Сначала я хотел вдариться в развернутый анализ различий между поэтическим и музыкальным пространством и написал обширный и злой текст, условно озаглавленный «Полифония».
Вот его начало:
«Грустно и смешно рассматривать различные попытки преодоления разрыва между песенной и поэтической традицией. Музыкальное обращение к серебряному веку и поэзии, как таковой, чаще всего выглядит убого, не добавляя ничего нового к первоисточнику, и даже наоборот, лишая его априорной художественной ценности. Диана Арбенина, поющая Бродского, полностью убивает его интонационный строй; шизофазические «Кукрыниксы» тянут из Есенина последние жилы; Саша Васильев с пресловутым «Маяком» и невежливой цитацией сами-знаете-откуда («смерть — это то, что бывает с другими») подает пример панибратского отношения к чужому культурному пространству (может, поэтому его песня «Вместо письма» так полюбилась нетрезвым компаниям, голосящим во дворах и подъездах, зачастую и не подозревая, что текст написан отнюдь не лидером группы «спЛин»); Владимир Пресняков радостно слюнявит Михаила Кузьмина; София Ротару, как ученый попугай, повторяет «только-только-только»; Пугачева исполняет Мандельштама в цирковой ликующей манере, выбрасывая строку про мертвецов, из этических, видимо, соображений; Сурганова во всем буквально следует за ней, как Медведев за Путиным; этот печальный список можно длить до бесконечности.
Подобные проекты напоминают плохой перевод, абсолютно не учитывающий языковые особенности оригинала. Нехватка тонкости и поэтического чутья компенсируется необходимостью «гнуть свою линию» и «привлечь внимание к настоящей поэзии», что само по себе отвратительно: поэзия ничего не должна и внимание к ней — интимное дело каждого. Ответственность художника, переводящего произведение в совершенно другую сферу прекрасного, возрастает многократно, главной задачей становится представить то, как звучало бы стихотворение, будь оно музыкой. СПБЧ оркестр выходит из этого положения очень просто: они накладывают голос Бродского («Зимним вечером в Ялте») на шумовую клеенку, сохраняя и преумножая его великолепное занудство, но это только разовый эксперимент, не работающий в отношении авторов, не заставших революцию звукозаписи, и целиком лежащий в области поэзии, но не музыки.
Что касается музыки, то стоит послушать «Тихие песни» Владимира Сильвестрова…»
Дальнейший пафос полифонической статьи должен был заключаться в восхищении Еленой Антоновной Камбуровой и ее прекрасным театром, дескать, вот где поэзия зарыта, а женщины опять все вынесли на своих плечах. Особенным шоком было ощущение кристаллической цельности одной из ее первых пластинок 1970 года — четыре композиции сплетались в гигантский эпический гобелен об очередной мировой и вечной войне. Трагический, женский, задушевный, как принято было тогда говорить. Дальше был Мандельштам и Ахматова в театральной многоголосице, исполняемой одной только Еленой Камбуровой. И опять же, — это была честная поэзия, частично переходящая в область невыразимого. Конечно, замечательного композитора Валентина Сильвестрова тоже необходимо слушать и понимать, чтобы глубже вникнуть в соотношение музыки и поэзии, но сейчас не об этом.
Потому что началась Елена Фролова, работающая с наисложнейшими текстами самых разных поэтов — Сергея Есенина, Марины Цветаевой, Софьи Парнок, Михаила Кузьмина, Осипа Мандельштама, Вениамина Блаженного, Арсения Тарковского, Леонида Губанова, Иосифа Бродского — список можно длить и длить. Мне хотелось написать про ювелирную работу с ритмом каждого стихотворения, про тонкость ткани и полифоническую сложность орнамента, но… зачем все это, если музыка, как и стихотворение, — сама по себе речь, не нуждающаяся в пересказе?
Осталось еще несколько слов, о другом:
«Убогие песни», 2002 — альбом Елены Фроловой на стихи Дмитрия Строцева. 51 композиция. 32 из них читает сам автор, без сопровождения.
Только голос и гитара, повторяющая внутренний ритм стихотворения.
Все.
И это прекрасно.
А тексты сжаты до предельно точных формул:
куст горит говорит молчит
__________________________
Любовь – не угол,
Любовь – не круг,
Любовь – это шар.
и открытых пространств:
Открытые двери, простое небо
И ясный свет.
Я в полной мере нигде еще не был,
В полной мере меня еще нет.
Эту поэзию можно носить с собой, прослушивая до дыр, как обычную музыку. Смотреть на лица, примерять, запоминать в метро.
После нее хочется холодного винограда.
…там, где хмели-сунели
да синели холмы
___________________________
словно камень тяжелый открыть
и на первой странице заплакать
