* * *
Приснилось мне, что я твой верный зверь
и сплю в ногах на бархатной подушке,
И ты уходишь, закрываешь дверь,
я за тобой, ты говоришь: «Не нужно».
Когда шаги растают в тишине,
я подкрадусь к двери на мягких лапах,
и в утешение остался мне
твоих перчаток чёрных милый запах.
А после в дом ты приведешь её
с холодной кожей, яркими губами.
Её духи мне отобьют чутьё.
Она теперь все время будет с нами.
За эту ревность ты меня прости,
ты должен знать, я не могу иначе,
я не хочу на брюхе к ней ползти
и молча принимать её подачки.
И ты меня отпустишь летним днём,
я не сужу, тебе ведь тоже больно.
Ты совершил предательство невольно,
или сознательно, но дело ведь не в том.
Ты стал чужим. Ты, близкий и родной!
Я ухожу неслышными шагами.
И мой надсадный, хриплый, страшный вой
лишь ветер разнесёт над пустырями.
* * *
Как жаль, что нельзя тебя просто обнять,
Вдавить свои пальцы до хруста в плечи.
Смотрю на тебя опять и опять,
Похоже, что время уже не излечит.
Как жаль, что нельзя клок одежды твоей
Хранить, как сокровище, в тайнике.
Я с каждой секундой люблю сильней,
Гляжу на тебя, ток бежит по руке
И дальше, до самого мозга, вглубь,
Срывом нервных волокон грозя.
Люблю, — из моих искривленных губ, —
Люблю!!!! А коснуться тебя нельзя...
* * *
Мне кажется, что я сто жизней прожила,
Мне кажется, что я сносила двести масок,
Что я была темна, что я была светла,
И был огромный мир, весь спектр разных красок.
И кто-то рядом был, и звал меня на волю,
И говорил, что лес в зеленое одет,
Что нас с волненьем ждут и озеро, и поле,
Как узников, в тюрьме проживших много лет.
«Иди же босиком, лишь в лёгком пестром платье,
Пусть за тобой бежит пушистый верный пёс.
Как Божий мир хорош! Он нам раскрыл объятья,
И каплет сладкий сок из вскрытых вен берёз.
И, глубоко дыша, пить этот воздух сладкий,
Ведь небо омрачить уже не сможет дым.
И в счастье вдруг шагнуть, с трамплина, без оглядки,
И нам цветы простят, что мы идём по ним».
Но я отвечу так, бесслёзно и устало,
Не жалуясь уже и больше не любя:
«Забыла детство я, заставила себя,
Вновь годы пролетят, а опыта так мало».
* * *
Небеса отражаются в лужах,
А по ним ходит чей-то сапог.
Пестрый зонт сжался так неуклюже,
Сжался он, потому что намок.
Ты одна здесь гуляешь, не так ли?
Под дождем так приятно гулять.
И тяжелые, крупные капли
Целуют волнистую прядь.
Пестрый зонтик, как будто собака,
Чёрный зонтик учуял в саду,
И, дождавшись ответного знака,
Засмеялся и крикнул: «Иду!»
А промокшие люди ругались,
Свои нервы опять бередя,
А влюбленные целовались,
Не заметили вовсе дождя.
* * *
Плачет ребёнок, и сердце моё не на месте.
Поздно, темно. Вдруг родители пьяные ходят?
Плачет младенец, как будто страдания песню
Голосом, хриплым от долгих рыданий, выводит.
Дети приходят для радости в мир наш большой,
И для детей – каждых новых рассветов багряность.
Мир может быть им не рад, и над детской душой
Он, может, злое насилье воспримет, как данность.
Хрупкий цветок неужели погибнет вот так,
Не расцветёт, не поднимется живо и молодо?
Жизнь не даёт разглядеть окружающий мрак.
Плачет младенец в три ночи на улице города.
* * *
На дальней улице гроза,
Озоном пахнет остро, пряно.
И обожжённые глаза
Взглянули на меня с экрана.
И с этой болью боль моя
Слилась созвучно воедино.
Почти не замечаю я,
Как открываются глубины.
Так зримо выхватит огонь
На миг из тьмы фрагмент картины,
И линий жизни на ладонь
Ложится путь простой и длинный.
А за окошком встала ночь
И не спеша часы считает.
Я не могу ничем помочь
Тем, кто сейчас вдали страдает.
Моё участье ни к чему,
Не станет легче или проще.
Я ощущаю эту тьму,
Такую мягкую на ощупь…
И время замедляет ход,
Тьма скрадывает силуэты.
И кажется, весь мир живёт
Лишь ожиданием рассвета…
* * *
Всю суету, как круг, что замкнут вечно,
Порву и небу душу распахну.
И буду радоваться я беспечно,
Встречая в небе солнце и луну.
Не тает снег в овраге, листья рыжи,
И ветви у деревьев так дрожат.
Запомнить всё, что я сейчас увижу:
Дым костерка и розовый закат!
Нет фотографий. Только как на плёнке
Отснять тот день, промчавшийся, как миг?
Моя душа была душой ребёнка
И в небеса бросала звонкий крик.
* * *
Разбита жизненная колея,
Перемешались в сердце свет и тени.
Один и тот же сон всё вижу я,
Что я прошу пощады на коленях.
Но, знаете, не смерть меня страшит:
Сырая пасть подвала, клетка тесная,
Всё тюрем лабиринтами изрезано,
И этих камер так ужасен вид.
Сон изменился. Поменялись роли.
Реалистичен слишком этот сон,
И враг, скрывая трепет перед болью,
Теперь, как павший властелин, склонён.
Молящий голос так красноречив,
Он к моему взывает состраданью,
А я стою, эмоций хаос скрыв,
Щадить его отсутствует желанье.
Молчу. О, милосердия крыло,
Хоть лба коснись, не дай ожесточиться!
Сон исчезает. За окном светло.
А я боюсь, что он опять приснится.
