Вале́рий Ива́нович Проко́шин (26 декабря 1959,
деревня Буда, Думиничский район, Калужская область, СССР — 17 февраля 2009, Обнинск,
Российская Федерация; похоронен в Ермолине) — русский поэт.
Родился в деревне Буда (Думиничский район) Калужской области. Вырос в фабричном бараке в маленьком текстильном городе Ермолине Калужской области. О себе сказал: «Я <...> обычный советский пацан, алкаша и уборщицы сын». Учился в Ермолинском ПТУ по специальности «электрик», после окончания которого служил в Советской Армии в ГДР. Жил в Обнинске. Входил в обнинское литературное объединение «Шестое чувство». В 1990 и 1992гг. издал за собственный счёт книги стихов «Поводырь души» и «Боровск. Провинция». Широкую известность получил после публикаций в Интернете: «Сетевой словесности», «Византийском ангеле», в ЖЖ, «Футурум-АРТе», «Детях РА», «Флориде», «Вечернем гондольере», «Две строки / шесть слогов». Член Союза писателей России (с 1998). Умер от рака в Обнинске, похоронен в Ермолине.
КИНОМАНИЯ
1
Боже мой, вот опять за моею спиной
В кинобудке стрекочет кузнечик стальной.
Удивление, радость, волненье, испуг -
Это титры ползут муравьями на юг.
Пляшет бабочка тайных мальчишеских лет,
То во тьму залетев, то явившись на свет.
Стрекоза обгоняет сестру-стрекозу,
Выжимая из глаз слюдяную слезу.
И почти неземное гуденье шмеля
У виска… Из-под ног ускользает земля.
Никого больше нет, ничего больше нет:
Я лечу - я расту… Мне четырнадцать лет.
2
Нас обжигает шальная зима
Сваркою двух культур:
Крутится пьяное синема,
Кружится Радж Капур.
Свет осыпается снегом, точь-в-точь,
Вытянувшись в длину.
Девочка - пленного немца дочь
Плачет, словно в плену.
Я умираю - святой пионер,
Робко касаясь губ.
Ангел вернулся в СССР,
В наш поселковый клуб.
Стрелки спешат к роковому нулю -
Бог подгоняет их.
- Как по-немецки: "Я Вас люблю"?
- Глупый, Ich liebe dich.
3
Дождь стучится в окно.
Засыпающий Питер
Вновь калужским продут сквозняком.
Ты проснулась давно
И надела мой свитер.
Я с тобою почти незнаком.
Дождь стучится в окно
И сочится сквозь шифер,
Машет серым тугим плавником.
- Может, сходим в кино?
- Что там? - Кажется, Питер
Гринуэй со своим "Дневником".
Дождь стучится в окно.
- Хочешь выпить за триппер?
- С кем, с тобой? - Со своим двойником.
- Все равно… все равно…
Ты снимаешь мой свитер
И уходишь из дома тайком.
4
Калуга, как Татария, -
За гранью бытия.
По краешку сценария
Уходит жизнь моя.
Разрушена империя
И канула на дно.
Сороковая серия
Российского кино.
В глуши цивилизации -
Смертельная игра
Под шорох перфорации,
Под звоны серебра.
Нахальными и хитрыми
Мы стали. Извини.
Бегут сплошными титрами
Отыгранные дни.
Под знаком ученичества
То триппер, то запой.
Статист Ее Величества
Провинции слепой.
Убогая и серая
Судьба - ни Юнг, ни Кант.
Сороковая серия,
Калужский вариант.
Спешит кривая улица,
Окоченев от зим.
Все крутится и крутится
Документальный фильм.
5
На исходе сумрачного века,
В синих брызгах зимнего огня
Узкою дорожкой саундтрека
Я перехожу границу дня.
Новогодний ангел улетает,
Суть вещей и слов не отгадав.
И меня до дома провожает
Постаревший тощий волкодав.
Нам с тобою счастья не хватило,
Кто-то третий выпил век до дна:
Челентано, Чонкин, Чикатило -
Знаковые сердцу имена.
Вечность вновь меняет заголовок,
Только все написано давно.
Жизнь летит почти без остановок -
Вот такое грустное кино
6
Говорят: скоро ад или рай, жизнь подходит к концу.
И пора объявлять хеппи энд режиссёру-творцу.
Говорят, что пора в трубы дуть и стучать в барабаны,
Приглашая всех смертных гостей в поднебесные Канны.
Чтобы здесь под последнюю - без исправлений - диктовку
Кому Оскар вручить, а кому - в Зазеркалье путёвку.
Знаю: ты не боишься - молитва сильнее, чем меч,
Ты вчера к этой встрече уже приготовила речь.
И когда наконец приоткроется райская дверь,
Ты пройдёшь мимо нас, тех, кто в ангельских списках потерь.
Оглянусь и увижу сквозь огненный праздник палитры
Как по небу плывут золотые библейские титры…
СБ
Я останусь нынче в Санкт-Петербурге,
Покатаюсь ночью на Сивке-Бурке,
Только ты о прошлом не суесловь.
В переулках Кушнером бредят урки,
Пресловутый топор под брюхом каурки,
В проходных дворах леденеет кровь.
Для тебя, Иосиф и прочих рыжих —
На Фонтанке культовый чижик-пыжик,
Не зови с собой его, не зови.
От прощаний привкус болиголова,
Только ты о прошлом теперь ни слова,
Что с того, что миф у меня в крови.
Не хочу быть сказочником дешевым —
Встань травой, примятой Петром Ершовым.
Город словно налит по грудь свинцом.
Ностальгия шепчется с конвоиром.
Вдоль реки, разбавленной рыбьим жиром,
Фонари стекают сырым яйцом.
В потемневших водах Невы с обидой
Ленинград рифмуется с Атлантидой.
Не заглядывай за погасший край.
Эту ночь делить нам с тобою не с кем,
Мы вернемся в рай опустевшим Невским,
Мы вернемся в рай, мы вернемся в рай.
* * *
Это было в детстве, я помню, на раз-два-три…
Так мне и надо:
Закрываешь глаза и видишь себя внутри
Райского сада.
А потом проживаешь век, словно вечный бой,
Как и все — грешный.
Собираешь камни и носишь везде с собой,
Глупо, конечно.
Смотришь в воду, где плавают рыбы туда-сюда:
Карпы, сазаны…
Закрываешь глаза и видишь внутри себя
Свет несказанный.
* * *
золотая веревка
вдоль травы луговой
кружит божья коровка
над моей головой
словно детское лихо
хулиганов / воров
луговая бомжиха
из тамбовских краев
улетай прямо в небо
и живи теперь там
свою горсточку хлеба
я тебе не отдам
мне немного неловко
прогонять тебя в рай
только божья коровка
все равно улетай
но простая молитва
обрывается и
чья-то ржавая бритва
режет жизнь до крови
и под вой полукровки
вспоминается вновь
словно божьи коровки
в хлебной карточке кровь
* * *
скажи сим-сим
и я не открою глаз
сквозь холод последних зим
представлю ты снова с ним
вот прямо здесь и сейчас
скажи изюм
и я пропаду в ночи
я стану опять ничьим
я буду как белый шум
послушай но не молчи
скажи ква-ква
не бойся чужой молвы
и встанет как дважды два
в холодном окне Москва
ты любишь а я увы
ПАМЯТИ ВАЛЕРИЯ ПРОКОШИНА
Кто песню дал – тому не очень
Смерть, полагаю я, страшна.
Смерть… это – лето или осень?
Зима? А, может быть, весна?
Но – обнажённые, сквозные
Стихи, в которых бьётся боль, –
Открыты всем. А мы, блажные,
Всё суетою рвём юдоль.
Созвучий золотых не слышим.
И тихо-тихо снег идёт.
Смерть – как зима. И бел на крышах
Покров. И смерть стихи прочтёт.
Александр Балтин
