Another 40,000 coming everyday (we can be like they are).
Blue Öyster Cult
Я нахожусь у кого-то дома, это очевидно. Я слышу это, вибрации застревают в кишечнике и заставляют жадно хватать воздух пересохшими губами. Я, словно кит выброшенный на берег, не лелею надежд на спасение, так как помощи просто не откуда ждать. Судя по окутавшим меня звукам, всем тем, кто мог бы привести меня в чувство глубоко плевать на чужие проблемы, даже если кто и заметит, решит помочь, стадо тел всего лишь превратится в кучу деревянных марионеток, которых на произвол судьбы бросил кукловод. Веки находятся, словно под тяжестью невидимого груза. Все попытки поднять их противоречат здравому смыслу, у меня ничего не получится. Я обречён. Во всём виноват люминал, который я притащил с собой. Не стоило было вообще его пробовать, это пожалуй, одна из самых больших ошибок, когда-либо совершённых мною. Кто-то же сказал, что в жизни надо всё попробовать. Да, это так, и барбитураты самое последнее в этом списке. Пожалуй, ещё хуже бывает только эпилептикам, которые не слезают с фенобарбитала.
Диван подо мной прогибается сильнее. Всё моё тело словно пытается вжаться в окружающие его предметы, спрятаться от грядущей беды, но... нет, это не моё тело вжимается в диван, просто рядом кто-то бухнулся на его поверхность. Я невыносимо хочу спать и ничего не вижу кругом, но несмотря на всё это бодрствую. Вопреки всем законам, я сижу тут, всё слышу и чувствую, но не могу ничего поделать.
Оказывается рядом со мной села девушка. Она шепчет на ухо, прислоняется ко мне, и я чувствую щекочущий ноздри запах духов от Мэри Кей, отвратительная вещь. Люди, отказавшиеся от своих собственных слов. Врущие общественности, посредством значков "NO TESTED ON ANIMALS". Её щека прислоняется к моей, контакт между двумя телами установлен. Она что-то спрашивает, но я даже не думаю отвечать, зачем? Зачем пытаться поднять то, что тяжелее тебя в несколько раз. Вес, который тебя раздавит. Я жду в молчании и темноте, жду действий, от одарившей меня своим присутствием дамы. Проходит несколько минут, я не могу ей ответить. Она же предлагает пойти в соседнюю комнату и поразвлечься. Она трясёт меня за плечо и голова, готовая скатится с плеч, падает на грудь. Девушка в страхе отдёргивает руку и удаляется от меня.
Я слышу голоса. Музыка замедляет темп и через пару минут останавливается вовсе. Вокруг меня собрались люди, как я и говорил марионетки, которые не ищут сложных путей, не в силах поставить под угрозу свои интересы. Спасти чужака, для них это является большей проблемой, чем убить его и спрятать тело. Из глубин моего живота доносится звук, люди, собравшиеся рядом со мной, замолкают, и вместе с умирающей мелодией из меня выходят жидкие массы. Я чувствую как дерьмо в купе с мочой, отвоёвывает территории дивана, расползаясь всё дальше и дальше грязным пятном.
Снова голоса:
- Где этот пидор Кляйн, говнюк, который приволок сюда сраного черномазого? - надрывая голос, кричит хозяин квартиры.
Душа выходит из моего тела вместе с не переваренным обедом. Я в своих штанинах, я впитываюсь в ткань, прохожу её насквозь, через кости и мясо, застревая в порах и волосиках на ноге. Я осматриваю лица. У Бейна, заправляющего вечеринкой и обладателя этого места, перекошено от ярости лицо, все черты которого стёрты этим чувством. Он грязно ругает меня и Кляйна, который вбегает в комнату в одних трусах, подталкиваемый Пэрри, огромным детиной с каменным лицом. Остальные безучастны, они ждут указаний и на их лицах, вроде как читается страх.
Сэм недоуменно водит глазами по комнатке, он определённо что-то принял. Просто стоит и смотрит из стороны в сторону и встретившись взглядом с Бейном застывает в попытке открыть рот. Этот порыв прерван пощёчиной со стороны хозяина тусовки.
Я - пары, моя душа - мерзкие испарения, выходящие из толстой кишки. Через несколько минут всё помещение пропитывается мною. Запах становится нестерпимым, я - плед, в который завернули кучку тусовщиков. Я повсюду. Моим духом пропиталась их одежда, я вижу их глазами. Ланс, паренёк, который сидит в углу, смотрит на всю эту сцену, ничего не смыслящими глазами. Он потеет и я мешаюсь с его потом. Час назад он принял дозу героина и я пытаюсь пробраться в его тело сквозь след от укола. Маленькая пещерка, ведущая прямиком к сердцу, через сложную систему сосудов, тоннелей, по которым совершают рейс за рейсом красные тельца, словно составы электрички.
Ничего не выходит, я злюсь, видимо в этом огрызке человека и так избыток дерьма. Или просто у меня нет возможности вытворять такие вещи. Я словно попробовал пройти вверх по эскалатору, несущему меня вниз. С закипающей злостью, я чувствую это, усиливается радиус моего действия.
- Блять. От него ужасно воняет, я не собираюсь терпеть эту вонь, - Бейн отвёл, моего бывшего приятеля в сторонку и пытается объяснить ему положение вещей, - Ты должен понять то, что если эту вонь учуят соседи, у нас обоих будут большие проблемы.
- Да, я всё... - начал было Кляйн, но собеседник быстро прервал его срываясь на крик.
- Тогда я хочу знать, Я ХОЧУ ЗНАТЬ, - по его вискам двигаются солёные водяные змейки, а я словно сёрфер, пытаюсь поймать волну, скользя между потных гребней, на его коже. - Ответь мне, пожалуйста, на мой вопрос, КАКОГО ХУЯ ВЫ, ТЫ И ЭТОТ мёртвый, - слово "мёртвый" он произносит почти шёпотом, - МУДАК, ДЕЛАЕТЕ В МОЕЙ КВАРТИРЕ?
- Я... - теряясь в догадках, по поводу того, какими будут его дальнейшие действия, произносит Кляйн. - Я не знаю, что мне делать.
Бейн бешено вращает глазами, у него шумное сиплое дыхание, которое усиливается по мере возрастания тишины, я властвую над нею. Все остальные застыли в молчании, напряглись, словно погнутые пластиковые линейки, готовые сломаться в любой момент. Я взял бразды правления в свои руки, и это люди, внимание которых я полностью захватил, по-крайней мере на ближайшее время. Капли становятся горячими и превращаются в пар. Я пускаюсь в пляс, мы кружимся в бесконечно-приятном вальсе, прижавшись, друг к другу. Они щекочут мои бока, сливаются со мной, мы принимаем форму аверса, на котором изнанки лиц и страхов, перед дальнейшими событиями, жилами связаны в портрет моего, приобретающего синий оттенок, лица.
Ланс, тот самый, сидящий в углу паренёк, поднял голову и предложил:
- А давайте его распилим. Я такое в фильме видел, один будет отделять от тела конечности с помощью болгарки, ну а другой, будет прижигать те места, из которых пойдёт кровь.
Бейн посмотрел на него. Кажется, уже начали сыпаться искры из его глаз, которые превратились в два угля, светящиеся и подогреваемые ненавистью. По выражению лица зажавшегося в угол парня, можно было сказать, что он понял, что даже самый крутой абсентеизм не спасёт его от участия в процессии избавления от моего тела. Окружающие же посмотрели на Ланса, словно на идиота. У хозяина хаты явно не было никакого желания отмывать от линолеума пятна крови и нюхать жжёную плоть. Закончив полемику, он велел убираться двум незадачливым товарищам по несчастью куда-подальше, обрызгав слюной их лица и чуть не навешав хороших люлей напоследок.
Экскременты скатывались по штанинам и со шлепком падали на землю.
- Слушай, как думаешь этот, за бомжа сойдёт? - Спросил Ланс у Кляйна.
- Что ты предлагаешь? - спросил несущий меня под правую руку приятель.
- Ну я хочу сказать, что неплохо было бы скинуть его в каком-нибудь переулке.
- Точно, рядом с контейнерами его скинем. - в порыве энтузиазма ответил Кляйн.
Да, хорошие у меня были дружки, ничего не скажешь. Сплошь одни пьяницы и наркоманы, безмозглые и одурманенные грязные отбросы общества. Теперь они хотят поселить меня рядом с помойкой, где-нибудь на закоулках Пирсон-стрит, как бесполезный куль с дерьмом. Ну ладно, мне уже всё равно, что будет с моим телом. Когда меня вынесли с вечеринки, я какое-то время оставался там и одновременно был рядом со своими носильщиками. Через десять минут все позабыли о произошедшем и продолжили веселье. Бейн очень много пил и доведя себя до критической точки, повёл малолетнюю шлюшку с духами от Мэри Кей, в туалет. Встретив там очередного торчка, пребывающего в абстракции и вслух считающего пролетающих, в забитом гандонами унитазе, под собой изумрудных драконов, схватил его за патлы и вышвырнул из прокуренного помещения.
Тяжело дыша, он прижал её к стене, покрытой крупинками засохшей мочи, на уровне унитаза, загибаясь от вожделения, сказал:
- Ну же детка, Зельда, нам никто не помешает.
Она боязливо отвела взгляд в сторону. От него дурно пахло. Пахло мною. С его лица градом лился пот, белки его глаз, все покрытые паутиной покрасневших извилистых нитей, безумно сверкали. Он хотел от неё больше, чем просто секса. Желание причинить ей боль, унизить, опустить до уровня домашнего животного. Эрегированный член упёрся ей в бедро.
- Мне кажется не хорошо, лучше я уйду - ответила она.
- НЕТ, - закричал он, обхватив руками её шею, втиснув свои ноги между её ног. - НЕТ, ничто не может испортить мне вечер, даже какой-то откинувшийся черномазый нигер или челкастая смазливая пизда, вроде тебя, дающая на право и налево каждому обдолбавшемуся нарику, но почему-то не желающая принять в себя превосходный рабочий инструмент, который в десятки раз лучше любого висяка, из тех, которые были у тебя до меня.
- Отпусти меня... мне... ты делаешь мне... больно.
Она была в ужасе от такого поворота событий, он не хотел слушать её лепет, он считал её вещью, всецело принадлежащей ему. Отожравшаяся свинья душила её. Они оба были похожи, на каких-то диких зверей и если бы у меня был рот, я бы хохотал во всю глотку, витая над ними, словно ангел разрухи и порока. Когда она потеряла сознание, он опустил крышку унитаза и уложил на неё голову Зельды. Сорвав трусики, с белоснежной задницы и задрав юбку, он животно начал трахать её. Крышка, на которой лежала её пустая голова, на время потерявшая связь с внешним миром, была залита слюною из её рта, подкрашенного губной помадой, цвета красных тюльпанов. Я витал между гениталиями, Бейн, надо отдать должное, был прекрасным ёбарем и драл Зельду не останавливаясь. Частица меня попала в её кровь, подталкиваемая огромным пенисом, я плавал в его сперме и её крови и через какое-то время по переходам сосудов я нашёл трап к её сердцу, и, для меня это была последняя остановка. Я видел, как широко раскрылись её карие глаза и как он, обессиленный, навалился на неё сверху, придавив своим телом.
На этом моменте я и окончил время своего пребывания на тусовке.
Бесконечно тёмная Пирсон-стрит. Мы словно плывём под водой, на дне океана. Редкие фонарные столбы на самом деле удочки глубоководных удильшиков, канализационные люки, с которых сняты крышки - тёмные бездушные глаза, а трешина в асфальте по середине улицы - сомкнутый, но готовый в любую минуту разомкнуться зубастый рот глубоководной твари. Чем дальше, тем я сильнее. Череда одинаковых домов, с выцветшими табличками. Крики из окон верхних этажей, стоны оргазмирующих любовников, перебранки между детьми и родителями, ссоры супруг. Я на секунду представил себе, что это всего лишь звуки радио-приёмников, касетных магнитофонов, телевизоров и прочего радио-электронного мусора. Плоть из микросхем и теристоров, катодов и анодов, антенн и передатчиков, с цирулирующими во всей этой системе высокочастотными и низкочастотными сигналами.
Мне порядком поднадоело выслушивать бред своих факино. Все мои попытки пролезть к ним внутрь терпели крушения, мой энтузиазм выветрился. Да, я стал больше и сильнее, но как применять свои силы так и не понял. Я мог залезть им под одежду, в складки кожи, но когда я пытался попасть в их тела через ноздри или рот, всегда что-то выталкивало меня наружу. Итак, от скуки я начал смотреть на вещи, которых не удостаивал внимания при жизни. Весь этот мусор на пути Кляйна и Ланса напоминал бентос на морском дне, а беспорядочно раскиданые по закоулкам вздутые целофановые мешки - панцири мидий, разрываемые голодными кошками и собаками.
- Слушай, давай вот там его посадим. - Ланс, словно пытался что-то проткнуть своим пальцем, тыкая в сторону узкого проёма, справа от нашей церемонии. Два дома срослись переходом на уровне второго этажа. Они словно маленькие сиамские близнецы, рукопожатие которых ничем не разрушишь.
- Ты уверен, - спросил Кляйн.
- Ну да, я там и баян вгоню... будешь?
- Слушай, я не понимаю, ты совсем ебанутый или на тебя так шок подействовал.
- Да не, - промялил Ланс. - ну, просто я не вижу ничего плохого в том, чтобы чуть-чуть расслабиться.
О, да мой дружок весь дрожал, явно не по погоде оделся. Я подгоняемый ветром, словно на огненных санях бороздил просторы его тела, а что на счёт Ланса, то он и впрямь был отмороженным. Героин для него стал лекарством, панацеей, в которую он охотно верил.
- Ладно, бросаем его там в проломе. И расходимся.
Мы медлено потащились к месту. Чтобы там ни говорил Кляйн, что бы он из себя не строил, а отдых ему точно не повредит, уж я-то знаю. Сухой кашель, угнетённое дыхание и ломаный биток на яремной вене. У мудака явно что-то с сердцем. Это его не очень-то заботит, вот корень проблемы. Надо следить за процессом, а не забрасывать. Я и не ожидал, что могу подумать о таком. Вот мы и пришли, они усадили моё тело, рядом с мусорным контейнером, расположенным под переходом.
- Ну, Кляйн, ты как? - спросил Ланс, его голос отдавался эхом, рикошетил от стен и попадал в своего правообладателя.
- Отвратительно.
Они какое-то время стояли молча и смотрели на мой труп, а я наблюдал за ними сзади. Моя голова упала на грудь. Я холодный предмет, точнее это уже не я. Всего лишь разлагающаяся материя. Я - Дух, призрачный запах разложения. Меня нельзя увидеть, но я есть. Меня теперь никто не сможет назвать нигером, вывод: каким бы ты не был цветом, кем бы ты не был, а дерьмо у всех одинаковое.
Огонь от зажигалки, плавящееся белое вещество. Игла.
Сужеными зрачками Ланс смотрел на кучи мусорных пакетов. И кто бы мог подумать, его снова посветила гениальная мысль, которая тут же сорвалась с его языка:
- Слушай, братан, а как тебе идея закидать, нашего друга вон теми мешками.
- Ты просто не представляешь как мне сейчас дерьмово, - Кляйн посмотрел на него своими слезящимися глазами.
Начинался дождь. Редкие капли падали на асфальт, приобретающий чагравый оттенок.
- Ланс, делай что хочешь. Просто, что душе угодно. - Он вглядывался в лицо человека перед собой, человека, который не понимал всей трагичности ситуации. - Меня оставь в покое, я устал и иду домой.
Он развернулся и пошёл. Фигура постепенно уменьшалась, дождь усиливался по мере её удаления, и через несколько секунд она вовсе превратилась в размывчатое пятно. Ланс какое-то время широко раскрытыми глазами смотрел вслед, тёмной кляксе. Когда она совершенно исчезла из его поля зрения, он перевёл всё своё внимание на моё остывшое тело, пахнушее дерьмом.
- Ну, а я что? - он пялился то в лицо мертвеца, то на пакеты с мусором. - Пожалуй, составлю тут тебе небольшую компанию. Ну, чтоб скучно не было. Пока дождь не пройдёт.
Дождь только начался и пройдёт не скоро. Я кружился вокруг него, сбиваемый каплями, смотрел и так, и сяк. Пытался разгадать то, что он задумал. Хотя, что я могу? Нас осталось троё: я, Ланс и дождь. Вокруг почти ничего нет. Тут лишь пакеты с мусором, две загаженные мульты оснащённые педалями и рой мух, который я безуспешно пытаюсь оседлать.
- Я помешался умом, - глаголет истину Ланс. – Знаешь, как по мне это слишком очевидно. Элементарно просто. Рассудок совершенно покинул меня и в подтверждение этому, я сейчас сижу рядом с тобой, покойником. И не могу замолкнуть.
Он толкает в плечо мою бывшую оболочку.
- Друг, ты многого обо мне не знаешь, - глаза его засверкали при этих словах, словно яйца у кота.
В подтверждение всему выше сказанному Ланс поднялся и подобрал лежавший у куч мусора камень, до меня пока ещё не дошло, что он собрался с ним делать, но явственно ничего хорошего. Чего я не ожидал, так это смотреть на то, как этот придурок будет бить этим самым камнем мертвяка по голове. То, что было во времена оны мною, совсем утеряло ценность.
- Вы все, чёртовы черножопые мрази, вы блядь, не уважаете белых…
Удар.
- Подсираете нам, ебёте по праву принадлежавших нам шлюх…
Ещё удар.
- Раковая опухоль на демографическом теле нашей страны, рой саранчи, пожинающий чужие плоды…
Кости трескаются, лицо вдавливается внутрь. Череда ударов. Всё больше экскрементов, выходящих из тела.
- Потомки рабов, изгадившие все наши земли, чёрт бы вас всех побрал.
Ланс стоял прямо перед искалеченным образом, результатом божественных трудов, быть может, его созданием, но это маловероятно. Или же отец просто не спешит мстить за своих убиённых детей. Потому что мы все его дети? Нет. Единственное, что я понял со своей смерти, так это то, что бога нет. Для тех, кто не знает меры, его просто не существует. Я задался вопросом, а что происходит, с другими такими же, чем они становятся после смерти, разве каждый из умерших привязан к своему телу? Один глаз выкатился из глазницы, держась на нерве, он свесился на щеку и смотрел куда-то в плечо, а его брат близнец безыскусно вытек. Нос, лоб, и челюсть были вбиты внутрь лица.
- И после всего того, что позволила вам наша страна, вы начали срать? Срать на нас. Ёбаные черномазые, повыскакивавшие из угольных шахт и с кофейных плантаций. Пидоры.
Ланс плюнул в сторону изувеченного тела и с крылся в смоляной темноте.
Так я остался один, но ненадолго.
К месту моего нахождения подъезжала машина. Тонированные стёкла, металл, окрашенный в свинцовый оттенок. Невидимка, сизый конь, пробегающий средь столпов проливного дождя. Из окна играет что-то из классиков рока.
Valentine is done,
Here but now they're gone.
Сидящему рядом с водителем мужику это очень не нравится. Он кричит. Матерится, путаясь в своих же словах, замолкает.
Romeo and Juliet
Are together in eternity (Romeo and Juliet).
И тут он снова начинает:
- Какого хуя, я должен слушать этих визгливых педиков из Лонг-Айленда?
40,000 men and women everyday (like Romeo and Juliet),
40,000 men and women everyday (redefine happiness)…
- К чёрту это говно.
Водитель, сидевший рядом, взъярился и выпалил:
- К чёрту тебя с твоими долбаными друзьями. Сейчас я остановлюсь вон в том переулке и мы быстро выкидываем её на хуй из машины, вон в те кучи мусора. И, блядь, я буду слушать то, что мне нравится, захочу ёбаных педиков из Лонг-Айленда – буду слушать их, захочу пидорасни из Бирмингема – буду слушать их. Ты лучше не выводи меня из себя, пока цел.
Машина въехала в пролом и проехалась по торчащей за мусорным баком ноге. Ноге, когда-то принадлежавшей мне. Треск костей, они словно проехались по лежачему полицейскому. Чёрт, кажется уже все кому не лень, за сегодня успели поглумиться над моей бывшей телесной оболочкой. В то же время, как подъехало авто, я почувствовал присутствие чужака, нет, не двух мудаков, выглядывающих из окон и матерящихся друг на друга, а что-то очень похожее на меня. Интересно, что же они всё-таки позабыли в таком месте.
- Блять, долбоёб, - орёт Бейн, - ты придавил ёбаного бомжа.
- Не пизди, - кричит в ответ на него здоровяк Пэрри, - Если что, отвезём его в больницу.
- Какая, в рот ебать, больница, - ревёт, с соседнего сидения, Бейн, - ты понимаешь вообще, о чём городишь?
- Заткни рот, - горланит на друга Пэрри, - Выйдем и посмотрим в чём тут дело. Выкинем труп и свалим.
Ладно, дальше я вижу выходящих из машины Пэрри и Бейна. Они садятся рядом со мной на корточки, без умолка понося, при этом, друг друга. Темно, хоть глаз выколи. Один из них, кажется детина Пэрри, спрашивает:
- Сэр, с Вами всё в порядке?
Повторюсь, единственного чего мне по-настоящему не хватало после смерти, так это широкого рта, если бы он у меня был, я бы от души посмеялся над этими идиотами.
- Да, посвяти ты на него, - говорит раздражённый от недовольства Бейн.
- Чем, - спросил его напарник, глупо покосившись на не чёткий контур.
- Бестолочь.
Послышалось шуршание, это Бейн пытался отыскать свой телефон. Найдя его, он включил подсветку и направил квадратик света в сторону предполагаемого пострадавшего. Вышла ошибочка. Оба приятеля ударились своими задними точками о промокший асфальт, явно не ожидая увидеть такую картину. Свет снова пропал. Надо отдать должное Лансу, который постарался надо моим лицом после моей кончины. Пэрри проблевался прямо себе на руки, упёртые в старое дорожное покрытие. Друг, слева от него, пришёл в себя и начал отыскивать выроненный телефон, при этом он начал тараторить, словно жирная домохозяйка на каком-нибудь кулинарном телешоу:
- Блядь, да это же тот самый нигер, мать его. Такое чувство, что он нас преследует. Ты видел, что у него с лицом творится, я чуть в штаны не напрудил, – отдышавшись, он продолжил под аккомпанемент, изрыгающего из себя желудочный сок и толком не переваренную пищу, Пэрри, - Вот же ёбаное дерьмо, да, брат? Никогда в жизни ещё не видел такой мерзкой хуеты, - при этом он нашёл телефон и снова стал светить на раскрошенное лицо, чем и вызвал второй рвотный позыв у товарища.
- Чёрт, - задыхаясь, от слёз и исходящего от разлагающегося трупа запаха, проревел Пэрри, - перестань светить в сторону чёртового мертвяка. Меня от него тошнит.
Бейн и не думал его слушать поглощённый созерцанием трупа, он снова начал кудахтать:
- Кто мог с ним сотворить такое? Что если психопат ещё рядом и может застать нас врасплох, а?
- Заткни свой рот, хуерыгало проклятое, выключь свой дурацкий телефон и займёмся уже делом, - истощённым голосом проговорил Пэрри, - если ты не выключишь свой злоебучий мобильник, я разобью его и засуну осколки тебе в задницу, наподобие ректальных свечек.
- Окей, окей.
Свет снова погас.
- Это скорее всего, какой-нибудь бон сделал или футбольный фанат, нам-то какая чёрт возьми разница, - отдышавшись начал Пэрри, - наше дело выкинуть из машины дохлую шлюшку.
- Да, да, конечно, - урезонил Пэрри товарищ, - Давай сделаем это.
И они это сделали. Вывали труп девчонки из багажника, рядом с моим телом. Её блузка была залита слюнями. Она металась из стороны в сторону, она была такой же, как и я. Она не хотела умирать, слишком была молодой для этого, она говорила сама с собой, пока ещё она не заметила моего присутствия. Такая же дерьмо-масса, как и я. Газы, испарения, вот то, чем мы представляем собой на самом деле. Мы не покинем этот мир, пока последняя капля нашего дерьма не испарится, пока не будут стёрты эти грязные следы нашего существования. Запах разложения. Красный свет, стоп сигналы, включение фар, маневрирующая среди куч мусора машина, выбирающаяся из моего нынешнего логова.
Она меня заметила, странно, но я её слышу. Она думает. Она не может говорить или делать что-то ещё из того, что может сделать любой живой и здоровый человек. Теперь мне есть с кем мысленно поддержать контакт, теперь я не одинок. Теперь, я могу её полюбить. Наши тела будут лежать тут, и разлагаться вместе, но сами мы будем обнимать друг друга и сливаться в единое целое.
Глаз отрывается от нерва, скатывается и теряется в кучах разбросанного мусора. Мы танцуем, любим друг друга. Она больше не боится смерти, она осознала, что ничего не вернуть. Теперь есть только мы вдвоём, понимающие друг друга без слов.
Где-то вдали от нас произошла авария, длинный не прекращающийся гудок клаксона вошёл в ночную жизнь города. Но, что это значит для нас? Ничего.
