Лет десять назад Государственный Русский музей проводил выставку «Русская абстракция. ХХ век». Участником этой акции был и известный петербургский график Андрей Харшак. Для каталога от каждого автора требовалось написать несколько строк – об отношении к абстрактному искусству. Текст Харшака начинался с фразы: «Как профессионал, получивший образование в одном из лучших художественных институтов мира в области искусства и графики, я могу всё». Далее – мысли художника по поводу заданной темы. Но приведенное выше предложение напечатано не было. Хотя, как представляется, в нем скорее говорится о значении школы как платформы специальности, на основе которой художник начинает решать конкретные творческие задачи, нежели о собственном «Я» художника.
Харшак не раз подчеркивал, что ему очень нравится термин «профессионализм», ведь он включает в себя множество понятий: здесь и серьезное образование, и опыт, приобретенный практической деятельностью, и ее результаты, и, между прочим, их реализация. А высокий профессионализм самого замечательного графика доказан и участием в выставках самого различного ранга, и проиллюстрированными книгами, и материалами о его творчестве в нашей и зарубежной печати, а также премиями и наградами, полученными за более чем сорокалетний непрерывный и интенсивный труд в сфере изобразительного искусства.
Из отзыва Александра Давыдовича Боровского – заведующего отделом новейших течений Государственного Русского музея:
«Андрей Харшак – наверное, самый «графический человек» в Петербурге. Он вырос в графической среде, занимается графикой, преподает графику, изучает графику, играет заметную роль в организации графической жизни Петербурга. Мало кто из художников проводит столько времени в Отделе эстампов Публички, хотя мог бы довольствоваться семейной коллекцией печатной графики. А Харшаку, похоже, необходим постоянный контакт с волюмами и папками, в которых содержится графика прошлого и позапрошлого веков. При этом Харшак – вовсе не источниковед-затворник, он активно действующий график, успевший наработать материала на несколько персональных выставок. Учился он в Институте им. И. Е. Репина по мастерской книжной графики профессора Г. Д. Епифанова, культурнейшего иллюстратора, знатока и практика ксилографии. Харшак вырос в художника основательного, мыслящего большими циклами, в течение нескольких лет «проживающего» крупное литературное произведение, вникающего в него до деталей, до оснований, до корней. Подобное глубинное погружение в наше время редко, но такова уж натура Харшака: ему надо прощупать всю фактуру литературного произведения, верхоглядства он себе не позволяет».
Андрей Харшак – художник потомственный. Произведения его отца Александра Исааковича Харшака (1908-1989) стали бесспорной классикой графического искусства советской эпохи, но сказать, что он уделял много времени художественному воспитанию сына, было бы неверным. Этот процесс он полностью доверил школе, которую прошел сам еще в 1930-е годы, а воспитавших его учителей старший Харшак боготворил. Их имена давно вошли в золотой фонд российской графики: Павел Александрович Шиллинговский (1881-1942), Константин Иванович Рудаков (1891-1949), Иван Яковлевич Билибин (1876-1942).
Ту же школу прошел и Андрей Харшак, получивший лучшее и всестороннее художественное образование. Сначала семь лет в художественной школе, потом еще шесть на Графическом факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Все эти годы прошли в стенах Российской Академии Художеств, основанной еще в 1757 году, где сам воздух напоён традицией. И, хотя художник закончил мастерскую книжной графики, к чистым «книжникам» отнести его невозможно. Андрею Александровичу всегда нравилось чередовать жанры и графические техники: акварель сменялась офортом, конкретные реалистические сюжеты – сугубо абстрактными, после карандашного рисунка он обращается к масляной живописи. При этом он не замыкается в жестких рамках профессии, не становится затворником в своей мастерской, а скрупулезно копается в архивах, публикует статьи по вопросам графического искусствознания и педагогики, преподает, пробует себя в графическом дизайне, занимается организацией выставок.
Но все это – что особенно важно помнить сейчас, в эпоху повсеместного и, увы, практически легализованного дилетантизма! – на основе классического академического образования. В экспозиции музея Пабло Пикассо в Барселоне представлено большое количество школьных рисунков мэтра – портретов, анатомических штудий, обнаженной модели, всего того, что является необходимыми элементами овладения художественным мастерством. Андрей Харшак любит напоминать молодым легенду о том, как в преклонном возрасте великий Пикассо посетил одну из выставок детского рисунка и после внимательного осмотра произнес: «В их возрасте я рисовал как Рафаэль, но мне понадобилась целая жизнь, чтобы научиться рисовать как они». В этой фразе заложена целая программа, по сути, творческое кредо. Большие художники очень хорошо это понимают, будучи уверенными, что обращение к абстрактному искусству художников, получивших серьезное классическое образование, носит качественно иной характер, нежели творчество их коллег, не имеющих такой платформы.
Для Андрея Александровича создание любой композиции – процесс достаточно трудный и трудоёмкий. Он не импровизирует на листе бумаги, а прежде, чем приступить к работе, досконально изучает материал (если это, конечно, не работа с натуры), делает тему осязаемой, до конца ясной. И только после многочисленных эскизов и подготовительных рисунков, подходит к исполнению окончательного варианта. При этом очень внимательно и серьезно относится к выбору графической техники. Часто бывает, что именно техника подсказывает изобразительные приемы, помогающие раскрытию художественного замысла.
Это в полной мере относится к одной из самых значимых для художника графических серий — иллюстрациям к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Если бы не владение офортом — техникой, самой богатой по своим изобразительным возможностям, по словам Харшака, он, может быть, и не взялся бы за эту тему. Именно офорт помог передать всю фантасмагорическую атмосферу булгаковского повествования, соединить (или разделить) легенду и реальность.
Из письма Оттокара Александровича Нюрнберга – племянника Елены Сергеевны Булгаковой:
«Дорогой Андрей Александрович! Еще раз большое спасибо за чудную книгу! Ваши иллюстрации мне очень понравились. По-моему, они так же фантасмагоричны, как весь роман. Я совсем уверен, что они и моей Тёте тоже бы понравились – я ее вкус хорошо знаю. Очень жалко, что она эту книгу с Вашими иллюстрациями не может увидеть. Роман Булгакова стал благодаря Вашим картинам для меня еще живее и понятнее» (Гамбург, 13 февраля 1992).
Прежде, чем приступить непосредственно к исполнению самих композиций, Андрей Александрович постарался своими глазами увидеть те места в Москве, где проходило действие булгаковского романа. Как рассказывает художник, он побывал в доме № 302 бис, поднялся по лестнице, где все стены от первого до последнего этажа исписаны и изрисованы, постоял у дверей злополучной 50-й квартиры. Вышел на Патриаршие и прошел до Москвы-реки маршрутом преследования, которое вел Иван Бездомный. Постоял у дома № 9 в Мансуровском переулке, где жил Мастер и где его навещала Маргарита. Остановился у решетки «Дома Герцена», в романе – Грибоедов, где Булгаков разместил МАССОЛИТ…
Из письма Евгения Юрьевича Сидорова – министра культуры и туризма России в 1992–1997 гг.:
«Многоуважаемый Андрей. Сердечное спасибо за щедрый дар. Он оказался тем более уместен, что с Булгаковым у меня личное связано. Я писал о Михаиле Афанасьевиче, знал Елену Сергеевну, работал и работаю в старом доме на Тверском, где разыгрались некоторые сцены этого великого романа. Ваши иллюстрации превосходны!»
Еще один графический цикл состоялся именно благодаря технике офорта. Речь идет о политической серии «Эскалация насилия». Харшак начал ее в подмосковном Доме творчества «Сенеж» в уже далеком 1985 году. Тогда туда съехались художники из республик СССР – от Прибалтики до Закавказья и Средней Азии. Прибыли и коллеги из стран социалистического содружества, а также Сирии, Мексики и США. Контакты были очень тесными, дружескими, по-настоящему творческими. Как вспоминает художник, было не только много работы, но и тесных дружеских застолий, нисколько не мешавших напряженному рабочему процессу. Именно там творческую группу накрыло горбачевское постановление «О борьбе с пьянством и алкоголизмом», но участники симпозиума старались выкручиваться. Случались, как вспоминает художник, и вовсе анекдотические эпизоды: как-то, для коллективного пополнения запасов, пришлось поехать аж в Тверь, где на перекрестке Харшак обратился к офицеру ГАИ, объяснив, что Союз художников принимает иностранную делегацию, а русское гостеприимство немыслимо без... и т.д. Постовой жезлом указал направление и объяснил, как добраться до нужного магазина, находившегося несколько в стороне. Проблема была решена.
На «Сенеже», благодаря тесному творческому общению, Харшак, по его словам, многому научился и подружился со многими замечательными художниками. Названия листов «Эскалации» говорят сами за себя: «Апартеид», «Ночь над Чили», «Хиросима. Август 1945», «Судьба Бейрута» и другие. Офорт «Хиросима. Август 1945» был показан на выставке «Мир и война глазами художников» в СССР и ФРГ в 1988 году. Она экспонировалась в Гамбурге, Мюнхене, в Москве в Третьяковской галерее и в ленинградском Эрмитаже. Немецкая экспозиция начиналась с Альбрехта Дюрера, а про нашу художник шутливо говорил: «От Андрея Рублева до Андрея Харшака». Формально так оно и было, и тому подтверждение каталог, где в разделе «Ленинград» значилось: «Государственный Русский музей. Государственный Эрмитаж. Музей истории Ленинграда. Харшак Андрей»…
Время начала работы над «Эскалацией» совпало с проведением в 1985 году в Москве XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В рамках фестиваля была организована мастерская портрета, где все 10 дней молодые художники разных стран старались передать атмосферу события. Руководил мастерской Первый секретарь Правления союза художников СССР, народный художник СССР Таир Теймурович Салахов, ныне вице-президент Российской Академии художеств. Собственно руководства, как такового, в данном случае и не требовалось. Все были настолько захвачены работой, что не позволяли себе расслабляться ни на минуту, так как понимали, что вряд ли когда-либо еще представится возможность портретировать таких персон. Участники акции и предположить не могли, кто может появиться в портретной мастерской в ближайшие 5—10 минут. Важно было иметь наготове планшет с чистым листом бумаги и вовремя занять место ближе к модели. В те дни Харшаку удалось сделать портреты румынского космонавта Думитру Прунариу, министра просвещения Никарагуа Фернандо Карденаля, известнейших певцов Дина Рида и Рафаэля, генерального секретаря коммунистической партии Португалии Алваро Куньяла и других деятелей культуры, науки, и политики разных стран. Как вспоминает художник, Салахов работал вместе со всеми. Всегда в белоснежной рубашке, в костюме и при галстуке, он в любой момент готов был оставить рисунок и взять на себя представительские или руководящие функции. Харшаку довелось встретиться с ним лишь в сентябре прошлого года в Баку, но они оба с удовольствием вспоминали то замечательное время.
Пройдет чуть больше 15 лет, прежде чем Андрею Александровичу вновь представится возможность создания серьёзной и чрезвычайно ответственной портретной серии. К 300-летию Санкт-Петербурга руководство Государственного музея политической истории России задумало создание новой экспозиции под названием: «Российская политика. Петербургское лицо» (как мы знаем, петербургская тема в политике довольно болезненна для москвичей). Кроме документальных материалов особое место на выставке отводилось портретам государственных деятелей, прошедших политическую и хозяйственную школу Петербурга – Петрограда – Ленинграда – Петербурга, оказавших влияние на судьбу России. Говоря проще: от Петра I до президента Путина, всего 23 графических листа (позднее серия по понятным причинам будет продолжена). К тому времени фестивальный цикл художника уже находился в коллекции музея. Задача была интересной. Предстояло рисовать выдающихся личностей разных эпох и исторических формаций, объединив весь изобразительный строй сюиты общим пластическим языком.
В музее была поддержана идея создания не прямолинейно-фронтального изображения портретируемого, но композиции в пространстве листа нескольких ракурсов персонажа с различными тональными нагрузками (работа велась простым карандашом). Благодаря этому у зрителя создавалось ощущение натурной зарисовки.
Петербургскому графику пришлось кропотливо изучить множество как историко-иконографических, так и современных документальных материалов, что, впрочем, почти всегда сопровождает его работу. Сейчас эти портреты являются частью постоянной экспозиции музея, и, как говорит художник, ему доставляет особое удовольствие находиться в зале, где со стендов смотрят выполненные его рукой Петр I и Александр Меншиков, Павел I и Александр II, Владимир Ленин и Лев Троцкий, Зиновьев и Киров, партийные лидеры Ленинграда — Романов и Зайков, а также государственные деятели новой России — Собчак, Кудрин, Чубайс, Путин, Медведев и другие.
Почувствовав вкус карандашного рисунка, а это была первая столь масштабная работа в этой технике, Андрей Александрович начал подумывать о возможности ее применения к другой тематике. Его вновь потянуло к книге, но иллюстрировать что-то менее значимое, чем «Мастер и Маргарита», никак не хотелось, да и книгоиздание в стране в последнее десятилетие XX века оставляло желать лучшего.
Появление на прилавках первых книг издательства «Вита Нова» заставило неровно задышать многих художников-графиков. Как говорит Харшак, «зачесались руки» и у него. Хотя сейчас он уже и не может вспомнить, что же все-таки послужило импульсом для начала работы над иллюстрациями к «Преступлению и наказанию» Ф.М. Достоевского. Скорее всего, само расположение мастерской художника: на переулке Бойцова, бывшем Малковом. Его не раз миновал Родион Раскольников, направляясь от Сенной площади к дому старухи-процентщицы.
Надо заметить, не все складывалось гладко, и Харшаку не сразу удалось убедить руководство издательства в правильности выбранной визуальной концепции великого романа (все перипетии действия и всё напряжение текста дано через петербургские архитектурные фрагменты – уникальное художественное решение для шедевра Достоевского). Но в конечном итоге стороны поняли друг друга, и иллюстратор благодарен издателям за терпеливое внимание к его работе.
Первые композиции датированы 2004 годом, а сама идея возникла годом раньше. Около года Харшак регулярно посещал отдел эстампов Российской национальной библиотеки с одной лишь целью — погрузиться в атмосферу Санкт-Петербурга 60-х годов XIX столетия. Таково отношение к работе мастеров петербургской школы графики. По словам художника, само общение с материалом уже вызывало трепет, восхищение и огромное удовольствие. Одну за другой он перелистывал папки литографированных иллюстративных циклов А.И. Лебедева (1830—1898), Н.А. Зауэрвейда (1836—1866), М.С. Башилова (1812—1870), В.Ф. Тимма (1820—1895), П.М. Боклевского (1816—1897) и др. Именно эти авторы давали возможность зрительно и почти осязаемо ощутить многоплановость петербургского типажа различных социальных слоев.
Как-то Андрей Александрович попробовал подсчитать количество действующих лиц — главных, второстепенных и совершенно мимолетных, имеющих в тексте романа хотя бы одну реплику или короткое описание внешности. Получилось более ста. Это мастеровые, чиновники, полицейские, мещане, торговцы, трактирные слуги, уличные девицы, дворники, квартальные надзиратели и многие другие обитатели этого особого питерского места, коим в те годы являлась Сенная площадь и прилегающие к ней улицы и переулки.
Работа растянулась на целых три года. Её завершение ознаменовалось презентацией издания и выставкой иллюстрацией к нему в «Музее Г.Р. Державина и Русской словесности первой половины XIX века» на Фонтанке 8 ноября 2007 года. А на утро следующего дня в семье художника произошло еще одно радостное событие: он стал дедушкой — «дедом Андрюхой» как зовет его теперь внучка Алиса.
Из рецензии Юрия Григорьевича Боброва – члена-корреспондента Российской Академии художеств:
«Иллюстрации Андрея Харшака, созданные в технике классического карандашного рисунка, на первый взгляд, продолжают традиции русской книжной графики XIX столетия. Вспоминаются рисунки П.А. Федотова — первого иллюстратора Ф.М. Достоевского (рассказ «Ползунков», 1848), П.М. Боклевского и М.П. Клодта — первых иллюстраторов романа «Преступление и наказание» (1881,1894).
Однако в сравнении с работами художников XIX—XX веков графические листы Андрея Харшака отличаются своеобразной стилистикой, которую можно охарактеризовать как реализм эпохи постмодернизма.
Андрей Харшак создал обширный, можно сказать всеобъемлющий, цикл, состоящий из двадцати шести разворотных иллюстраций ко всем шести частям романа, семи фронтисписов и множества полосных иллюстраций, заставок и концовок на которых зримо предстает Петербург, виртуально присутствующий почти на каждой странице «Преступления и наказания». Такого «тотально-структурного» охвата романа не предпринимал ни один из предшественников Андрея Харшака.
Харшак не только иллюстрируют роман, изображая на отдельных листах портретные, по сути, образы и некоторые сцены, но создает книгу как новый целостный художественный ансамбль. Это издание, предпринятое издательским домом «Вита Нова» можно уподобить искусству средневековых манускриптов, где слово и визуальный образ, писатель и художник нераздельны. Мы не только читаем Достоевского, мы видим писателя и на фронтисписе книги, и рядом с его мятущимся героем на набережной Екатерининского канала, а затем на Николаевском мосту.
В рисунках Харшака Достоевский, персонажи романа, город связаны вместе, они плоть от плоти друг друга. Лик писателя мистически возникает над Петербургом, создавая впечатление личного присутствия писателя в этом Великом городе. Внутри общего цикла иллюстраций почти незаметно возникает и затем постоянно звучит, как отдельная сюита, тема Петербурга. Художник простым карандашом рисует портрет города, но это не исторически достоверный Петербург эпохи Достоевского, но «Петербург Достоевского», увиденный глазами нашего современника, хорошо знающего переулки, дворы, грязноватые подворотни и парадные вокруг Сенной площади, заключенные между набережными Екатерининского канала (канала Грибоедова) и реки Мойки, где протекает действие романа».
Стоит заметить, что подспудно работа с Петербургом Достоевского началась давно, и в ряде иллюстраций к «Преступлению и наказанию» были использованы сюжеты, воплощенные Харшаком на холсте еще в 1990-е годы. А всё начиналось, как рассказывает художник, вот так.
В средней художественной школе переход с акварели на масляную живопись был обязателен с 8 класса. Но Андрей со своим одноклассником и другом Александром Аземшей избежали этой участи, сумев убедить директора школы в том, что они твердо решили поступать на графический факультет, и масляные краски им не понадобятся.
Всё шло по плану. Друзья поступили на выбранный факультет. В 1975 году окончили Институт имени И.Е. Репина, и каждый ушел в ту сферу графики, которая была ему ближе. Аземша целиком посвятил себя книжной иллюстрации, а Харшак чередовал жанры и техники, обращаясь то к станковой графике, то к книжной. Сейчас знаменитый петербургский график уже точно не помнит, в каком году — в 1990 или 1991 – он впервые в жизни, выдавил масляные краски на кусок стекла. Не на палитру, а именно на стекло. Почему? — объяснить не может. Говорит – так сложилось. И не потому, что он совсем уж не мыслил свою дальнейшую работу без живописи. Просто увиденные тогда фрагменты стен старых петербургских домов просились скорее на холст, нежели на бумагу.
Харшак убежден: графике необходима серийность, так как в одном листе не всегда удается выразить идею целиком. Поэтому, наверное, и в живописи его первым произведением сразу стал триптих, причем немалого размера. 110х85 сантиметров каждая из трех частей. Название пришло быстро — «Лицом к стене» (без восклицательного знака). И работа пошла, правда, медленно. На каждую композицию уходило очень много времени. Иногда до полугода, а порой даже больше. Художнику хотелось как можно точнее перенести на холст каждый скол штукатурки, каждую выщерблину, каждую трещину в кирпичной кладке. В свои объекты, по его словам, он вглядывается в упор, поэтому и жанр определяет как пейзаж и натюрморт одновременно. А название первого триптиха стало общим для всего цикла, работа над которым продолжается и по сей день. Благо, наш город дает неисчерпаемое количество таких сюжетов. (Но справедливости ради отметим, что становится их все меньше.)
В какой-то момент, как говорит Андрей Александрович, он увидел, что стена — это не только создание рук человека, но и творение природы. Бревенчатые стены старых деревенских домов и сараев не менее живописны, чем кирпичная кладка с отвалившимися слоями штукатурки. В упор можно рассматривать корявый ствол дерева, узор ветвей и заросли лопухов. Стена леса, стена высокой травы — все это колышется, мерцает, меняется в зависимости от освещения и погоды. Богатство оттенков завораживает, а мгновение, выхваченное из общего состояния и перенесенное на холст, гораздо более статично, чем в натуре. Художник отдаёт себе в этом отчет, но закрывать тему пока не собирается.
В июне 2010 года Андрею Александровичу исполнилось 60 лет. Дата серьезная и вполне итоговая. Но делать персональную юбилейную выставку, как это принято в таких случаях, ему не захотелось. Он посчитал, что его работы достаточно известны, чтобы предлагать их зрителю в очередной раз, кроме того, неосуществленных идей еще много, и подводить черту рановато. Так возникла идея выставки “Viva Familia”, которая была осуществлена при поддержке Государственного музея истории Санкт-Петербурга в залах Невской куртины Петропавловской крепости.
Из отзыва Александра Давыдовича Боровского:
«В советский период ткань ленинградской графики была пронизана скрепляющими семейными нитями: Ушины, Пахомовы, Чарушины, Трауготы.
Выставка “VivaFamilia” представлят нам еще одну художественную династию. Династия не старая, но своей разветвленностью и кропотливостью работы на, как говаривали в свое время, «культурной ниве» напоминающая петербургские художественные фамилии XIX века.
Семья Корниловых-Харшаков так же в нескольких поколениях работает на графическую культуру нашего города. Мне довелось знавать всех представителей этой семьи.
Собственно, поводом для этой экспозиции послужило шестидесятилетие Андрея Харшака. Он и его жена Наташа Корнилова — уже третье поколение династии. Четвертое — их сын Митя, прервавший семейную академическую традицию, выбрав для себя более прагматичное дизайнерское поле. А у него есть дочка Алиса…
Патриархом, несомненно, был Корнилов-дед — Петр Евгеньевич (1896—1981). Профессор-искусствовед, многолетний заведующий отделом графики Русского музея, завкафедрой Истории искусств Мухинского училища. Почтенный старец, окруженный домочадцами и произведениями искусства, он казался последним осколком старопетербургской художественной культуры. Между тем он был культурным деятелем новой эпохи: организатором художественной жизни Казани в послереволюционное десятилетие, бессменным участником ленинградского культурного процесса — музейщиком, педагогом, куратором бесчисленных выставок.
Вторым столпом этой художественной династии был Александр Исаакович Харшак (1908—1989). Этих двух людей связывало взаимное доброе уважение, общие взгляды на творческие процессы и любовь к кругу людей, которые для одного были близкими друзьями и коллегами, а для другого — авторитетными учителями и наставниками.
Но оглядываясь назад, в прошлое, поражаешься знаковой предопределенности ситуаций. Скорее всего они познакомились в конце тридцатых годов XX века в Графической мастерской, которой руководил Павел Александрович Шиллинговский, куда А.И. Харшак пришел студентом на третий курс, а П.Е. Корнилов возглавлял кабинет Графики при Научно-исследовательском институте Всероссийской Академии Художеств.
И сейчас в семье среди многих реликвий бережно хранится нагрудный знак об окончании Императорской Академии Художеств, принадлежавший П.А. Шиллинговскому. Мэтр подарил его своему другу — Петру Евгеньевичу, а тот, в свою очередь, незадолго до смерти — Александру Исааковичу — в память о любимом учителе».
Таков вкратце портрет замечательного представителя художественной династии и продолжателя традиций петербургской школы графики Андрея Харшака.
