* * *
Стареем, старина, и к перемене мест
охота к нам теперь приходит неохотно.
Привычный зуд в ногах прошёл бесповоротно,
как будто бог дорог на нас поставил крест.
Но, коль не выдаст бог, когда свинья не съест,
я брошу свой закат и с восходящим солнцем
отправлюсь на восток к каким-нибудь японцам
отведать их сакэ на краешке земли.
Мне прошлое моё откроется вдали –
таёжные края и город у Байкала,
где жил я, не тужил, где из последних сил
прирученную Музу дома сторожил.
Горгона в доме том жила на дне бокала
со змеями на лбу, но от её оскала
я с Музой убежал за дымный горизонт.
Так молодой кайман бежит от анаконд,
не зная, что змея слабее крокодила.
Да было ль это всё? Увы, всё это было...
* * *
Официант – что та же черепаха,
но ты, смеясь, лучишься теплотой.
Мой подбородок выскобленный пахнет
одеколоном – кёльнскою водой.
Горсть золотых монет, подобно Зевсу,
бросает солнце прямо на собор
через прореху в облачной завесе.
Даная божеству даёт отпор,
с меня стирая брызги от фонтана.
Свиная рулька плавает в соку
на выносной веранде ресторана.
Платан немало на своём веку
наслушался волынок и свистулек,
и я молчу, доверив руль судьбе,
но чем быстрее исчезает рулька,
тем глубже омут, спрятанный в тебе.
Отель напротив чёрного собора
от натиска немного оробел –
мы пьём друг друга, чуть задёрнув штору,
под фугу Баха в сотню децибел.
Трудный путь
Который год по прихоти судьбы
возводишь дом и бьёшься лбом о стену.
Торопит жизнь наращивать кубы,
пока ещё струится кровь по венам.
Ход колеса не повернуть назад,
лишь дни тусклее с каждым поворотом.
Соседний парк – мой Гефсиманский сад,
в котором я ропщу после работы.
О, Господи, к чему мне этот дом,
когда я скоро весь в Тебе пребуду?
Стал хитрецом, лукавцем и плутом
старинный друг по имени Иуда.
Я жил не так, как нужно было жить –
не столько строил, сколь учился строить,
и чем плотней слоились этажи,
тем было слаще мучиться хандрою.
Когда упадок духа бил под дых,
я не искал путей, ведущих к Замку,
подобно К. и тысячам других,
помешанных на том, как выйти в дамки.
Скорей пути вели в мой малый Рим.
По ним спускалось грозное начальство,
и, ошалев от запертой двери,
на долгострой смотрело безучастно.
После приёмки кафкианский клан
инспекторов бранил меня не шибко,
найдя, что в мой архитектурный план
ген эгоизма заложил ошибку.
Нет, я не строил замок на песке,
но изначально подразумевалось,
что дом – лишь мой, и в этом пустяке
скрывался дьявол. Мне осталась малость –
впустить других в построенный раёк,
пускай не в рай, но всё-таки под крышу...
Я был так долго горд и одинок,
но ты, Господь, мой горький вздох услышал.
На ближнего смотреть не сверху вниз,
а снизу вверх – задача не простая.
Чтоб побороть животный эгоизм,
всего лишь нужно – выбиться из стаи.
Ход колеса назад не повернуть –
у каждого поэта свой Иуда.
Хвала Тебе, Господь, за трудный путь
к дворцу, который служит мне и людям.
