“Вышел богатырь в чисто поле, да свистнул молодецким посвистом. Пыль заклубилась, дрогнула земля, взвыл растерянный ветер, и вырос перед ним его добрый конь. Грива – как вороново крыло, ноздри – как львиная пасть, из-под копыт искры летят, а глаза сверкают ярче звезд небесных…”
Проша осторожно переступил ногами, рассматривая через плечо девочки яркую картинку – тучный волосатый человек в блестящем наряде, с острой палкой и в смешном сером колпаке, а рядом с ним – такой же толстый и лохматый конь со стоящей торчком гривой и хвостом, волочащимся по земле. Это было так смешно, что Проша фыркнул. От жаркого конского дыхания странички затрепетали и перелились слева направо. Девочка прекратила читать и захлопнула взъерошенную книжку.
– Неуклюжий… – она погладила коня по бархатному носу. Проша не отстранился – в голосе девочки не чувствовалось обиды, только теплота.
– Ты ведь тоже добрый конь, Проша? – спросила она.
Конь растерянно пошевелил ушами. Добрый? Это что-то новенькое. Его уже называли многими словами – “гнедой”, “скаковой”, даже пару раз страшным словом “перспективный”. Но этого слова он не знал. Может, “добрый” – это толстый и нестриженый, как та лошадь на картинке? Но тогда зачем спрашивать? Надо просто больше кормить!
– Я люблю только добрых коней! – продолжала девочка, фамильярно теребя Прошу за холку. – И даю им много вкусного сахара!
Это слово конь знал особенно хорошо. Радостно гугукнув, он вытянул губы трубочкой и начал методично тыкаться во все карманы девочки, пытаясь нащупать лакомство.
– Ну все, дочка. Позабавилась – и хватит! Разбалуешь мне коня. Пойди лучше с Квазимодо играть, а мы пока поработаем, – в денник вошел маленький колченогий жокей. Он никогда не кормил коня сладостями, поэтому Проша не любил его, а только уважал.
Жокей быстрыми движениями разжал конскую пасть и всунул в нее холодный трензель, приладил крохотное седло, и вывел Прошу под уздцы из денника. Из-за перегородки, словно перископ, высунулась голова Квазимодо, и тут же погрузилась назад. Под потолком мерцали синие лампы, и Прошу с жокеем провожали десятки блестящих глаз – наивные годовички, грациозные выездковые кони, жилистые троеборцы…
Всю тренировку конь думал о словах дочки жокея. Ему очень хотелось стать добрым конем, и не только из-за сахара. Он чувствовал, что это порадует девочку.
Вечером он, наконец, решился спросить совет у своего соседа. Тот еще не спал – из-за стенки доносился шелест подстилки под его мягкими ногами.
– Квазимодо! – тихонько проржал Проша. Шелест немедленно смолк.
– Что ты там делаешь? – спросил любопытный конь.
– Так, легкий моцион перед сном, что и Вам, мой гнедой коллега, весьма рекомендую! – отозвался надменный голос. В щели между досками блеснул огромный глаз.
Квазимодо был белым двугорбым верблюдом. Как он оказался на конюшне, не знал даже он сам, но это было единственным пробелом в его невероятной эрудиции. Занимая угловой денник, он единственный мог видеть обиталище людей, наблюдать за ними, и даже – о чудо! – смотреть картинки в странной коробке, которую те называли телевизором.
– Спасибо, я уже сегодня поработал, – вздохнул Проша. – Послушай, Квазимодо. Ты у нас в конюшне главный знаток людей. Мы-то, кони, от человеков ощущаем разве что ноги на своих боках да руки на поводе, а ты их круглые сутки видишь. Можешь сказать, что такое “добрый конь”?
– Добрый? – было слышно, как Квазимодо беззвучно задвигал губами, будто пережевывал слово для того, чтобы понять его смысл. – Это означает, что ты не должен ни с кем драться, никого не толкать, и не лягаться, даже если тебя дернули за хвост.
– Так добрый конь – это, выходит, мерин? – опасливо спросил Проша. Становиться мерином ему совсем не хотелось, даже за целую пригоршню сахарных кубиков.
– Ну при чем здесь мерин! – сокрушенно покачал головой Квазимодо. – Неужели полноценный жеребец не может стараться нести другим только радость!
– Всем-всем? – спросил конь.
– Конечно! В этом и суть добра!
– И даже всадника нельзя сбросить, если он делает больно?
– Ни в коем случае! – верблюд был категоричен. – У людей даже есть пословица: “Добрый конь не без седока, а честный человек не без друга”.
– Кого? – услышал Проша незнакомое слово.
– Друга! – Квазимодо на секунду задумался, затем его голос зазвучал с прежней уверенностью, – Что тут непонятного: друг для честного человека – как для тебя всадник: сядет сверху и ножки свесит.
– Стало быть, мой друг – это жокей, – Проша изо всех сил пытался удержать в своей большой голове новые слова. – А добрый конь несет всем радость, и все ему за это несут сахар…
– Понял, наконец, – хмыкнул Квазимодо. – Постой, а зачем тебе?
– Да так, думаю стать добрым конем, – пояснил Проша.
– Мало того, мой непарнокопытный коллега, что ты умом не блещешь, так еще и добрым стать хочешь! – иронично ответил верблюд. – Брось ты эту затею. Будь собой.
– Девочка просила, – чуть слышно сказал конь. – Хорошая она…
На следующий день были соревнования. Жокей в ярко-красном камзоле сидел на согнутых ножках над хребтом Проши, словно гигантский комар. С лязгом открылись железные дверцы, и конь ринулся вперед. Помня о том, что сегодня он – добрый, на старте Проша вежливо пропустил вперед рыжего Расстегая, на повороте деликатно посторонился, чтобы ненароком не толкнуть лохматого Гладиолуса, и уже на самой финишной прямой в последний момент сообразил, что натужно пыхтящий за его хвостом Карабас наверняка огорчится, если придет последним. А ведь еще несколько секунд – и было бы поздно! – радостно подумал Проша, резко тормозя, из-за чего жокей едва не перелетел через его голову. К счастью, конь и здесь показал свою доброту – боднул его в полете головой, так что всадник неловко плюхнулся поперек прошиной шеи. Бережно, стараясь его не уронить, Проша финишировал, и лишь потом дал волю своей радости – как оказалось легко и приятно быть добрым конем!
Назад жокей вел его в гробовом молчании – лишь насмешливо ржали из своих денников сегодняшние победители. “Ничего, – думал Проша, – Расстегай получил всего лишь невкусный лавровый венок, а мне сейчас сахару отсыплют! А может, даже морковку дадут или корочки арбузные!”
– Эх, Прохор! – войдя в денник, жокей дал волю своим чувствам. – За что ты со мной так?
И он, не похлопав Прошу, как обычно, по холке, махнул рукой и вышел, грохнув дверцей перед мордой озадаченного коня.
– Ну что, добрячок, допрыгался? – над перегородкой поднялась тяжелая верблюжья голова.
– Не то слово, – озадаченно проржал конь. – Все делал, как ты сказал, и вот результат…
– На меня-то не вали! – возмутился верблюд. – Ты спросил, я ответил.
– Да как ты ответил! Перепутал все, пустынная башка! – воскликнул Проша. – Видел я этого доброго коня на картинках. Там его жокей соперников своих бьет, а конь на дыбы встает, и их копытами из седла вышибает. Вот что такое – настоящая доброта!
– Да хоть бы и так. Ты, главное, не кричи, – покачал головой Квазимодо. По телевизору выездку показывают…
И его пушистый затылок скрылся за досками.
На очередном соревновании Проша твердо вознамерился доказать, что он – самый добрый конь на всем ипподроме. Расстегай, которого он ловко подрезал, дернулся и сбросил жокея. “А ведь и вправду доброта делает жизнь других приятней!” – успел подумать Проша, глядя, как рыжий налегке радостно улепетывает по направлению к конюшне. Карабас, которого Проша куснул в зад, взвизгнул и попытался лягнуть обидчика, из-за чего безнадежно отстал. С грозным ржанием конь приблизился к Гладиолусу и на всем скаку пихнул его вбок, вышибив с дорожки. Финишировали они с жокеем в гордом одиночестве, ближайшие соперники плелись далеко позади.
Принюхиваясь к острому аромату лаврового венка, конь чувствовал на себе уважительный взгляд седока и думал: наконец-то, я стал по-настоящему добрым, и это обернулось победой. Потому как (он слышал это в другой сказке) добро всегда побеждает зло. На сей раз, когда он гордо шествовал по конюшне, никто не ржал ему вслед. Проша царственно переступил порог денника, и стал ожидать девочку, несущую ему заслуженную награду.
– Как ты мог, Проша! Злой, злой конь! – дарительница сахара прошла мимо и отвернулась, размазывая по щекам слезы. Удивленный жеребец крикнул, ударился грудью о дверцу, но девочка уже была далеко.
– Предупреждал я тебя! – послышался ехидный голос.
– Но она же сама хотела, чтобы я стал добрым! – воскликнул конь. – И я так старался!
– Ты все еще не понял? – проскрипел Квазимодо. – Нельзя быть просто добрым. Можно быть добрым к кому-то. К жокею, или к девочке, или к другим коням. А лучше всего – к самому себе.
– Знаю я твои разговоры, – махнул гривой Проша. – Будь собой, и все у тебя получится… Конечно, легко быть собой, когда ты – верблюд, сидишь в клетке, ничего не хочешь и тебе на все плевать!
– Что ты знаешь о моих желаниях! – обиделся Квазимодо.
– Нет их вовсе у тебя, – мрачно ответил Проша. – Умствования одни.
– Погоди, – фыркнул верблюд. – Скоро увидишь. И они все тоже увидят…
Квазимодо еще что-то тихо бормотал, но Проша его уже не слушал. Вскоре шепот смолк, и из верблюжьего денника донесся знакомый шорох, еще более энергичный, чем обычно.
Следующий день выдался ясным. Над большим манежем около конюшни звучала музыка, и десятки парадно одетых людей съезжались, чтобы посмотреть на соревнования по выездке. Двое конюхов даже забрались на крышу конюшни – оттуда особенно хорошо было видно, как танцуют лошади. В праздничной суете никто не заметил, что денник Квазимодо пуст – рано утром верблюд тихонько открыл засов своими мягкими губами, вышел и аккуратно притворил дверцу за собой.
Трибуна была увита цветами. Всадники, облаченные во фраки и цилиндры, ждали своего выхода вместе с конями, чьи гривы были по торжественному случаю завиты в десятки крохотных косичек. Первый участник уже готов был выехать и исполнить свой танец, как вдруг по рядам зрителей прокатился удивленный гул, а младший конюх чуть не свалился с крыши. На манеж, обводя собравшихся надменным взором, вышел верблюд. Он остановился на средней линии и замер на мгновение, втягивая носом звуки вальса, словно запахи. А затем Квазимодо стал танцевать. Он прошелся вдоль трибун горделивым пассажем, высоко поднимая длинные мозолистые ноги, закончил его изящным пиаффе и поскакал галопом, делая менку то через один, то через два темпа. Галоп становился все медленней, вот он уже скакал на месте, а спустя несколько секунд даже начал двигаться назад. Толпа зрителей взвыла. Квазимодо снисходительно прищурил глаза и сделал пируэт. Годы тренировок в деннике не прошли даром – все упражнения он выполнял легко и безупречно, на зависть самым лучшим выездковым лошадям. И тут до его слуха донесся взрыв хохота.
“Смеяться надо мной? Исключено! – подумал верблюд. – Должно быть, они ехидничают над моими так называемыми соперниками!” Он гордо вздернул голову, похожую на старый войлочный башмак, и продолжил выступление с удвоенной энергией. Кончики его горбов тряслись в такт вальсу.
Он выполнил все элементы Большого приза, аккуратно осуществляя переходы точно у табличек с буквами, и это было только началом. Квазимодо демонстрировал испанский шаг, поднимая передние ноги почти на уровень головы. Взлетал ввысь, исполняя невероятный каприоль. Он совершал курбеты, лансады и обратный пируэт. Хохот перешел в рев. Зрители вытирали слезящиеся глаза, ползали между кресел и держались за животы, словно боялись, что смех взорвется в них будто бомба. Верблюд делал галоп на трех ногах, крупады и баллотады. Он летал, словно птица, и кружился в вальсе. Его чуткие уши ловили мельчайшие нюансы музыки и воплощали их в самые совершенные из движений. Квазимодо давно перестал обращать внимание на смех, он забыл про него, и впервые в жизни наконец-то был собой – Квазимодо Великолепным, лучшим танцором в мире.
Когда музыка стихла, верблюд изогнул свою шею в грациозном поклоне и медленно сошел со сцены своего триумфа, сопровождаемый оглушительными аплодисментами.
– Понял теперь, что я имел в виду? – гордо бросил он Проше, возвращаясь в свой денник.
– Быть собой – это значит, быть для всех посмешищем? – спросил жеребец, но Квазимодо лишь надменно фыркнул и отвернулся.
На следующий день к конюшне подъехал большой грузовик, на ржавом борту которого красовалась огромная надпись “ЦИРК”. Верблюда вывели из денника.
– Куда вы меня тащите? – возмущался он. – Я не клоун! Я – спортсмен! Я – самый лучший специалист по выездке во всем мире! Ни одна лошадь не может со мной сравниться! Я… Я…
Он возмущенно ревел, брыкался и плевался, кони сочувственно ржали и шумели в своих денниках, но все было тщетно. Квазимодо погрузили в большую ржавую машину и увезли.
Когда кутерьма улеглась, Проша опять задумался. Ему не хотелось в цирк и не нравилось, что когда делаешь добро одним, другие непременно посчитают тебя злобным. Он хотел быть просто добрым конем. Так он размышлял, а время шло. После нескольких лет тяжелой работы Проша был переведен в детскую спортивную школу. Юные всадники выстраивались на него в очередь – не было в конюшне более терпеливого и старательного коня.
“Хорошо еще, что мне достался этот друг, а не толстый богатырь, – думал Проша, когда очередной неумелый всадник случайно причинял ему боль. – Под богатырем я бы точно пополам переломился! Такой груз только добрый конь и стерпит, а разве я добрый?”
И он старательно выполнял все упражнения, а всадник потом виновато совал ему кусочек сахара. Дочка жокея выросла, она часто гуляла с Прошей по лесу и без умолку рассказывала о своей жизни. Иногда она задавала жеребцу волнующие ее вопросы и тут же сама на них отвечала, так что не было для нее собеседника умнее и красноречивее, чем Проша. Жеребец тоже часто пытался ее спросить о том, что его больше всего волновало, но она так и не поняла его ржания, только ласково гладила по морде. Так он живет и по сей день, безуспешно пытаясь стать добрым конем.
Возможно, вы когда-нибудь попадете на ту конюшню. Нашего героя вам покажет всякий, и когда конь заржет, увидев вас, в его голосе непременно послышится вопрос. Если вы разбираетесь в том, что такое добро, лучше верблюда Квазимодо, прошу вас – дайте коню совет. Или хотя бы несколько арбузных корок.
Он их очень любит.
Владимир Севриновский
Родился в Москве в 1975г. Кандидат экономических наук, финансист и путешественник, посетивший около 60 стран. Со-автор романа «Отсчёт пошёл», автор рассказов и научных статей. Перевёл на русский язык документальный роман Дж. Кракауэра "Навстречу дикой природе", а также стихи ряда англоязычных поэтов.
