Мой рабочий кабинет был куда лучше моего дома – ещё бы, как можно сравнивать маленькую, провонявшую насквозь табаком и рыбой комнатушку с маленьким окном и этот большой, просторный, уютный кабинет. Стены тут вообще не было, а зачем она, если зимой и летом температура выше тридцати градусов? Вот именно, от стены я сразу отказался, чтобы можно было в любой момент свободно выйти на балкон, посмотреть, как течёт Ганг, вдохнуть свежий воздух и вернуться к печатной машинке.
В офисе пахло благовониями и какими-то травами, что в целом создавало просто идеальнейшие условия для активной писательской работы. Мне предлагали поставить музыкальный центр, но я отказался, музыка иногда сбивает с мысли, мешает слушать тишину, из которой иногда можно выловить какую-нибудь хорошую идею.
Я открыл шкаф, плеснул в стакан виски и осушил его за пару глотков. Нет, алкоголизмом мне страдать не приходилось, и опьянеть тоже не хотелось, но немного всё же надо, исключительно ради того, чтобы подтолкнуть мозг из заступоренного состояния, заставить его начать активно работать, дать небольшой химический толчок.
И всё же, прежде чем начать работу, мне надо было вдохновиться. Я вышел на балкон, оперся мозолистыми загорелыми руками на перила, и начал смотреть, как бурно течёт Ганг. Вместе с этими потоками куда-то уносились мои мысли, мой взгляд, на секунду задержавшийся на небольшой волне. Что есть рыба в этой реке? Знает ли рыба, что она рыба, знает ли, что она в реке? Думаю, нет, но это не мешает ей так вот свободно плыть и чувствовать себя хозяином этого огромного мира, в котором достаточно поймать поток, чтобы стремительно нестись вперед, навстречу будущему. Странные существа эти рыбы. Они помнят всего три секунды, но смогли построить свой социум, где у каждого своё место, где нет революций, депрессий, экономических кризисов, финансовых пирамид, насильников, педофилов, воров, абортов, экологических террористов, наркоманов, алкоголиков, разводов, и прочих «достижений» современной цивилизации.
Вот же парадокс: чем примитивней устроен мозг, тем идеальней общество. Муравьи не задумываются о боге, о мироздании, о философии Кафки или Ницше, но их социум просто идеален. Никаких сбоев, все они работают как заводные солдатики. Может, потому, что муравей никогда не подумает о том, что ему на протяжении всей жизни вбивали что-то в голову, и своих мыслей в ней практически нет?
Алый закат и голубое небо создавали идеальную игру красок, и я поразился, насколько же быстро мысли пролетают в моей голове, сменяются одна другой, наверное, это и был приход, приход вдохновения, и, значит, непременно надо начать работать. Как же всё-таки странно, что именно я, я – сейчас стоял в самом центре жаркой Индии, в уютном рабочем кабинете, рядом с великой рекой Ганг, и начинал активную творческую деятельность. Почему я?
Впрочем, мне кажется, привычка докапываться до сути может оказаться пагубной, так что лучше не задумываться, главное, что я здесь, а не где-нибудь в Ираке, и это хорошо. Я сел на стул, и пальцы начли стучать по клавишам, мысли шли легко, будто бы мне кто-то диктовал текст.
«Буйвол спокойно щиплет травку, потому что ему хочется щипать травку, и нам остаётся лишь позавидовать, с какой лёгкой непринужденностью он может заниматься действительно тем, чем он хочет заниматься. Почему же человек должен заниматься тем, что ему не нравится?
Из кустов крадётся тигр, спокойно, самоуверенно, он даже и в мыслях допустить не может, что его жертва уйдёт, наверное, именно поэтому ни один буйвол не может уйти от его острых когтей. Пару мгновений, прыжок – и время останавливается, тигр застыл в воздухе над безобидным буйволом, все это отпечатывается в сетчатке пролетающей над полем птицы. Думает ли в этот момент тигр о том, что он тигр, и вообще, может ли тигр быть тигром? Нет, именно поэтому ни один его мускул не вздрагивает раньше положенного времени.
Может ли буйвол быть буйволом где-то, исключительно за пределами человеческого сознания? Нет, потому что ничего нет за пределами человеческого сознания, как нет ничего и в пределах человеческого сознания, как ничего нет вообще. И если исключить все человеческое из этой сцены, достойной очередной передачи по BBC, мы увидим, как один абстрактный объект напрыгивает на другой абстрактный объект и уничтожает его. Ну как, оно не уничтожает его в полной мере, оно лишает его сознания, если можно назвать то, что твориться в голове буйвола, сознанием.
Вообще, может ли тигр быть тигром, убивающим буйвола, который есть буйвол, если все это не видит человек, будь то высокий бородатый шаман, собирающий грибы, или молодой, задорный охотник, зажимающий копьё в потных руках. А если нету ни шамана, ни охотника, что тогда остаётся? Могут ли тогда существовать даже какие-то абстрактные объекты, если нет наблюдателей?.."
Мне показалось, что я повторялся в некотором месте, но ничего, творчество – это сложный процесс, мысли бегают в голове, как непослушные дети, которых очень сложно поймат, и выстроить в одну шеренгу, и нет ничего удивительного в том, что иногда их можно перепутать. Но, всё-таки этого было мало для рассказа, поэтому мне вновь надо было обратиться к реке Ганг.
Красив, неспокоен и от этого ещё более красив Ганг, но откуда же мне знать, что на дне не плавает Гавиал? Откуда мне знать, что Ганг не появляется, только когда я на него смотрю, и не исчезает тогда, когда мои глаза поворачиваются к картине Чжао Уцзы на стене? Надо бы записать это, только немного перефразировать. Пальцы вновь застукали по клавишам.
"Красив, неспокоен и от этого ещё более красив Ганг, но откуда же мне знать, что на дне не плавает Гавиал? Большой, страшный, чешуйчатый, готовый в любой момент прокусить мою шею? Может ли он там быть или его нет там – я никогда не пойму этого, пока не окунусь в эти святые воды... Так же и этот голодный, хладнокровный Гавиал, которого может и не быть, может с уверенностью размышлять о том, что, возможно, нет никакого Вишвамитры на берегу реки. Я не могу с полной уверенностью сказать, что абсолютно точно я придумал Гавиала на дне реки, а не Гавиал на дне реки придумал меня, а вдруг вообще кто-то придумал и меня, и Гавиала. Однако, даже в этом случае этого "кто-то" тоже могли придумать.
Ведь, по сути, пока Гавиал существует в моем воображении, он же все-таки есть? Где-то там, в моём воображении, но он же существует, и почему мы утверждаем, что этот придуманный мир не есть реальность, ведь для Гавиала, живущего в моем воображении, выдуманная река в выдуманном мире, в котором он обитает, так же реальна, как для меня Ганг, ветер, солнце и луна.
Откуда мне знать, что я не персонаж романа, рассказа, притчи или новеллы? Может, и мой мир вымышлен, и как для меня сказки остаются сказками, так и для этого фантазёра мой мир всегда останется фантазией...»
Собственно, здесь можно было бы поставить и точку, но материала было мало, откровенно мало, надо было писать ещё, надо было ещё раз закинуть невод в реку мыслей и поймать хотя бы одну крупную рыбу.
Но на этот раз не надо было выходить на балкон, достаточно было повернуть голову, что бы увидеть холм.
И опять мои руки пустились в пляс по клавишам печатной машинки.
«...Человек вышел на холм и посмотрел на солнце. Было ли солнце вчера, было ли оно сегодня, до того как человеческий взор встретился напрямую с этими ослепляющими лучами?
А ведь можно и спросить: а было ли вчера?
Откуда нам знать, что было вчера, что все воспоминания, весь наш опыт, со всеми самыми сложными переплетениями индивидуальных качеств и характера,не придумано вчера, быть может, пробуждение после долгого сна и есть рождение, полное рождение, рождение целого, осознанного, закалённого разума, с необходимым количеством опыта, чтобы выжить. Какие у тебя доказательства о том, что вчера было, что всё, что ты видишь, не было создано сегодня, что фотография, сделанная вчера, не сделана сегодня, почём нам знать, что весь наш опыт не создан сегодня, после пробуждения?
Завтра не существует, как не существует и вчера, есть только сейчас - отрывок между двумя вечностями, вечностью прошедшей и вечностью будущей. Из чего можно сделать вывод, что не существует ничего абсолютного, а жизнь человека полна обманчивых иллюзий, которые выдают себя за истину.
Тем не менее я не могу утверждать, что и это абсолютно верно, ведь это понимание, которое постигло меня на холме у реки Ганг, будет правдивым исключительно для меня, но возможно будет ложным для других... Иными словами...»
Мне надо было прерваться и подышать свежим воздухом, так как работа застопорилась, я не мог придумать пример, который бы в полной мере показывал то, что я хочу сказать, а без примера рассказ нельзя будет считать законченным. Исправлять уже поздно, надо оставить рассказ в первозданном виде, в таком, в котором он родился. Оставалось лишь надеяться, что свежий воздух принесёт ясности в мою голову.
Неудивительно, что я начинал путаться в своих мыслях, простому смертному тяжело было блуждать в коридорах диалектики пустоты, где из кусков мозаики надо складывать слово «вечность». К сожалению, большинство, наоборот, разбивали вечность на куски мозаики, чем были вполне довольны.
Пример пришёл ко мне неожиданно. Хотя он, возможно, привёл бы к логическому несоответствию в плане времени и пространства, но что такое время и что такое пространство, когда ты рассуждаешь о вечности и пустоте? Вот именно, это такое же ничего, как и всё.
«...Иными словами, видя банку спирта - алкоголик увидит выпивку, врач же увидит крайне полезный для медицины раствор...»
Что же у меня вышло, рассказ или эссе? Я сам не понял, но думаю, что в любом случае это было бы неплохой и более или менее логической концовкой, если идти дальше, можно потерять ту тонкую нить, которая всё-таки связывала между собой и Буйвола, и Гавиала, и Спирт.
Быстро напечатав титульный лист, я отправился к издателю, который располагался этажом выше. Моя работа на сегодня была закончена.
Издателем был низкий, толстый американец, вечно ходивший в коричневом пиджаке и фетровой шляпе. Из его зубов никогда не исчезала сигара, поэтому в его комнатушке было трудно дышать любому некурящему. Естественно, его кабинет был приукрашен американским флагом, парочкой крупных плакатов Риты Хейворт и прочих видных американских звёзд ХХ-го века, видимо, чтобы даже вдали от Штатов чувствовать себя в безопасности, словно у себя на родине, хотя эти предрассудки были мне смешны. Не может быть никакой родины, это всего лишь попытка привязать себя к определённому времени-пространству, что опять же ограничивает нашу свободу.
Видимо, из-за того, что издатель не снимал пиджака, он постоянно потел, и его рука то и дело ныряла в карман за очередной салфеткой, которыми была наполнена мусорка.
– А, это ты! Проходи, – коротко кивнул он, увидев меня, – работу на сегодня выполнил?
Я кивнул в ответ и положил на стол напечатанные мной листы. Он взял их, оторвал титульный лист и кинул его в мусорку, остальное грубо кинул в огромную папку на столе, где хранились все работы от таких же писателей, как и я. Моя работа пока что была наверху, но скоро она исчезнет среди других рассказов, очерков и эссе от индийских писателей.
– Думаю, что сегодня ты хорошо поработал, держи! – он вывалил на стол пригоршню золотых монет.
Я сгреб их в карман, кивнул и вышел за дверь. Несмотря на всё, я был рад, ведь стоит мне закрыть дверь, и этот толстый капиталист тут же исчезнет. Ом мани падме хум.
