Пока я лежал с закрытыми глазами, то думал сразу отогнать Петрарку, как только она снова приблизится. Кошку нужно воспитывать. За утро она уже несколько раз подлезала, торопя мой подъем. Ведь это страшно раздражает: лишает самых приятных моментов, когда ты вроде уже и проснулся, но можно подремать еще немножко.
Петрарка крадется осторожно, чтобы ее не заметили раньше времени. Вот она уже совсем близко, остается лишь приблизить мордочку и пощекотать меня усами. Но сейчас я предпочел бы поспать, не отвлекаясь на кошачьи усы.
Заснуть не удалось.
Петрарка была первой, что я увидел, открыв глаза. Она лежала в ногах и тоже смотрела на меня, мурлыча. Я приподнялся на одном локте, настроение улучшилось. Теперь я хотел, чтобы Петрарка подошла, дала себя поласкать. Но кошка не двигалась с места, словно играя на ожидании. Только мурлыкала, не сводя с меня желто-зеленых глаз.
Я резко провел подушечками пальцев по простыне. Зрачки внутри желто-зеленых глаз расширились. Еще пара движений и Петрарка бросилась на мою руку.
*
Днем я встретился с бывшим однокурсником. Мы прогуливались по бульвару, приятель что-то рассказывал, но я почти не слушал. Я думал о Петрарке. Кошка ли это вообще?
Скажем… что заставляет считать ее кошкой? Одно лишь внешнее сходство? Но ведь…
Однокурсник похлопал меня по плечу.
- Ты слушаешь?
Я замялся.
- Немного отвлекся. О чем мы говорили?
- Представь, - как ни в чем не бывало продолжил приятель, - есть влюбленные, он и она. До этой девушки у юноши была другая. И однажды, забывшись, он обращается к нынешней девушке по имени предыдущей. Ее это расстраивает, пробуждая неприятные подозрения. Молодой человек, как может, успокаивает подругу, однако на следующий день все повторяется. Девушка плачет, они ссорятся и решают прекратить встречаться. Проходит неделя, девушка прощает юношу и хочет вернуться. Но к тому моменту у него появляется новая подруга. К счастью, он еще не забыл прежнюю, поэтому легко уходит от новой, третьей подруги, к предыдущей, второй. Любовь разгорается с новой силой. Все великолепно, но, не проходит и пяти дней, как молодой человек снова называет возлюбленную чужим именем. На этот раз, правда, не предыдущей подруги, а последующей, которую успел подцепить за неделю разлуки. У девушки опускаются руки, она не может поверить, что это происходит на самом деле. Бедняжка не знает, как поступить. Она готова покончить с собой из-за любви, вернее, из-за нескончаемых препятствий…
Рассказ однокурсника затянулся, нужно было вставить замечание, направить его в нужное русло.
- Чем же все заканчивается? – спросил я.
Приятель поднял голову.
- Я как раз подошел к концу, - виновато сказал он. - Всех трех девушек звали одинаково… Ну как, неплохо?
Я покачал головой.
- Недавно сочинил? Что это: рассказ, миниатюра?
- Пока только замысел, - однокурсник польщено улыбнулся. – Думаю сделать из этого роман. Небольшой роман на французский манер. Может быть, страниц на сто… сто двадцать - не больше.
Вскоре мы вышли на оживленную улицу. Приятель взмахнул рукой, остановилось такси.
- До встречи, - бросил однокурсник, хлопая дверью.
Такси умчалось, оставив меня наедине с мыслями о Петрарке.
Я пытался понять, чего хочу больше: вернуться домой к Петрарке или задержаться допоздна, чтобы не встречаться с ней как можно дольше. Если бы Петрарка была человеком… я бы приехал, когда она спит, зашел на цыпочках в спальню и лег, отодвинув нашу встречу на завтра.
Но нет! Петрарка – кошка, а это все меняет. Абсолютно все.
Бывший однокурсник… как бы скучен он ни был, все же отвлек меня от неприятных мыслей. Зачем же он так внезапно уехал? Может, стоило составить ему компанию? Хотя бы поинтересоваться, куда он направляется. Не особо вежливо, конечно, но разве это имеет значение в моем положении…
Я решил рискнуть и тоже взмахнул рукой.
- За тем такси, - сказал я, залезая в машину.
Автомобиль с однокурсником давно скрылся из виду, я действовал наудачу. Какого же было мое изумление, когда спустя пятнадцать минут мы остановились, и водитель указал подбородком на моего приятеля.
Я выскочил наружу. Нисколько не удивившись, однокурсник сообщил, что приехал на вечеринку Кантора, которого знал гораздо лучше меня.
- Тебя тоже пригласили? – поинтересовался он.
- Конечно, - соврал я.
Мы поднялись на третий этаж. Дверь открыли гости. Они не знали ни моего приятеля, ни меня, поэтому не задали ни одного вопроса. В прихожей я увидел огромного рыжего кота.
- Какой он большой! - воскликнул я. - Это порода такая или кота раскормили?
Однокурсник безразлично взглянул на животное, ответил, что не знает, и ушел в гостиную. Я же остался в прихожей. Никак не мог насмотреться на огромную кошку, раз в пять больше Петрарки. Даже разуться не смог – гладил кота в одном ботинке.
Стоило коснуться шерсти, как кот замурлыкал. В прихожей появился второй кот – черный, причем такой же огромный. Он не мог спокойно лежать, пока гладили рыжего. Вначале я гладил котов по очереди, но это их не устраивало, пришлось гладить двоих одновременно.
За этим занятием меня и застали. Кантор предложил пройти в комнату: мол, все уже там. Я не стал спорить, снял второй ботинок и последовал за хозяином.
Гости разделились на небольшие группки и вели приглушенные разговоры с бокалами в руках. Я нашел взглядом бывшего однокурсника, но подходить не стал. Он беседовал с двумя невзрачными девушками, не вызвавшими у меня никакого интереса.
Взял бокал шампанского и некоторое время переходил от группки к группке, нигде подолгу не задерживаясь. Разговаривали на привычные темы: о работе, заграничном отдыхе, сексе, одежде, мебели, спорте, автомобилях, здоровом питании, алкоголе, политике, гомосексуализме, недвижимости и университетских дипломах.
Никого не интересовали огромные хозяйские кошки, которые так меня заинтриговали. Я даже иногда поглядывал на дверь, ожидая появления котов, но они не показывались. Животные словно забыли обо мне. Но не я о них.
Мне удалось поймать хозяина, когда он разливал шампанское по бокалам.
- Какой породы ваши кошки? – поинтересовался я.
Молодой человек медленно повернул голову.
- Какие кошки?
- В прихожей, рыжая и черная.
- Ах эти… - хозяин вернулся к бокалам. – Точно не знаю. Наверно, беспородные.
- Они не ваши?
- Нет, мои, - он больше не вертел головы, сосредоточившись на шампанском. – Вернее, не совсем… А что, вы хотите… забрать их?.. Вам они нужны?
- Мне понравились ваши кошки.
- Можете забрать любую.
- Вы сказали, что они чужие, - напомнил я.
- Да… - молодой человек ненадолго задумался. - Но я могу подарить любую. Даже обеих.
Я поблагодарил и решил не продолжать разговор. Поблизости нашлась свободная козетка, на которую я прилег, прихватив пару бокалов.
Зрелище неподвижных людей, обсуждающих абонементы в бассейн и новую мебель, быстро мне наскучило. Временами я еще посматривал на дверь, рассчитывая на появление котов, но глаза уже слипались. Шампанское закончилось, я выпил третий бокал, забытый кем-то у моей козетки, после чего уснул.
Гости разошлись, осталось несколько девиц, снующих из угла в угол. Подошел Кантор и, подливая шампанское в мой бокал, стал упрашивать забрать кошек, хотя бы одну.
- Они обучены алфавиту? – спросил я.
- Нет, - молодой человек энергично замотал головой. – Нет, они не получили образования. Коты знают только два слова: «налево» и «направо».
Я сделал глоток, хозяин незамедлительно подлил из бутылки, которую больше не выпускал из рук.
- Легко решить измениться, сидя спокойно в своей комнате, – продолжил он. – Но как только вы встречаете кого-то, коты взбрыкивают. Кошки внутри вас. Они должны измениться. Если коты меняются, вы тоже меняетесь, даже внешне. Если они остаются неизменны, все остается по-старому, что бы вы ни делали. Если вы думаете, что самообучение поможет вам измениться, вы сильно ошибаетесь. Даже если вы прочтете все книги, будете учиться сто лет, овладеете всеми знаниями, всеми тайнами – ничего не получится, потому что все эти знания будут принадлежать погонщику. А он, даже если умеет, не может тащить вас без кошек – это слишком тяжело. Прежде всего вы должны осознать, что вы – не вы. Будьте уверены в этом. Вы – кошка. И если вы хотите начать работать, кошка должна быть обучена алфавиту, который вы сможете использовать в записках к ней, объяснить ей, что вы знаете, доказать ей необходимость ее положения. Если вы преуспеете в этом, тогда с вашей помощью кошка тоже начнет учиться. Помните, что вы – кошка. Но изменение возможно только внутри. Там, где кошка.
Я проснулся из-за девушки, вытаскивающей из-под меня книгу Георгия Гурджиева.
- Вы читали?- спросила девушка, улыбнувшись.
Я взглянул на обложку: «Взгляды из реального мира».
- Нет.
Девушка не сводила с меня глаз, словно чего-то ожидая. Наконец она сказала:
- Если вы немного подвинете ноги, я тоже присяду.
- Извините.
Я подвинул ноги и девушка села.
- У вас очаровательная улыбка, - полушепотом произнес я.
Девушка слегка смутилась. Я спросил, что она думает о Гурджиеве.
- Еще не читала. Просто хотела отвлечься от… – она обвела взглядом шепчущихся гостей.
- Я вам мешаю? - спросил я.
- Нет, нет, - девушка дотронулась до моего колена. – Наоборот. Больше всего я хочу сейчас разговаривать… с вами. Если вы не против, конечно.
- Мне только что приснилось, что Кантор уговаривает забрать его кошек. Несет какую-то чепуху про кота внутри меня и про то, что я – не я, а этот кот, которого нужно обучить алфавиту, чтобы он уяснил свое положение и начал мне подчиняться.
Девушка рассмеялась.
- Что было потом?
- Потом были вы. Я открыл глаза и увидел, как вы достаете из-под меня книгу Гурджиева. Как вас зовут?
Девушка провела ладонью по моей голени.
- Вера.
Я повторил имя про себя: Вера.
- А вас как зовут?
- Дмитрий.
- Дмитрий? – удивилась она.
Я смущенно кивнул.
- Вы совсем не похожи на Дмитрия.
- Вы правы. Не знаю, почему я так сказал. На самом деле меня зовут Вадим.
Вера снова рассмеялась.
- Я так и знала… Вы пришли один?
- Один… Вернее, с другом…
Вера начала что-то говорить, когда я резко приподнялся, схватил ее за руку и возбужденно прошептал на ухо:
- Вы обязательно должны увидеть Петрарку.
- Петрарку? – девушка чуть отстранилась. – Кто это?
- Вы поедете со мной смотреть Петрарку? Обещайте, что поедете.
- Нет… Я даже не знаю, кто это такая. Она ваша... подруга?.. родственница?.. учительница?..
- Вы не понимаете, - я отбросил Верину руку и лег обратно. – Петрарка – моя кошка.
С минуту продолжалось молчание. Девушка бесцельно водила взглядом по группкам гостей. Я сделал вид, что забыл об ее присутствии.
Тишину прервала Вера, которая наклонилась над моим лицом и прошептала:
- Поспи немного, но без сожаления…
- Что? – переспросил я и, не дождавшись ответа, провалился в сон.
**
Мы заметили, что все гости смотрят на нас. Пришлось даже приподнять и сесть на козетке: неловко лежать, когда вас разглядывает столько народу.
- Вы заметили? – шепнула Вера.
- Конечно, - тоже прошептал я, - все пялятся на нас с вами.
- Не только это. Разве вы не чувствуете? Мы вращаемся.
Вот почему лица гостей съезжали в сторону. Оказывается, козетка стояла на вращающемся диске вроде подиума, и теперь все гости смотрели на нас, забыв о своих пустопорожних беседах.
Не знаю, как так получилось, у меня и в мыслях не было ничего подобного… Словом, я вдруг начал рассказывать о французском фильме, который недавно посмотрел. Сначала я обращался только к Вере, но постепенно увлек и остальных гостей.
- Картина называлась как-то странно, - начал я. – Может быть, «Наизнанку»… что-то вроде этого… Главный герой, молодой интроверт, живет, словно паучок, в крохотной квартирке и ходит на работу в неприметную семейную конторку. Юноша влюбляется в победительницу местного конкурса красоты, отныне они живут вместе. Он продолжает ходить на работу, показывая клиентам сдаваемые квартиры, его подруга – актриса полулюбительского рекламного агентства. Девушка все больше надоедает герою. Однажды они ссорятся, юноша чувствует дискомфорт и, чтобы загладить вину, предлагает подруге пожениться. На следующий же день герой жалеет, но отказаться от своих слов не может. Механизм запущен: окрыленная невеста собирает необходимые документы и несет в регистрационный орган. Следует скромная свадьба с четырьмя гостями: пара сослуживцев невесты и пара сослуживцев жениха. Гости настолько ненавистны главному герою, что сразу после церемонии он сбегает. Его подруга недоумевает, но, заинтригованная необычным поведением, убегает вместе с молодым человеком, чтобы весь вечер шататься по барам. После начинается супружеская жизнь, еще невыносимее любовной. Новоявленная жена все более навязчива. Главного героя увольняют из агентства. Он уходит с радостью, опасаясь лишь реакции супруги. Несмотря на его опасения, счастливая девушка принимает его решение спокойно, считая, что вскоре муж найдет место получше. Однако главный герой не ищет работы, он лишь изредка просматривает объявления на уличных стендах, потешаясь над ограниченностью обывателей. Вскоре и это занятие ему наскучивает, и он просто гуляет по городу: бульварам, паркам, кафе. Молодому человеку невыносимо присутствие других людей. Работник парка, заметив интерес посетителя к раскатистому дереву, читает продолжительную лекцию по ботанике. В конце концов главный герой грубо обрывает увлекшегося филантропа, заявляя о безразличии к деревьям. И немедленно уходит. Оказавшись на оживленной улице, он представляет ее пустой. Никого, кроме него. Молодой человек идет по свободной улице в тишине и спокойствии. Тот же фокус он проделывает в вагоне метро, трамвае, переполненном кафе, зале игровых автоматов. Игровые автоматы – единственная страсть героя, позволяющая отвлечься от окружающей обыденности, крикливой суеты человеческого общежития. Наступает момент, когда герой настолько погружается в собственный мир, что гуляет трое суток подряд. Он возвращается домой, где его ждет оглушенная переживанием супруга. Герой спокойно садится за стол и ждет ужина. Он не верит в то, что отсутствовал три дня. Лишь щетина на физиономии заставляет мечтателя принять очевидный факт. Молодой человек пытается рассказать о своем изобретении (исчезновении окружающих людей волевым усилием), но жена впадает в истерику. Отвыкший от подобной эмоциональности супруг уходит. Он ночует в гостинице напротив. В это время жена пытается покончить с собой (забавная параллель: супруга кончает с собой, а супруг - с окружающими). Самоубийцу спасают. Герой несколько дней ухаживает за ней. Когда девушка приходит в себя, они снова ссорятся и решают разойтись. Чуть позже девушка извиняется за излишнюю экспрессивность и заверяет, что это было несерьезно. Но молодой человек настроен решительно: он считает предложение разойтись правильным. Молодожены разъезжаются. Пару раз девушка навещает бывшего мужа, приносит еду и деньги, но вскоре и это прекращается. Главный герой решает не покидать из дома. К чему прогулки, если и в квартире можно оставаться одному. Он приучает себя обходиться минимум пищи, экономно расходовать жизненную энергию. Молодому человеку больше ничего не нужно. Он счастлив. Но внезапно в комнате появляется психиатр, внимательно выслушивает рассказ о прелестях одиночества и предлагает переехать в замок одного богатого человека, собирающего таких вот оригиналов. Герой соглашается. На следующий день за ним приезжает роскошный автомобиль и увозит в замок. Финальная сцена фильма: герой в почти пустой комнате с белыми стенами. Он наговаривает самонаблюдения на диктофон. В комнату входит женщина, одетая как санитарка, она приносит поднос с едой. Картина заканчивается, когда зритель понимает, что главный герой помещен в психиатрическую лечебницу.
Я обвожу глазами слушателей, которых почти не осталось. Мало кто дотерпел до конца. Зачем я так долго пересказывал сюжет? Нужно было сразу перейти к выводам, заинтересовать аудиторию оригинальными суждениями.
В следующую секунду я увидел, что не только гости разошлись, исчезла и Вера: великолепная девушка, с которой мы шептались перед тем, как козетка начала вращаться.
Я поднялся, вестибулярный аппарат за несколько секунд приспособился к неподвижному полу, и направился к двери.
- Извините.
Я обернулся. Ко мне приблизился молодой человек незапоминающегося вида.
- Мне очень понравился ваш рассказ. И я очень хотел бы узнать ваше мнение о том, что за всем этим стоит.
- За каким «всем этим»? – спросил я, думая, как бы поскорее от него избавиться.
- Ну… - молодой человек неопределенно махнул рукой. – За всем… этим.
- Вы имеет в виду фильм? Развитие сюжета?
- Да, да, - он несколько раз кивнул, с надеждой уставившись на меня.
- Я очень тороплюсь. Увы, не смогу уделить вам времени.
Я развернулся и пошел к двери, но собеседник не отставал.
- Если вы не против, я вас провожу. Только расскажите еще что-нибудь…
В прихожей, когда я присел обуться, Кантор протянул мне широкий пластиковый чемодан… Кошачью переноску, как я понял чуть позже.
- Что это? – спросил я.
- Мои кошки, - сказал хозяин. – Обе… Если хотите, одну можно выпустить. Какую выпустить, а какую оставить?
- Оставьте обеих, - сказал я. И уже прицепившемуся молодому человеку: - Возьмите переноску.
Кантор передал переноску и в то же мгновение выскочил из прихожей, бросив напоследок «До свидания, приходите еще, ха-ха-ха».
Первым из квартиры вышел новый знакомый с переноской и вызвал лифт. Кабину дернуло вверх, затрясло, и только после этого она стала опускаться.
Юноша обернулся, готовый что-то сказать, когда раздался злобный собачий лай. Мой спутник начал озираться, ища животное, но его нигде не было видно. Задыхающееся тявканье, казалось, доносилось отовсюду.
- Из-за кошек переживает, - сказал молодой человек.
- Вы ее видите?
- Нет. А вы?
Я наконец понял, откуда доносится лай. Снизу боковой стенки, у самого пола, там, где поверхность вся переломана и залатана дощечками разного размера, в щели мелькнула крохотная белая собачонка размером с котенка. Очередной породистый урод, осточертевший хозяевам.
Лифт остановился. Я шагнул наружу.
- А как же собака? – запротестовал юноша. – Неужели мы оставим ее здесь, замурованную в лифте?
- Можете остаться с ней. У меня нет времени, я вам уже говорил.
Мы вышли из подъезда, юноша семенил рядом.
- В доме №2 по улице Серафимовича, - заговорил он, - так называемом Доме Правительства, главный архитектор запланировал нечто вроде документопровода для рассылки многочисленных материалов к съездам партии. Высокопоставленные жильцы документопровод быстро засорили троцкистской литературой и заварили от греха подальше. Но по оставшимся щелям в документопровод пробрались коты и быстро обжились. Доставать их местная обслуга побаивалась из-за запрещенной троцкистской литературы, разбросанной в огромных количествах. Никому не хотелось доказывать в суде, что он искал котов, а не завещание Ленина. Так коты и остались в документопроводе. Может быть…
- Вы хотите сказать, - перебил я, - что та собаченция?..
- Да, да, да, - юноша с энтузиазмом затряс головой.
- Вы даже не дали мне договорить.
Он извинился, мгновенно потускнев.
- Вы хотите сказать, что та собачатина?..
Юноша взмахнул рукой, затормозило такси. Мы расположились на заднем сиденье, поставив переноску между собой. Водитель, не говоря ни слова, тронулся с места и к нам не приставал.
- Так вот, - продолжил я, - та псина из лифта… Мое предположение заключается…
- Извините, что снова перебиваю. Я не хочу слушать про собаку. Мне хотелось бы поговорить о том, что вы рассказывали на вечеринке у Кантора. Помните… про молодого человека, прячущегося от людей в фантазиях?
Несколько секунд я молчал.
- Во-первых, я пересказывал сюжет фильма. Во-вторых, герой не прятался в фантазиях. У него и фантазий никаких не было. Герой просто вычленял из сознания остальных людей, чтобы остаться одному. Это стремление к одиночеству, а не сюрреалистическая белиберда.
Мое раздражение собеседником перекинулось на героя киноленты.
- Да, да, - закивал молодой человек, - стремление к одиночеству. Продолжайте, пожалуйста.
- Мне симпатичен главный герой не как личность, не как набор индивидуальных качеств, но как функция отстранения. На самом деле, как человек, он мне даже противен. Кисельная размазня, не способная организовать жизнь в соответствии со своими представлениями. Интерес вызывает лишь его бегство от общества. Вполне реалистичное повествование последовательно проводит героя от обычного апатичного клерка до скромного бунтаря, бросающего вызов обществу из своей комнаты. Он оставляет человечество, чтобы найти счастье (или спокойствие, что в данном случае одно и то же) в одиночестве. Ему больше никто не нужен, о чем герой заявляет психиатру. Парадоксальность финала, его алогичное выпадение из всего предшествующего, в том, что главного героя отправляют в психиатрическую лечебницу. Молодого человека вычленяют из квартиры, которую он и так не покидал, и помещают в палату, где он пребывает в том же одиночестве. Общество не прощает отщепенцев и карает их со всей возможной строгостью. Даже если наказание выглядит абсурдно: отступника переводят из одной комнаты в другую, точно такую же, он даже не замечает перемены. Это не имеет значения. Под видом нелепого наказания скрывается забота. Это всего лишь вопрос терминологии: клиника, больной, лечение – или – тюрьма, преступник, наказание.
Автомобиль свернул с центральных улиц и углубился в какие-то захолустья. В окне замелькали одноэтажные постройки, покосившиеся заборы, некошеная трава.
- Мне безумно нравится ваше рассуждение, - сказал молодой человек, - но не могу не заметить одного противоречия. Вы говорите, что герой не чувствует различия между своей комнатой и палатой лечебницы: и там и там одиночество. Но в чем тогда проблема? Сумасшедший ничего не заметил, а общество обезопасило себя и его от возможного обострения болезни…
- Вы кретин, - сказал я и хлопнул водителя по плечу. – Остановите здесь.
Автомобиль затормозил, я вылез из салона и попытался захлопнуть дверь, но юноша выставил переноску.
- Возьмите котов, - сказал он.
- Оставьте их себе.
Я затолкал переноску обратно и хлопнул дверцей. Такси в ту же секунду скрылось за вереницей полуразрушенных изб. Я остался на пустой деревенской улице. Ни одной живой души не было видно. Вообще никого.
***
- Поспи немного, но без сожаления, - прошептала Вера.
Я приоткрыл один глаз: гости все так же вращались перед козеткой, смещаясь вправо. Уха коснулись губы девушки. Я услышал ее дыхание. Шею согрел влажный воздух. Гости с интересом разглядывали меня, обмениваясь бесшумными замечаниями.
А я уже спешил на свидание. Хотелось произвести на Веру хорошее впечатление, хотя бы не опоздать.
Я пришел вовремя, девушки еще не было. Мы договорились встретиться в парке на пересечении двух дорожек. Туда-сюда сновали прохожие, а Вера все не появлялась.
Наконец она показалась. Девушка не спешила: двигалась довольно медленно, еще и с огромным бесформенным ведром. Даже не ведром, а небольшой жестяной ванночкой.
Этот резервуар, как оказалось чуть позже, не удавалось поставить на землю: из-за деформированного дна он заваливался и содержимое, мутная темная жидкость с плавающим мусором, проливалось. Я поинтересовался, что это.
- Чай, - ответила Вера. – Я бы хотела, чтобы ты отвез ведро домой. Мы будем пить этот чай всю зиму. Вот увидишь.
Я поднял крышку, еще раз заглянул внутрь. То, что я принял за мусор, оказалось чайными пакетиками, которые плавали в мутной жидкости. Я попытался объяснить Вере, что мы не притронемся к этой бурде ни зимой, ни после. Ведро простоит полгода на балконе, а затем его вынесут на помойку.
Девушка категорически не соглашалась. Она настаивала, чтобы я отвез резервуар домой. В конце концов, Вера пригрозила, что попросит кого-нибудь еще, если я такой лентяй.
- Да, и где переноска с кошками? – спросила она, смерив меня недоверчивым взглядом.
- Если ты не помнишь, я хотел показать тебе Петрарку.
Вера резко отвернулась.
- Но мы не поедем сейчас смотреть на Петрарку. Мне нужно совсем в другое место.
- Разве ты не хотела, чтобы я отвез ведро домой? - спросил я.
- Какой же ты непонятливый. Забудь про это ведро. Нам нужно на автовокзал.
Кто-то из гостей, проходя мимо, споткнулся о вращающуюся козетку и едва не свалился на меня. Я открыл и закрыл глаза, пытаясь понять, что происходит. А когда наконец успокоился, то находился в супермаркете.
Гости с вечеринки Кантора разбрелись по огромному светлому залу. Никого, кроме нас, в магазине не было. Повсюду стояли столики с бесплатной дегустацией коньяка. Любой мог налить коньяк в обычный стакан и гулять между полок, попивая алкоголь. Гости, и без того пьяные, теряли остатки приличия, их тошнило по углам. То там, то здесь раздавались звуки отправлений.
Я тоже наполнил двухсотмиллилитровый стакан и бродил по супермаркету, когда рядом возник Кантор.
- Мне вернули котов, - начал он без всякого вступления. – Ваш приятель привез их обратно.
Я сделал вид, что ничего не услышал.
- Но я не сержусь. На вас невозможно сердиться. Знаете почему?
Я сделал глоток.
- Почему?
Молодой человек усмехнулся.
- Вы не осознаете, что делаете. Кажется, это называется социопатией. Хотя, наверное, есть более точное слово. Я хорошо вас изучил, не вас конкретно, а ваш тип. Вам недоступна эмпатия, вы абсолютно равнодушны к чужим переживаниям. Плевать вы на них хотели. Взяли котов и оставили в машине… Но ваш приятель оказался более ответственным и вернул животных хозяину. Знаете, я ведь специально предложил вам этих котов, чтобы подтвердить свою догадку. Так вот, моя догадка полностью подтвердилась. Я был прав – вы законченный социопат и эгоист.
Физиономия Кантора преобразилась, он весь светился.
- Догадываетесь, как я узнал, что вы собой представляете? – спросил он.
Я отпил из стакана и пожал плечами.
- Нет.
- Очень просто. Сейчас объясню…
Но молодому человеку не суждено было закончить. Из-за угла выскочила Вера и вцепилась в мою руку, ту самую, в которой я держал стакан.
- Шатаешься пьяный по магазинам, а я жду тебя на автовокзале. Мы же договорились ехать в Пушкин. Ну давай же. Если поторопишься, мы еще успеем на рейсовый автобус.
Я одним махом допил коньяк, и мы выскочили на улицу. У дверей супермаркета стояло такси, на котором мы отправились к автовокзалу. Из-за усталости и алкоголя я едва удерживался ото сна. Вера била меня по щекам, щипала за запястья, чтобы я не закрывал глаза.
- Дотерпи до автовокзала, - умоляла подруга, но я уже не слушал, я неумолимо проваливался в забытье.
Происходящее сделалось совершенно абстрактным, схематичным. Жаркий солнечный день в Пушкине. Мы оказываемся у спортивной площадки. Вера бежит к перекладине, чтобы показать, как она перекувыркивается. После кувырка девушка неудачно встает на ноги и повреждает палец. Мы гуляем по городу, боль в пальце не проходит. Он покрывается синяком и сильно опухает. Девушка боится, что это перелом. Мы находим травмпункт. Вере делают рентгеновский снимок и врачи подтверждают ее опасения - перелом. Подругу кладут в больницу на неопределенный срок. Мне приходится остаться в Пушкине до ее выздоровления. Недалеко от больницы живет дядя Веры, я отправляюсь к нему. Дядя, опустившийся алкоголик, безвылазно сидит в крохотной квартирке на первом этаже. Иногда к его окну приходят собутыльники с алкоголем. На улицу дядя не выходит: забирает бутылки и пьет дома. Каждый день я навещаю Веру. Перелом срастается медленно. Вера стремительно меняется, превращаясь в ворчливую старуху. Проходит полторы недели, и я перестаю отличать ее от соседок по палате, вечно недовольных пенсионерок.
- Где Вера? – спрашиваю я, зайдя в палату.
- Ты больше не узнаешь меня, свиненок, - укоризненно шепчет одна из старушек, в которой я с трудом узнаю подругу.
Я немедленно ухожу и решаю никогда не возвращаться в больницу. Я хочу покинуть Пушкин, ищу автовокзал, но все без толку. Местные жители направляют меня из одного конца города в другой. Я исходил его вдоль и поперек, но автовокзала не нашел. Его больше нет в этом городе. Мне снова попадается спортивная площадка, где Вера сломала палец. Я запрыгиваю на турник, делаю подъем-переворот, а когда спрыгиваю, неудачно подворачиваю ногу, падаю и бьюсь головой о металлическое основание.
До отправления нашего автобуса оставалось минут десять, Вера попросила купить бутылку воды. Я прошелся по залу ожидания - ни одного магазина. Пришлось спуститься на этаж и поискать там.
Я проходил один пустой зал за другим, пока не наткнулся на забитое людьми помещение. Присутствующие стояли с бокалами в руках, по всей видимости, сильно пьяные. Собравшиеся наблюдали за вращающейся кроватью с лежащим молодым человеком, который никак не мог прокашляться. Он спал и кашлял во сне.
Рядом сидела девушка. Она что-то шептала молодому человеку на ухо, но из-за кашля и шушукающихся наблюдателей я не мог расслышать ни слова.
Хотелось разобраться в происходящем, но наш автобус уезжал с минуты на минуту, нужно было поторапливаться. Я стал пробираться обратно, но быстро увяз в телах. Присутствующие сжимали меня с разных сторон, не позволяя протиснуться к выходу.
Это было как во сне: я выбился из сил и с трудом удерживался на ногах. Меня сжимали все крепче, я начал задыхаться. Захотел закричать, но не смог.
Наконец, что-то ударило меня в бок и отбросило к крутящейся кровати, на которой я увидел себя, кашляющего, и Веру, шепчущую мне на ухо. С огромным трудом я поднялся на ноги и, вцепившись в рубашку своего двойника, затряс что было сил. Казалось, я не могу покинуть помещение из-за того, что он кашляет.
- Проснись! - закричал я, теребя двойника. – Проснись!
Двойник резко отдернул ногу и открыл глаза. Расширенные зрачки бешено метались от края к краю, лицо исказила гримаса ужаса. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но крика я не услышал – я сам проснулся на вращающейся козетке в гостях у Кантора.
Гости разглядывали меня, смещаясь вправо. Рядом сидела Вера. Девушка положила ладонь мне на лоб.
- Похоже, у вас температура. Вы сильно вспотели, зато перестали кашлять.
- Что? – переспросил я. - Разве я кашлял?
Вера кивнула.
- Но ведь я спал…
- Спали, - согласилась Вера. – И кашляли во сне. Все время кашляли, пока спали.
Гости начали расходиться.
- Что вам снилось? – спросила девушка.
- Помню лишь крохотный фрагмент, как проснулся дома от жажды и отправился на кухню. Когда я наливал воду, Петрарка потерлась о мою ногу. Я взглянул вниз - у кошки не было головы. Шея заканчивалась кровавым пятном с вылезающим мясом. Петрарка терлась об меня влажным обрубком, оставляя красный след. Я в ужасе отдернул ногу…
- Вам приснилось это в последние секунды, - оборвала меня Вера. – Что вы видели до этого?
- Ничего. По крайней мере, ничего не запомнил.
Вера отстранилась, мне показалось, она неудовлетворена ответом. Но что я мог добавить, если действительно ничего больше не запомнил.
Девушка поднялась и сошла с подиума.
- Я не поеду смотреть на Петрарку, - сказала она и покинула комнату, прежде чем я успел ответить.
Незаметно подкрался ухмыляющийся Кантор.
- Никто не хочет смотреть вашу кошку, - язвительно произнес он.
Кантор был прав. Никто не желал сделать что-нибудь для меня, даже самую малость. Ни одна живая душа не обращала внимания на мои желания. Но раз так – зачем же мне следовать за своими желаниями. Стоит плюнуть на них, как это сделали остальные.
Больше не будет никаких потребностей. Ничего, что стоило бы удовлетворять, к чему следовало стремиться.
Я не стал подниматься с козетки и не пошел вслед за Верой. Я не заметил в прихожей отсутствия девушки. Не заглядывал в соседние помещения, пытаясь найти ее. Обошелся без того, чтобы обуться и отправиться домой. В памяти вспышками не проявились фрагменты сновидения, о котором так хотела услышать Вера.
Если бы только она не ушла, а была сейчас со мной…
Я бы, наверно, не стал ничего рассказывать. Не из-за того, что сновидение могло показаться слишком обрывочным, разрозненным, эклектичным. Нет, это больше не имело значения. Просто так.
Не услышав рассказ, Вера не сказала бы, что у меня не сновидение, а черт знает что, винегрет. И я не стал бы ей отвечать. Зачем, в самом деле… Ведь это винегрет.
- Поспи немного, но без сожаления, - когда-то прошептала мне Вера.
Но я спал непростительно долго, о чем теперь жалею. И больше не смогу заниматься ничем другим, кроме сожаления. Даже о Петрарке больше не вспомню.
Я лежал на вращающейся козетке и глядел в потолок. Вернее, даже в потолок больше не глядел. Только вращался.
июль 2013
