точно такие же апартаменты, для ежедневной жизни предпочитали маленькие теплые комнатки в непарадных частях дворцов. Показательна в этом отношении экспозиция, посвященная императору Александру Третьему в гатчинском дворце под Петербургом. Среди предметов императорского интерьера мы не нашли ничего специфически «царского», за исключением трона. Остальные вещи — от мебели до кукол и елочных игрушек принцесс — были такими же, какими пользовались мещане рубежа веков. На нашей даче, например, хранилось пианино, являвшееся точным аналогом выставленного в музее. Скромного образа жизни, с известными оговорками, придерживались и представители советской правящей элиты.
Образ жизни богатых горожан в средневековой Руси тоже вряд ли существенно отличался от порядков, установленных в домах рядового крестьянина, основного носителя русского типа поведения. Исследователь псковских древностей Ю. П. Спегальский установил, что каменные купеческие особняки, которых немало сохранилось в городе, строго говоря, не предназначались для жизни — в каменных этажах находились склады и лавки, а для жилья сверху этих многоэтажных строений ставились обыкновенные деревянные крестьянские избы (терема).
Учитывая многовековую традицию и связь образа жизни русских людей с моралью и мировоззрением, с самыми фундаментальными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо, не будет преувеличением сказать, что одна только перемена образа жизни большинства русских, украинцев, белорусов (а возможно, и сербов, и болгар) в результате перестройки стала цивилизационной катастрофой.
Почему прививка европейского типа дизайна и западного образа жизни к нашему пространству и к нашему характеру так опасна? Неужели однотипный офисный лоск настолько безвкусен, что угрожает существованию целой цивилизации? Кажется, от дурного вкуса еще никто не умирал.
Но дело в том, что «европейские стандарты» меняют характер наших расходов, а следовательно — и способ взаимоотношения с окружающей средой. Природной и человеческой.
Самые первые «ласточки» перестройки, первые евроремонты показали, насколько деформирующее влияние на культуру народа они оказали: на помойку понесли книги. Потертые дедушкины переплеты не вписывались в стерильный новый дизайн. Книжные полки мешали развернуться во всю ширь экранам «домашних кинотеатров» и трехспальным кроватям. Обязательными для каждого уважающего себя труженика стали поездки за границу на отдых. Иногда эти поездки оправдываются тем, что провести отпуск в России дороже, чем в Египте. При этом сама идея того, что отпуск надо где-то «проводить», под сомнение не ставится, так же, как необходимость продираться в собственном автомобиле по забитому пробками городу.
Пластиковые окна, железные двери и «Тойоты» стоят дороже книг и журналов. Чтобы удовлетворить новые потребности, начинается ускоренное истощение природных ресурсов, эксплуатация иноплеменников (выходцев из Средней Азии) и соотечественников. Русская цивилизация в основе своей из аскетической становится грабительской, меняется характер взаимоотношений между людьми, искажается нравственное лицо человека.
Хотелось бы надеяться, что к истинным ценностям вернется их истинная цена. Православная цивилизация уже не один раз терпела нашествия разного рода культурных вирусов, и милостью Божией (а подчас и бичом Его) от них излечивалась. Настораживает, однако, что евродизайн и европейский образ жизни большинству моих соотечественников кажется уже само собой разумеющимся явлением, и об иных способах организации своей жизни многим ничего не известно.
Журнал «Врата небесные». Минск, 2013, № 2.
[1] Цит. по: Люттвак Э. Стратегия Византийской империи. М., 2010. С. 421.
[2] Там же, С.422-423.
[3] «…дивных мужей гиппемолгов,
Галактофагов и абиев, из смертных что всех справедливей».(Ил. XIII, 5—6).
