Шумела, шумела тайга… Трое суток завывал ветер-сиверко, принося темные тяжелые тучи и обильный снегопад. Сугробы нарастали прямо на глазах, рыхлый снег сыпал и сыпал с неба, не переставая ни на минуту. Ночи становились светлее из-за снега, и если появлялась на небе полная и круглая, как репа, луна, светло было, словно днем. Искрились снежинки, ватные сугробы манили упасть, отдохнуть, расслабиться человеку, уставшему от житейских забот и проблем.
На окраине бывшей деревни Щелкановки, заброшенной в двухтысячном году, предприимчивый фермер создал животноводческий комплекс. Вложил немалые деньги, обустроил ферму, завёз в близлежащий котлован карпов. Жалко стало человеку земли, пропадающей даром. Распахал земельный участок, посадил клевер да овес. Тайга, богатая шишками, ягодами, грибами, целебными травами готова была делиться с человеком. Только это богатство стало никому не нужным. Выселили всех из Щелкановки, перевезли в соседнюю деревню. Баженово объявлено было центральной усадьбой. Вырвали из сердца родной уголок, где похоронили родителей, где родились дети, выросли, выучились до восьмого класса. Баньки, летние кухни, огороды и огородики – все бросили.
Теперь здесь хозяйствует предприимчивый фермер, пытающийся возродить жизнь и преумножить свое состояние. Фермер Игорь, полноватый и холеный мужчина лет тридцати пяти, проживающий со своей семьей в добротном особняке центральной усадьбы, купил на деньги, оставленные родителями в наследство, стадо овец. Овцы были от племенных производителей: тонкорунные, серебристые, поджарые и прыткие. Аппетит отменный. Душа фермера пела и ликовала. Приплод принесли такой, что превысил ожидания. От одной матки – три ягненка. Здоровенькие, резвенькие: раз – встали на ножки, два – уже прыжок… Ножки трясутся, еле-еле удерживается ягненок. Топнет одной, притопнет другой – встал тверже. Почувствовал силу, исходящую от матушки-земли, впитал ее всеми клеточками организма, втянул в себя целебный воздух тайги, отдышался. Понравилась атмосфера, окружающая его, и принял решение – надо жить!
В эту ночь дежурить в овчарне должен был Ластовко Василий. Пятидесятипятилетний, сутулый, слегка припадающий на левую ногу, небритый мужик, успевший принять «на грудь» невыстоявшейся браги, сидел, опустив голову, и думал о своей горькой судьбине. Перед ним на голом столе лежала булка хлеба, кусок сала, четыре луковицы и пачка дешевых папирос.
Выпив стакан бормотухи, перекусил и вышел, чтобы загнать в загон стадо. Накормил, напоил, спустил сторожевых собак с цепи. В одиннадцать часов обошел весь загон, овцы улеглись, ягнята прижались к их теплым телам. Тихо было до двух часов ночи. Василий задремал.
Вдруг грозный собачий лай разорвал тишину. Забрехали сразу все собаки. Затем завыли злобно, заунывно, словно на похоронах. Самая резвая, Альфа, выскочила за заграждения и, приседая на передние лапы, принялась лаять, обращая морду в сторону леса. Василий, отгоняя сон, нехотя вышел из сторожки и стал пристально вглядываться в темноту ночи. Ему удалось разглядеть темный силуэт. Осторожно, пригнув голову к земле, показалась мать волчьей стаи – старая волчица. Она бежала уверенно, целенаправленно. Не знал сторож, что у волчицы недавно появился последний выводок (последний для матери всегда дороже всего). Более недели у хищницы не было удачной охоты: подтянуло бока, сосало в области желудка, но она привыкла терпеть. Терпела и сейчас. Не терпели ее дети: тонко и жалобно тявкали. Где взять волчатам еду? И волчица пошла на охоту. Два дня назад случайно нашла она дохлую кобылу. Но другие волки быстро растащили мертвичину. Остались лишь объедки. Нужна была хорошая охота. И волчица пошла на старую деревню. За ней потянулись два волчонка.
Подкрадывалась волчица потихоньку. Кругом царила тишина. Неслышно ставила лапы на снег: ни хруста, ни шороха не слышалось от ее движений. Крадучись подошла она к скотному двору. Подкопав снег под калитку, поднырнула низом, благополучно пробралась на территорию фермы. Обогнула левой стороной овчарню, остановилась и прислушалась. Перед ней, насмерть испуганные, неподвижно стояли две упитанные овцы. Убийца сосредоточила взгляд на одной точке – приготовилась к прыжку…
Яркой блестящей молнией был первый бросок обезумевшей матери. Она быстро вгрызлась в горло своей жертвы. Полилась кровь, овца брыкалась, отбиваясь и передними, и задними ногами. Запах крови лишь распалил преступницу. Она обезумела, почувствовала свое превосходство и влегкую завалила еще двух маток. Овцы падали на землю, как подкошенные. Хрипели, из горла их вытекала с клекотом кровь. Волчата только успевали подлизывать с жадностью горячую терпкую жидкость.
Василий, немного придя в себя, стал судорожно оглядываться по сторонам в поисках орудия. На глаза попалась совковая лопата с добротным черенком. Не отдавая себе отчета, бросился с матерной руганью в овчарню. Влетел, начал размахивать то вправо, то влево лопатой, не успевая разглядеть, где животные, а где хищница. Его бросило в жар, похмелье как рукой сняло. Он сделался сродни вихрю, сметающему все на своем пути. Это была сила. Разбойница остолбенела, затем на ней вздыбилась шерсть, она оскалилась и нехотя отступила на шаг назад. Тихо порыкивая, попятилась в сторону открытой двери. Одним прыжком выскочила наружу. Заметая след хвостом, стала удаляться в сторону леса. За ней последовали ее щенки.
Василий опустился на землю. Пот заливал глаза, в горле стоял ком. Сердце учащенно билось. В голове пронеслось:
– Хоть бы инфаркт не случился…
Прикрыл дверь овчарни, угрюмо поплелся к сторожке, припадая на больную ногу. Мельком бросил взгляд на небо: желтая, как репа луна, подмигнула ему одним глазом. Бедолага присел на ступеньки, трясущимися руками достал папиросу и смачно затянулся.
Шумела, шумела тайга…
