Н.А. Родину, члену СП СССР и России, посвящаю.
«Стар дуб, да корень свеж» (русская пословица)
1.
На Безымянном озере видели «снежного человека». С этой вестью, как метеор, влетела в избу бабка Степанида – крепенькая еще старушка – и принялась тормошить на печи деда Антипа, от которого разило винным перегаром.
– Дед! Дед! Вставай, проспишь все на свете, старый черт, – глядикось, солнце ужо встаёть.
– А-а, отвяжись, старая, – промычал дед и перевернулся на другой бок.
Свежую новость бабка Степанида услышала у колодца, куда завернула после того, как проводила в стадо своих коз. Собравшиеся по воду бабы, опершись на расписные коромысла, судачили между собой, перекидываясь последними деревенскими сплетнями. Одна из товарок голосила с частотой пулемета:
– А вечор, бабоньки, Пелагея Галушкина к Безымянному озеру ходила. Ежевики еще много по берегам, так она на варенье хотела подсобрать трохи. Да не вышло у нее из этой затеи ровным счетом ничего. Убёгла и корзинку-то бросила. Чуть, говорят, ума не лишилась. Еле мужик отходил нашатырем за ночь-то. Очухавшись, она и рассказала. Чудище, шепчет, видела – высоченное. Ревет. Всё в рыжих длинных волосах от макушки до пят! Глаза, что рубли железные, сверкают! А больше, грит, от страху-то и не разглядела ничего.
Бабка Степанида, погрев уши, боком-боком да бегом домой – откуда только прыть-то взялась у старой. «А деда-то разбудить – орудье надоть подкатывать к избе – талбарахнет раз – тогда, может, шевельнется», – думала она, перебирая кривыми своими ногами, поспешая к дому.
– Дед, а дед, да проснись же ты, нехристь, новость – то какая. Алё, гараж! – закричала прямо с порога. Взобралась на приступки голбца и, отдернув тряпку на капроновой нитке в сторону и придерживая ее концы, схватилась двумя пальцами уже за рубаху муженька. И добилась своего. Тряпье зашевелилось.
– Дед, дед – чего еще надоть? – прошлепали губы, еле видимые в рыжих с проседью усах под красно-сизым, мясистым носом. Дед Антип пришёл в себя не сразу.
– Ну что раскудахталась, старая? Отдохнуть путем не дашь.
– Не ворчи, старый хрыч. Лучше послушай, что тебе скажу. Палага-то Галушка чуть концы не отдала нонешной ночью-то.
2.
Дед, Антип Медведев, фронтовик, кавалер Ордена Красная Звезда, в своем медвежьем углу, в затерявшейся в лесных дебрях, деревушке Сенин Пчельник, слыл с малых лет заядлым охотником. Он одинаково мог отыскать и выследить дичь в лесу и бутылку горячительного, которую бабка Степанида не знала, куда уже прятать от собачьего чутья деда. Вся нелегкая, суетная жизнь старика прошла в этом лесном краю. Если не считать те года, когда вспламенела война. Пенсию платили. Работал лесником. Шабашничал. Но деньжат не хватало, и иногда жили они со старухой одним лишь промыслом, да на подножном корму, как любил выражаться дед после выпитой где-нибудь на халяву стопки беленькой.
Внимательно выслушав свою взбалмошную старуху, дед Антип призадумался. Достал из кармана дырявых ватников, которые не снимал даже в самую жаркую погоду, – мёрзли ноги – вышитый разноцветными стекляшками бисера кисет с ядреным самосадом, передумав, вернул его назад, вынул из грудного кармана вылинявшей и застиранной холщевой рубашки маленькую, прямо игрушечную самодельную трубку с коротким чубуком, любовно и аккуратно вырезанную из крепкого ясеня.
Нудные мысли охватили некогда буйную голову семидесятилетнего старца. В окрестности их деревеньки зачастили экспедиции из самой столицы – искали «снежного человека» – пытаясь, наконец, раз и навсегда покончить с этой надоевшей всем тайной природы. Следы вроде бы медвежьи, но когти в них странным образом походили на отпечатки ногтей человека – в бору встречаются. За свежие новости о чуде ученые москвичи неплохо платили. Еще разок, затянувшись табачком, дедуля позвал супругу:
– Вот что я думаю, Стеша, а не попробовать ли мне выследить эту нечисть? Мабуть, разбогатеем на старости-то лет. Нам ня надо много, зато нашей внуке подмогнём, хоть малость самую. У ей три рта и все по лавкам сидять. Сама-то четвёрта будет, и мужик – царство ему небесное – помёр, не выдюжил, лихоманка его задери.
– Давай завтракать. Утро вечера мудренее. За едой обмозгуем, что к чему – лишь вымолвила хозяйка, смахнувшая сажным фартуком со лба капли пота и сбежавшую слезинку со щеки…
3.
В самом центре скрывшейся в зелени садов деревни Сенин Пчельник стоит их крепко сработанная умелыми руками изба, под железной крышей, где доживают свой век Антип и Степанида. Кроме взрослой внучки – песчинки их – и правнуков мал мала меньше, живущих в городе Касимове, родных у них нет, давно на том свете. Сынуля Миша умер годовалым от дифтерита. Больше Бог детишек не дал. Внучку-подкидыша на порог избенки подбросили проходившие мимо погорельцы с мешками, собиравшие одежду. Соседи чем могут, тем помогают старикам. Правнуки гощевают. Все их хозяйство: кобель Норд – лайка – для охоты, да пара дойных длинношерстых коз. Эти «сталинские коровы» и в войну бабку спасли, пока дед воевал, и в 60-х, когда при Хрущеве вся еда забиралась, а сено приходилось воровать по ночам. Жалась та трава серпом. Сейчас хоть дед немного сенца косит. Бабка чешет козочек костяным гребнем, отбирает колючую темную песику и прядет на самопряхе козий пух, смеживая его с суровой белой ниткой № 10 для прочности. Одонье, сидение, в которое вставляется доска-прялка и, к которой привязывается веревочкой кудель, – загляденье, резное! Как и ножная, точеная самопряха, которую дед починил сам. Лишь новые деревянные катушки сработал для прялки в городе на токарном станке знакомый мужик. Долгими зимними вечерами и бабушка без дела не сидит. При зыбком свете семилинейной лампы вяжет красивые пуховые платки и косынки и продает их за немалые деньги туристам на толкучке в городе. Берут не всегда, но приварок к семейному доходу – стоящий. Мясо козлят, охотничьи трофеи деда, да картошка с усадьбы – вся их нехитрая еда.
Степанида еле-еле отодвинула слабеющей уже рукой тяжелую стальную задвижку у чела огромной, в половину избы русской печи и цапельником достала из загнетки небольшой обливной чугунок с еще теплой картохой в мундире – обычной едой стариков по утрам. Деду плеснула в граненый «елатомский» стакан самогонки для просветления головы. Снесла для себя к столу и глиняную крынку топленого козьего молока с толстой пенкой – томленого в печи. Дед такое жирное «едево» не переваривал, предпочитал хлебово или вареный «лорх», рассыпчатый, с искорками звездочек. Деревенские владелицы коров охотно покупали у бабки козье молоко за копейки, чтобы добавлять в подойники, когда несли их на сдачу в молокозавод. Жирность в посудинах становилась выше. И платили сдатчицам больше. Еще брали целебное молочко малым детям – грудничкам. Доставалось парное лакомство и старичкам.
– Дед, а дед, с кваском, что ли, будешь? Али холодного молочка с погреба вынуть?
Дед задумчиво сидел в прежней позе, поскрипывая лавкой о половицы, сжимая желтыми от никотина, но еще целыми зубами тонкий чубук трубки.
Завтракая, Антип Нифодьевич, почему-то вспомнил не свой фронтовой поступок, отмеченный «звездочкой». Это когда он служил наводчиком в батарее отдельного артдивизиона и во время артобстрела сумел спасти единственное оставшееся после боя, 45-мм орудие и двух часовых, охранявших его. Тогда они сумели вовремя откатить его в безопасное место. Но почему-то в голову никогда не шла война и вспоминалось ему другое. Вот и сейчас: в лесу потерялась походная солдатская кухня, и как он своим острым охотничьим чутьем – нашел ее! И как все сослуживцы, у которых трое суток крохи во рту не было, с восторгом встречали его и подкидывали вверх! Вспомнив фронтовой эпизод, он окончательно дообмозговал задуманное. Строя в опохмеленной голове фантастические планы один ядреней другого, он, наконец-то, пришел к окончательному решению. Его словно осенило, да так, что дед чуть было не подавился застрявшей в горле картошкой.
– Стеша, а сделаю я лабаз у Безымянного озера. Да сховаюсь в нем. Авось повезет…
До самого вечера старый охотник готовился. Нашел под застрехой и наточил в кузне ржавый от безделья топор старинной закалки с царским клеймом. Не брал он его в руки с тех пор, как сработал себе в тайне от бабушки липовую домовину и затащил ее на чердак. Опробовал топорик на пеньке, который звал стулок. Оказалось – гвоздь «сотку» рубит с первого раза и без зазубринки на лезвии! Мелкую дробь в патронах 16-го калибра он поменял на свинцовые прутки, нарубив «пули» здесь же. Досыпал и пороха в латунные гильзы. Взял ружье безотказное, двуствольное – старинное, тульское курковое. Бабка Степанида, введенная в курс дела, сама собрала рюкзак с харчишками.
– Господи, помоги ему, спаси и сохрани грешного, – прошептала бабулька, и, обернувшись на киоты в красном углу, откуда едва проглядывали кругастые, темные лики святых еще раз перекрестилась. Ужинали молча, и на столе так и осталась непочатая бутыль самогона, которую бабка Стеша по такому случаю самолично достала из загашника.
4.
… Разбуженный первыми солнечными лучами – прокричал задорное «ку-ка-ре-ку» соседский петух. Дед вскочил, как ошпаренный. Спал он всегда, одевшись. Объяснял это тем, что, мол, старческая кровь, отработав свое, не греет рыхлые старческие мослы. Особенно на раненой ноге, где в кости сидел осколок разрывной немецкой пристрелочной пули от станкового пулемета «МГ», из которой до сих пор сочилась желтая жидкость, и врачи были бессильны помочь, хотя ногу спасли. Может, поэтому и к рюмке он прикладывался всё чаще и чаще. Пил досыта, хотя в юности и молодости капли в рот не брал, вот и сохранил здоровье. Старуху будить не стал. Сглазит все дело. Сам подоил и проводил коз в стадо. Еще с вечера он спрятал в хлев верного пса. Закрыл дверку на вертушку, и приткнул её дубовой орясиной для надёжи. Подпоясался ремнем с патронташем. Взвалив увесистый рюкзак на крепкие еще плечи, пристроил на правое плечо ремешок ружья. А свободные руки занял топором и пилой.
Попрощались с ним лишь мелодично притворенная калитка с неправильно прибитой на счастье подковой – «вверх ногами», чтобы сыпались деньги, да соседский петух, охранявший от ястреба свой выводок. Антип, крадучись – ближайшим проулком – засеменил к видневшемуся вдали лесу. Заулком – это чтобы баба, какая ненароком с пустым ведром, не встретилась.
На воле во всю прыть благоухало бабье лето. Толклись к теплу мушки, летали тенета. Еще зеленые листья на деревьях видневшегося вдали бора кое-где начинали понемногу багроветь и желтеть в виде оспинок. Постепенно, не сразу, жухла буйность травы и увядали цветы, теряя цветистость и яркость. Сыпалась наземь последние лесные орехи, которые прятали полевки в норки, а в дупла – белки. Палевые кисти рябины украшали нежные молодые деревца. Терпкие ягоды калины сильно горчили на вкус. А ежевика, которую дед щипал толстыми пальцами, встречалась все чаще и чаще. Лишь мелкий валежник похрустывал под новыми резиновыми сапогами, да труха от прошлогодней листвы топила наполовину ступни деда на начавшейся лесной стежке, скрывая путь от цепких, совсем не старческих глаз. Но такого путника – не проведешь. Он по памяти знает, где ступнуть! Обходя застоявшиеся лужи еще с тритончиками и лягушками среди ряски и тины, дед Антип наконец-то вышел к озеру без названия, славящемуся в округе не только ежевичником по краю берега, но и чилимами в прозрачной воде. Теперь вот и «снежный человек» облюбовал здешнюю красоту. Присев на поваленную бурей огромную подсохшую берёзу, Антип, проголодавшийся за истекшие километры пути, решил перекусить. Ломоть душистого домашнего хлебца с салом «чивиреской» с базара, пара холодных картофелин и головка лука – быстро утолили голод. В первую очередь надлежало подумать о ночлеге, и к вечеру был готов уютный и просторный шалаш из веток, лапника и осоки.
5.
Деду Антипу на новом месте приснился «снежный человек». Вначале показалось старику, что он был немного обволошен на теле, а лицо не страшненькое. Преодолев отвращение, дед раздвинул кусты, пригляделся лучше. Громадный череп, заросший рыжими длинными волосами, с глазами, похожими на металлические рубли, косматое тело с огромными ручищами ниже колен и зубы-клыки. И это страшилище шло, косолапя прямо на него – на Антипа. Дед медленно пятился к озеру, в своих красных – из шкуры молодого вяза – выходных лаптях с онучами, и стрелял, палил по чудищу. Клочки шерсти летели в стороны, но оно, чудовище, все равно приближалось. Казалось, никакая сила не сможет остановить близящуюся дедову смерть. От испуга он проснулся. Холодный пот выступил по всему старческому телу. Дед Антип злобно выругался.
– Приснится же такое, ядрён корень.
Намотав байковые портянки и всунув ноги в сапоги, старик умылся ледяной озерной водой. Сон, как рукой смыло, и он пошел делать лабаз для засады на зверя над тропой «снежного человека», которая отыскалась быстро. Ведь запах человека в засаде идет к хищнику по низу, а вверху, тот же волк его не ощущает, лишь не спи и не шевелись, увидев хищника.
Выбрав на опушке четыре ровные, росшие близко друг от друга осины, старый охотник принялся за привычную работу. Пила легко брала короткими зубьями и осиновое мясо. Смуглое лицо деда, заросшее рыже-седой щетиной на впалых щеках, засветилось улыбкой. К вечеру четыре поперечины, настил и крыша лабаза из лапника, как на шалаше, на верху осин – были готовы. Замаскировать стены из хвороста труда не составило. Прихваченные из старой кузни гвозди – кованцы пригодились для длинной лесенки. Скворечня готова. Теперь осталось одно – ждать…
6.
Сутки просидел дед Антип в засаде. Ни порывистый сильный ветер, ни нудный дождь не смогли прогнать охотника из добротного сооружения. Всё он вынес с терпеливостью. На вторые сутки старик не выдержал и уснул. В полудреме разбудил его встревоженный крик сойки. Взяв в руки ружьё, дед стал ждать с сердцем, готовым выскочить из груди. Луна еще проступала на бледной синеве неба. А солнце только краешком выглядывало из-за горизонта. Накрапывал небольшой, но холодный, уже осенний дождь. На открытую поляну перед Безымянным озером из самой чащуры леса вышел он, огромный, в два человеческих роста, как показалось охотнику издали, с длинными волосами и сверкающими глазами. У бедного деда волосы встали дыбом, а руки невольно задрожали, но лишь на короткое время. Как на фронте, он быстро пришел в себя и мгновенно унял дрожь коленей и пальца на спусковом крючке. Курки он успел взвести чисто автоматически. Дед не услышал и выстрелов. Обе «пули» попали в голову чудища. Оно, страшно взревев, рухнуло оземь прямо под избушкой на курьих ножках. Не сразу отважился дед Антип спуститься на землю. А когда, поборов страх, приблизился к исполину, все стало ясно. Огромный, невиданных размеров заходной медведь был сражен наповал. Кровь еще сочилась повыше лопатки из раны, которую он не мог зализать. Даже мертвый, был неописуемо красив этот раненный кем-то из браконьеров медведь-стервятник, за которого охотсоюз и «ГОССТРАХ» соседней области, где он давил скотину, давно выдвинул и солидную премию.
7.
… Вся деревня Сенин Пчельник, от мала до велика, встречала деда Антипа. Тушу медведя везли селяне на хныкающей телеге, запряженной спокойным пегим мерином. «Снежный человек» перестал существовать. Больше всех была рада удаче бабушка Степанида.
– Степанидушка, а в город-то сообчили? Аль нет?
– Сообщили, сообщили, Антипушка. Таперича деньги наши! Ничего не сказал дед Антип. Смахнул набежавшую слезу и полез на печь…
Приехавшие на утро корреспонденты разбудили ни свет ни заря бабушку Степаниду.
– Дед, а дед, вставай – премия подъехала! Проспишь все на свете!
В ответ – тишина. Почуяв недоброе, бабка Степанида заглянула за печную занавеску…
