Мне приходилось бывать в мастерских художников и скульпторов, но то, что я увидел, когда заглянул через полуоткрытую дверь мастерской вашингтонского художника, меня поразило.
– Меня зовут Люсьен Фикс, – сказал я. – Я звонил вам вчера.
– Помню, помню, но я был тогда очень занят и не смог с вами толком поговорить. Что же мы стоим в дверях, – сказал седовласый мужчина с кистью в руке. Видимо я застал его за работой. – Пожалуйста, проходите в мастерскую.
Меня поразило обилие огромных холстов и полотен. Одни были даже не загрунтованы, на других были видны наброски будущих картин, остальные почти закончены и ждали последних мазков.
– Могу я поинтересоваться целью вашего визита, – спросил художник, видимо не догадываясь, что привело меня в его мастерскую, расположенную в Джорджтауне, старейшем районе Вашингтона на берегу реки Потомак.
– Я журналист и хотел бы побеседовать с вами о вашей работе».
Собираясь посетить Сэма Букаца, я прочёл ряд материалов, из которых узнал, что одно время он был лидером, так называемой Вашингтонской колористкой школы, к которой принадлежали такие известные художники как Джин Дэвис, Морис Луис, Кен Ноланд, и другие.
Но я не сказал Букацу главного. Истинной целью моего визита было познакомиться с художником, чью картину я недавно купил. В начале 1980 годов в газете «Вашингтон Пост» была опубликована статья о том, что в небольшом городке Кенсингтон вблизи Вашингтона, известного множеством антикварных магазинов (около 50 только на одной улице), открылась необычная картинная галерея, где продавались картины художников, начиная с XVII века. Мне было интересно увидеть своими глазами, что продаётся в этой галерее, чего не увидишь в музеях.
И действительно, небольшая комната была завалена портретами, натюрмортами, пейзажами, жанровыми сценами очень похожими на работы голландских, французских и других западноевропейских мастеров. Как я мог судить, это не были музейные работы, что могло бы оправдать запрашиваемые владельцем галереи цены в десятки тысяч долларов. Я уже собирался уходить, как вдруг среди всего этого обилия картин в позолоченных рамах я увидел уголок работы в бледно-голубых тонах, не имевшую ничего общего с тем, чем была завалена галерея. По моей просьбе галерейщик вытащил из-под своих «рембрандтов» и «рубенсов» одетую в простую раму довольно большую абстрактную картину. Окинув её взглядом, я спросил владельца галереи, знает ли он художника. «Работа подписана, его зовут Сэм Букац, – сказал он. А на вопрос, где его найти, сказал, что насколько ему известно, избегая жаркого вашингтонского лета, он работает у себя на даче в горах штата Западная Вирджиния. Картина мне настолько понравилась, что я решил её купить, предложив, как я считал, реалистическую цену. Сделка была совершена, и я тут же пустился на поиски художника.
Как я ни старался, куда бы ни звонил, к сожалению, мои поиски ни к чему не привели. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Если художник местный, кто-то должен его знать. Через несколько недель один мой знакомый, с улыбкой на лице, принёс мне еженедельную газету «The Jewish Week» (сентябрь 17-23 1981 г.). На первой странице красовался заголовок «Художник пишет портрет Хиршхорна». Статью дополняла фотография художника с густой копной седых волос и наброски портрета знаменитого филантропа, именем которого назван музей современного искусства в Вашингтоне. (статью о Хиршхорне и музее его имени см. Журнал Семь искусств № 7(32) 2012). Я тут же позвонил в редакцию газеты, и они охотно дали мне телефон Сэма Букаца.
Наброски для портрета Хиршхорна
Прежде, чем начать беседу, я спросил художника, над чем он сейчас работает.
«У меняя в голове роится масса идей. Я могу одновременно работать над двенадцатью картинами от реалистических до абстрактных. Я не знаю, к какой работе через минуту прикоснётся моя кисть или грифельный карандаш.
Сэм Букац за работой
А это – заказ Белого Дома для конференции по проблемам старости, – сказал он, указывая на большое панно. В Белом Доме меня знают ещё со времён Рузвельта. Время от времени они дают мне заказы. Я ведь, своего рода, бывший государственный служащий, морской офицер в отставке. Написанные мною портреты американских военачальников украшают стены многих министерств и ведомств.
Сэм Букац перед портретом вице-адмирала Росса Т. Макинтайра, личного врача президента Франклина Рузвельта
– Да, вы сказали, что нашли меня через газету, где фотограф запечатлел мои эскизы для портрета Джозефа Хиршхорна. Я сделал серию портретов Хиршхорна, которые теперь находятся в музее его имени. Помню нашу первую встречу в Нью-Йорке. Тогда я был молод и, как все молодые художники, еле-еле сводил концы с концами. Я едва наскребал десять долларов для оплаты ренты за помещение. Хиршхорн пришел ко мне в мастерскую и скупил всё, что было за мелочь. Это в его манере. Он ходил по мастерским художников с оттопыренным карманом. Он хотел показать, что у него полно денег. Он скупал всё подряд, но торговался. В первый раз он предложил мне так мало, что я набрался смелости сказать «нет». Он пришел снова и очистил всю мою студию. Это было в 1950 годах.
Букац и Хиршхорн встретились снова в 1977 году. Хиршхорн хотел увековечить себя на полотне и попросил своего адвоката найти достойного художника. Тот привёз его в студию Букаца. Увидев старого знакомого, Хиршхорн воскликнул: «Самуэл Букац! Где такой прекрасный художник как ты скрывался все эти годы?» Окинув взглядом студию, он попросил подарить ему два панно «Мексиканская свадьба» и «Фиеста». – Ты богатый человек, Букац, и можешь себе это позволить. Зачем их прятать от людских глаз? Я повешу их в моём музее на всеобщее обозрение. Именно тогда Хиршхорн заказал Букацу серию своих портретов.
Сэмюэл Букац сын еврейских эмигрантов, бежавших из России из-за погромов. Он родился в Филадельфии в 1910 году, но вскоре семья переехала в Кливленд и поселилась в бедных кварталах города. Безграмотному плотнику трудно было заработать достаточно денег, чтобы прокормить шестерых детей. Родители не поощряли увлечения Сэма искусством. Они хотели, чтобы он стал врачом, юристом или бизнесменом, чтобы выбраться из района, населённого такими же, как они сами. Но он решил идти своим путём. После школы работал на фабрике, а по вечерам посещал бесплатные курсы рисования. Скопив достаточно денег, Сэм поступил в Кливлендский художественный институт, который закончил в 1935 году. В том же году Кливлендский институт предоставил молодому подающему надежды художнику стипендию для продолжения учебы в Бостонской школе изящных искусств при Бостонском музее.
– Этого мне никогда не забыть, – говорит Букац. – Школой заведовал известный русский художник Александр Яковлев. Учитель и ученик быстро стали друзьями. Бесконечные эксперименты с цветовой гаммой, новые идеи и смелые художественные замыслы всё больше сближали их.
Александр Яковлев. Автопортрет
– Я учился у него два года и готов был продолжать и дальше, – говорит Сэм Букац. – Но в 1937 году Яковлев неожиданно объявил, что возвращается в Париж. Для меня это было большим ударом. Помню, на следующий день я на занятия не пошел. Я плакал как младенец. Я не мог представить себе разлуку с Яковлевым. Я даже решил бросить рисование вообще, Тогда мне сообщили, что меня вызывает директор. – Что им от меня нужно? Я ведь сказал, что учиться больше не буду. – Но в школу он всё же явился и к большому для себя удивлению узнал, что за успехи в учёбе удостоен премии Уильяма Пейджа и стипендии в размере 4 000 долларов для продолжения учёбы в Европе. «Четыре тысячи долларов в 1937 году были огромные деньги», – говорит Букац.
Молодой художник отправился в Париж, снял небольшую студию и принялся за работу под руководством Яковлева. Примерно через полгода Яковлев посоветовал ему сделать небольшой перерыв и посмотреть Европу. Сэм отправляется в Рим. Развалины великой цивилизации произвели на него неизгладимое впечатление, и он решил на время там остаться.
Близилась катастрофа. – «Я был молод и политикой не интересовался, – признаётся Букац. Мне, молодому американскому художнику, жизнь в Европе давала возможность познать мир, многому научиться. В Италии Букац много работал, учился, посещал музеи и выставлялся. Одну его персональную выставку в Американской Академии даже посетил король Виктор Эммануил Второй. – У меня сохранилась фотография об этой памятной встрече, – сказал он.
Король Виктор Эмманнуил и Сэм Букац
«Я неоднократно попадал в переплёты, - вспоминает он. – После одной моей выставки меня пригласили на приём в честь Гитлера. Я прошёл все полицейские кордоны, но перед самым входом в зал секретный агент так рванул меня за рукав, что чуть не оторвал его. Тогда мне повезло – вовремя убрался. Но меня арестовали в другой раз. На улице собралась огромная толпа перед домом, где с балкона должен был выступать Муссолини. Я присел на ступеньки здания прямо перед этим балконом и стал быстро делать зарисовки. Вот тут-то меня и взяли. Но не за то, что рисовал, а за то, что сидел, когда дуче произносил речь.
А однажды я был свидетелем и невольным участником инцидента на югославской границе. В поезде напротив меня сидел мальчуган лет десяти. В то время еврейские родители, спасая своих детей, пытались отправить их за пределы Германии. Вооружённый солдат подошел к нам и потребовал документы. Ни слова не говоря, он взял узелок мальчика, бросил на пол все его вещи, вытер о них свои грязные сапоги и приказал мальчику следовать за ним. Меня это взбесило. «Оставь его в покое, – в ярости закричал я. – Они остановили поезд и выбросили меня. Мне и тогда повезло, остался жив».
Куда бы ни забрасывала его судьба, Букац поддерживал связь с Яковлевым. В 1938 году, когда Сэм был удостоен престижной премии Prix de Rome, Яковлев послал ему поздравительную телеграмму и пригласил на Капри, чтобы обсудить планы совместной работы.
«Когда я приехал на Капри, Яковлева там не оказалось, – вспоминает Букац. – Я позвонил в Париж. И тогда наши общие знакомые сообщили мне печальную весть. Яковлев внезапно заболел, был доставлен в больницу и скончался на операционном столе. Какая утрата! Ему было всего пятьдесят лет. Он мог так много ещё сделать, – с грустью говорит Букац, и продолжает. – Без Яковлева мир для меня опустел. Я не мог решить, что мне делать дальше. Я связался с его матерью и сестрой, и они предложили мне работать в его студии на Монпарнасе. Я с благодарностью приял их предложение. Это была небольшая студия, но чего стоил вид из окон! Я поселился там и принялся за работу. Первое время я чувствовал себя неловко, никак не мог заставить себя спать в его постели».
Но время залечивает раны. Букац окунается в парижскую жизнь, много работает, учится у опытных мастеров, встречается с известными художниками, среди них Оскар Кокошка, Марк Шагал, Хаим Сутин.
Война стала неизбежностью. Многие покидали Францию. С небольшим чемоданчиком и рулоном работ Яковлева Букац отправился в Бордо, откуда отплывали пароходы в Америку.
«Это был один из последних американских пароходов, – вспоминает Букац. – Вы не можете себе представить, что там творилось... Для всех не было места. Мне с трудом удалось достать билет. Немецкие подводные лодки топили все пароходы. Можно сказать, что мне и тогда посчастливилось. Мы плыли двенадцать дней, и всё это время я спал на палубе. Люди были вконец измучены. Когда же, наконец, пароход вошёл в нью-йоркскую гавань и нашему взору открылась Статуя Свободы, все плакали навзрыд. Это было в 1939 году. Тогда я вспомнил рассказы моих родителей о том, как они впервые увидели Статую Свободы. Они приехали в Америку в XIX столетии.
«Однажды Букац работал над портретом знакомого семьи. Во время одного из сеансов он спросил: «Ты слышал о приказе о всеобщей воинской повинности? – И не дожидаясь ответа, сказал: «У меня есть контакты в Белом Доме. Я мог бы за тебя замолвить словечко. Хочешь стать военно-морским офицером? – вспоминает Букац. – Я подумал, а почему бы и нет. Через несколько дней он пришел на очередной сеанс и сказал: «Ты во флоте. Будешь работать художником при Белом Доме». Так я стал военным.
Два года с 1942-го по 1944 Букац работал в Белом Доме, написал ряд портретов президента Рузвельта, первой леди и военачальников.
Эскизы для портретов президента Рузвельта и первой леди
Потом его перевели в Окленд, штат Калифорния. Там он работал при госпитале, где его мастерство помогало хирургам в пластических операциях по реконструкции лиц и других участков тела, изувеченных военнослужащих.
«Вот, где мне пригодилось знание анатомии, которую я изучал в медицинской школе при Гарвардском университете, и работа с Яковлевым, – говорит Букац. – Он был прекрасный рисовальщик и отлично знал анатомию».
После войны Букац демобилизовался в чине капитана 3-го ранга, а во время Корейской кампании был снова призван на военную службу.
«Я художник, я не военный, у меня нет никакой военной подготовки. Я даже не знаю, как правильно отдавать честь адмиралам. Не могу сказать, что военная служба мне так уж нравилась. Но я считал это своим долгом и отдал этому делу добрый кусок жизни», – говорит Букац.
Написанные Букацом натюрморты, рисунки, абстрактные работы и скульптуры можно найти в вашингтонских музеях и галереях – Коркоран, Филлипса, Хиршхорна и Библиотеке Конгресса, в Кливленском и Рочестерском музеях.
Портреты, написанные им, висят в Белом Доме и мемориальной библиотеке Франклина Рузвельта, в Национальном военно-морском госпитале, в медицинском музее вооруженных сил США.
«Сам художник не может быть ни ценителем, ни критиком своих работ, – задумчиво говорит он. – Художник создаёт произведения и идёт дальше. Возьмите, например, Сезанна, Матисса, Ван Гога. Они порой презирали свои работы. Сколько их пропало, страшно подумать. Оценивать вас как художника должны другие. Но необходима основа».
Я неоднократно бывал в мастерской Самуэла Букаца. Когда я заглянул к нему в последний раз, он заканчивал огромное панно, которое как бы впитало в себя все краски и страсти Гавайских островов. Он с женой в зимнее время по несколько месяцев проводили на Гавайях. Сэм и Сюзен много раз приглашали нас приехать на остров Оаху, где они обычно останавливались. Однажды мыс женой их посетили. Их гостиничный номер, заваленный холстами, напоминал мастерскую художника в Вашингтоне.
«Что я буду делать со всем этим?» - повторил мой вопрос художник, обводя широким взглядом свою огромную мастерскую. – Не знаю, время покажет. Самое главное – это продолжать работать».
Сэмюэл Букац на склоне лет
Сэмюэл Букац работал до глубокой старости. Он скончался 16 ноября 2006 года в возрасте 96 лет и был похоронен на Арлингтонском Национальном кладбище под Вашингтоном.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(44) июнь 2013
7iskusstv.com/nomer.php?srce=44
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer7/Fiks1.php
