У моря
День долгий, как троянская война,
на тысячи мгновений расфасован
извилистых и жестких, как волна
крутого океанского посола,
и – на хвосте улыбчивый дельфин –
светило круглое на горизонте –
над белыми руинами Афин,
над неженкой, раскрывшей легкий зонтик.
И, лежа навзничь, можно плыть и плыть,
от берега все дальше с каждым взмахом
ресниц – в обетованную теплынь,
где Гектора встречает Андромаха,
где все сбылось, развеялось, срослось,
а неуемный знай твердит философ –
мир от распада уберег не гвоздь,
но злые крючья проклятых вопросов.
* * *
Темно и холодно. И плачут небеса
о поднебесном горестном уделе.
Деревьев порванные паруса
предчувствуют грядущие метели.
К коленям жмется, словно лист к земле,
притихнувшая зяблевая киса.
Подрагивают капли на стекле.
Глядится город с комплексом Нарцисса
в пустую воду, где – ни корабля.
Размокли в парке сонные тропинки,
и бурая родимая земля
постыдно чавкает и пачкает ботинки.
* * *
Боль перетекает через край,
и в крови растворена отрава.
– Подскажите, бабушка, где рай?
“Там, за крематорием, направо”.
* * *
Быть может, я давно мертва:
под плебса вой революцьонный
на эшафот окровавленный
моя скатилась голова,
или в империи берёз –
как неисповедимы судьбы! –
меня спалил в родной усадьбе
бунтующий великоросс.
И непонятно, кто в ночи
в одной батистовой сорочке
сейчас выводит эти строчки
при свете ласковой свечи.
* * *
Такие нынче времена,
что и церковные оконца
все зарешёчены. Темна
страна под помрачённым солнцем,
чей свет божественно-живой
взрастает из того же мрака
и занесён над головой,
как дикий нож в руке маньяка.
Город
Здесь заменяет горизонт
криволинейный контур кровель.
Здесь не кончается ремонт,
как и переливанье крови.
Здесь жить нельзя. Как и везде.
Но места не бывает лучше
для прозябанья и т.д.
Так воробей, купаясь в луже,
не предпочтет ей Иордан.
Микроб вообще не привередлив.
И мил очам красы изъян,
и ясный разум мой не въедлив.
И я, посмеиваясь в лад
икоте пьяного Сократа,
гуляю по тропинке в ад –
туда-сюда, туда-обратно.
Какая разница, кто мой
попутчик нынче и наперсник:
хранитель-ангел ли немой
иль чернокнижник-однокурсник?
А может, совершенный йог.
С кем поведешься – с тем, понятно,
и наберешься. Трезвый Бог?
Сие вдвойне невероятно.
Ведь вышеназванное Он
все сотворил. Не Он, так кто же?
Он – Судия. И Он – Закон.
Мы все под следствием, похоже.
И за решеткой – Вавилон.
Причем со всех ее сторон...
* * *
На небеса, набрякшие грозой,
молчком глядит притихшая природа...
Долготерпенье русского народа
порою сходно с дремлющей гюрзой.
От первых крупных капель загустел
тревожный шорох на асфальте сером...
Дорога в рай попахивает серой,
покрыта штабелями мёртвых тел.
Скворчит по кровлям ливень молодой,
шаля, танцует в окнах незакрытых...
На кухнях в оцинкованных корытах
крестили не водой нас, а бедой.
Над горизонтом радуга встаёт
в мельчайших брызгах
ярким семицветьем...
Своим приснодержавным лихолетьем
мы заслужили божеский исход.
Пчела на левкое
Тишь. На просторе полей
страстно сплетаются стебли,
солнечный льется елей
на изобильную землю.
Мертвые спят под землей,
снится им синь без предела.
К свету цветок нагой
тянет стыдливое тело.
Воды речные текут
в сонном утробном покое.
Пчелиный отраден труд, –
цепко прильнув к левкою,
сладкий цедить нектар
с солью костей истлевших –
жизни и смерти дар
взаимный, щедрый, утешный.
Просится на карандаш,
ласковым дышит весельем
мирный такой пейзаж...
перед землетрясеньем.
* * *
Оттепель. И ландышами пахнет
ветер, влажный, словно поцелуй.
С бахромы сосулек время каплет,
струйкою стекая по челу, –
совершает тихая свобода
свой миропомазанья обряд,
и тропу великого исхода
солнечные голуби торят.
Чудится: весь мир сейчас очнется
от абсурда, хаоса и зла.
Кажется, что жизнь вот-вот начнется.
А она – прошла.
* * *
Не сузился мир до размеров окна –
окно распахнулось навстречу Вселенной.
Плывет в поднебесье душа, как луна,
нагая луна, как пятак неразменный.
Врывается в уши русалочий хор
созвездий, накормленных кровью морскою.
И спорят – и пенью подобен их спор –
с влюбленностью трезвость, блаженство с тоскою.
И лилии ласковый льют аромат,
с озоном грозы вперемешку, со свежим
дыханием парка, и грома раскат
семь раз не отмерим, в восьмой не отрежем
оконным стеклом от тоски – от строки,
где рифма – как мост, третий берег реки.
– О сколько, ах, сколько сказать я хочу,
любимый, тебе! Потому и молчу…
Элла Крылова
Поэт. Родилась в 1967 году в Москве. Публиковалась в журналах «Юность», «Дети Ра», «День и Ночь», «Дружба народов», «Зинзивер», «Новый мир», «Знамя», «Крещатик», «Звезда» и др. Автор нескольких поэтических книг. Живет в Санкт-Петербурге.
