Одинокий всю зиму прождал тепла и все это время чем-то болел изнутри.
Весна получилась ранняя. Нехотя, как рептилия, сполз в городскую реку снег и уплыл по течению. Вылезла на свет зелень. Потяжелели ветви, древесная кожа стала нервной и чуткой. Одинокий бурно радовался переменам в природе, летал меж домов в клетчатом пиджаке, подбитом небесно-голубым шёлком. Грозился навсегда покинуть скучный город.
Однажды вечером закрапал первый дождь. А ночью Одинокий проснулся оттого, что треск дождя по стеклу сменился на тонкий мелодичный звон. Капли застывали в поле¬те к земле. Одинокий остатки ночи провел у окна, глядя в темную глубь двора, где подобно его отражению стоял тополь с недоуменно вздёрнутыми ветвями. Хлопала под ветром прижатая к забору газета.
К утреннему прогнозу погоды Одинокий уже пришел в себя. Размазывая злодейским ножом масло по хлебу, словно точа лезвие о брусок, он, кривя бескровные губы, внимательно выслушал молодого синоптика и при словах «Дальнейшее похолодание по всем регионам страны...» театрально расхохотался прямо в лицо репродуктора, стыдливо прикрытое черной марлевой паранджой.
Он не принял холод. Отвернулся и ушёл в свою комнату. Через соседа велел всем пере-дать, что нездоров и никого не желает. Одинокий бродил по темным закоулкам квартиры, прилипая к линолеумному полу мокро-холодными подо¬швами. Устав, валился на мятый диван.
К Одинокому наведалась его благополучная сестра, нашла его небритым, почти безумным. Он много и невнятно говорил о тепле, которое вот-вот вернется, и выразил презрение всякому, кто не верит в грядущее жаркое лето. Сестра испуганно подтвердила, что тоже считает приход снега недоразумением, и стала наведываться к брату каждый день.
Одинокий расхаживал перед ней в халате на голом теле, плотно ступал на бетонный пол синюшными цыплячьими ногами и изливался ядом в адрес трусливого легковерного человечества. Сестра была благодарным слушателем, и Одинокий с нетерпением ждал её прихода, чтобы добавить к своей вчерашней речи ещё несколько свежих обличений.
Вскоре он заподозрил сестру в предательстве, однажды застав её за тем, что она доставала из шкафа сложенные им до следующей зимы тёплые носки. На крик Одинокого, сжатый до шепота, она оправдалась тем, что хотела заняться починкой. Брат не поверил ей, хотя и сделал вид, что простил. День спустя он выскочил из уборной, когда сестра пыталась тайно поселить за этажеркой маленький электрообогреватель, желая хоть как-то обогреть ледяные стены этого жилища.
Был страшный скандал, и сестра подверглась изгнанию с позором. В знак возмущения Одинокий вынес на захламленный обломками быта балкон два горшка с холостяцкими растениями неизвестной породы, и к вечеру худосочная поросль превратилась в клубок мокрых шнурков.
Теперь Одинокий целые дни проводил у окна, в кресле, созерцая согнутых ветром людей. Порой его пересохшие глаза смыкались в дреме.
Дни шли за днями, кружился снег, таял на земле, и к концу весны Одинокий, обессиленный верой в тепло, сдался. С видом человека, выбирающего себе венок на похороны, он долго топтался перед убогим гардеробом, наконец снял зимнее пальто и бросил его на диван. Согрел на огне чайник, потом с обречённым видом, как отраву, выпил кружку чая, добрел до дивана, укутался в пальто и неожиданно легко уснул.
Одинокий спал недолго, на улице едва-едва успело стемнеть. Проснулся он с необыкновенно ясной головой и так же ясно и просто, даже не поворачиваясь к мутной полынье окна, понял, что в природу вошло тепло. Оно бы явилось ещё раньше, на день, на неделю, на месяц, ровно на столько, насколько раньше он смирился бы с холодом. Это он сдерживал наступление тепла, ибо возомнил…
