Воздух поэзии0

Когда на что решусь, уж я не отступаю

А.С. Пушкин

Если я чего решил – я выпью обязательно...

В. Высоцкий

Сочинял ли Адам стихи? Для Евы? От радости жизни в первозданном саду? Или во славу Создателя? Какими могли быть его стихи?

Ведь первый человек – венец творения, совершенство. Он был создан непосредственно руками Божьими, по Его образу и подобию. Естество Адама не было испорчено мутациями, завистью и злобой, гримасами цивилизации, на которые мы сваливаем все наши беды, от болезней до войн. Какие это были бы стихи!

И всё же, я убеждён, что стихов, по крайней мере, хороших, Адам сочинить не мог! Не мог потому, что для поэзии нужна ещё рукотворная субстанция, созданная гением человека: поэтическая атмосфера, «воздух поэзии».



Поколения наших предков ловили ночные тени и неясные шорохи и своим воображением из туманных картинок нафантазировали, населили мир чудовищами, эльфами, гномами, нимфами, лешими и кикиморами, для описания которых нужен был особый язык. Так потомками Адама и Евы, от первых романтиков-троглодитов, до наших дней, была соткана удивительная субстанция: поэтическая атмосфера. Она пополнялась умом и фантазией праведников, грешников и странных химер, в которых сочетались и гений и злодейство.

Эти первичные образы оформились в виде сказок и мифов, стали темами античных авторов, отражены в библейских сюжетах и через века и страны вошли в творчество современных поэтов.

Достаточно вспомнить бесчисленных «Кассандр» – от Эсхила, Еврипида, Ликофрона, и до Высоцкого (1967). Обратим внимание, что при всём своеобразии сюжетных ходов Высоцкого, им сохранены важнейшие фактические данные:

А вот конец – хоть не трагичный, но досадный:

Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, –

И начал пользоваться ей не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель.

История сохранила имя этого «грека»: Аякс, сын Оилея.



Высоцкий, Баллада о любви, 1975



Когда вода всемирного потопа

Вернулась вновь в границы берегов,

Из пены уходящего потока

На берег тихо выбралась любовь

И растворилась в воздухе до срока,

<…>

…Я дышу – и значит, я люблю!

Я люблю – и, значит, я живу!

В «Балладе о любви» Высоцкого мы слышим и упоминание библейского всемирного потопа, и греческого мифа о рождении Афродиты, и перефразирование декартовского “Cogito, ergo sum” – мыслю, следовательно, существую («Начала философии» (1644). Ну и, конечно, в стихах Высоцкого можно увидеть параллели и с творениями многих современных зарубежных и русских поэтов.

Песенно-поэтическое творчество Высоцкого начиналось с исполнения «дворовых песен» и собственных стилизаций на блатные темы. Из признанных авторитетов, только Андрей Донатович Синявский смог оценить их в полной мере и, более того, он считал их наиболее интересными в творчестве поэта (см. М. Цыбульский «Владимир Высоцкий и Андрей Синявский». Планета Владимир Высоцкий, М., 2008,). Остальные «корифеи» брезгливо отворачивались от «подзаборной романтики», которая в дальнейшем повредила признанию Высоцкого «настоящим» поэтом. Определение «блатняк» прилипло не только к его ранним произведениям, но наложило отпечаток на оценку всего творчества, стало причиной немыслимой популярности и уважения у одних и поводом для неприятия другими. Увы, «корифеи» забыли, что этому жанру отдали дань самые великие и признанные авторы.

«Вечная тема»

Уголовная тематика характерна для народного творчества. Вспомним хотя бы шотландского Робин Гуда, а в русском фольклоре – Кудеяра-атамана, песни о Стеньке Разине и т.п.

Забавное воспоминание: в детстве, в годы нашего послевоенного проживания в маленьком городке Пархим в Германии, по месту дислокации дивизии, в которой закончил войну мой отец, я вместе с соседскими немецкими ребятишками отправился в лес за черникой. Мы вышли на лесную поляну, и спутники рассказали мне, что сотни лет назад здесь жил местный лесной разбойник и даже показали камень, который служил ему подушкой. Я тоже примерился к ней, но «подушка» показалась мне крайне неудобной. Почти не сомневаюсь, что свой разбойник был в каждой европейской провинции.

Отдали дань разбойничьей теме и Байрон («Корсар», т.е. вариант разбойника – морского), и Шиллер («Разбойники»), и многие поэты, пересказавшие эти сюжеты.

Пушкин, тоже не брезговал уголовно-разбойничьими темами, конечно с поправкой на время. Неоконченная поэма «Братья-разбойники», прозаическая повесть «Дубровский» – русский вариант «Разбойников» Шиллера, три песни о Стеньке Разине. В «Капитанской дочке» Пушкин цитирует народную песню (подозреваю, приложив к ней и свою руку): «...Я за то тебя, детинушка пожалую/ Середи поля хоромами высокими,/ Что двумя ли то столбами с перекладиной». Как логическое завершение той песни воспринимается «Разбойничья» Высоцкого: «...Сколь верёвочка не вейся, / А совьёшься ты в петлю» (1975).

Пушкин: «Булат зазвенел, прервать поцелуя злодей не успел...» – убийство на почве ревности. Ср. с Высоцким: «...востру бритву навострю и обрею тебя наголо совсем», «Ее, конечно, я простил, / Того ж, кто раньше с нею был, / Того, кто раньше с нею был, Я повстречаю!»

Заимствование классических уголовных сюжетов мы видим и у других великих. В «Маскараде» Лермонтов повторил сюжет шекспировского «Отелло», заменив «нецивилизованное» удушение более соответствующим духу времени и обстановке отравлением.

Пополнение «воздуха поэзии» сюжетами происходит, наверное, раз в тысячелетие, а индивидуальность художников проявляется в деталях. Высоцкий в вопросах ревности-измены гуманнее предшественников: «...что ты стала мине слишком часто изменять. / Если это Колька или даже Славка – / Супротив товарищев не стану возражать...», «Её, конечно, я простил...» И даже в трагической песне «Полчаса до атаки», получив от изменившей невесты письмо: «...ждать не буду...» (перекликается с симоновским: «Чтоб писем он от вас не ждал / И вас не утруждал бы снова...»), герой задумал не месть, а самоубийство: «Он шагнул из траншеи... он осколков беречься не стал...»

В песнях, стилизованных под блатные, Высоцкий везде оставался поэтом, так что несколько стандартных блатных выражений (см. выделенное прописным шрифтом), органично встраивались в авторское повествование и возникало высокопоэтическое произведение:

У меня гитара есть – расступитесь, стены!

ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ из-за злой фортуны!

ПЕРЕРЕЖЬТЕ ГОРЛО МНЕ, ПЕРЕРЕЖЬТЕ ВЕНЫ,

Только не порвите серебряные струны!

Переходя к «персоналиям» – сравнению стихов Высоцкого со стихами конкретных поэтов, напомню о работе Л. Наделя «Французские бесы – большие балбесы» (перекличка В.С. Высоцкого с Г.Р. Державиным, http://www.bards.ru/press/press_show.php?id=1708), и Т. Сургановой «Мы с тобой одной крови: Редьярд Киплинг в творчестве Владимира Высоцкого» (ВВ-70, с. 205), но не буду цитировать здесь примеры или дискутировать с авторами по спорным вопросам, заинтересованных отсылаю к первоисточникам.



Замечу только, что анализируя «Балладу о брошенном корабле, 1971», Сурганова не обратила внимания на использование Высоцким мифологического описания танталовых мук: «Я пью пену – волна не доходит до рта…». Киплинг в стихотворении-предшественнике «Брошенная» описывая страдания оставленного корабля: «Измученная, словно губы, жаждущие воды..» указывает на жажду, но явной параллели с муками Тантала, которые звучат у Высоцкого, у Киплинга нет, во всяком случае в том варианте перевода, который анализирует Сурганова.

В разделе об «уголовной тематике» уже были рассмотрены некоторые произведения Пушкина. Продолжим.

А.С. Пушкина. «Наше всё» создал стихи, ставшие маяком для многих поколений российских поэтов. Но Пушкин вырос не в «пустоте», а поднялся, «опираясь на плечи гигантов», как сказал Ньютон, описывая другую сферу игры идей – науку. Вспомним также: «...но Идущий за мной сильнее меня...» (Евангелие от Матфея). Так и творчество Пушкина, помимо самодостаточной красоты, стало фундаментом, на котором строилась поэзия его современников и последователей. А те, в свою очередь, обогащали поэтическую атмосферу образами и рифмами, и новые поэты, «...думая, что дышат просто так <...> невольно попадали в такт, такому же неровному дыханью...»

Сравним, как виделись два великих поэта некоторым современникам в бытовой обстановке, естественно, учитывая, что это субъективные отзывы.

«...когда ему [Пушкину] было неинтересно, разговор его был вял, скучен и просто несносен» – (Л.С. Пушкин, брат поэта, цит. по http://www.kinologovo.com/t1747-topic).

Иван Дыховичный о Высоцком: «Как поэт он был сокровищницей юмора, а как человек – совершенно неостроумен (к счастью, не любил анекдотов). Когда пел, он превращался в столб энергии, и мурашки бежали по коже, какие бывают только от очень большого искусства... В остальное время он был человеком обычным, временами даже не умным... У него был высший ум – талант, самый редкий случай. В жизни талант часто только мешает» (Из интервью. Дмитрий Быков, цит. по http://www.vashdosug.ru/cinema/article/5882/)

«Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон //В заботах суетного света он малодушно погружён...», – сказал Пушкин («Поэт», 1827), и эти строчки можно считать исповедью на тему «поэт в быту». Не слышится ли отклик на процитированные слова Пушкина о суетных заботах и священной жертве в строках стихотворения Высоцкого «Мой Гамлет» (1972): «Груз тяжких дум наверх меня тянул, / А крылья плоти вниз влекли...»

Марина Влади пишет в своей книге «Владимир, или Прерванный Полет»: «Единственный поэт, портрет которого стоит у тебя на столе, – это Пушкин. Единственные книги, которые ты хранишь и время от времени перечитываешь, – это книги Пушкина. Единственный человек, которого ты цитируешь наизусть, – это Пушкин. Единственная посмертная маска, которую ты держишь у себя на столе, – это маска Пушкина. Единственный… <...> Если воспользоваться словами Булгакова, ты носишь его в себе. Он – твой кумир, в нем соединились все духовные и поэтические качества, которыми ты хотел бы обладать».



Я весьма скептически отношусь к фактологической стороне романа Марины Влади, но в данной цитате, думаю, надо только убрать слово «единственный», в остальном отношение Высоцкого к Пушкину описано ею близко к истине. Вспомним ещё, что Высоцкий играл дона Гуана в «Маленьких трагедиях» Пушкина (это была последняя киносъёмка Высоцкого). И сколько правды и восхищения в известной шутке Высоцкого:

Меня сегодня Муза посетила –

Посетила, так немного посидела и ушла!

...................................................................

Но от неё остались две строки.

Вот две строки – я гений, прочь сомненья,

Даёшь восторги, лавры и цветы!

Вот две строки:

«Я помню это чудное мгновенье,

Когда передо мной явилась ты»!

Неудивительно, что мы найдём много схожих тем и образов в творчестве этих величайших поэтов России. Прежде всего, отметим сходство в отношении Пушкина к лицейским друзьям: «Святому братству верен я!» («Кюхельбекеру, 1817), – и романтизированное описание братства «На Большом Каретном» у Высоцкого.

Теперь сопоставим некоторые конкретные стихи.

Вспомним «Памятник» – традиционную поэтическую тему, проходящую в творчестве Горация, Ломоносова, Державина, Пушкина, Высоцкого. При этом образ ожившего памятника Высоцкого перекликается и с пушкинскими Командором, и Медным Всадником, сошедшими с пьедестала.

Сравнивая «Памятники» Пушкина и Высоцкого, мы видим не только общую основу, но и особенности их подхода к посмертной судьбе. Если Пушкин подчёркивает тему вечности своей поэзии, то Высоцкого больше волнует проблема искажения образа «неудобного» поэта, лакировки и искусственной адаптации его творчества к вкусам «расторопных членов семьи», конечно, «семьи» не в буквальном смыле слова. Ср. тж. ниже: О. Тарутин.

А вот как описывается «жизненный путь» в стихах обоих художников.

А. Пушкин, «Телега жизни», 1823: «С утра садимся мы в телегу; // Мы рады голову сломать // И, презирая лень и негу, / Кричим: ПОШЕЛ...!»

Высоцкий, Кони привередливые», 1972: «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю / Я коней своих НАГАЙКОЮ СТЕГАЮ, – ПОГОНЯЮ, – //Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю, // Чую с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю!» [Здесь и дальше выделение прописным шрифтом особо близких образов, идей, строк и т.д. – автором статьи, Г. Б.] Тот же азарт, та же напористая страсть, только из стихов Высоцкого исчезло дворянское барство: не кучер, а сам герой погоняет, да и конечная точка маршрута определена совершенно определённо: «...к богу»!

Пушкин: «Но в полдень нет уж той отваги; // Порастрясло нас; нам страшней, // И косогоры и овраги; / Кричим: ПОЛЕГЧЕ, дуралей!»

Высоцкий:

«Чуть ПОМЕДЛЕННЕЕ, кони, чуть ПОМЕДЛЕННЕЕ! – молит герой Высоцкого, ведь «И дожить не успел, мне допеть не успеть» – но натура сильнее разума, и плеть из рук он не выпускает.

Пушкин: «Катит по-прежнему телега; // Под вечер мы привыкли к ней / И, дремля, ЕДЕМ ДО НОЧЛЕГА – // А время гонит лошадей».

И опять, в противовес барину Пушкина, герой Высоцкого, так и не смирившись, проходит путь до конца: «МЫ УСПЕЛИ – в гости к богу не бывает опозданий <...> Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?/ Я коней напою, Я куплет допою, – // Хоть мгновенье еще постою на краю!..»

Один из мотивов «Коней»: «Вдоль обрыва, ПО-НАД ПРОПАСТЬЮ, ПО САМОМУ КРАЮ...» перекликается со строчками Пушкина из трагедии «Пир во время чумы», в свою очередь навеянной трагедией «The City of The Plague» (John Wilson): «Есть упоение в бою и БЕЗДНЫ МРАЧНОЙ НА КРАЮ». А если продолжить цитату: «И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы...» – то мы увидим в ней многие черты, свойственные поэзии Высоцкого: и «шторма», и та же неукротимость великого барда.

«Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатье» (1967) Высоцкого представляется современным перепевом «Гаврилиады» Пушкина (1821).

В таких известных произведениях как «Песнь о вещем Олеге» и «Антисказки», сюжеты которых прямо взяты у Пушкина, у Высоцкого обычно «с другого бока тема»[1], как он пояснял на концертах, то ли из озорства, то ли из чувства реальности, переделывая сюжет по-своему.

А завершающие строчки из «Вещего Олега» Высоцкого: «…Олег бы послушал – ещё б один щит // Прибил на вратах Цареграда» перекликаются с классическим «Так проходит земная слава» (sic transit gloria mundi – немецкого философа-мистика Фомы Кемпийского (XV в.) «О подражании Христу» (I, 3, 6), цит. по http://ru.wikipedia.org/wiki/Sic_transit_gloria_mundi ) Т.е. походы Олега, бои и проч. в итоге сводятся к тому, что на воротах Цареграда лишь остаются всё новые щиты.

Немало и др. тематических совпадений в стихах обоих поэтов, например: «Бесы» Пушкина («Мчатся бесы рой за роем...») и «Слева бесы, справа бесы» Высоцкого.

Ещё в 1992 Елена Мясникова обратила внимание на переклички Высоцкого и Пушкина. «Бесы» (1830): «В поле БЕС НАС ВОДИТ видно, // Да КРУЖИТ по сторонам» и «Открытые двери Больниц, жандармерий…» (1978): «Французские бесы – большие балбесы, // Но тоже умеют КРУЖИТЬ <…> Меня сегодня БЕС ВОДИЛ по городу Парижу…»

Сравним стихи Пушкина, «Демон» (1823): «Тогда какой - то злобный гений // Стал тайно навещать меня» и Высоцкого, «Невидимка»(1967): «Я чувствую, что на меня глядит соглядатай, // Но только не простой, а невидимка».

Своеобразие мышления Высоцкого придавало знакомым образам новые черты: смешной, хоть и страшноватый Соловей-разбойник, несчастные лесные жители, несчастный Кащей бессмертный, чей дворец – «Здание ужасное, издаля напоминавшее ООН» («Сказка о несчастных лесных жителях», 1967) – охраняло чудище «с семью главами, / О пятнадцати глазах» – дракон, как видно. Не намёк ли на постоянные несбалансированные резолюции этой организации прилагательное «ужасное», выбранное для характеристики дворца? Ведь Высоцкий живо интересовался событиями в мире.

Не все знают, что на лужайке перед зданием ООН покоится и модель сказочного Дракона, тело которого, в соответствии с нынешними реалиями, составлено из корпусов баллистических ракет, к счастью, снятых с боевых дежурств по программе разоружения? Высоцкий был в Нью-Йорке и, возможно, видел этого дракона воочию. Не тогда ли родился образ кащеева замка?

В соответствии с новыми реалиями, Кащей у Высоцкого был убит не мечом героя, а на новый лад – ужасными канцеляризмами:

Но Иван себя не помнит:

«Ах ты, гнусный фабрикант!

Вон настроил сколько комнат!

Девку спрятал, интриган!



Я закончу дело, взявши обязательство!..»

И от этих-то неслыханных речей

Умер сам Кащей, без всякого вмешательства, –

Он неграмотный, отсталый был Кащей...

Канцеляризмы тоже требуют особой атмосферы – «канцелярской», выстроенной стараниями поколений бюрократов и проникшей в русскую литературу как пародийный приём, начиная, пожалуй, с Н. Гоголя (Ефимов А.И. История русского литературного языка – http://www.kubmat.ru/bookinfo-efimov-ai/efimov-ai-istoriya-russkogo-literaturnogo-yazyka-razdel-2.html ), а затем в литературу советскую: вспомним А. Платонова – «Котлован», фельетоны М. Зощенко и др. А произведения малоталантливых литераторов, не владеющих богатством живого языка, пестрят нелепыми канцеляризмами и по сей день, и, конечно, до заката «канцелярской эры» не дожить нынешним поколениям.

Мария Суханова, ссылаясь на проф. И. Иткина, напомнила на одном из форумов (http://ubb.kulichki.com/ubb/Forum53/HTML/001747-2.html) о совпадении сказочных сюжетов «Про вепря» у Н. Языкова (1835) и Высоцкого.

Отмечу, что Высоцкий не упоминает Языкова как автора прототипа «вепря огромадного», но ведь в сюжетах сказок ни Пушкин, ни Языков не первичны. Пушкин, вроде, в детстве Арины Родионовны наслушался, да и братьев Грим почитывал, а ужастик про быка восходит к греческому Минотавру. Во вступлении Языкова содержится неявный намёк на пушкинские сказки: «Нынче мода/ На этот род поэзии у нас, / И грех ли взять у своего народа...», но отчётливее просматривается связь не столько со «своим народом», сколько с греческой мифологией, особенно в способе победы – очень одиссеевском – «Ухитрился/Пастух, и начал спелы грозди рвать..,» [с лозы, оплетавшей дерево, куда он взобрался. – Г. Б.], в общем, обкормил чудище виноградом – далеко не самым российским фруктом, подобно Одиссею, опоившему Циклопа виноградным соком. В русской сказке надо бы: «Мой меч, твоя голова с плеч», а герой Языкова зарубил вепря, дождавшись, когда сморит его сон. У Высоцкого, как всегда оригинальный поворот темы: «а принцессу мне и даром не надо <...> чуду-юду победил и убёг», тогда как у Языкова конец банальный: герой получил долю в царстве, и стали «жить-поживать».

Далеко не исчерпав темы о параллелях в творчестве Пушкина и Высоцкого, завершим раздел самым, пожалуй, неожиданным созвучием, приведённым в эпиграфе статьи. Ироническое, ставшее поговоркой, высоцкое: «УЖ ЕСЛИ Я ЧЕГО РЕШУ, то выпью ОБЯЗАТЕЛЬНО», я вспомнил, перечитывая первое опубликованное стихотворение Пушкина «К другу стихотворцу» (Кюхельбеккеру, 1814):

«КОГДА НА ЧТО РЕШУСЬ, УЖ Я НЕ ОТСТУПАЮ,

И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.

Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,

Сердись, кричи, бранись, - а я таки поэт.

В стихах Высоцкого можно встретить и прямое цитирование великих служителей муз, и созвучие в идеях, и отдельные фразы, перекликающиеся с творчеством других поэтов: «видно, нужные книги <...> в детстве читал». К сожалению, «нельзя объять необъятного», придётся остановиться лишь на том, что вызвало у меня удивление или доставило мне наибольшую радость узнавания.

Начну с парадокса. Оказывается, «воздух поэзии» наполняли содержанием и выдающиеся прозаики, притом даже не только из каких-нибудь романтических творений. Возможно, Высоцкий почерпнул вдохновение из вполне бытовой фразы (или «пересёкся» с ней) в записных книжках Чехова (том 17): «И я думал, что ЕСЛИ БЫ МЫ ТЕПЕРЬ ВДРУГ ПОЛУЧИЛИ СВОБОДУ, о которой так много говорим, когда грызем друг друга, то на первых порах МЫ НЕ ЗНАЛИ БЫ, ЧТО С НЕЮ ДЕЛАТЬ».

Высоцкий на эту тему высказался афористично: «Мне сейчас ДАЛИ СВОБОДУ, ЧТО Я С НЕЙ ДЕЛАТЬ БУДУ?» Соответствующие примеры перекличек с прозой Ч. Диккенса и Ф. М. Достоевского см. ниже.

Начало заката Российской империи, трагедия Первой мировой войны, предреволюционная обстановка и революция охарактеризовались рождением новой плеяды великих поэтов.

«Ветер, ветер – // На всем божьем свете!» – так написал об этом времени один из крупнейших русских поэтов А. Блок в поэме «Двенадцать». Конечно, его творчество не могло не найти отражения в поэзии Высоцкого. Самый известный пример – из блоковского посвящения Зинаиде Гиппиус и прямая цитата Высоцкого в стихотворении «Я никогда не верил в миражи...»

А. Блок

З. Н. Гиппиус, 1914



Рожденные в года глухие

Пути не помнят своего

–

МЫ – ДЕТИ СТРАШНЫХ ЛЕТ РОССИИ –

Забыть не в силах ничего.



В. Высоцкий



Я никогда не верил в миражи, 1979



И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы, поднять не смея глаз,

Мы тоже ДЕТИ СТРАШНЫХ ЛЕТ РОССИИ,

Безвременье вливало водку в нас.



Отражение следующих строк этого стихотворения Блока, также можно увидеть у Высоцкого в «Пожарах», 1977.

ИСПЕПЕЛЯЮЩИЕ ГОДЫ! ПОЖАРЫ НАД СТРАНОЙ...

Безумья ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы –

КРОВАВЫЙ ОТСВЕТ В ЛИЦАХ ЕСТЬ. ИХ ОТБЛЕСКИ ПЛЯСАЛИ...

Стоит обратить внимание на настроение стихов: тревожно-минорное у Блока, соответствующее его личному восприятию революционных событий, и, характерное для революционных лет, приподнятое, с надеждой на «светлое будущее человечества» у Высоцкого, что достигается подбором деталей с преимущественно положительной окраской: Время подскакало, и Фортуна УЛЫБАЛАСЬ; САБЛИ - СКРЕСТИЛИСЬ С СОЛНЕЧНЫМ ЛУЧОМ; СЕДОК - ПОЭТ, А КОНЬ – ПЕГАС; УДАЧА ВПЕРЕДИ И ИСЦЕЛЕНИЕ БОЛЬНЫМ; доверчивую смерть - ВКРУГ ПАЛЬЦА ОБЕРНУЛИ -// ЗАМЕШКАЛАСЬ ОНА, ЗАБЫВ МАХНУТЬ КОСОЙ,- // УЖЕ НЕ ДОГОНЯЛИ НАС И ОТСТАВАЛИ ПУЛИ… и т.д. Бурные восторги для Высоцкого нехарактерны, но для «революционной поэзии» того времени, которое отражено в «Пожарах..» были типичны, что замечательно передано автором через пять десятков лет – в 1977 году.

Блок

И пусть над нашим смертным ложем

ВЗОВЬЕТСЯ С КРИКОМ ВОРОНЬЕ, –

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят царствие твое!

Вороньё и Ворон упоминаются и в песнях Высоцкого, Но зловещая птица – очень распространённый персонаж в фольклоре: он и обязательный спутник злых колдуний, и мрачный герой поэзии, припомним хотя бы песню «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…», и т.д. Поэтому вряд ли стоит ссылаться на Блока как на предшественника Высоцкого в обращении к этому образу, скорее, оба поэта использовали традицию, а вот Ворон Эдгара По прямо цитируется в песне «Ошибка вышла» (1975):

И ворон крикнул: «Nevermore!» –

Проворен он и прыток, –

Напоминает: прямо в морг

Выходит зал для пыток.

«Вороньё нам не выклюет глаз из глазниц…» видим у Высоцкого в «Белом безмолвии» и в одной из баллад к фильмам «Стрелы Робин Гуда» (1975) - «Баллада о доблестном рыцаре "Айвенго"» (1982):

«И всегда позади вороньё и гробы» – идея строчки перекликается с картиной Верещагина «Апофеоз войны»: гора черепов и вороньё над ними.



Вернёмся к поэме «Двенадцать».



Блок



Под снежком — ледок

ГОЛОЛЕД...

Скользко, тяжко,



ВСЯКИЙ ХОДОК

СКОЛЬЗИТ — АХ, БЕДНЯЖКА!



Высоцкий



ГОЛОЛЕД НА ЗЕМЛЕ



ЛЮДИ, ПАДАЯ, БЬЮТСЯ ОБ ЛЕД,



И, подобно тому, как у Блока: «Ветер НА ВСЁМ БОЖЬЕМ СВЕТЕ», – у Высоцкого та же мировая бескрайность: «...гололед,/ Целый год напролет, целый год,/ Будто нет ни весны, ни лета. / Чем-то скользким одета ПЛАНЕТА...»

Блок всё же остался элитарным поэтом, а царствовали на поэтическом Олимпе России первой четверти XX века два гиганта: С. Есенин и В. Маяковский. Их поэзия, конечно, нашла отражение в творчестве В. Высоцкого.

Высоцкий был знаком с поэзией Есенина не просто как читатель. Всем известна одна из его сильнейших ролей – Хлопуша в «Пугачёве». Кроме того он пробовался на роль Пугачёва в одноимённом фильме, так что «контакт» с Есениным был плотным.

Как отражение есенинского «Чёрного человека» родилось стихотворение Высоцкого «Мой чёрный человек…» – своеобразный отклик на поэму Есенина. Но по содержанию к ней ближе «Меня опять ударило в озноб…», только рассказ у Высоцкого идёт не от лица Чёрного Человека, а от первого лица. Сравним некоторые строчки.

Есенин (1925):



Черный человек

НА КРОВАТЬ КО МНЕ САДИТСЯ,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

ЧИТАЕТ МНЕ ЖИЗНЬ

КАКОГО-ТО ПРОХВОСТА И ЗАБУЛДЫГИ,

Нагоняя на душу тоску и страх.

ЧТО МНЕ ДО ЖИЗНИ

СКАНДАЛЬНОГО ПОЭТА.

ПОЖАЛУЙСТА, ДРУГИМ

ЧИТАЙ И РАССКАЗЫВАЙ.

Высоцкий (1979-80):

Меня опять ударило в озноб,

Грохочет сердце, словно в бочке камень, –

ВО МНЕ ЖИВЁТ МОХНАТЫЙ ЗЛОБНЫЙ ЖЛОБ

С мозолистыми, цепкими руками.

Я ЧУВСТВУЮ – СИДИТ, ПОДЛЕЦ, И ВЫПИТОМУ СЧЁТ

ВЕДЁТ В СВОЮ НЕВИДИМУЮ КНИЖКУ.

Высоцкого с поэзией Есенина сближает и тема волка (см. ниже).

Теперь обратимся к творчеству Маяковского. Высоцкий прекрасно знал его поэзию и был одним из «Маяковских» в спектакле ТнТ.

Поэма «Облако в штанах», написана Маяковским в 1913-14 году и сначала называлась «Тринадцатый апостол».

Вашу мысль,

Мечтающую на РАЗМЯГЧЕННОМ МОЗГУ,

как выжиревший лакей на засаленной кушетке,

буду дразнить

ОБ ОКРОВАВЛЕННЫЙ СЕРДЦА ЛОСКУТ:

досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

Высоцкий «Пожары» (1977):

И ветер дул – и расправлял нам кудри,

И РАСПЛЕТАЛ ИЗВИЛИНЫ В МОЗГУ.



Образ «расправляемых извилин» близок к «размягчённому мозгу», а один из самых «высоцких» образов в «Куполах»: «ДО КРОВИ ЛОСКУТ истончал» перекликается со строчкой Маяковского: «...ОКРОВАВЛЕННЫЙ СЕРДЦА ЛОСКУТ»

У обоих поэтов мы сталкиваемся с парадоксальным представлением о покое. Маяковский: «А САМОЕ СТРАШНОЕ // ВИДЕЛИ - // ЛИЦО МОЕ,//КОГДА //Я //АБСОЛЮТНО СПОКОЕН?» И у Высоцкого встречаем «покой», как признак страдания: «ТЕПЕРЬ Я НЕ ИЗБАВЛЮСЬ ОТ ПОКОЯ...»

Здесь можно указать на удивительное совпадение «покоя» по Маяковскому-Высоцкому с описанием травматического шока тяжелораненых, данное великим хирургом Н. И. Пироговым: «…лежит такой окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в чем участия и ничего не требует <...> взгляд неподвижен и обращен вдаль...» («Начала общей военно-полевой хирургии», 1865-66, цит. по http://sohmet.ru/books/item/f00/s00/z0000003/st007.shtml).

В настоящее время, с лёгкой руки безграмотных газетчиков, шоком стали называть иную физиологическую реакцию, истерическую, а не ту, что принята хирургами России. Но во времена Маяковского и даже Высоцкого пироговское определение было весьма актуально.

Стихи Высоцкого «Два судна» и Маяковского «Минонос и миноносица» («ВОЕННО-МОРСКАЯ ЛЮБОВЬ») – одинаково построены на очеловечивании кораблей. Приём очеловечивания машин, по замечанию Л. Траспова, идет от Киплинга: «Корабль, который стал кораблем»), обычен для стихов Высоцкого, но не характерен для Маяковского, хоть его «Товарищ Нетте» – человек и пароход…»

На этом заканчиваем разговор о Маяковском, тем более что параллели в образах и творческих приёмах Маяковского и Высоцкого исследовались неоднократно, например, в работе Н.К. Неждановой «Владимир Маяковский и Владимир Высоцкий: Параллели художественных миров».

Невозможно удержаться от цитирования и сопоставления некоторых строчек Высоцкого со стихами поэтов «Серебряного века».

Мандельштам, 1933

Мы живем, под собою не чуя страны,

НАШИ РЕЧИ ЗА ДЕСЯТЬ ШАГОВ НЕ СЛЫШНЫ

Высоцкий: «Испокону МЫ в зле ДА ШЕПОТЕ / Под иконами в черной копоти».

Близость образов становится заметнее, если припомнить, что Мандельштам писал эти стихи в год страшного голодомора, унесшего миллионы жизней, а способность крестьян сопротивляться властям уже была полностью подавлена. Ср. у Высоцкого: «траву кушаем, век на щавеле, скисли душами…»

Упоминает Высоцкий и мандельштамовскую Лорелею из стихотворения «Декабрист» (1917 - исходный образ Лорелеи взят у Гейне: Gedicht 'Loreley'. Heinrich Heine): «...и сладко повторять: РОССИЯ, ЛЕТА, ЛОРЕЛЕЯ».

Высоцкий (1969):

Поэт – а слово долго не стареет –

Сказал: «РОССИЯ, ЛЕТА, ЛОРЕЛЕЯ», –

Россия - ты, и Лета, где мечты.

Но Лорелея – нет! Ты – это ты!

В стихотворении «Заповедник» («Бегают в поле стаи зверей…») Высоцким использован довольно редкий приём, нехарактерный для русской поэзии: перечисление, нанизывание определений. Ранее (Геннадий Брук, Виталий Хазанский. Высоцкий и еврейский мир. «Еврейская старина», Ганновер, 2009, с. 422 – 425), тж.: http://berkovich-zametki.com/2009/Starina/Nomer1/Bruk1.php ), мы обращали внимание на то, что этот стиль обычен для еврейских молитв, с которыми Высоцкий мог ознакомиться, например, при общении с дедом, Владимиром (Вольфом-Велвелом) Семёновичем. Дед поэта, человек образованный и эрудированный, получил в детстве традиционное воспитание, а любознательность В.С. Высоцкого-младшего общеизвестна и ничто интересное не проходило мимо его сознания. Общался поэт и с другими лицами, знакомыми с еврейской традицией, так что недостатка возможностей для повышения кругозора не было.

В дискуссии, развернувшейся на форуме Высоцкого (http://ubb.kulichki.com/ubb/Forum53/HTML/001854-4.html) по инициативе Якова Петрушенко (Бостон, США), выдающегося знатока неподцензурной, условно говоря, «ресторанной» поэзии, у нас возник вопрос о песне «Все Кругом», исполнявшейся Владимиром Шандриковым:

Все страшное и грубое,

И липкое, и грязное,

Жестокое, тупое,

Неизменно-безобразное...

Построение стихов поразительно напоминает «Заповедник». Дата исполнения Шандриковым – 1983 год, т.е. она не могла стать прообразом стихотворения для Высоцкого. Но другой участник форума, под ником necrazyfan, сослался на стихотворение З. Гиппиус «Всё кругом» (1904), послужившее источником песни Шандрикова:

Страшное, грубое, липкое, грязное,

Жестко-тупое, всегда безобразное,

Медленно рвущее, мелко-нечестное,

Скользкое, стыдное, низкое, тесное,..

– и так 14 строк, более пятидесяти прилагательных. Т.о. можно думать, что прообраз «Заповедника» (или удивительное совпадение с его построением?) найден.

Что же касается нашей первоначальной гипотезы о прообразе приёма, то не думаю, что стихи Гиппиус опровергают нашу версию. Классическое (дореволюционное) образование обеспечивало хорошее знание не только переводов библейских и евангельских текстов, а, порой, и знакомство с оригиналами.

Между стихами Высоцкого и Гиппиус можно найти и другие «переклички».

Гиппиус



Любовь



В моей душе нет места

для страданья...



И дальше:

Гиппиус:

В начале было Слово.

Ждите Слова Откроется оно.



Высоцкий



Мне каждый вечер зажигают свечи.

В душе моей – пустынная пустыня,..

Теперь я не избавлюсь от покоя

Высоцкий. Сначала было слово...

Вначале было слово печали и тоски

Рождалась в муках творчества планета,

Здесь у Гиппиус и у Высоцкого – общий первоисточник, Евангелие от Иоанна, но разные продолжения. Гиппиус почти цитирует Иоанна, а Высоцкий описывает дни творения, нечто вроде разделения тверди и вод, так что в данном случае влияние Гиппиус сомнительно, разве что её строчки могли быть толчком, но не источником знания текста.

Заодно сравним строчки Гиппиус с текстом спектакля ТнТ «Добрый человек...», тоже иллюстрирующие идею единого воздуха поэзии:

Гиппиус



Но жалоб не надо; что радости в плаче?

Мы знаем, мы знаем: ВСЁ БУДЕТ ИНАЧЕ





Брехт. Добрый человек



Плохой конец - заранее отброшен.

Он ДОЛЖЕН,

ДОЛЖЕН,

ДОЛЖЕН БЫТЬ

ХОРОШИМ!

Интересно, что в «Добром человеке...» от Брехта, а что от Слуцкого, который переводил стихи для спектакля?

Ещё пример перекличек, представленный на том же форуме Ольгой Худяковой, участницей с ником «bednajakassandra» (написано 30-05-2012 00:57): «...не вспомню сейчас стихотворения "Слух" Случевского, но с ним явно перекликается "Песенка о слухах", там и там есть образ "старух" разносящих слухи, у Высоцкого "беззубых", у Случевского "седых" <...> И уж Случевского он просто должен был читать, тем более что том из "библиотеки поэта" вышел как раз в середине 60-х годов...»

Привожу соответствующую часть стихов.

Константин Случевский (1837-1904).



СЛУХ



Идет, БРЕДЕТ НЕЛЕПЫЙ СЛУХ

С БЕЗЗУБЫХ ртов СЕДЫХ СТАРУХ,

ВЕЗДЕ ПРОЙДЕТ, все подглядит,

К чему коснется — зачернит...



Высоцкий.



СЛУХИ



Словно мухи, ТУТ И ТАМ,

ХОДЯТ СЛУХИ...

А БЕЗЗУБЫЕ СТАРУХИ

ИХ РАЗНОСЯТ ПО УМАМ,

Их разносят по умам.

Спасибо уважаемой коллеге! Мне эти «беззубые старухи» всегда слух резали: ведь и «старость – не порок», и не только «старухи» сплетнями увлекаются, да и Высоцкий всегда уважительно относился к старости, но тут ему готовый образ попался, грех не использовать, даже из подсознания могло всплыть. Правда, поэт смягчил образ: у Случевского они сами порождают грязные образы, а у Высоцкого «только» разносят. Если вспомнить некоторые эпизоды из жизни Высоцкого, то можно понять поэта, не «уважившего» сплетниц: «…соседством с Высоцким были очень недовольны соседи. Тесть [член политбюро Д. С. Полянский] однажды сказал Ивану [Дыховичному], что в высокие инстанции поступают сигналы трудящихся, будто в доме поселился подозрительный человек с какой-то проституткой, они разъезжают на машине с иностранными номерами, а самое главное – не здороваются с тетушками, сидящими у подъезда. Когда на следующее утро Высоцкий вышел на улицу, он подошел к "заявительницам ", поклонился им в пояс, рухнул на колени и заорал: "Здравствуйте, тётки!"» (И. Дыховичный. Цит. по http://www.shanson-plus.ru/forums/index.php?s=691f0149c8cbf795213c999ec8ee1157&showtopic=84030).

Волки

К «знаковым» у Высоцкого, несомненно, можно отнести тему «Волки».

В российской литературе не было традиции использования образа волка как символа свободы. В русских сказках волка изображают чаще как зверя жестокого и глуповатого. Таким же предстаёт волк в баснях Крылова. Но иногда в сказках волк оказывается другом героя. Вспомним Пушкина:«В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит», Жуковского «Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке», 1845. В этой сказке волк даже воспитывал ребятишек Ивана-царевича и писал воспоминания:

...а Серый Волк <…>

нянчился с его

Детьми <…> выучил читать, писать

И арифметике и им давал

Полезные для сердца наставленья...

Предшественником образа этого волка-воспитателя можно считать сказки и мифы разных народов, в т.ч. волчицу, вскормившую Ромула и Рэма. А у Высоцкого отзвуком идеи грамотного и заботливого волка Жуковского оказывается «Рекс, собака Полковника», где Рекс печётся о престарелом полковнике и даже выступает вместо него в ООН.

Но волк-грамотей Жуковского не предстаёт в значении символа свободы. В основе такого представления лежат, с одной стороны, фольклорный образ «благородного разбойника» (см. выше - об уголовной тематике), часто считающегося и образцом свободолюбия, а с другой стороны, образы волка, созданные в западной литературе.

Слушая песню Высоцкого о волке, мы совсем не думаем о том, что волк – жестокий хищник, а принимаем его сторону. Поэтому оставим крыловского «волка в овчарне» и русские народные сказки, где волк либо жесток и глуп, либо «верно служит», а вспомним других, сразу нескольких, иностранных предшественников образа.

Здесь можно начать с Эзопа (конец IV в до н. э.): «Волк, Пес и ошейник: «…Усмехнулся Волк и говорит: «А по мне уж лучше жить впроголодь, чем сидеть на цепи. Свободу я не променяю ни на никакие коврижки!»

Виннипегский волк, Э. Сетон-Томпсон (восьмидесятые годы XIX века)

«А посередине стоял большой угрюмый волк... Он стоял один-одинёшенек – решительный, спокойный, с ощетинившимся загривком и прочно расставленными ногами – и поглядывал то туда, то сюда, готовый к атаке по всем направлениям. Изгиб его губ напоминал презрительную усмешку...»

Сетон-Томпсон – не поэт, но образ гордого, несдающегося хищника, вызывает невольное сочувствие и вполне соответствует характеру волка, нарисованного Высоцким. Здесь же можно припомнить и волков Р. Киплинга: «– Волки – свободный народ, – сказал глава семьи. – Они слушаются вожака стаи, а не какого-нибудь полосатого поедателя домашнего скота...» («Книга джунглей», 1893-94).

Г. Гессе, (1926-28) тоже использовал образ волка для подчёркивания независимости, но никак не хищности и не символа разбоя («Степной волк»).

Возвращаемся на российскую землю.

Волки «попадаются» в стихах Есенина, великого русского поэта и революционера в тематике и языке стиха. Но если в цикле «Русь» (1914) волк – символ неустроенности, то в стихотворении «Мир таинственный, мир мой древний…»,1921, есенинский волк ближе по духу к Волку Высоцкого:

…Пусть для сердца тягучее колко,

Это песня звериных прав!..

...Так охотники травят волка,

Зажимая в тиски облав.

Зверь припал... и из пасмурных недр

Кто-то спустит сейчас курки...

Вдруг прыжок... и двуного недруга

Раздирают на части клыки…

Теперешнее прозвище бывалого моряка - «Морской волк», вероятно тоже восходит к песням и рассказам о пиратах, тех же разбойниках, но не «своих, не родных» - выше мы упоминали байроновского «Корсара». По мнению Л. Траспова, блестящего знатока морской литературы, составителя и издателя книги «Владимир Высоцкий. Стихи, проза и высказывание о море» (Николаев, «Наваль», 2008»), герой Д. Лондона Волк Ларсен («Морской волк», Jack London, “The Sea‑Wolf”), тоже символизирует образ свободолюбия и независимости и перекидывает мостик от морских волков к обобщённому образу волка, подобного созданному Высоцким.

И плавал бриг, туда, куда хотел,

Сражался с кем судьба его сводила.

- чем не волк, рыщущий по морским просторам в поисках добычи? Ср.тж.:

За нами гонится эскадра по пятам. Обложили меня,

На море штиль — и не избегнуть встречи! обложили,

………………………………………….

А нам сказал спокойно капитан:

"Ещё не вечер, ещё не вечер!"

Но остались ни с чем егеря!

Вспомним «Волчью облаву» (1930) Аркадия Штейнберга. Здесь отношение к волку соответствует тому бескомпромиссному времени. Сочувствия к волку нет, но некоторые моменты стихов Штейнберга и Высоцкого близки.

БЕЗЫМЯННОГО БОРА гудит материк; И взлетели стрекозы с

ПРОТУХШЕЙ РЕКИ,

В вороненых стволах задыхается порох, И потеха пошла – в две руки, в две руки!

И НАЦЕЛЕННОЙ МУШКОЙ Я ВИЖУ троих ТОТ, КОТОРОМУ Я

ПРЕДНАЗНАЧЕН

Исполинских волков. Настоящих. Матерых.... ВСТРЕПЕНУЛСЯ И

ПОДНЯЛ РУЖЬЁ

.......................................................................

Мы РАССТРЕЛИВАЛИ неподвижную стаю... Только БИЛИ НАС влёт

из железных стрекоз

..............................................

И сугробы, где НА СНЕГОВОЙ полусфере, И на татурованном

КРОВЬЮ СНЕГУ

Словно шубы, лежали УБИТЫЕ ЗВЕРИ. Тает роспись: МЫ

БОЛЬШЕ НЕ ВОЛКИ

Волк несколько раз упоминается у Мандельштама, 1908-1935, но мимоходом, чаще в не положительной коннотации. Но уже у М. Цветаевой (1920) «отношение к волкам» начало меняться на сочувственное:

Было дружбой, стало службой.

Бог с тобою, брат мой волк!

……………………………….

Уноси свои седины,

Бог с тобою, брат мой клык!..

Как мы видим, Цветаева предпочитает видеть волка независимым, но эту независимость предоставляет ему сама.

Тенденция к сопереживанию просматривается и у некоторых других поэтов «серебряного века».

Пастернак, «Нобелевская премия» (1959):

Я пропал, как зверь в загоне,

Где-то люди, воля, свет,

А за мною шум погони,

Мне наружу хода нет.

Ахматова, «Вам жить, а мне не очень», 1959:

Волк любит жить на воле,

Но с волком скор расчет:

На льду, в лесу и в поле

Бьют волка круглый год.

Заметим, что у Пастернака и Ахматовой волк – далеко не победитель, но и у Высоцкого, во второй песне о волках, в «Охоте с вертолётов» (1978) зверь тоже не избежал общей судьбы преследуемых:

Мы легли на живот и убрали клыки.

Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,

Чуял волчие ямы подушками лап;

Тот, кого даже пуля догнать не могла б, –

Тоже в страхе взопрел и прилег – и ослаб.

Отражает ли вторая песня изменение характера поэта, усталость, признание факта, что стену лбом не прошибёшь? Этот вопрос требует специального исследования, но в поздних стихах Высоцкого чаще стали появляться философские и исповедальные, а не героические мотивы.

Читая «Волков» В. Солоухина (1964), мы ощущаем сочувствие зверю в описании вражды волков с людьми и собаками, и упоминание флажков, ограничивающих свободу, и, конечно, двустволки – непременный атрибут охоты.

Мы — волки,

И нас

По сравненью с собаками

Мало.

Под грохот двустволки

Год от году нас

Убывало.



Вас в избы пускают

В январские лютые стужи,

А нас окружают

Флажки роковые все туже.



Дрожите в подклети,

Когда на охоту мы выйдем.

Всех больше на свете

Мы, волки, собак ненавидим.

В 2013 году в Интернете была выложена курсовая работа дочери поэта Игоря Жданова, Екатерины Ждановой. В своей курсовой она попыталась доказать, что в основу «Охоты на волков» Высоцкого, положено произведение её отца. По словам Екатерины, ее отец и Высоцкий были знакомы, но не дружили.

http://pro-goroda.ru/sobytiya/vysockiy-spisal-svoyu-samuyu-znamenituyu-pesnyu-ohota-volkov-u-drugogo-poeta-10071

«Игорь Жданов переживал и заявлял неоднократно, что Высоцкий украл у него "Волка". Ведь Высоцкий написал свою «Охоту на волков» на три года позже, в 1968 году. Речь о прямом плагиате не идет, но он разработал ждановскую тему, об этом красноречиво говорят параллельные места:

У Жданова: У Высоцкого:

"Обошли, обложив флажками" "Обложили меня, обложили"

"Люди били наверняка" "Бьют уверенно, наверняка"

"И собаки, визжа от страха..." "...и лают псы до рвоты"

"Издыхала в траве волчица" "Мы, волчата, сосали волчицу..."

"Скоро кончится круговерть" "Вот кончается время мое"



Обратим внимание, что третья и четвёртая пары строк, вопреки мнению Ждановой, никак не перекликаются, если не считать совпадения в «действующих лицах», что естественно, поскольку стихи, как ранее цитированного Солоухина, так и Жданова и Высоцкого посвящены одной теме. Продолжим цитирование:

«Он [Высоцкий – Г. Б.] вторичен, и проигрывает Жданову в композиции, точности, рифмовке, в звукописи» .и т.д., таким образом, работа Ждановой посвящена, в основном, малопочтенной попытке доказывания, что Жданов – хороший поэт, а Высоцкий – плохой. Оставляем это на её совести.

После «Охоты на волков», появился ряд стихотворений и песен сходного содержания. Остановимся на стихах Анатолия Жигулина (1981).

ОБЛОЖИЛИ, как волка, флажками,

И загнали в холодный овраг.

..............................................

Жалко жизни и песни в былом.

Но удел мой прекрасен и вечен –

Все равно я пойду НАПРОЛОМ.

Творчество Жигулина, в контексте данной статьи интересно тем, что его одновременно можно считать и предшественником Высоцкого в другой теме: «ПОБЕГ». Рассмотрим подробнее фрагмент из стихотворения Жигулина «Сны» и сравним с песней Высоцкого «Был побег на рывок» (1977), посвящённой Туманову.

Т.к. все лагеря устроены по общему принципу, то не удивительны совпадения по антуражу: вышки, собаки, стрелки – они во всех лагерях и стихах о них. Но параллели в других деталях скорее не от общей обстановки.

А. Жигулин, «СНЫ» (1962-1963)



Мне шорохи мерещатся из тьмы.

Вокруг СУГРОБЫ СИНИЕ искрятся.

Весь лагерь спит,

Уставший от забот,

В скупом тепле

Глухих барачных секций.

НО ВОТ УДАРИЛ С ВЫШКИ пулемет.

Прожектор больно полоснул по сердцу



Вот я ПО ПОЛЮ СНЕЖНОМУ БЕГУ.

Я задыхаюсь.

Я ПРОМОК ОТ ПОТА

Я продираюсь с треском сквозь тайгу,

Проваливаюсь в жадное болото.



ОВЧАРКИ ЛАЮТ ГДЕ-ТО В ДВУХ ШАГАХ.

Я ИХ КЛЫКИ ОСКАЛЕННЫЕ ВИЖУ.

Я до ареста так любил собак

И как ТЕПЕРЬ СОБАК Я НЕНАВИЖУ!..

Я ПО РУЧЬЮ ИДУ,

Я различаю КРАСНЫЕ погоны. - здесь тоже просматривается ассоциация с красными флажками Волка Высоцкого



Вот закружились СНЕЖНЫЕ ХОЛМЫ...



И НЕ МОГУ ПОДНЯТЬСЯ.



...Семь лет назад я вышел из тюрьмы.

А мне побеги,

ВСЁ ПОБЕГИ СНЯТСЯ.



В. Высоцкий, Был побег.(1977)



А в промежутках — ТИШИНА

И СНЕГИ,..

Но свыше - с вышек - все предрешено

На виду у конвоя

<...>

Мы на мушках корячились,..

Да по пояс В СНЕГУ.

А я бежал и думал: добегу ли?

<...> телогрейка

Аж ПРОСОХЛА на мне:



А за нами двумя -

БЕСНОВАТЫЕ ПСЫ.

Псы покропили землю языками -

И разбрелись, слизав его мозги –

<...>

Эх бы нам - ВДОЛЬ РЕКИ, -

Да по пояс В СНЕГУ



Как за грудки, ДЕРЖАЛСЯ Я

ЗА КАМНИ

...И СНОВА ВИЖУ Я СЕБЯ В ПОБЕГЕ

Описанный обоими поэтами психологический феномен: неудавшееся преступление (а побег – преступление, согласно УК) в воображении или во сне повторяется множество раз. Пожалуй впервые об этом написал Ч. Диккенс (роман «Наш общий друг», кн. 4) - «…непрестанно повторяет мысленно своё злодеяние и раз от разу тщится совершить его все лучше и лучше <...> оно совершается тысячу раз вместо одного: ....Да только вижу, будто удалось...]. То же см.: Н.Н. Страхов. Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание. http://dugward.ru/library/dostoevskiy/strahov_prest.html ) Разумеется, мы не касаемся здесь моральной стороны ситуации, когда человек лишён свободы без вины или на основе драконовского законодательства.

Поскольку выше мы упомянули Достоевского, уместно сравнить ещё несколько высказываний.

Достоевский. «Поверишь ли, есть характеры глубокие, сильные, прекрасные, и как весело было ПОД ГРУБОЙ КОРОЙ ОТЫСКАТЬ ЗОЛОТО» (Письма, т.1.с.138, цит. по Ф.М.Достоевский. Собрание сочинений, т.3, Гос. Изд. Художественной литературы, М., 1950,с.718 )

Высоцкий: «Знаешь, Вадим [В. И. Туманов – Г. Б.], у этих людей ЛИЦА РОГОЖНЫЕ, А ДУШИ - ШЕЛКОВЫЕ…» (цит. по. Туманов. Всё потерять и вновь начать с мечты... ОАО «Типография «Новости», М., 2004, с. 253)

И снова Высоцкий:

Не боись: если тонешь, дружище,

ЗНАЧИТ ЕСТЬ И В ТЕБЕ ЗОЛОТНИК!"

Старательская (Письмо друга. И. Кохановскому, 1969).

В трёх этих фразах, и Достоевским и Высоцким высказывается одна и та же мысль, ставшая в итоге поэтической строкой.

Возвращаясь к Жигулину, напомню, что как представитель старшего поколения, он описал побег раньше Высоцкого, но «повторил» сюжет и характер «Волка», отдав должное великому, младшему по году рождения, собрату, которого пережил. (Вспомним, что А. В. ЖИГУ́ЛИН (1930-2000) в 1949, в год окончания школы и поступления в Воронежский лесотехнич. ин-т. был осуждён как один из руководителей воронежской нелегальной антисталинской организации – Компартии молодежи. Вернулся в 1954.

В упомянутых комментариях к бруклинскому концерту Высоцкого 17 января 1979 г. указано на очень интересную параллель: «“Пришла страна Лимония,/Сплошная Чемодания» [Владимир Высоцкий: «Баллада о детстве», 1975 ]. Выражение «страна Лимония» появилось в 1920-е гг. и потом бытовало довольно долго. Оно употреблялось в значении «страна богатых, беззаботных», «богатая страна». Описание такой сказочной страны всеобщего благоденствия, довольства и достатка содержится, например, в стихотворении А. В. Жигулина «Страна Лимония» (1960):

«Страна Лимония — планета,

Где молоко, как воду, пьют,

Где ни тоски, ни грусти нету,

Где вечно пляшут и поют.»

Высоцкий и другие советские поэты

В теме «Волки» были упомянуты переклички с творчеством нескольких советских поэтов, но реальный круг авторов и тем, так или иначе связанных с творчеством Высоцкого, конечно, много шире.

К моему удивлению, можно увидеть параллели между стихами-переводами С. Маршака (из Г. Х. Андерсена) «Сказка про спички» и песней Высоцкого «Она на двор, он со двора…»

Маршак:

Сказать по совести, в стране

Не вижу я порядка!

КОГДА БЫ ВЛАСТЬ ДОСТАЛАСЬ МНЕ,

ТО ВСЕ ПОШЛО БЫ ГЛАДКО.



Высоцкий:



И ЕСЛИ Б НАША ВЛАСТЬ БЫЛА

Для нас для всех понятная,

ТО СЧАСТИЕ Б ОНА НАШЛА,

А нынче – жизнь проклятая!..

Со стыдом признаюсь, что не знаком с оригиналом сказки Ганса Кристиана Андерсена и для меня остаётся загадкой, кому принадлежат выделенные слова, с кем «перекликнулся» Высоцкий, с переводом Маршака или с самим Андерсеном. Надо думать, что всё же чтение переводов более доступно, чем сказок датчанина Андерсена в оригинале.

М. Суханова в 2011 г. подметила и сходство «полуфраз» у Высоцкого («Мой Гамлет»): «наград, добычи, славы, привилегий» и Шпаликова («Переделкино»): «достатка, славы, привилегий». А по мнению Л. Наделя, первоисточником мог быть не «Гамлет» в оригинале, а 25-й сонет Шекспира в переводе С. Маршака: «Кто под звездой счастливою рождён, / Гордится СЛАВОЙ, ТИТУЛОМ И ВЛАСТЬЮ...»



В работе «"ЗВЕЗДА С ЗВЕЗДОЮ ГОВОРИТ": Владимир Высоцкий и Геннадий Шпаликов» (2008) Л. Надель разбирает близость обоих по духу и интертексты в их произведениях. Коснёмся этой темы, стараясь не дублировать автора.

Высоцкий (1969):

Пословица звучит витиевато:

Не восхищайся прошлогодним небом,-

НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ – ГДЕ БЫЛ РАЙ КОГДА-ТО,

И брось дурить – иди туда, где не был!

Геннадий Шпаликов (к/ф «Подранки», 1976):

По несчастью или к счастью,

истина проста, –

НИКОГДА НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ

В ПРЕЖНИЕ МЕСТА.

Даже если пепелище

выглядит вполне,

не найти того, что ищем

ни тебе ни мне…



Я никогда не ездил на слоне... – (Шпаликов, «Ах, утону я в Западной Двине…» (1961) и

...сидя на слоне, // Ездил я по Индии – сказочной стране... – (Высоцкий, 1972)

Слон, хоть и прописан в русской поэзии ещё И. А. Крыловым («Слон и Моська», ~1808), но остаётся в ней зверем довольно экзотичным. Посему, появление нестандартного персонажа у Высоцкого представляется неслучайным. Насколько известно, песню Шпаликова «Ах, утону я в Западной Двине» Высоцкий пел в 1963 г. у Алексея Владимировича Высоцкого. Т.о. слон не только появился у Шпаликова раньше, но нет сомнения, что Высоцкий знал это стихотворение до того, как сам «прокатился» на слоне (в 1972) и даже раньше, чем слон «выступил» в его «Параде-алле (1967). В строка[ Высоцкого по мотивам Шпаликова можно увидеть феномен, отражённый в стихах Р. Рождественского «За себя, и за того парня» (1971). У меня ощущение, что трагические ноты во многих стихах рано ушедшего Шпаликова: «Я к вам травою прорасту...», – очень сильно и больно отозвались в сердце Высоцкого. Вот он, зацепившись за строчку со слоном, да ещё предшествующее «я никогда…» (т.е. опять «не до», не дожил, не смог, не исполнилось) и съездил за Шпаликова «на слоне ...по Индии, сказочной стране», смягчив или спрятав боль за шутливой формой. Потому-то шуточная песня «Про белого слона» получилась грустноватой.

Сразу двойную перекличку стихов Высоцкого мы видим с «Эпитафией» О.Тарутина (не позже 1973).

Я УМРУ, КАК ВСЕ ИНЫЕ,

.................................................

если вдруг живые люди

оробеют у холма.

Если парочка влюбленных

на кладбище по весне

сбавит говор на два тона

из почтения ко мне...

...всей душой взреву: «Да что вы!

БЫЛ ПОКОЙНИК НЕ ТАКОЙ!»



Ср. Высоцкий, «Райские яблоки» (1977): «Я когда-то умру, МЫ КОГДА-ТО ВСЕГДА УМИРАЕМ», и «Памятник» (1973): «...вчистую стесали азиатские скулы мои... Неужели ТАКОЙ Я ВАМ НУЖЕН ПОСЛЕ СМЕРТИ?»

Несомненно, один из самых трагичных мотивов у Высоцкого – трагедия несостоявшегося, незавершенного. Мы уже говорили о строчках: «И дожить не успел, / Мне допеть не успеть…» Тема преждевременно оборвавшейся, «незавершённой» жизни не нова, и вряд ли здесь можно найти «первого», остановимся на нескольких из ближайших по времени.

В песне «Он не вышел ни званьем…» (1972) герою не удалось пройти последнюю четверть пути «...по канату, натянутому как нерв». А наибольшее развитие тема получила в песне «Не до…» (1973):



Смешно! Не правда ли, смешно!

А он шутил – недошутил,

недораспробовал вино

и даже недопригубил...

Сравним с песней «Соловьи» Михаила Дудина (1942, Ленинградский фронт). Не могу не привести хотя бы нескольких строф из этого пронзительного стихотворения:

О мертвых мы поговорим потом.

Смерть на войне обычна и сурова.

........................................................

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле

Когда он, руки разбросав свои,

Сказал: «Ребята, напишите Поле:

У нас сегодня пели соловьи».

И сразу канул в омут тишины

Триста пятидесятый день войны.

ОН НЕ ДОЖИЛ, НЕ ДОЛЮБИЛ, НЕ ДОПИЛ,

НЕ ДОУЧИЛСЯ, КНИГ НЕ ДОЧИТАЛ.

Я был с ним рядом. Я в одном окопе,

Как он о Поле, о тебе мечтал...

Ленинградский фронт, 1942 г.

Из многих песен и стихов, написанных под влиянием творчества Высоцкого, приведу для примера отзвук из «дальнего зарубежья», с другой войны: песню, в которой звучит тема «не до» и слышны переклички с другими песнями Высоцкого: «О погибшем друге» (Мы летали под богом ... он поднялся чуть выше, и сел там... «Черные бушлаты»: Восхода не видел…

А. Хейфец, «Неотправленное письмо (Памяти десантника Петра Охотского, погибшего 13 августа 2006 года в Южном Ливане)»,

Этой вспышки внезапный свет,

От которой в глазах темно,

Говорит, что СЕГОДНЯ РАССВЕТ

МНЕ УВИДЕТЬ НЕ СУЖДЕНО



Сколько нужных и важных дел

Вспомнилось посреди огня,

Я так многого не успел

Вы их сделайте за меня



Догуляй за меня друг,

Побывай за меня в Париже,

Я и сам бы поехал, да вдруг,

ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО НЕБО БЛИЖЕ.



В этом мире, как свет костра

Вспыхнет мой ненаписанный стих,

Домечтай за меня сестра

И будь счастлива за двоих…

………………………………….

Очень длинное вышло письмо,

Жаль, отправить его не успел.

Об истоках образа «Канатоходца». Можно упомянуть множество произведений с той же темой. Остановимся на одном примере.

Владислав Ходасевич, «Акробат» (1913), и сопоставим некоторые строчки с «Натянутым канатом» Высоцкого (1972):

Ходасевич



От крыши до крыши протянут канат.

Легко и спокойно идет акробат.

А если, сорвавшись, фигляр упадет

И, ОХНУВ, ЗАКРЕСТИТСЯ ЛЖИВЫЙ

НАРОД,

Поэт, проходи с безучастным лицом:

Ты сам не ТАКИМ ЛИ ЖИВЕШЬ

РЕМЕСЛОМ?

Высоцкий



По канату, по канату,

Натянутому, как нерв.



Но в опилки <...> Он пролил досаду и кровь

ЗАКРИЧАЛ

ДРЕССИРОВЩИК, И ЗВЕРИ...

И сегодня другой

БЕЗ СТРАХОВКИ ИДЕТ.

РЕМЕСЛОМ?

Завершая раздел вспомним шутливое посвящение «Г. Яловичу и М. Добровольской», 1964,* где Высоцкий в форме типичной для капустников, не связанной никакими условностями «большой поэзии», ухитрился использовать цитаты из произведений Пушкина: «Я помню чудное мгновенье!..»; Лермонтова: «Тучки небесные, вечные странники,..»; Симонова: «Кружится испанская пластинка,..»; Северянина: прямая цитата - «Ананасы в шампанском...» и «адаптация»: И.С. – «Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!», В.В. – «Я — в костюмчике чешском, настроенье испанском...»; перефразирование Маяковского: «Я б волком не грыз» и «Вам до ста расти, / Как я уж писал, / без старости».

ВЫСОЦКИЙ И ГАЛИЧ

В завершение статьи рассмотрим параллели между творчеством Высоцкого и Галича. Этой теме посвящены работы ряда авторов, в которых, нередко, рассматривают ещё и творчество Б. Окуджавы: Д. Быков (Быков Дмитрий Львович Булат Окуджава – С. 274 , цит.по электронной версии:

http://book-online.com.ua/read.php?book=6163&page=274 ), Я. Корман (Корман Я. И. Высоцкий и Галич. М.; Ижевск: НИЦ «Регуляция и хаотическая динамика», 2007, А. Кулагин (А. В. КУЛАГИН

ГАЛИЧ И ВЫСОЦКИЙ: ПОЭТИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ. К постановке проблемы, цит. по http://rudocs.exdat.com/docs/index-344353.html )

Д. Курилов (КУРИЛОВ Дмитрий Николаевич. АВТОРСКАЯ ПЕСНЯ КАК ЖАНР РУССКОЙ ПОЭЗИИ СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ. Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ им. ГОРЬКОГО, Кафедра русской литературы XX века, Москва 1999 ) и др.).

Далеко не всё в них кажется бесспорным, но здесь коснёмся только того, что представляется наиболее интересным в связи с обсуждаемой темой, но недостаточно освещенным в предшествующих публикациях, и постараемся избежать уводящих в сторону дискуссий.

Почему именно Галича и Высоцкого сравнивают чаще других? Конечно, потому, что они, вместе с Б. Окуджавой, несопоставимо возвышаются над остальными поющими поэтами, но Окуджава – в первую очередь лирик, тогда как между Галичем и Высоцким гораздо больше общих точек соприкосновения. У обоих очень ярко выражена гражданская тема и множество отдельных словесных сближений, что особенно заметно при чтении стихов в печатном варианте.

Е. Евтушенко («Александр Галич» – «Неделя» №18, 1986 г. – С. 16, цит. по http://www.bard.ru/galich/galich21.html): «Все гражданское звучание песен Галича стоило бы гораздо меньше, если бы слова его песен не были бы написаны так крепко и подчас так элегантно по форме». Театральный опыт Галича помог ему создать серию сатирических персонажей, от имени которых были написаны песни. В этом сатирическом цикле Галич был прямым учителем В. Высоцкого».

«В. Большедворский. В 60-х собратья по песенному цеху понимали значимость творчества Высоцкого?

http://www.bard.ru/cgi-bin/frameset.cgi?kind=tracks&name=Большедворский_В.%20Туриянский_В.&id=1112.12

[частичная расшифровка фонограммы – Г.Б.]

Владимир Туриянский. Я думаю, может быть понимали, спинным мозгом, что ли, но на самом деле, не очень. Потому что вообще среди бардов и тогда, и сейчас, существовало тайное соперничество такое, каждый считал себя каким-то, скажем... скомандуй им рассчитаться на первый-второй, они все «Первый!», скажут. Конечно, они не понимали, что такое за явление Высоцкий, потому что Высоцкий – это действительно, явление незаурядное, его понимали и жители глухой провинции и до суперинтеллигентов Петербурга и Москвы. Он вот отвечал этим требованиям «народного поэта». Но, хотя вот говорят, например, что Пушкин – народный поэт, Пушкин – не народный поэт, он поэт, настоящий, гениальный, но не «народный». Вот Есенин, да, тот – народный. Вот так же и Высоцкий,..»

И. Бродский: «Я говорю именно о том, что он [Высоцкий – прим. Г.Б.] делал с языком, о его рифмах... Дело в том, что он пользовался совершенно феноменальными составными рифмами...» («Иосиф Бродский о Владимире Высоцком» – http://www.youtube.com/watch?v=rVj1YVKmPtQ&noredirect=1). Тж.: В. Перевозчиков, интервью газете «Известия», 21.05.2010, «Бродский и Высоцкий», http://izvestia.ru/news/361920 )

Для иллюстрации рассмотрим несколько примеров таких рифм. Высоцкий: «календаРЕ ИЛИ – не РЕЯЛИ» (рифма совершенная при учёте того, что в действительности второе слово пары «реЯли» произносится как «реили»), «по сту пью – поступью» («Две судьбы», 1975-77). И отметим, что составные рифмы встречаются и у Галича: «В Останкино, где Титан-кино» (городской романс «Тонечка», 1962). Эту находку Галича цитировал и сам Высоцкий (И. Шевцов. О В. Высоцком вспоминает Игорь Константинович ШЕВЦОВ // ВЫСОЦКИЙ: Время, наследие, судьба. Цит. по http://otblesk.com/vysotsky/shevc4-.htm#ixzz24qN5p5qa)

Немного о творческом пути поэтов

Галич на 20 лет старше Высоцкого, но в авторскую песню они пришли практически одновременно, в конце пятидесятых: Галич – из благополучной жизни преуспевающего драматурга, сценариста, поэта, а начинающий актёр Высоцкий – из узкой компании Б. Каретного переулка. Соответственно, Галич уже владел основными поэтическими навыками, Высоцкий поднимался к высотам поэзии, начиная, преимущественно, со стилизаций под блатные песни. И оба приобрели всенародную и мировую известность именно на этой стезе. Близки были и оценки их творчества современниками.

Ю.Нагибин: “Вчера сообщили: в результате несчастного случая скончался Александр Галич. Что там ни говори, но Саша спел свою песню. ...сыграть ему пришлось почти что короля Лира — предательство близких, гонения, изгнание… Он оказался на высоте и в этой роли. И получил славу, успех, деньги, репутацию печальника за страждущий народ, смелого борца, да и весь мир в придачу... Он выпелся в мировые менестрели... смелость была и упорство было — характер!.. ... Он молодец, вышел на большую сцену и сыграл, не оробел” (Юрий Нагибин. ДНЕВНИК. – М.: «Книжный сад» 1996, с. 348, 27 декабря 1977 г., цит. в сокр. по http://www.litmir.net/br/?b=110485&p=99)

Для объективности отметим, что сам Нагибин гораздо выше чем Галича ставил Окуджаву. Но это уже другая история.

Ю. Верзилов, посвящение Высоцкому, начало сентября 1980 г.

«Мы стоим под чужим окном,

Жадно слушаем, рты разинув,

Как охрипшая совесть России,

Не сдаваясь, кричит о своем.»

Интересно, что сейчас, более чем через три десятка лет после смерти поэтов, можно отметить, что оценка творчества Галича остаётся стабильно-высокой, с оттенком некоторой элитарности его творчества и преобладанием политической составляющей (с последним позволю себе не согласиться – Г. Б.), а оценка поэзии Высоцкого, которого первоначально критика недооценивала, неуклонно повышается и теперь многие ставят его, по крайней мере, в один ряд с Пушкиным.

Считается, что оба поэта испытали влияние Б. Окуджавы. Высоцкий не раз говорил: «Вдруг я услышал, как поет Булат Окуджава. Мне показалось, что воздействие от стихов моих усилится, если я буду исполнять их под гитару» (См. Владимир Высоцкий. Монологи со сцены. // Харьков «Фолио», Москва «АСТ». 2000, с.138).

За Галича, о влиянии на него Окуджавы, сказал, например, Д. Быков: «...первые песни он начал сочинять задолго до прославившей его «Леночки», возникшей под прямым влиянием Окуджавы, но не относился к ним серьезно; это, кстати, роднит их всех – "сочиняли, но серьезно не относились"; Окуджава первым доказал, что это может быть искусством» (Дмитрий Быков. Булат Окуджава. – Цит. по http://lib.rus.ec/b/147790/read).

Но, пожалуй, здесь не стоит преувеличивать влияние великого Булата.

Напомним, что ещё до обращения к жанру авторской песни, Галич пел в дружеских компаниях русские романсы, Вертинского и др. Совершенно естественно, что когда он перешёл к исполнению своих песен, способ подачи остался прежним, так что считать Окуджаву наставником и учителем Галича, конечно, не следует.

Высоцкий, начиная с исполнения под гитару дворовых песен, продолжил в том же духе и при исполнении своих, постоянно совершенствуясь в поэтическом плане. Следовательно, ссылка на Окуджаву понадобилась Высоцкому, скорее, для опоры на уже признанный авторитет, но не отражает влияния старшего товарища на его обращение к песенному жанру.

При сравнительном анализе творчества обоих поэтов, создаётся впечатление, что в жанре авторской песни Галич и Высоцкий шли, если не одной дорогой, то очень близкими путями.

Иногда говорят об узости тематики Галича, не учитывая простого факта: в период эмиграции и работы на «Свободе», при максимальной политической заточенности своих песен, Галич, естественно, выше ценил поэзию высокой идейной остроты. А в начале «второго рождения», содержание его песен было очень разнообразным. Исключая темы о море и горах, в остальном тематика песен Галича и Высоцкого перекрывается, практически, полностью. Разнообразие песен Высоцкого представляется большим отчасти потому, что Высоцкий написал примерно в четыре раза больше чем Галич. Но попробуем рассмотреть жанры. Приведём некоторые примеры.

Из «бытовухи»: «Красный треугольник» (Про товарищ Парамонову) Галича и «Диалог у телевизора» Высоцкого. «Антиалкогольные»: «Чувствуем с напарником, ну и ну ... тут нам ИСТОПНИК и открыл глаза...» (Галич, 1961) – эту его песню неоднократно исполнял и Высоцкий). Обратим внимание на учителей песенных героев: у Галича – истопник, а у Высоцкого в «Антисемитах» (1964) – «...друг и учитель, алкаш в «Бакалее...»

Даже «производственное направление» просматривается у обоих: Галич – «Про Клима Петровича» и Высоцкий – «Инструкция перед поездкой...»

Иногда просто поражаешься, сопоставляя строки: «Когда собьет меня машина...» (Галич, 1968) и «При современном машинном обилье / Трудно по жизни пройти до конца» (Высоцкий, 1970). Нелегко отделаться от впечатления, что это последовательные строчки одного стихотворения, если отвлечься от полного содержания песен с политическим подтекстом у Галича и с преобладанием чёрного юмора у Высоцкого.

Сравним песни «Ошибка» Галича и «Высота» Высоцкого. Фактически, обе песни об одном и том же: о неоправданных человеческих потерях во время войны, но высказана проблема по-разному, в полном соответствии с привычными представлениями об особенностях поэзии каждого.

Галич прямо указывает на преступление верхов: «Где полегла в сорок третьем пехота / Без толку, зазря...»

У Высоцкого эта же мысль о «зряшных» потерях всплывает в сознании слушателя только при внимательном прослушивании песни, но может и вовсе остаться незамеченной.

И крики «ура» застывали во рту,

Когда мы пули глотали.

Семь раз занимали мы ту высоту –

Семь раз мы ее оставляли...

И снова в атаку не хочется всем...

...................................................

А МОЖЕТ ЕЕ СТОРОНОЙ ОБОЙТИ, –

И ЧТО МЫ К НЕЙ ПРИЦЕПИЛИСЬ?!

– это прямо противоположно окуджавовскому: «Мы за ценой не постоим». Но, в отличие от Галича, всё же как бы добровольное следование бесчеловечным правилам: «В восьмой раз возьмём мы её насовсем, своё возьмём», - звучит почти так, что «мы сами виноваты», т.е.: вот не оставляли бы мы, так и не пришлось бы брать восьмой раз и нести новые потери: «…семь раз мы её оставляли». За явным «покаянием» можно не увидеть того, что если бы не оставили Высоту, после плохо подготовленного сверху наступления на неё, так и полегли там бы под огнём контратакующего врага. При этом высказанное, было, сомнение: а надо ли вообще брать «ту высоту», отходит на задний план.

А при сопоставлении песен «Облака» и «Банька по белому», трагических, с указанием на уголовное прошлое героев, Высоцкий кажется даже более конкретным и политически непримиримым, чем Галич, потому что прямо указывает на Сталина и «поваленную» веру.

Ещё острее политический накал в нижеприводимых стихах обоих поэтов, что считается вполне обычным для Галича, и тем более удивительным для Высоцкого, который, как принято считать, избегал декларативности.

Галич, 1963: Высоцкий (1966):

Вижу: бронзовый генералиссимус А УРОД сидит на УРОДЕ,

Шутовскую ведет процессию! И уродом другим погоняет,

Он выходит на место лобное – И это всё при народе,

Гений всех времен и народов! – Который присутствует вроде,

И, как в старое время доброе, И вроде бы всё одобряет.

Принимает парад УРОДОВ!

Галич, 1967:

...Будьте ж счастливы, голосуйте,

Маршируйте к плечу плечом,

Те, кто выбраны, те и судьи,

Посторонним вход воспрещен!

Высоцкий, 1966:

Подымайте руки, в урны суйте

Бюллетени, даже не читав, –

Помереть от скуки! Голосуйте,

Только, чур, меня не приплюсуйте:

Я не разделяю ваш Устав!

Думаю, никто не возразит, что в этих стихах Галич и Высоцкий стоят на равной политической высоте, т.е. в плане «антисоветчины», и Высоцкий временами не уступал старшему барду.

Продолжим тематические сопоставления. Забавно решается в творчестве обоих поэтов вопрос о пресловутых «пережитках капитализма» в сознании советских людей, достаточно шутливо у обоих, хоть обобщения просматриваются у Галича отчётливее.

Галич, «Баллада о прибавочной стоимости» (1964-66):

Я научность марксистскую пестовал,

Даже точками в строчке не брезговал,

Запятым по пятам, а не дуриком,

Изучал «Капитал» с «Анти-Дюрингом»[2].

..................................

Революция в Фингалии! Первый декрет народной власти - о национализации

....................................

Негодяи, бандиты, нахалы вы!

Это все, я кричу, штучки Карловы!

...Ох, нет на свете печальнее повести,

Чем об этой прибавочной стоимости!

..............................................................

Высоцкий, «Песня автозавистника» (1971):

Произошел необъяснимый катаклизм:

Я шел домой по тихой улице своей –

Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм,

Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей»!

Но когда борец с капитализмом становится «собственником» его мировоззрение меняется:

Нет, чтой-то екнуло - ведь части-то свои! -
Недосыпал, недоедал, пил только чай...

Т.е., как и у героя Галича, настоящий-то «катаклизм» произошёл у того, который «гиб и мёрз», как только он сел за руль своих «Жигулей».

Оба поэта, с разницей во времени в один год и с разной эмоциональной реакцией, Галич - драматической, Высоцкий - шутливо, коснулись отношений с музой.

Галич. Разговор с музой, 1968:

Если враль записной тебе скажет о том,

Что, мол, знаете, друг-то ваш был, мол, да вышедши, –

Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом!

Я там жду тебя, слышишь? Я жду тебя, слышишь ты?!..

Высоцкий. Песенка плагиатора, 1969:

Я счас взорвусь, как триста тонн тротила, –

Во мне заряд нетворческого зла.

Меня сегодня Муза посетила,

Посетила, так, немного посидела и ушла.

Удивляют и некоторые совпадения в названиях стихов, даже когда по содержанию они весьма различаются. Галич (1962): «Городской романс (Тонечка)» – Высоцкий (1964): «Городской романс (Я однажды гулял по столице...)». Высоцкий (1965): «Песня про конькобежца на короткие ДИСТАНЦИИ, которого заставили бежать НА ДЛИННУЮ, а он не хотел» –

Галич (1966-69): «Размышление бегуна на ДЛИННЫЕ ДИСТАНЦИИ».

Кстати, о «перекличках» у других поэтов. В эпиграф «Бегуна» Галич поставил цитату из поэмы «Двенадцать» А. Блока, и в нескольких образах и фразах можно увидеть намёк на текст блоковской поэмы. У Блока повторяется: «Пёс голодный», Галич: «И пёс с тобой! И пес со всеми...» ср. Блок: «Революционный держите шаг, / Неугомонный не дремлет враг», ср. Галич: «Шаги, шаги»; Блок: «Ветер, ветер, на всём белом свете», Галич: «метет метель, /Темень, стужа адская». «Пёс» – не самый обычный образ в поэзии, так что и здесь совпадение не кажется случайным. Но если уж взгляд Галича зацепился за образы поэмы Блока, то и появление «шагов» и «метели», можно думать, идёт оттуда же. Ведь это не отдельное совпадение в слове, а «букет образов».

В данном случае, через поэзию Галича, мы напоминаем, что феномен тематических совпадений и перекличек, то явных, то не очень ясных, но всё же просматривающихся в мотивах и духе стихов – явление в поэзии универсальное, а не отличительная особенность нескольких поэтов. При этом, чем значительнее поэт, тем шире диапазон реминисценций в его стихах. Понятно, что поэты не «списывают» друг у друга (кроме случаев прямого или неявного цитирования или, как у шарлатанов, при бесчестном плагиате), но, возможно, иногда на подсознательном уровне, вдохновляются «воздушными течениями», составом поэтической атмосферы, дыханием вечности.



Вот у Галича отголоски «Путаницы» Корнея Чуковского (1926):

«И в предчувствии конца,

Закудахтала козявка,

Волк заблеял, как овца...»

(Размышления о бегунах на длинные дистанции, 1966-1969) Отметим, кстати, что Чуковский и Галич были близко знакомы, так что совпадение образов, тем более, закономерно. Галич бывал и пел у Чуковских на даче. Чуковский, лишённый музыкального слуха, восхищался стихами Галича, читая их с листа в сборнике, специально напечатанном и переплетённом для него автором. Чуковский: «...какие чудесные стихи! С каким изящным мастерством строит поэт свои баллады - так, что и мастерства никакого не видать. Сильные, фольклорные, классические по своей строгой конструкции стихи. Как прекрасно знает поэт своих героев - людей из низовых слоев - и с какой естественностью перевоплощается в них! Напрасно его творчество связывают с какими-то новейшими течениями западной поэзии - его истоки отечественные, русские, некрасовские <...> Они, нынешние "поющие поэты", не ориентировали свои создания на Некрасова сознательно, - тем убедительней объективная их связь с великой литературной традицией, которая была впитана ими в детстве и сейчас живёт в них как некая внутренняя музыка... [очень ярко изложенное описание того, что мной названно «воздухом поэзии» - Г. Б.].» (Галич: Новые статьи и материалы / Сост. А. Е. Крылов. - М.: ЮПАПС, 2003.цит. по http://www.chukfamily.ru/Lidia/Proza/galich.htm). Не правда ли, что оценка Чуковским стихов Галича очень близка к оценке стихов Высоцкого Бродским и опровергает распространённое мнение о преимущественно политическом направлении поэзии Галича.

Добавим из того же источника рассказ о выступлении Галича в доме Чуковского: «...в воспоминаниях М. Петровского. «Исполнялись песни, решительно не похожие на привычную песенную традицию, Это было не сразу понятное, но ясно ощутимое новое единство поэтического слова и музыки. Представить себе это слово вне гитарного перебора и модуляций артистичного голоса поэта казалось невозможным, да и не хотелось.» В свете сказанного, крайне спорными представляются и какие-либо замечания о «музыкальной слабости» песен Галича.

Продолжим о «параллелях».

Спившийся кумир (Бог у Высоцкого и Галича, поэт – кумир девчонки у Шпаликова):

Галич, «Цыганская», ~1965:

Повстречала девчонка бога,

Бог пил мёртвую в монопольке,

Ну, а много ль от бога прока

В чертовне и в чаду попойки?

Высоцкий, Рай чертей, 1970:

На паперти у церкви нищий пьет,

"Я Бог,- кричит,- даешь на пропитанье!"

Шпаликов, 1974:

Жила с сумасшедшим поэтом,

Отпитым давно и отпетым.

И то никого не касалось,

Что девочке горем казалось.

На этом мы оставляем экскурсы в сторону других поэтов и возвращаемся к перекличкам непосредственно А. Галича и В. Высоцкого.

Учитывая почти полное отсутствие в выступлениях этих поэтов упоминаний друг о друге, я очень удивился созвучием строчек Высоцкого: «КТО НЕ ВЕРИЛ В ДУРНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА» и Галича: «КАК МОГУ Я НЕ ВЕРИТЬ В ДУРНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА», и далее:

Высоцкий, 1972

Наше горло отпустит МОЛЧАНИЕ,

Наша слабость растает как тень, –

И наградой за ночи отчаянья

Будет ВЕЧНЫЙ ПОЛЯРНЫЙ ДЕНЬ.

........................................................

КТО НЕ ВЕРИЛ В ДУРНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА,

В снег не лёг ни на миг отдохнуть –

Тем наградою за ОДИНОЧЕСТВО

Должен встретиться кто-нибудь!

Галич, 1972:

КАК МОГУ Я НЕ ВЕРИТЬ В ДУРНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА:

Не ушел от кнута, хоть и сбросил поводья.

И СРЕДЬ БЕЛОГО ДНЯ НЕМОТА ОДИНОЧЕСТВА

Обступила меня, как вода в половодье...»

Эти текстовые параллели обсуждал и Кулагин, указывая, что Галич не мог слышать песню Высоцкого в 1972 г. В таком случае. единственно возможное объяснение тесной близости текстов – существование неофициальных контактов, в т.ч. и через третьих лиц, так что песни (и, наверное, не только эта) становились известными второму барду ещё до широкого исполнения автором на публике. В этой же песне мы видим у Галича «кнут» и «поводья», характерные для нескольких песен Высоцкого («Кони привередливые», «Погоня», «Иноходец»).

И опять удивительное сближение.

Галич (1966-69): Высоцкий (1968):

Я седой НЕ ПО ГОДАМ, Ты думаешь, что мне НЕ ПО ГОДАМ,

И с ногою высохшей, Я очень редко раскрываю душу, –

ТЫ СЛЫХАЛ ПРО МАГАДАН?! Я РАССКАЖУ ТЕБЕ ПРО МАГАДАН

НЕ СЛЫХАЛ?! ТАК ВЫСЛУШАЙ, – СЛУШАЙ!

Магадан не раз упоминался обоими поэтами, при этом подробности в стихах одного из них нередко подкрепляли рассказ второго.

Галич, (1964-66) Высоцкий, (1965)

«Магадан. Песня о синей птице» «Мой друг уехал в Магадан»)

От Караганды по Нарым –

Вся земля, КАК ОДИН НАРЫВ! Ведь там – СПЛОШНЫЕ ЛАГЕРЯ...

Воркута, Инта, Магадан!

Кто вам жребий тот нагадал?!

То вас шмон трясет, а то цынга!

И чуть не треть зэка из ЦК.

Высоцкий, «Все ушли на фронт» (1963)

А когда пошли миром грозы – А у ЛАГЕРНЫХ ВОРОТ...

Мужики на фронт, бабы – в слезы!

В желтом мареве горизонт,

А нас ИЗ ЛАГЕРЯ, ДА НА ФРОНТ! Надпись: «ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ».

Вернёмся к строчке Галича «И чуть не треть зэка из ЦК». Если вспомнить «немеркнущий» тезис советских времён о руководящей роли партии и «родного ЦК», то ещё одну магаданскую строчку Высоцкого: «Учителей сожрало море лжи - // и выплюнуло возле Магадана...» можно представить как бы дополняющей Галича. Даже если Высоцкий имел в виду не партверхушку, в любом случае видна острейшая идеологическая заточенность стихотворения «Я никогда не верил в миражи» (1979-80), усиленная ещё и цитированием строки Блока: «…дети страшных лет России».

Тем поразительнее эти почти явные «диалоги», что в жизни поэты встречались редко, хотя, по свидетельству С. Чеснокова, в 60-х они даже несколько раз выступали вместе в сборных концертах, а с «Банькой» Высоцкий приходил к Галичу домой («примерно осенью 1968 г.» –, реплика, цит. по альманаху «Мир Высоцкого», вып. 2, Москва, 1998, с. 431).

Очень популярным, хотя нелюбимым, героем второго плана в литературе прошлых веков был ПАЛАЧ. В ХХ веке этот образ сохранился в советских публикациях почти исключительно в политической прессе, обличающей «чуждые» режимы. В страшном «Реквиеме» Ахматовой – палач вполне традиционный и обезличенный. В песне «Старательский вальсок» Галича – палач ещё такой же обезличенный, но автор предупреждает, что любой из нас легко может оказаться палачом, так как:

Мы-то знаем – доходней молчание,

Потому что молчание – золото!

.............................................................

Вот как просто попасть – в ПАЛАЧИ:

Промолчи, промолчи, промолчи!

1963

Нетрадиционным, а поэтому и замечательным поэтическим явлением надо считать изображение палача «изнутри», как это сделали Галич и Высоцкий.

Галич, «Плясовая» (1969):

Чтоб не бредить палачам по ночам,

Ходят в гости палачи к палачам,

И радушно, не жалея харчей,

Угощают палачи палачей.

..........................

Палачам бывает тоже страшно,

Пожалейте, люди, палачей!

Сравним со зловеще-простодушным «Палачом» Высоцкого (1978):

К палачеству призванья не питаю,

Но вы войдите в положение мое –

Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

.............................................................................

Правда, сам загрустил –

Помнят тех, кто казнен,

А не тех, кто казнил.

...........................................

И губил свой талант, [значит врал, что «пристрастья не питает» – Г.Д.]

А на этом посту

Повернулось на лад.

..............................................................................

А он примерится, когда ты подойдёшь,

Возьмет и плюнет — и испорчена рубаха".

Накричали речей

Мы за клан палачей.

Мы за всех палачей

Пили чай,..»

Мы видим не только совпадение в «героях». Высоцкий и Галич приоткрывают психологию омерзительных «заплечных дел мастеров» и проявляют элементы черного юмора при рассказе о страшной действительности. Оба поэта, не исчерпав тему в одном произведении, обращаются к ней неоднократно: Галич упоминает палача в «Заклинании» (1964-66) и в «Русских плачах» (1974), Высоцкий – в «Масках» (1974) и в прозе, в «Романе о девочках», хоть и не применяет это слово. При этом палач опять показан «изнутри», в обычной, не слишком удачной, но достаточно гадкой жизни, а хвастливая «исповедь» прорывается случайно, как проявление комплекса неполноценности: «Ордена не у одного меня. Чего про него говорить. <...> Я, дорогой Саша, такими делами ворочал <...>

– Я сам Тухачевского держал!

– Как держал? – опешил Саша и перестал бренчать.

– Так и держал, Саш, как держут – за руки, чтоб не падал...»

Продолжаем примеры «перекличек» на тему сталинизма.

Галич: «Но особо встал вопрос / Про "Отца и Гения"..."Оказался наш Отец / Не отцом, а сукою...», Высоцкий: «Оказалось, я зря им клеймён».

Галич:

Огляделся я вокруг –

Дай-ка, мол, помешкаю!

У статуя губы вдруг

Тронулись усмешкою...

……………………………

И внезапно сквозь пургу

Слышу голос каменный:

«Был я Вождь вам и Отец,

Сколько мук намелено!

Что ж ты делаешь, подлец?!

Брось кайло немедленно!»

В заговорившей статуе можно узнать и ожившего пушкинского Командора, и оживший «Памятник» Высоцкого, а «Сколько мук намелено» перекликается с «Банькой по-белому»: «Сколько веры и лесу повалено».

Галич: «Неустройством земным томим, /ВИЖУ - ЧТО-ТО НЕЛАДНО В МИРЕ... ...Он врет! Он не знает – как надо!», Высоцкий: «ВСЁ НЕ ТАК КАК НАДО!»

Близки идеи поэтов в строчках:

Галич, «Заклинание Добра и Зла» (1974) Высоцкий, «Правда и Ложь» (1977):

«Острова» (1966)

И Добро прокричало, гремя сапогами, Чистая правда, конечно же,

Что во всем виновато беспечное Зло!.. восторжествует,

Если проделает то же, что грязная

Говорят, что где-то есть острова, ложь.

Где НЕПРАВДА НЕ БЫВАЕТ ПРАВА...

На «Правду и ложь», как на пример влияния Галича, указывал Д. Курилов замечанием: «Странно, что песня эта посвящена Окуджаве. Было бы уместнее посвятить её Галичу...» (Курилов Д. Н. Христианские мотивы в авторской песне // Мир Высоцкого. – Вып. II. – С. 409).

Оба поэта подарили нам стихи «О переселении душ», но совсем разные по манере исполнения.

Галич, «Переселение душ», 1967:

Не хочу посмертных антраша,

Никаких красивостей не выберу.

Пусть моя нетленная душа

Подлецу достанется и шиберу!

Высоцкий, «О переселении душ» (1969). Приведу только две строфы, не вошедшие в канонический вариант, совсем не жизнерадостные, в отличие от остальных, в общем-то, шутливых строк, что и по настроению несколько сближает цитируемые стихи.

...Такие ситуации простор воображенью.

Был гордым и почтенным, а родился дураком.

А если мало радует такое положение,

Скажи еще спасибо, что не сделался скотом.



Уж лучше сразу в дело, чем

Копить свои обиды.

Ведь если будешь мелочен,

Докатишься до гниды...

Оба поэта познакомили нас и со своими представлениями о «чертях», хоть и не похожих. Галич в песне «Ещё раз о чёрте» (1969) говорит о нравственных проблемах личности:

...И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, – потом!

Аллилуйя, аллилуйя!

Аллилуйя – потом!

...............................................

Тут чёрт потрогал мизинцем бровь..

И придвинул ко мне флакон,

И я спросил его: «Это кровь?»

«Чернила!» – ответил он...

Ср. трансформацию «чернила-кровь» у Высоцкого в «Истории болезни» (1975-76): «И кpовью хаpкало перо в невиннyю бyмагy».

У Высоцкого «чертей» больше и ситуации разнообразнее. В песне «Про чёрта» (1965) он – собутыльник, почти «свой в доску», а «Переворот в мозгах из края в край...» (1970) – острейшая политическая сатира, опровергающая общепринятое мнение, что Высоцкий был менее острый критик государственной системы, чем Галич. Здесь отчётливо видно, как черти повзрослели вместе с автором:

В аду решили черти строить рай,

Как общество грядущих поколений...

............................................................

Давно уже в раю не рай, а ад.

Но рай чертей в аду давно построен».

Многие весело смеялись, слушая «юморную» песню, и делали вид, что не замечают её политической составляющей, хоть жили в раю победившего социализма, где постоянно критиковался «капиталистический ад». Слегка перефразируя известную поговорку, скажем: «Никто так не глух, как тот, кто не хочет слышать».

«Две просьбы» (1980) – здесь снова появляется чёрт, как воплощение ночных кошмаров: «Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я / Гоню их прочь, стеная и браня».

«Крысы» и «хоботы» встречаем у Высоцкого и в «Романе о девочках», в описании полусна-полубреда Максима Григорьевича Полуэктова, и навеяны образы, по-видимому, картинами М. Шемякина, которому и посвящены эти стихи, а строки «Немного попрошу взамен бессмертия – /…Не плачьте вслед, во имя Милосердия!» – это уже не юмор автора стихов о «чёрте-собутыльнике», а слова человека умудрённого жизнью и, пожалуй, утомлённого ею.

Случайно, или под влиянием общей поэтической атмосферы, некоторые фразы из стихов Галича оказались созвучными некоторым стихам Высоцкого в совершенно другом контексте.

Галич: «Но поскольку молчание – золото / То и мы, безусловно, старатели». У Высоцкого тема золота и старательства поднималась в нескольких стихах, например: «Если тонешь, дружище, / Значит есть и в тебе золотник».

«Купола» прозвучали и у Галича: «Ах, Россия, Рассея – Чем набат не веселье?!», и у Высоцкого: «Медный колокол, медный колокол – / То ль возрадовался, то ли осерчал...»

И Галич, и Высоцкий отдали должное песням о «психах».

Галич, «Право на отдых» (1964). Пожалуй, самая популярная строчка этой песни: «Шизофреники – /вяжут веники...», созвучна известной поговорке: «Фирма веники не вяжет...», но остановимся сейчас на других, характеризующих «полную свободу»:

...Ах, у психов жизнь –

Так бы жил любой:

Хочешь – спать ложись,

Хочешь – песни пой!

На эти строчки хорошо «отзывается» строфа из песни Высоцкого «Никакой ошибки» (1975):

Все зависит в этом доме оном

От тебя от самого:

Хочешь – можешь стать Буденным,

Хочешь – лошадью его...

Среди авторов-предшественников, пропагандировавших «сумасшедшую вольность», стоит вспомнить Ярослава Гашека с его Швейком: «Там такая свобода, которая и социалистам не снилась. Там можно выдавать себя и за бога, и за божью матерь <...> был господин, выдававший себя за шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря».

Надо отметить, что у Высоцкого жизнь «психов» представлена красочнее чем у Галича: «Письмо в редакцию телевизионной передачи «Очевидное - невероятное» из сумасшедшего дома с Канатчиковой дачи» (Бермудский треугольник), 1977: где ограничению свободы в сумасшедшем доме: «...удивительное рядом, но оно – запрещено», можно противопоставить строчкам о «нормальной» советской действительности в другом стихотворении Высоцкого - «ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ»: «Невероятно, - в Ейске - Уже по-европейски: Свобода слова, - если это мат.» 1979.

О влиянии Галича на Высоцкого упоминает Д. Карапетян (Давид Карапетян. Владимир Высоцкий Между словом и славой Воспоминания. – Москва: «Захаров», 2002, - С. 266): «В конце шестидесятых он [Высоцкий – прим. Г.Б.] не скрывал влияния старшего барда на своё творчество. Тогда он признавался: «Да, он помог мне всю поэтическую форму поставить»….

«Когда Володя писал:

А счётчик щелк да щёлк, но всё равно,

В конце пути придётся рассчитаться...



Галич уже был автором «Весёлого разговора»[3].*

А касса щёлкает, касса щёлкает,

Не копеечкам – жизни счёт!

И трясёт она белой чёлкою,

А касса щёлк, щёлк, щёлк...»

Теперь сравним совершенно разные по теме стихи и удивимся сходству в деталях.

Высоцкий, О вещем Олеге. «Как вдруг подбегает к нему человек - / И ну шепелявить чего-то...» - ср.: Галич. Легенда о Рождестве: «Но тут вбежали в ясли два подпаска / И крикнули, что вышла неувязка...»; «Что римляне не понимают шуток,..» - ср. Высоцкий: «Шутить не могите с князьями!»;

Галич: «Поддавшие на радостях волхвы», ср. Высоцкий: «Седые волхвы, к тому же разя перегаром»;

Галич: «А три волхва томились в карантине, / Их в карантине быстро укротили: / Лупили и под вздох и по челу», ср. Высоцкий: «И долго дружина топтала волхвов / своими гнедыми конями...»;

Галич.:«Пошли волхвы молоть что ни попало...», ср. Высоцкий: «И говорят, ни с того, ни с сего...»;

Галич.: «Припоминали даты, имена...», ср.Высоцкий: «Когда я об стену разбил лицо и члены / И все, что только было можно, произнес,..» - последнее уже из вышеупомянутого «Палача».

Создаётся впечатление, что, не демонстрируя своих отношений, оба поэта внимательно следили за тем, что создавал другой, а когда находка соперника задевала, откликался по-своему.

Ср. А. В. Кулагин, Галич и Высоцкий: поэтический диалог, 2001: «...мы убеждаемся, что действительно поэзия Галича значила для Высоцкого заметно больше, чем поэзия Высоцкого — для Галича. При равном критическом отношении поэтов друг к другу такой «перевес» нуждается в комментарии. Нам думается, решающую роль здесь сыграл сам тип таланта Высоцкого — художника «энциклопедического» склада, с доверием обращённого ко всем граням многообразного бытия. К нему вполне применимы пушкинские строки: «Таков прямой поэт. Он сетует душой // На пышных играх Мельпомены, // И улыбается забаве площадной // И вольности лубочной сцены» («Гнедичу», 1832). Каким бы ни было его субъективное отношение к поэзии и личности Галича, он не мог пройти мимо опыта крупнейшего барда — опыта, во многом ему всё-таки близкого. Отсюда заимствования и переклички — порой, возможно, и невольные, но от этого не менее показательные.», (цит. по http://rudocs.exdat.com/docs/index-344353.html).

Не вдаваясь, как было обещано выше, в дискуссии о «критичности», об «ассиметрии» и других нюансах статьи А. Кулагина об отношения двух поэтов и нашим несогласием с некоторыми положениями материала, обратим внимание на констатации Кулагиным взаимовлияния их творчества, что было и нашей целью в данной части статьи.

В завершение этого раздела предоставляем слово П. Леонидову:

«…настоящий ГАЛИЧ <…> У НЕГО КРАСОК БЫЛО МЕНЬШЕ, ЧЕМ У ВЫСОЦКОГО, ПАЛИТРА БЫЛА СКРОМНЕЙ, СКУЧНЕЙ, НО ОТСУТСТВИЕ КРАСОК СОЗДАВАЛО ПОТРЯСАЮЩЕ УНЫЛЫЙ, СЕРЫЙ-СЕРЫЙ ТОН, ФОН. Его песни по-ленинградски дождили, бесконечно, беспробудно, безнадежно <...> был он зорок, когда пел впервые новую песню. Глядел во всю, выверял, проверял, взвешивал, отмеривал, отмечал впечатления.

Высоцкий практически ничего не переделывал. Володя – стихия, ураган, а ураган не может вернуться назад и подправить разрушенное.

Саша почитал Слово, Володя сам был Словом, сказанным Россией...» (Павел Леонидов. Операция «Возвращение» / Нью-Йорк, 1981, с. 123).

Заметим, что точность его высказывания весьма сомнительна, ведь известно, что Высоцкий много и упорно работал над уже созданной песней, свидетельством чему служат многочисленные варианты стихов и исполнений. Но очевидец имеет больше прав на выражение своего ощущения, чем любой интерпретатор.

***

Ни в какой публикации невозможно охватить всю сложнейшую тему о взаимовлиянии поэтов всех времён и народов, влиянии, иногда прямом, иногда же, передающемся через тот «воздух поэзии», о котором мы говорили в начале статьи.

При наличии обширной литературы посвящённой сходным вопросам, невозможно избежать и некоторых совпадений в приводимых примерах и высказанных идеях, так что и здесь «переклички» неизбежны. Но, т.к. ряд положений, в т.ч. высказанных в ранее опубликованных работах, могут представляться спорными, данную статью следует считать вариантом «независимого расследования».

Тель-Авив, 2012 -13 гг.
Примечания

[1] Напр.: «Эту песню написал уже раньше Пушкин, вот, но я тему с другого бока разработал. Она посвящена ясновидцам и прорицателям, эта песня. Послушайте. Начало такое же» (Всесоюзный научно-исследовательский кинофотоинститут Государственного комитета СССР по кинематографии при Совете Министров СССР (НИКФИ) г. Москва, Ленинградский проспект, д. 47. Конец января (?) 1968 г.).

[2] Известный нейрохирург Э. Кандель, которому посвящено стихотворение Высоцкого «Он был хирургом, даже нейро...», вспоминал, как гордился Галич подобрав рифму к «анти-дюрингу».

[3] «о красках» см. Е. Уметбаева. Цветовая картина мира в поэтическом языке А.А. Галича: лингвистический аспект: на материале поэзии 1960-70-х гг. Автореферат кандидат филологических наук, 2001 (цит. по http://www.dissercat.com/content/tsvetovaya-kartina-mira-v-poeticheskom-yazyke-aa-galicha-lingvisticheskii-aspekt-na-material

Напечатано в журнале «Семь искусств» #7(44) июнь 2013

7iskusstv.com/nomer.php?srce=44
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2013/Nomer7/Bruk1.php