В 1965 году СССР принял французскую систему цветного телевидения СЕКАМ, выбор которой определялся в гораздо большей степени политическими, нежели техническими соображениями. Когда закончилась многолетняя эпопея выбора системы, я наивно подумал, что вот, наконец, кончилось вмешательство высокой политики в развитие техники, которой я занимался, но очень быстро понял, что это не так. В советской жизни политика пропитывала всё и всё определяла. Вот и в данном случае – шел 1966 год, близилась 50-летняя годовщина Октябрьской Революции, и все министерства и организации готовили свои предложения – какими подарками встретить эту великую годовщину. Кому-то из руководства нашего Министерства Промышленности Средств Связи пришла в голову мысль, что неплохо было бы показать юбилейные торжества с Красной площади по цветному телевидению, которое было тогда еще самой интересной новинкой. Для этого надо было сделать цветную ПТС (Передвижную телевизионную станцию). Как обычно, решение это приняли слишком поздно, так что, когда Всесоюзный НИИ телевидения (ВНИИТ), в котором я работал, получил такое задание, для его реализации оставалось менее года, а практически работы были начаты лишь в феврале 1967 года. Но и объем предстоящих работ – тоже, как это обычно бывает, – представлялся гораздо меньшим, чем оказывалось на самом деле. Так что, когда начальник отдела Яков Абрамович Шапиро предложил эту работу мне, я охотно взялся за нее – меня привлекла разработка этого самостоятельного замкнутого комплекса цветного телевидения, к тому же создававшегося в стране впервые, без прототипов.
Проектирование ПТС всегда отличалось от разработки аппаратных для телецентров – в нем было гораздо больше чисто конструкторских проблем и более широк круг решаемых вопросов. Надо было разработать специальный автобус, обеспечить в нем электропитание от внешней сети, микроклимат, связь с телецентром и т.д. Начинать нам надо было почти на голом месте. Никаких образцов цветных ПТС еще не было; вероятно, они уже появились за рубежом, но их описания в доступных нам журналах к этому времени еще не публиковались. Не буду здесь описывать эту разработку, скажу лишь, что вместе с нашим институтом в ней участвовал ленинградский завод “Волна” (ведущий инженер Юрий Львович Левиз и начальник конструкторского отдела Ольга Николаевна Степанова). Цветные мониторы для ПТС сделал ленинградский завод им. Козицкого – лаборатория Романа Григорьевича Британишского, в которой создавались первые ленинградские цветные телевизоры “Радуга”. Учитывая новизну цвета в телевидении, мы решили для каждой из камер поставить перед режиссером цветной монитор, хотя в студиях еще много лет ставили черно-белые. (Глядя на эти мониторы, режиссер включает ту или иную камеру в эфир.) В первых же передачах это решение себя оправдало.
Важнейшими блоками цветной ПТС являлись передающие камеры. Разработанные ранее во ВНИИТе первые цветные камеры не годились для передвижки из-за слишком больших размеров и веса, а их разработчик Виктор Иванович Балетов недавно безвременно умер. Но была экспериментальная цветная камера “Спектр-4”, разработанная в Московском научно-исследовательском телевизионном институте (МНИТИ), Доработку ее для использования в ПТС провела ведущий инженер Ольга Федоровна Миронова. А новый камерный канал (это аппаратура, в которой проводится сложная обработка трех цветовых видеосигналов, поступающих с передающих трубок,) разработала для этих камер инженер ВНИИТа Фаина Хацкелевна Воробьева.
Закончив часть комплексной настройки, мы выехали в Москву за передающими камерами. Автобусы были поставлены во дворе МНИТИ и снова закипела работа. Настройка двигалась медленно, а 7 ноября приближалось быстро.
Однажды меня вызвал директор МНИТИ С.В.Новаковский, и когда я вошел к нему в кабинет, он, стоя, торжественным голосом объявил мне: «Борис Моисеевич, поздравляю Вас! Принято решение показывать через нашу ПТС юбилейное заседание Президиума Верховного Совета, ЦК КПСС и Совета Министров СССР.» Первым моим чувством было недоумение – с чем же тут следует меня поздравлять? (Но таков уж был Сергей Васильевич. Через несколько лет он даже стал доверенным лицом Брежнева на выборах в Верховный Совет.) Затем появилась мысль, что заседание-то будет 4 ноября, то есть время настройки аппаратуры сокращается на три дня, а нам и к 7-му-то дай бог успеть. И, наконец, возникло практическое соображение, которое я и высказал – а будет ли в зале заседаний достаточно света для наших камер? (Цветные камеры были раза в четыре менее чувствительными, чем черно-белые). Для отличного качества изображения нам нужна была освещенность на объекте 1500–2000 люкс, а когда объектами являются члены политбюро, то ни о каком другом качестве речи быть не могло. Солнечным утром на Красной площади о свете мы могли не беспокоиться, но что будет в зале? Сергей Васильевич сразу разделил мои опасения, тем более, что камеры были разработаны в его институте. Он сказал, что назначено заседание ВПК специально по этой передаче, и там всё и решится.
ВПК – Военно-промышленная комиссия Совета Министров СССР – руководила всеми министерствами, хоть как-то участвующими в создании военной техники, и по своему влиянию не уступала оборонному отделу ЦК КПСС. Она располагалась в здании Совета Министров, так что я сподобился попасть на совещание в Кремль. Вел заседание заместитель председателя ВПК Леонид Иванович Горшков, человек известный и весьма уважаемый. Это он решал постоянные разногласия между ведомствами, когда одно министерство пыталось заставить другое что-нибудь для него сделать. В его просторном кабинете на полу стоял огромный, больше метра диаметром, глобус, ясно показывая, что здесь решаются не только ведомственные споры, но и глобальные вопросы. На то памятное заседание приехали наш министр В.Д.Калмыков и Председатель Гостелерадио СССР Н.Н.Месяцев.
(Его фамилию тогда обыграли в анекдоте “армянского радио”:
- Когда у нас, наконец, появится интересное телевидение?
- Через несколько Месяцевых.
Увы, кажется, даже этот прогноз оказался слишком оптимистичным...)
Когда С.В.Новаковский и я доложили, что для нормальной работы в зале нам требуется большая освещенность, сразу возникла проблема. Месяцев указал, что на этот счет существуют специальные нормы, которые запрещают давать на членов политбюро слишком большой свет, чтобы они чувствовали себя комфортно и чтобы у них не выступал пот на лицах. Источниками света в залах служили тогда мощные лампы накаливания, излучавшие ощутимый поток тепла; в первых телевизионных студиях это было серьезной проблемой. Не помню точно, какая была названа допустимая норма, что-то около тысячи люкс, но явно ниже того, что нам требовалось. Неожиданно для меня, возник также вопрос – а что там передавать-то в цвете? Черные пиджаки и белые рубашки? Так ли уж в этом случае нужно цветное телевидение? Да и кто будет его смотреть, когда цветных телевизоров еще в продаже в стране не было? Правда в общественных местах в Москве и Ленинграде, в клубах, в витринах на улице Горького были выставлены цветные телевизоры для показа опытных передач, но их было лишь несколько десятков.
Л.И.Горшков не мог самостоятельно отменить цветную передачу, и он пошел в соседний кабинет за своим начальником. Пришедший с ним председатель ВПК Л.В.Смирнов, он же зам. председателя Совмина СССР, ознакомившись с проблемой, принялся звонить по телефону. Видимо, и его высокого положения было мало, так как он обратился к Д.Ф.Устинову, бывшему тогда секретарем ЦК КПСС. Устинов никому больше звонить не стал и дал свое согласие. Решение о передаче юбилейного заседания по цветному телевидению было отменено, а С.В.Новаковский тут же получил указание провести разработку новых камер с более высокой чувствительностью. (Правда, их создал уже не его институт, а наш, но об этом – ниже).
За несколько дней до праздника автобусы выехали на Красную площадь. Их установили сбоку от трибун, рядом со Спасской башней. Конец толстого кабеля электропитания я протянул через маленькое окошечко в подземную силовую аппаратную, которая, как оказалось, размещалась под трибунами. Оказавшись таким образом на запретных трибунах, я огляделся и увидел совсем близко небольшой ряд могил перед кремлевской стеной с бюстами на высоких столбиках-постаментах над каждой. Я подошел к самой правой могиле – Сталин. Дальше их было еще пять – Калинин, Дзержинский, Свердлов, Фрунзе, Жданов. Расположены почему-то не в том порядке, как умирали. Но едва я остановился, ко мне подбежал непонятно откуда взявшийся полковник, и с резким криком, не слушая моих объяснений, выгнал меня с трибун, так что рассмотреть эти могилы я не успел.
Мы готовили аппаратуру к передаче, а фактически – еще заканчивали комплексную настройку на Красной площади, и каждый день работали допоздна. По вечерам у автобуса собирались большие группы гуляющих – через окна они смотрели на мониторы, на невиданное раньше цветное изображение, а когда мы стали задергивать занавески, люди требовательно стучали по стенкам автобуса, пока мы не открывали их обратно.
Как-то вечером к нам явился сам Л.И.Горшков и привел с собой генерала, коменданта Кремля. Оба были явно навеселе, и Горшков усадил своего гостя перед мониторами, чтобы похвастать – "Ты посмотри, какую мы тут красоту показываем!"
Одну из камер мы установили лицом к мавзолею, две другие – перед трибунами, лицом к площади. Лишь одна камера была с вариобъективом, тогда большой новинкой, две другие были с поворотными турелями, по 5 объективов на каждой. Когда уже в процессе передачи оператор направил самый длиннофокусный (1 метр) объектив на трибуну мавзолея, к нему немедленно подбежал офицер охраны – «Уберите вашу пушку!» Но посмотрев результат смены объективов на видоискателе камеры, успокоился.
Один цветной монитор мы вынесли на длинном кабеле в Сенатскую башню кремлевской стены, что позади мавзолея. В ней находится маленькая комната, сквозь которую идет подземный переход из Кремля в мавзолей, и стоящие на трибуне мавзолея иногда по одному спускаются туда погреться и закусить – во время парадов там накрывается стол со всяческой снедью. Вот у этого стола и поставил свой монитор инженер завода Козицкого Евгений Февралев (только ему и оформили пропуск в эту башню). Пусть власть предержащие посмотрят наше цветное телевидение.
В последнюю перед передачей ночь мы вообще не уходили со станции, так как аппаратуру надо было включать на прогрев за 3 часа, чтобы успеть всё подстроить. Таким образом, нам удалось увидеть ритуальную процедуру “зачистки” Красной площади перед парадом. Из-за мавзолея вышли две цепочки солдат и выстроились по его оси поперек площади в две сплошные – плечом к плечу – шеренги спинами плотно друг к другу. Затем они начали медленно расходиться в стороны, ведя свое оцепление от кремлевской стены до стен ГУМа и частым бреднем выметая всех попавшихся, в основном – мальчишек, прятавшихся в строительных лесах у стен ГУМа, чтобы утром смотреть парад. По крыше ГУМа, видно было снизу, тоже ходили цепи солдат. Когда очередь дошла до нашей ПТС, нам разрешили оставить одного человека с работающей аппаратурой, а остальным предложили вернуться, когда будет открыт доступ на площадь по пропускам.
Наш инженер-камерщик Валентин, который работал еще на черно-белых ПТС и бывал на Красной площади поболе моего, видел там однажды еще более интересную процедуру. По команде “Мавзолей в опасности!” на площадь из башен Кремля выбежали несколько колонн рослых солдат (“вот такие шкафы” – обрисовал их Валя), вооруженные ножами и пистолетами, и быстро образовали цепи вдоль и поперек Красной площади, разделив ее всю на квадраты. Так родное правительство страховало себя от своего народа. Народ и партия, конечно, едины, но на всякий случай...
Утром 7 ноября вести передачу пришел режиссер Д.Г.Кознов, первый из режиссеров, взявшихся работать "с цветом" и уже поработавший с нами на Шаболовке в опытной аппаратной, а потом появился и главный оператор центрального телевидения А.Г.Аронов, вальяжный мужчина в шикарной мохнатой кепке. Я тоже сидел рядом с ними в автобусе, и когда во время демонстрации на каком-либо из камерных мониторов появлялась особенно выигрышная цветная картинка, например, связка разноцветных воздушных шаров над праздничной колонной, я просил включать эту камеру в эфир, и огорчался, когда они делали по-своему. В конце концов Аронов сказал мне назидательно (помню до сих пор) – «Мы показываем не красивые картинки, а единение народа с партией и правительством.» Вот так. (Интересно, что в своих недавно опубликованных воспоминаниях режиссер Кознов – теперь он профессор – упоминая эту передачу, пишет, что в этой первой цветной ПТС было четыре камеры, хотя их было только три. Видимо, увлеченный эффектом цвета, он не ощущал недостатка камер, ведя передачу.)
После окончания демонстрации мы принялись быстро свертывать ПТС. Я стоял на крыше автобуса, снимая антенну радиолинии, когда меня окликнули снизу. Это оказался телезритель, живший неподалеку, который пришел на площадь специально, чтобы встретиться с нами и рассказать, что у него есть опытный цветной телевизор, и он только что посмотрел всю передачу с Красной площади; он был радостен и возбужден и горячо нас всех благодарил. Мы все тоже были радостны и возбуждены, ведь боевое крещение нашей ПТС-ЦТ прошло успешно.
В дальнейшем мы провели еще две передачи с Красной площади, и в целом эта опытная передвижка немало потрудилась как единственное в стране средство внестудийных цветных телевизионных передач в 1967-68 годах, провела не менее десятка передач, показала себя как одна из двух или трех первых в Европе. В качестве своего последнего задания наша опытная ПТС была направлена в ГДР на знаменитую Лейпцигскую ярмарку. Меня в эту лакомую командировку, конечно, не пустили, но небольшая бригада наших инженеров хорошо справилась с демонстрацией передвижки в работе на ярмарке и вернулась домой с золотой медалью за экспонат.
Но было ли создание этой разовой передвижки в чисто политических целях только “показухой”? Нет, честно говоря, оно оказалось весьма полезным этапом в разработке цветной ПТС для промышленного производства. И через два года, перед Первомаем 1971 года мы вновь оказались на Красной площади в первой советской серийной цветной ПТС “Лотос”, размещенной в двух специальных автобусах Ликинского автозавода. На этот раз ПТС поставили в ограде храма Василия Блаженного, так что за долгие дни подготовки к передаче мы успели осмотреть всё, что было доступно в этом уникальном соборе. Он всегда интересовал меня, тем более что я любил и даже читал со сцены поэму Дмитрия Кедрина “Зодчие” с легендой о его постройке.
«...Был диковинный храм богомазами весь размалеван,
В алтаре, и при входах, и в царском притворе самом.
Живописной артелью монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело византийским суровым письмом...»
Но увы, ни следа от сурового византийского письма уже не осталось, я увидел голые кирпичные стены и своды, а всё осыпавшееся с них покрывало толстым слоем обломков и мусора полы, превратив их как бы в ухабистую землю. Развал и запустение царили внутри собора.
Но, спасибо, его внешний вид сохранялся хорошо.
Так и простоял он все годы советской власти, и в этом даже можно было увидеть ее символ – прекрасная внешность напоказ и полное запустение внутри.
* Отрывок из книги Бориса Певзнера «Жизнь и взгляды», США, 2013. Kнига продается в интернет-издательстве www.lulu.com.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #7(166) июль 2013 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=166
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer7/BPevzner1.php
