То, что в 1969 году первыми из СССР в Израиль двинулись евреи Латвии, было вполне естественно. Прибалтика тогда находилась под советской пятой только тридцать лет, многие еврейские семьи имели близких родственников в Израиле, а единственным легитимным поводом для подачи просьбы о выезде было объединение семей. От тех, кому удавалось уехать, протянулась цепочка к тем, кто остался – у них тоже появился реальный шанс использовать возможность вырваться на свободу.
Рига была родиной «Бейтара». Здесь жили люди старшего возраста, которые были воспитанниками этого сионистского движения. Бывшие бейтаровцы, выжившие в сталинских лагерях, после смерти «отца всех народов» вернулись в город. ГУЛАГ не сломил их, не заставил отказаться от своих убеждений. Они снова организовались в глубоком подполье и направляли движение рижских евреев за алию.
Тактика ветеранов-бейтаровцев вполне соответствовала официальной позиции Израиля, который не хотел осложнений с огромной и недружелюбной советской империей. Но «тихая дипломатия» совсем не нравилось нам, молодому, более агрессивному и менее травмированному поколению. Антисемитская советская действительность, наглая антиизраильская пропаганда и поддержка арабских стран в их стремлении уничтожить еврейское государство диктовали иные, открытые формы протеста.
* * *
Я начал свою жизнь в Израиле с того, что сократил свое имя с Арнольд Нейбургер на Ари Нир. Тогда я не знал что Нейбургер очень древняя еврейская фамилия, а думал, что она немецкого происхождения. Оказалось это не так. В Нью-Йорке хранятся архивы раввинской династии Виерфелдер, где содержатся сведения о семьях Нейбургер и Эйншейн. В середине XVII века мой предок был изгнан вместе со всеми евреями из городка Нойбург-ан-дер-Каммел в Баварии. В это же время из другого городка изгнали предка Альберта Эйнштейна. Обе семьи поселились в Бухау, где получили статус «защищенных евреев», и за полтора века соседского существования многократно соединялись между собой.
Я всегда чувствовал, что у меня с Альбертом Эйнштейном много общего - оба евреи «фун головы до коп», как говорили на нашем московском идише. Я тоже люблю носить обувь без носков и терпеть не могу причесываться. Наверное, нашим общим далеким предком был какой-то босяк в Иудее, а может быть даже бродячий пророк. Кто знает - ведь мы все потомки Авраама, Ицхака и Яакова.
* * *
Со стороны отца у меня была большая родня в Риге. Родом они из Елгавы, которая в прошлом называлась Митавой. Это была очень еврейская семья, где разговаривали на непонятном мне языке, хотя украинский идиш я понимал - на нем говорили моя мама и бабушка. Говорили они громко, размахивая руками и перебивая друг друга, а по еврейским праздникам встречались и пели «Ломер але инейнем инейнем немен а биселе ваин» («Давайте вместе выпьем немного вина»). При этом мужчины носили русские имена, но сестры отца упорно держались своих нареченных еврейских имен. Всего их было одиннадцать братьев и сестер.
Мне было уже шестьдесят лет, когда я узнал, что моя тетя Хана и пять моих двоюродных братьев и сестер были уничтожены в Латвии в годы немецкой оккупации. Я всегда думал, что в моей семье нет погибших в Холокосте, а оказалось, что в Румбуле, куда я с другими рижскими евреями ездил собирать обгорелые кости, были и кости моих родных. Мне очень больно сознавать, что я не знаю их имен, и никто уже их не помнит. Выжившие родственники никогда о них со мной не говорили.
Мемориал на месте массовых расстрелов рижских евреев в Румбуле
У меня есть фотографии моих прадеда и прабабки со стороны мамы. Оба они очень религиозного вида - прадед преподавал в местной ешиве. Они родились в черте оседлости на Украине, поэтому я с гордостью считаю себя местечковым евреем.
* * *
Сионистом меня воспитали советская школа, советская власть и Зеев Жаботинский. Я жил в самом центре Москвы, учился в школе, расположенной в нескольких сотнях метров от Красной площади. Я их до сих пор помню - малолетних антисемитов Бусурина и Корнеева. Первый был татарин, его родители работали дворниками, второй – просто юный бандит. Они били еврейских мальчиков, отбирали еду и обзывали всякими обидными кличками. Маленького Юфу под дружный хохот класса положили на учительский стол, содрали штанишки и облили чернилами его обрезанный орган. Их никто не наказал. Чтобы избавиться от насилия и унижений, я после уроков удирал из класса через окно (мы учились на первом этаже). Драться с ними было невозможно. И не только потому, что они были сильными второгодниками. Они всегда налетали стаей злобных и безжалостных зверюшек вместе с другими мальчишками.
Когда я служил в армии в Израиле, мне часто приходила в голову невероятная мысль: хорошо бы встретить их сейчас один на один...
* * *
Но вот школа закончена, надо идти защищать священные рубежи родины. Если бы война с немцами, так пошел бы, наверное, добровольцем. А просто так не было большого желания служить. Это был 1956 год, Синайская компания. В газетах такое пишут о сионистах и об «израильской военщине», что на улицу выйти опасно.
Единственной альтернативой армейской службе было поступление в институт. В Израиле жарко, значит надо учиться чему-то такому, что там может пригодиться. Со страха, что заберут в армию, набираю 23 из 25 баллов. И вот я студент факультета вентиляции и кондиционирования воздуха. Московского инженерно-строительного института. А в нашей группе каждый пятый - потенциальный репатриант. После окончания института, пошел работать в НИИ, а там - двое моих ровесников-евреев уже аспиранты. Стало очень обидно. Поднатужился, получил 15 баллов из 15 и тоже поступил в аспирантуру.
Тут надо признаться, что в юные годы у меня были большие проблемы с учебой из-за дислексии и гиперактивности. О многом приходилось додумываться самому, а не зубрить по учебникам. Но я должен быть благодарен Всевышнему за то, что на всю жизнь сохранил привычку доходить до всего своим умом. В феврале 1968-го я успешно защитил кандидатскую диссертацию, а в последующие годы получил десять патентов США на свои изобретения.
Советскую власть я не очень любил, она была пугающей. На Красной площади по праздникам вывешивали плакаты вождей. О, Господи, какие у них были лица! Товарища Сталина я совсем не любил, наверное, потому, что в моем еврейском подсознании богочеловек или человек-бог были абсолютно неприемлемы. Я не был ни комсомольцем, ни членом партии коммунистов, и не испытывал никакого желания даже быть членом профсоюза.
(Кстати замечу, что в Израиле я вышел из ЦК партии «Херут», поскольку не мог вынести откровенную лесть приближенных партийному лидеру Менахему Бегину. Наверное, зря. А то мог бы стать членом Кнессета).
* * *
Когда из Прибалтики началась небольшая эмиграция в Израиль, у меня уже были годы знакомства с рижскими сионистами. И мне не давала покоя мысль: все уезжают, один я остаюсь. Я начал готовиться к своему Исходу.
Прежде всего, надо было уйти из лаборатории, где я проработал восемь лет после окончания аспирантуры. Мне совсем не хотелось подводить моего научного руководителя и коллег по работе, которые были евреями и добывали свой хлеб на ниве науки. Пришлось предпринять некоторые шаги.
Моим хобби тогда было блуждание по букинистическим магазинам. Из очередного похода я вернулся с кипой медицинских книг, имея целью обнаружить у себя какую-нибудь болезнь. Поверхностно изучил судебную медицину и иные источники научно обоснованного симулянтства. Остановился на посттравматической церебрастении, что означает «остаточные явления после сотрясения головного мозга».
Выпив бутылку дешевого молдавского коньяка, я приобрел наутро мучительную головную боль и чудовищно повышенное давление. Едва начав двигаться без посторонней помощи, пошел в районную поликлинику. Говорю, мол, выпил с друзьями, играл в футбол, упал, ударился головой, потерял сознание, меня рвало, а сейчас жуткие головные боли. Врач поверила на слово и прописала уколы, чтобы снизить внутричерепное давление. Я с достоинством мученика Сиона выдержал несколько болезненных уколы в «тухес», получив взамен справку о временной нетрудоспособности. Этого мне показалось недостаточно, и я не придумал ничего лучшего, как отправиться в психиатрический диспансер. Психиатр, пожилая еврейка, выслушала мою сказку и спокойно сказала: «Ну и что?» Я возмутился, говорю: ничего не помню, тошнит, голова кружится... А она отвечает: «Вам, молодой человек, просто нужно хорошо отдохнуть». Я ушел от нее, но по дороге взял в регистратуре справку о посещении диспансера.
На следующий день пошел к заместителю директора НИИ и попросил внеочередной отпуск без сохранения содержания в связи с состоянием здоровья. Он не возражал. Из отпуска я уже в институт не вернулся. На этом окончился мой трудовой стаж в советской России, а вместе с ним, я надеялся, кончились и мои отношения с советской властью.
Я не собирался лезть на баррикады во имя торжества в СССР демократии - я в это не верил. Не верю и сейчас. Демократическое общество не нуждается в вожде, а Россия без сильной руки, очевидно, никак не может. Как мы знаем, от рабства к свободе не перепрыгнешь, нужно блуждать сорок лет по пустыне.
В Москве я был близок к уютному благополучию «гомо-советикус». А когда переехал в Ригу, наш бывший аспирант Креслинь, получивший кафедру в рижском Политехническом институте, искал меня, чтобы пригласить на работу. Я мог преподавать, был холост, не урод… Одним словом - мечта еврейских мам. Кстати, моя рижская теща меня очень любит, но, по-видимому, в виде исключения. Ведь я был и есть «русский еврей», что, по понятиям прибалтов, почти что гой.
* * *
Когда я еще учился на втором курсе московского строительного института, во дворе нашего дома меня встретил молодой мужчина. Он был высокий, с большой черной бородой и глазами еврейского пророка. «Здравствуй, Арнольд! Меня зовут Борис Словин, - сказал он. - Я знаю, что ты собираешься уехать в Израиль. Мы бы хотели, чтобы ты нам помогал». - «Откуда вы меня знаете?» - удивился я. «Нам назвал твое имя Гриша Фейгин». - «А кто вы такие?» - «Мы сионисты-ревизионисты. Мы готовимся к Исходу в Израиль».
По правде говоря, мне не очень понравилось слово «ревизионисты» - в СССР оно было ругательным. Ho я был молод, наивен, а новый знакомый произвел на меня какое-то мистическое впечатление. И я согласился. Боря дал мне несколько рулонов «синьки» с фельетонами Жаботинского. Их надо было разрезать на отдельные страницы и распространять среди знакомых молодых евреев (чем я потом и занимался). Я его только спросил, как быть, если меня поймают? «Скажи, что это я тебе дал», - ответил он.
Так я познакомился с Борисом Словиным и его женой Лидой. Это были замечательные евреи! Они вели сионистскую работу в Советском Союзе, когда мало кто об этом думал, и мало кто вообще знал о существовании сионистского движения. В 1969 году их выпустили в Израиль. Лида стала активным деятелем партии «Херут», и я, приехав через два года после них, поступил так же.
Жаботинский ответил на все вопросы, которые я задавал сам себе в поисках истины. Его фельетоны были написаны так, как если бы он написал их специально для меня. Я читал все, что мог достать из его публикаций. Его «Самсон Назорей» вместе с книгами «Мои прославленные братья» Говарда Фаста, «Эксодус» Леона Юриса и «Aвтоэмансипация» Лео Пинскера стали моими настольными книгами. Жаботинский считал, что евреи имею право на всю Эрец Исраэль. Я с ним согласен.
* * *
В Риге Гришу Фейгина многие считали несерьезным, но он был «хасид нистар» (скрытый праведник). Он был бесстрашным человеком, хотя внешне выглядел безобидным и даже мягким. В шестнадцать лет он пошел добровольцем на фронт и участвовал в штурме Берлина, чему я страшно завидовал. Был ранен, получил несколько боевых наград. После войны вернулся в Ригу и жил в небольшой комнате на скромную военную пенсию. По существу, у него не было никакой специальности, и он, кажется, никогда не работал. Но он был единственным в своем роде сионистом-профессионалом и, конечно, многолетним отказником. Не имея своей крыши над головой, я часто ночевал у него - спал на двух креслах, сдвинутых вместе.
У Фейгина была потрясающая память. Он знал всю историю и всех деятелей сионистского движения, все прошлые и нынешние еврейские партии, и об этом рассказывал всем, кто готов был его слушать. Он был комментатором текущих событий в Израиле, анализировал ситуацию, строил прогнозы. Гриша говорил свободно на идиш, множество рижских евреев охотно принимали его у себя дома.
В 1969 году Фейгин вернул свои боевые награды советскому правительству в знак протеста против насильственного удержания его в СССР. Это сделало его широко известным в Израиле и на Западе, и мы, мелкие сошки, этим бесстыдно пользовались. Нашим основным орудием в борьбе за выезд были коллективные письма. Он всегда их подписывал первым. Как-то я составил очередное письмо, дал ему подписать и хотел подписать сам. Но он сказал, что «такие письма» мне еще рано подписывать.
Кончилось это тем, что его посадили в психушку. Мы сообщили об этом на Запад. Там поднялся шум на высоком уровне, пошли официальные протесты. Фейгина выпустили.
В Израиле Гриша подарил мне фотографию, которую подписал: «Моему лучшему другу Арнольду Нейбургеру». На фото он снят вместе с Бен-Гурионом и Голдой Меир, которые встретили его в 1970 году, когда, наконец, ему позволили уехать
.
Гриша Фейгин (в центре), Давид Бен-Гурион и Голда Меир
Другим известным сионистом в Риге был тогда Давид Зильберман. Есть евреи, и некоторые из них живут в Израиле, которые стараются отстраниться от Холокоста, этой страшной страницы нашей истории. Кто-то не хочет нести в себе эту боль, кому-то стыдно за беспомощность страдальцев, иным не нравится принадлежать к жертвам – разные причины, которые понятны психологам. Давид Зильберман в значительно большей степени, чем другие мои знакомые, идентифицировал себя с погибшими в Катастрофе евреями.
Он родился в небольшом латвийском городке, откуда, будучи ребенком, чудом спасся от стремительно наступающих немцев и ждавших их латышей. После войны провел множество интервью со свидетелями массовых расстрелов евреев в Румбульском лесу и других местах Латвии, собрал большое количество воспоминаний очевидцев о Холокосте. Он сделал очень многое, чтобы отплатить благодарностью простому рижскому рыбаку Жанису Липке, который укрыл в своем доме и спас от смерти боле 50 латышских евреев. Давид опубликовал несколько книг, которые нельзя читать без боли за наш народ. На своей малой родине, в городке Прейли, он на свои средства поставил памятник погибшим там евреям. Сейчас там евреев нет.
Давид Зильберман
Давид был и остался человеком чудовищной энергии. В Риге конца 60-х он был участником и организатором нескольких сионистских групп, и не было такой акции, в которой бы он не участвовал самым активным образом. Его вызывали в КГБ на допросы в связи с готовящимся Рижским антиеврейским процессом, где он изобретательно водил за нос следователей, сознаваясь во всем, в чем можно или нужно было сознаться, но решительно отрицая то, в чем можно было обвинить его и других. А знал он очень многих и очень много.
* * *
В 1969 году еврейская Рига бурлила - выпустили в Израиль довольно большую группу евреев. Уехали Словины, Мендель Гордин, Женя и Толик Фельд, Нехама Лапидус и другие. Толик уехал вместе со своей мамой, которая была родной сестрой моего отца. Так у меня появилась тель-авивская тетя. Я получил от нее вызов и подал документы на выезд. Мне отказали. Таким образом я стал «официальным» отказником.
В сходном положении находились сотни семей рижских евреев. Начались сходки на квартирах, возникали группы - это было в полном смысле подпольное движение за алию. В числе моих новых знакомых были те, кто участвовал в попытке захвата небольшого пассажирского самолета в аэропорту под Ленинградом, а также арестованные в связи с «самолетным делом» рижские активисты. Среди них особенно выделялся Арон Шпильберг, который мне очень нравился. Это был серьезный, принципиальный и волевой человек. В 1970 году его арестовали и осудили на три года колонии строгого режима за «антисоветскую деятельность». Назову еще имена активистов того времени – тех, кто мне запомнился. Это Вульф Файтельсон, Геся Камайская, Давид Занд, Валерий Портной, Марк Исраэлит, Илья и Гарри Валк, Илья Брилович, Нисан Бейлин. Разумеется, это были далеко не все те.
В нашу сионистскую группу входили кораблестроитель Давид Зильберман, механик Саша Мясников (в Израиле он поменял фамилию на Массад), бывший морской офицер Иосиф Ройтман, строитель Борис Иофис, авиастроитель Шимон Гасуль и я, безработный научный сотрудник. Мы регулярно встречались, намечали конкретные акции протеста, писали коллективные письма. Большинство из нас были участниками голодной демонстрации в приемной Верховного Совета СССР, о которой речь пойдет впереди.
* * *
Когда я уезжал из Москвы в Ригу, меня посчитали немного сумасшедшим, а после приезда некоторые рижане даже подозревали, что я провокатор. Сознаюсь сразу: провокатором я не был. А вот сумасшедшим... Этого я до сегодняшнего дня не знаю.
Москвич, кандидат технических наук бросает работу, квартиру и столичную прописку, едет в другой город, где его ждет неизвестное будущее. Нигде не работает, живет у знакомых или у родственников, ест всухомятку что придется. И при этом лезет в самую гущу событий, которые с высокой степенью вероятности могут для него закончиться, мягко скажем, большими неприятностями. Я обычно как-то выкручивался из трудных ситуаций и неприятностей, в которые сам же добровольно влезал. Но это везение могло в один прекрасный день прекратиться.
В Риге меня могли запросто арестовать как «тунеядца». Поступил на работу электриком в домоуправление, получил первую зарплату и уволился. Потом я подумал о том, что у меня нет никакой профессии, которая могла бы пригодиться в лагере. Поступил на курсы шоферов и, сдав с третьего раза экзамен по вождению грузового автотранспорта, получил профессиональные права водителя третьего класса, чем по сей день горжусь. Правда, моя жена Ева утверждает, что водит машину лучше меня, но кто же станет спорить по такому вопросу с любимой женой?
До института я какое-то время работал фотографом, и это мне пригодилось. Я создал подпольную фотолабораторию, где переснимал на пленку письма рижских отказников. Потом эти пленки отвозили в Москву, откуда их переправляли на Запад с иностранными туристами или зарубежными корреспондентами.
* * *
Обычно запутанные разговоры с самим собой насчет моего будущего приводили к простым формулировкам. Вопрос: «Ты хочешь уехать в Израиль, но там идет война. Ты пойдешь воевать?» Ответ: «Пойду». Вопрос: «А если тебя убьют?» Ответ: «К шести миллионам убитых евреев добавится еще один, но есть разница – убьют не как беззащитную жертву».
Честно сказать, я не очень любил служить в ЦАХАЛе, где чаще всего командиром попадался какой-нибудь еврей, который был рад покомандовать другими евреями, а мне это очень не нравится. Но раз надо, так надо. В Израиле прошел войну Судного дня, первую Ливанскую, отпахал пятнадцать лет в «милуиме». Нет, героем я не был - не пришлось, но и трусом не был тоже...
В 1970 году я написал заявление в Верховный Совет СССР с отказом от советского гражданства. Оно было составлено в крайне резких тонах. Там были, например, такие фразы: «Я не ученый раб с ошейником, на котором написано, кому он принадлежит»; «Я не хочу жить в вашей стране - это воля человека свободного и равного в своем достоинстве и правах» (последние слова – из Декларации прав человека); «Я не могу работать в стране, где мой труд используется для поставки оружия арабам, которые хотят уничтожить мой народ» И далее в том же духе. Это заявление я сам отвез в Москву вместе с фотопленками писем рижских отказников и передал профессору Цукерману, физику, который сотрудничал с Сахаровым. Потом его передавали по Би-Би-Си.
Примерно в то же время я приобрел справочник «Верховный Совет СССР» с именами всех депутатов Совета Союза и Совета Национальностей и стал рассылать «слугам народа» короткие письма одинакового содержания: «Прошу выпустить меня в Израиль. Только смерть заставит меня отказаться от права на выезд». До отъезда я успел охватить весь Совет Союза, состоявший из 750 депутатов, и небольшую часть Совета Национальностей. Так что подозревать меня в сумасшествии все же были некоторые основания.
* * *
Гриша Фейгин познакомил меня с другим сумасшедшим евреем (его имя я, увы, запамятовал), с которым мы отправились на Киш-озеро, где продавался довольно большой катер. И в наших головах родился безумный план: уйти на этом катере в Швецию через Балтийское море. Я поделился этой идеей с Ильей Бриловичем, которого знал еще с детства, и с его другом Нисаном Бейлиным. Оба немедленно согласились. Катер был куплен на деньги, которые мы с Ильей заработали запрещенным в СССР частным предпринимательством, наказуемом лагерным сроком. Бизнес оказался доходным и мы всю сумму вложили в эту авантюру.
Иосиф Ройтман, морской волк, сразу сказал, что нас обнаружат радарами и потопят. Но, как говорится, процесс пошел, и мы уже не хотели его останавливать. Нисан записался на курсы вождения катеров и получил права. Но сначала надо было проверить мореходные качества нашего «эксодуса». С этой целью мы решили совершить небольшой переход через Рижский залив из реки Даугавы в реку Лиелупе. Этот переход не вошел в анналы истории сионизма, потому что нам стало ясно - никому не придется нас обнаруживать и топить. Мы сами бесславно потонем, если выйдем в открытое море.
Как только мы вышли в залив, наше судно начало бросать из стороны в сторону, невысокие волны перекатывались через борт. Спасательные жилеты мы оставили в кормовом отсеке. Я прикинул расстояние до кормы, оценил качку и понял, что не смогу их достать. «Нисaн, ты доплывешь до берега?!», - не исключено, что мой голос дрожал. Бородатый Нисaн, похожий на героев Джека Лондона, совершавших более безопасные пешие переходы, ничего не ответил. Я к тому времени уже знал молитву «Шма, Исраэль!» и был готов отдать душу тому, кто зачем-то создал меня в таком неудачном месте, как Советский Союз. Однако Всевышний обычно милостив к блаженным, и все участники этого безнадежного предприятия остались живы.
* * *
Авантюра с катером была прямым нарушением «генеральной линии» нашей группы, заключавшейся в том, что отстаивать право на выезд надо на основании советских законов. Но как это следует делать, было не совсем ясно. Я провел несколько дней в публичной библиотеке на улице Кришана Бaрона, после чего написал статью под названием «Строго соблюдать советские законы». Отпечатал ее в 25 экземплярах для распространения в самиздате. Этой статьей, как мне известно, пользовались не только рижане, но и отказники из других городов. Говорят, что работники местных ОВИРов просто не знали что отвечать, когда евреи называли статьи Конституции СССР, советских законов и международных соглашений, на основании которых должны быть удовлетворены их ходатайства о выезде на постоянное жительство в «логово сионизма».
Сам я в отказе пробыл сравнительно недолго – примерно два года. За этот короткий срок написание писем протеста, сбор подписей под ними, участие в коллективных акциях стало привычной рутиной. Меня почему-то ни разу не вызывали в КГБ. Зато вызвал министр внутренних дел Латвии и предложил вести себя тихо, пообещав, что в будущем меня отпустят. Он не стал уточнять, когда именно наступит это светлое будущее, и я вежливо отказался от его предложения в письменном виде.
* * *
После нашумевшего «самолетного» дела, большинство фигурантов которого были рижанами, противостояние сионистского движения с властями достигло апогея. Партийные бонзы не могли дальше бездействовать - ведь процесс откровенного непослушания мог распространиться на значительную часть еврейского населения, а то и на другие народы, которых удерживали насильно в пределах советской империи. Власти медлили, оказавшись в положении, когда надо применить силу, но, по-видимому, не знали, чем это может кончиться. Мы понимали, что нужен какой-то сильный, но обязательно законный шаг, который привлечет к положению советских евреев внимание мирового общественного мнения - руководителям СССР с ним все же приходилось считаться.
Рассмотрев разные варианты, мы пришли к выводу, что таким шагом может стать политическая демонстрация рижских отказников в приемной Президиума Верховного Совета СССР с требованием разрешить свободный выезд советских евреев в Израиль и прекратить незаконное преследование тех, кто открыто заявил о своем желании уехать. Бывшие бейтаровцы Эзра Русинек, Давид Иофис и другие одобрили эту идею и помогли с организацией. Несколько человек выехали в Москву, чтобы сообщить о предстоящей акции московским активистам и зарубежным корреспондентам.
Демонстрация началась 10 Марта 1971 года и продолжалась два дня (на второй день мы перешли в приемную союзного Министерства внутренних дел). Из Риги в Москву приехали 56 евреев. В это же время в столице находились отказники из Львова, Минска, Вильнюса, Каунаса и других городов, которые прибыли отстаивать свое право на алию. Они тоже присоединились к нам. Таким образом число участников выросло до 150 человек.
Между нами не было предварительной договоренности и не существовало никакого общего руководства. И удивительно, что при таком большом скоплении евреев в одном месте демонстрация прошла необычайно организованно, практически не возникало разногласий и споров. Объяснить это я могу только тем, что мы очень древний народ, и в глубоком подвале нашего подсознания таится генетическая связь поколений, которая объединяет евреев в «ам Исраэль» - народ Израиля. Недавно я прочитал подтверждение этой мысли в книге «Тания», написанной первым Любавическим ребе.
Мы вручили составленное заранее заявление на имя Подгорного, председателя Президиума Верховного Совета, и сказали, что не уйдем отсюда, пока не получим ответы на главные вопросы, касающиеся еврейской эмиграции из СССР. Евреи, годами добивающиеся выездной визы, рассказали зарубежным корреспондентам о многочисленных случаях чиновничьего произвола и ничем не мотивированных отказах. В конце рабочего дня приемную оцепила милиция, возникла опасность, что нас арестуют за нарушение общественного порядка. В помещении потушили свет, осталось только слабое освещение от уличных фонарей. И тогда сын старого бейтаровца Боря Иофис подошел к окну и начал вслух читать «Сказание об Исходе». Это был очень эмоциональный момент, у многих на глазах выступили слезы...
Мы добились того, что нас выслушали начальник всесоюзного ОВИРа полковник Овчинников и начальник политотдела Министерства внутренних дел СССР генерал-майор Самохвалов. С генералом я даже вступил в дискуссию по поводу соблюдения пункта второго статьи тринадцатой «Всеобщей Декларации прав человека», где сказано, что каждый имеет право покинуть любую страну, включая собственную, а также вернуться обратно. А затем к нам пожаловал сам главный начальник этих начальников - всемогущий министр внутренних дел Щелоков, который настойчиво спрашивал, кто здесь главный, но, так и не выяснив это, милостиво согласился говорить со всем желающими.
Министр распорядился составить список участников демонстрации с указанием домашних адресов и пообещал, что наши выездные дела будут в кратчайший срок пересмотрены в ОВИРах по месту жительства. Вскоре все рижские участники акции и многие из тех, кто в ней не участвовал, получили разрешение на выезд в Израиль.
* * *
Моя мама, услышав о демонстрации по Би-Би-Си, прорвалась к нам через кордон милиции и внесла свое имя в общий список. Через несколько дней ее вызвали в московский ОВИР и спросили: «Вы подавали документы на выезд в Израиль?» - «Нет, не подавала». - «Но вы хотите уехать?» - «Да, хочу». - «Вот вам выездная виза, и чтобы через две недели вас здесь не было!»
Когда, проводив маму, я вернулся в Ригу, меня тоже ждала открытка с приглашением явиться в ОВИР. Печально знаменитый в еврейских кругах полковник Кайа сообщил, что комиссия разрешила мне выезд в Израиль. «Прошу передать мою благодарность комиссии». – «Комиссия в вашей благодарности не нуждается»...
В Шереметьевском аэропорту самолет на Вену, которая служила тогда промежуточным пунктом для советских евреев на пути в Израиль, был окружен пограничниками. Поднимаясь по трапу, я обернулся назад и плюнул на асфальт. Сегодня я понимаю, что был не прав. Ведь нас, сионистов, не арестовали, не расстреляли, не сожгли на костре. Антисемитизм в СССР существовал и будет существовать, как и во многих странах мира. Но вместе с тем «полезные евреи» занимали важные места в науке, искусстве и промышленности. Многие из нас бесплатно получили первоклассное образование. Наша ментальность сложилась там и русский язык - наш родной язык, на каком наречии мы бы сегодня ни говорили.
Мама ждала меня в Вене Можете представить себе, что делала еврейская мама, которая оставила своего сына «тaм»! Опекавшие нас сохнутовцы отправили нас первым самолетом компании Эль-Аль, вздохнули с облегчением и на радостях станцевали «Хава Нагила».
В Израиль я прилетел 8 апреля 1971 года. Когда выходил из самолета, меня обволок запах апельсинов. И сейчас, где бы я ни был, этот запах каждый раз напоминает мне нашу страну.
* * *
Участники нашей рижской группы однажды встретились в Израиле - и разошлись по своим жизням и специальностям. Прибыли все, кроме Гриши Фейгина, который вращался в верхах и приобрел множество друзей, никогда не снимавших темные очки.
Никто из нас по приезде не искал каких-либо благ и привилегий. Мы не были «асирей Цион» (узниками Сиона) - ведь добровольно идут на фронт, но не в тюрьму. Шимон Гасуль стал ведущим инженером компании «Таасия авирит» («Авиационная промышленность»). Саша Массад плавал на корабле старшим механиком. Иосиф Ройтман тоже ушел в море, стал старшим помощником капитана. Боря Иофис по-прежнему что-то строит. Давид Зильберман работает лицензированным инженером-консультантом. Ну a я, верный своей привычке влезать в неприятности, продолжал это делать многократно. И самыми большими моими удачами были случаи, когда мне удавалось выпутываться из своих неудач...
Шимон Гасуль
Алекс Массад
Эти мои заметки ни в коей мере не претендуют на то, чтобы служить рассказом о сионистском движении в Риге в 1969-1971 годах. Это просто свидетельство очевидца, и я прошу простить меня, если что-нибудь или кого-нибудь забыл. Ведь все это было сорок лет назад, а мне уже идет восьмой десяток. И еще я хочу сказать дорогим мне людям, о которых здесь упоминаю, что я их по-прежнему люблю и благодарен им за то, что мы были вместе в непростое время.
Публикуемые в этой рубрике материалы любезно предоставлены израильской ассоциацией «Запомним и сохраним».
http://www.soviet-jews-exodus.com Исполнительный директор Аба Таратута
___
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #8(167) август 2013 —berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=167
Адрес оригинальной публикации — http://www.berkovich-zametki.com/2013/Zametki/Nomer8/Kremer1.php
